Текст книги "Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722–1735)"

Глава 2
«На стезях Александра Великого»: Персидский поход 1722–1723 годов

И помнит Дагестан в подножъе гор Над Каспием походный твой шатер.

Расул Гамзатов

От Москвы до Астрахани

26 ноября 1721 года последовал указ о новом рекрутском наборе[106]106
  См.: ПСЗРИ. Т. 6. № 3856.


[Закрыть]. Зимой 1721/22 года была сформирована экспедиционная армия – будущий Низовой корпус, в состав которого входили все рода войск: регулярная пехота, драгунская конница, донские и украинские казаки, артиллерия. Для операций на приморском театре нужны были войска, имевшие опыт подобных боевых действий. Поэтому другой указ, от 2 декабря, повелел выделить из состава каждого полка Финляндского корпуса, который в течение ряда лет вел успешные десантные действия против Швеции, половину личного состава, начиная с капральств. Выделенные половины капральств были затем объединены в четыре роты, которые составили сводный, или «скомандированный» батальон, который должен был двинуться в Центральную Россию «ради облегчения здешних мест в квартирах».

Согласно доношению Военной коллегии в Сенат от 19 октября 1722 года в «низовом походе» участвовали сводные батальоны от 20 пехотных полков: 1-го и 2-го гренадерских, Воронежского Троицкого, Нижегородского, Московского, Санкт-Петербургского, Тобольского, Копорского, Галицкого, Шлиссельбургского, Казанского, Азовского, Сибирского, Псковского, Великолукского, Архангелогородского, Вологодского, Рязанского и Выборгского[107]107
  См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 7. № 380. Л. 144–145 об.; Смирнов Я. Указ. соч. С. 76–77; Примечания. С. 5.


[Закрыть]. 13 июля 1722 года перед отплытием из Астрахани Ф. М. Апраксин при определении порядка движения частей на марше указал в их числе три гвардейских батальона, два батальона Астраханского полка и по одному

батальону Ингерманландского, Московского, Тобольского, Галицкого, Выборгского, Сибирского, Рязанского, Санкт-Петербургского, Копорского, Троицкого, Нижегородского, Псковского, Воронежского, Великолукского, Шлиссельбургского, Вологодского, Казанского, Азовского, Архангелого-родского полков, а также четыре гренадерских батальона без указания их полковой принадлежности – всего 28 пехотных батальонов[108]108
  См.: РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 59. Л. 10.


[Закрыть].

В состав конницы, кроме регулярных Московского, Архангельского, Рязанского, Ростовского, Новгородского, Астраханского и Казанского драгунских полков, должны были войти украинские и донские казаки и калмыки. 7 февраля 1722 года Петр дал указ Сенату немедленно «близ салдатцких квартир» строить эверсы и «романовки» в Казани и большие так называемые «островские лодки» (вместимостью по 40–50 человек) силами отряженных в поход батальонов. Всего предстояло построить примерно 200 лодок и 45 ластовых судов[109]109
  См.: Сборник РИО. Т. 11. С. 452–453; Веселаго Ф. Ф. Указ. соч. Ч. 1. С. 368.


[Закрыть]. В Москве и поволжских городах Угличе, Твери, Ярославле, Нижнем Новгороде, Казани развернулось строительство транспортных ластовых судов; такелаж и паруса для их оснащения брали с кораблей на Балтике, оттуда же перебрасывали моряков и мастеров[110]110
  См.: Материалы для истории русского флота. СПб., 1867. Т. 4. С. 300–301, 303, 305; РГАДА. Ф. 9. Оп. 1. № 15. Л. 22 об. (указ об отправке в Казань «ботового мастера» Шипилова).


[Закрыть].

В марте 1722 года для ускорения работ в Тверь был отправлен майор гвардии (имевший и чин генерал-майора) Михаил Афанасьевич Матюшкин, которому царь поручил общее наблюдение за строительством флота. 12 апреля он докладывал Петру I о постройке 27 ластовых судов. Бригадиры В. Я. Левашов в Угличе, и И. Ф. Барятинский в Ярославле силами находившихся в их распоряжении батальонов строили островские лодки[111]111
  См.: РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 60. Л. 641, 645 об-646.


[Закрыть]. Главной тыловой базой стал Нижний Новгород, куда был послан майор гвардии Г. Д. Юсупов. Здесь заготавливались снаряжение (порох, боеприпасы, бочки для воды, ложки) и провиант (сухари, мука, вино, пиво, вяленая рыба, сбитень)[112]112
  См.: Дуров И. Г. Указ. соч. Вып. 1. С. 39.


[Закрыть]. Для обслуживания судов было приказано взять соответствующее число «морских служителей» с Балтийского флота.

Подготовка шла в спешке: не хватало парусного полотна; армейские органы не успевали подвезти «аммуницию» – палатки, ружейные ремни, сукно для мундиров, водоносные фляги, котлы и прочее. Местные власти не могли заготовить необходимые материалы и инструменты. «На те лодки лесу в привозе нет, и работников и подвод по требованию моему, такова числа сколько я требовал, мне не дано и до сего числа», – жаловался на

ярославских «управителей» командир Рязанского полка Андрей Юнгер 10 апреля 1722 года. Матюшкин, не успевая к намеченному сроку – 20 мая, отправлял в Нижний неоснащенные «корпусы» ластовых судов, но даже при таких темпах в Твери к 25 мая осталось пять неготовых кораблей[113]113
  См.: РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 60. Л. 658.


[Закрыть]. Солдаты не были квалифицированными мастерами; они не умели конопатить корабли, и это обстоятельство самым серьезным образом сказалось во время похода, когда сам царь в письме к генерал-адмиралу Апраксину беспокоился о «гнилых досках» и прочих «неисправностях» на выстроенных в Твери судах[114]114
  См.: Шеленговский И. И. Указ. соч. Т. 1. С. 136–137, 139; Собрание собственноручных писем государя императора Петра Великого к Апраксиным. М., 1811. Ч. 2. С. 141.


[Закрыть].

Волынский перед отъездом в Москву 28 января 1722 года радовался, что государю наконец «руки удалось свободить», и извещал, что вернулся из экспедиции «с Гребеней», в результате которой кабардинские князья теперь «под протекцией» России. Он докладывал о предстоящей постройке пятидесяти лодок для экспедиции, а о будущих дагестанских подданных отзывался пренебрежительно: аксайский правитель Султан Магмут – «пустая голова и поссорился с эндиреевским владельцем Айдемиром, а шамхала он и раньше не раз называл «прямым плутом». Однако в свете грядущих побед эти обстоятельства казались губернатору несущественными[115]115
  См.: РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 59. Л. 424–431.


[Закрыть].

Победа над шведской военной машиной и превращение в великую европейскую державу имело для России и оборотную сторону – повышенное внимание иностранных правительств к внутри– и тем более внешнеполитическим акциям петербургского двора, грозящим непредсказуемыми изменениями в системе международных отношений. Англия и Франция были обеспокоены военными приготовлениями царя. Французский посол в Петербурге уже в январе 1722 года знал о вооружении русского флота и предстоящем походе на Шемаху, а в апреле мог назвать и примерную численность экспедиционного корпуса. Официальные заявления о наказании «бунтовщиков» дипломата не обманывали: Кампредон писал в Париж, что Петр I «хочет иметь для безопасности своей торговли порт и крепость по ту сторону Каспийского моря и желает, чтобы шелка, которые посылались обыкновенно в Европу через Смирну, шли отныне на Астрахань и Петербург. Здесь даже льстят себя надеждой, что шах, испугавшись войны, согласится уступить все это русским за обещание их помочь в подавлении восстания»[116]116
  Сборник РИО. Т. 49. С. 25, 83–85, 93–94.


[Закрыть].

На практике эти опасения вылились в интриги в Стамбуле, где распространялись слухи об отправке стотысячного русского войска в Персию и

увеличении армии на Украине с целью спровоцировать очередной русско-турецкий конфликт. Молодой российский резидент при султанском дворе Иван Неплюев в апреле 1722 года доложил о появлении в турецкой столице посольства «лезгинцев», которые оправдывались за прошлогодний погром в Шемахе и просили о покровительстве султана.

В донесении от 18 июня того же года Неплюев сообщал: английский посол заявил визирю, что Россия усиленно готовится к войне против Турции. В ответ русский резидент получил указание, чтобы он «то и другое подобные тому впредь случившиеся разглашения опровергал и уничтоживал и внушал Порте о всех противных короля английского к его императорскому величеству поступках, которые каким образом от оного начались и доныне продолжаются, а для того Порта никаким представлениям и внушениям с английской стороны веры не подавала». Осведомленный французский посол в Стамбуле Жан Луи д’Юссон маркиз де Бонак прямо рекомендовал русскому правительству ограничить завоевания «только прикаспийскими провинциями» и ни в коем случае не приближаться к турецким границам. «Так всегда говорят вначале», – сказал он Неплюеву в ответ на уверения, что император «не желает разрушения персидского государства», и посоветовал молодому коллеге не делать подобных заявлений официально и тем более письменно, «потому что нынче обяжетесь на письме, а завтра явятся такие обстоятельства, которые заставят совершенно иначе действовать»[117]117
  Цит. по: Соловьев С. М. Соч.: В 18 кн. Кн. 9. С. 381–382.


[Закрыть].

Со своей задачей Неплюев все же справился – дипломатического разрыва между Турцией и Россией не произошло, и де Бонак писал в Петербург Кампредону: «Однако же кажется мне, что Порта зело довольная обнадеживаниями, которые царь велел ей учинить о желании, дабы упредить всякие ссоры на границе. Министры султановы обретаются в той же диспозиции». Турки заявили о невмешательстве в иранские дела, и султан обещал, что он, «будучи в мире с Персией, не окажет помощи бунтовщикам», хотя и «почитает» шаха-шиита «за еретика». Но тем не менее бессилие персидской державы и вмешательство в ее дела России не могли оставить Стамбул в бездействии.

Однако на ход начавшейся кампании повлиять уже не могли ни турецкая позиция, ни имевшиеся в окружении Петра «разногласия» и даже «колебания» самого императора, о которых также сообщал Кампредон[118]118
  См.: Сборник РИО. Т. 49. С. 93.


[Закрыть]. Пехота Низового корпуса была сосредоточена в Москве, Ярославле и других городах и в мае 1722 года двинулась вниз по Волге на судах. Царь, как следует из его именных указов, торопил подчиненных со строительством кораблей и хотел видеть их готовыми к 1 мая; но работы задерживались, и 6 мая Петр

повелел Матюшкину отправлять вниз по Волге недостроенные корабли и лодки, с тем «чтоб дорогою доделать»[119]119
  См.: РГАДА. Ф. 9. Оп. 1. № 15. Л. 53, 69.


[Закрыть]. Военная коллегия разрешала брать годные для транспортировки армии суда «у хозяев» с последующей оплатой. Недостающих до комплекта рекрутов также брали по дороге[120]120
  См.: Шеленговский И. И. Указ. соч. Т. 1. С. 138.


[Закрыть]. В апреле двинулись и драгунские полки: большую часть личного состава доставляли до Царицына и Астрахани по воде; оставшиеся с полковыми лошадьми шли берегом Волги. Казаки с Украины и Дона двигались сухим путем. Император поручил Волынскому собрать в Астрахани 700 телег и купить 300 верблюдов для обоза[121]121
  См.: РГАДА. Ф. 9. Оп. 1. № 15. Л. 35 об.


[Закрыть].

На 10 июля 1722 года в Астрахани пехота (с гвардейцами) насчитывала 21 069 человек, из которых часть находились «в отлучках», были больны или состояли при больных; высаженные на берег 31 июля части насчитывали 18 602 человека[122]122
  См.: Там же. Отд. II. № 60. Л. 1019, 1035.


[Закрыть]. На новую войну отправилась половина личного состава указанных выше двадцати полков и часть Ингерманландского полка; Астраханский полк (1505 человек) двинулся в поход в полном составе[123]123
  Указание на участвовавшие в походе драгунские и пехотные полки находится в доношении Военной коллегии Сенату от 19 октября 1722 года (см.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 7 № 380. Л. 143, 145–145 об.).


[Закрыть]. С Петром пошли на юг и гвардейцы – в Астрахани перед отплытием собрались два батальона (1719 человек) преображенцев и батальон (847 человек) семеновцев. Командование сводными частями Петр возложил на генерал-майоров М. А. Матюшкина, Г. Д. Юсупова, И. И. Дмитриева-Мамонова, Ю. Ю. Трубецкого и бригадиров В. Я. Левашова и И. Ф. Барятинского.

Точное количество кавалерии назвать сложнее – она не была собрана в одном месте, и сводных данных о ее численности перед походом нам найти не удалось. Однако исходя из поступавших к царю донесений от командиров можно утверждать, что генерал-майор Гаврила Семенович Кропотов повел на юг четыре драгунских полка (Московский, Архангелогородский, Рязанский и Ростовский); другой корпус под командованием бригадира Андрея Ветерани включал три полка – Новгородский, Астраханский и Казанский; с ним же двигались донцы и «чугуевские калмыки». Согласно донесению генерал-адмирала Ф. М. Апраксина, в команде драгунских полков на 1 января 1723 года насчитывалось 7656 человек. В период от середины июля 1722 года, когда начался поход, до 1 января 1723-го драгунские полки потеряли 944 человека. Кроме того, 186 человек были отставлены от службы и направлены в распоряжение Военной коллегии. Таким образом, к началу Каспийского похода численность драгунских

полков составляла 8786 человек. Принимая во внимание больных, можно полагать, что в Каспийском походе участвовало около восьми тысяч драгун[124]124
  См.: На пути к регулярной армии: армия и флот в эпоху Петра Великого. С. 192.


[Закрыть]. Подсчеты Н. Д. Чекулаева дают примерно ту же цифру – 8720 человек[125]125
  См.: Чекулаев Н. Д. Российские войска в Дагестане в контексте кавказской политики России (1722–1735 гг.). С. 71.


[Закрыть]. Какая-то часть драгун прибыла на судах в Аграханский залив уже во время возвращения царя из Дербента, и 8 сентября он приказал не высаживать их, а везти обратно в Астрахань[126]126
  См.: РГАДА. Ф. 9. Оп. 1. № 15. Л. 112.


[Закрыть].

Что же касается иррегулярных войск, то С. М. Соловьев писал о «20 000 козаков, столько же калмыков, 30 000 татар», что в итоге составило – вместе с «регулярными» солдатами и драгунами – более ста тысяч человек, что едва ли возможно; однако эта явно преувеличенная цифра до сих пор встречается не только в сочинениях XIX века, но и научных работах[127]127
  См.: Мельгунов Г. В. Указ. соч. С. 35; О персидском походе при государе Петре Великом С. 483; Соловьев С. М. Соч.: В 18 кн. Кн. 9. С. 367; Ашурбекова С. Р. Указ. соч. С. 20.


[Закрыть]. Впервые эти данные появились в труде И. И. Голикова, но сам автор указал, что взяты они из иностранных «известий» и за их достоверность «ручаться невозможно»[128]128
  См.: Голиков И. И. Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам. М., 1789. Ч. 8. С. 209.


[Закрыть].

П. Г. Бутков без указания на источник называл цифру в 64 тысячи человек, Л. Г. Бескровный насчитывал всего 25 тысяч драгун и иррегулярных войск и десять тысяч калмыцкой и горской конницы, а автор на сегодняшний день единственной монографии о походе В. П. Лысцов справедливо указывал, что в нем, помимо драгун, участвовали 12 тысяч украинских и 4300 донских казаков и около четырех тысяч калмыков, но при этом отмечал, что часть драгун и калмыки подошли позднее и в военных действиях не участвовали[129]129
  См.: Бутков П. Г. Указ. соч. Ч. 1. С. 14; Бескровный Л. Г. Указ. соч. С. 240; Лысцов В. П. Указ. соч. С. 116. В сентябре 1722 года при раздаче жалованья калмыкам налицо имелось 3727 человек (Бакунин В. М. Описание калмыцких народов, а особливо из них торгоутского, и поступков их ханов и владельцев. Элиста, 1995. С. 37).


[Закрыть]. Вместе с драгунами шла команда «чугуевских новокрещеных калмык» (поселенных на рубеже века в Слободской Украине под крепостью Чугуевым) с мурзой Данилой Бухаренином и ротмистром Андреем Бормотовым, участвовавшими в бою под Эндери; жалованье получили в августе 1722 года 104 человека[130]130
  См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 7. № 384. Л. 960–960 об., 962; Ф. 9. Отд. II. № 59. Л. 1041–1042.


[Закрыть].

Для действий против крепостей из Москвы были отправлены две пудовые гаубицы, одна пятипудовая и четыре двухпудовые мортиры, 12 шестифунтовых мортирок и 177 пушек разных калибров, не считая уже

имеющихся в войсках. Для них предназначались 59 472 ядра, 2874 бомбы разных калибров, 29 820 гранат, 10 080 картечных зарядов и 12 579 пудов пороха. Личный состав артиллерии насчитывал 369 человек во главе с майором Иваном (Иоганном Густавом) Гербером.

Таким образом, общая численность войск, предназначенных Петром I для участия в Каспийском походе, составляла около 50 тысяч человек, однако непосредственно в марше от места высадки до Дербента участвовало несколько меньше – порядка 40 тысяч солдат, офицеров и иррегулярных войск (с учетом отставших и оставшихся в лагере)[131]131
  Указанная Л. Г. Бескровным общая численность корпуса в 46 тысяч человек с возможным превышением этого количества за счет калмыков и кабардинцев наиболее часто встречается в литературе (см.: История СССР с древнейших времен до наших дней. М., 1967. Т. 3. С. 339; История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. С. 413; Павленко Н. И. Указ. соч. С. 431; История Дагестана с древнейших времен до наших дней. Т. 1. С. 422). В последней работе Н. Д. Чекулаева на основании архивных изысканий указано 40 530 человек в составе регулярных и иррегулярных войск. Эта цифра кажется нам наиболее близкой к действительности, с учетом того обстоятельства, что она характеризует не реальный, а списочный состав полков (см.: Чекулаев Н. Д. Российские войска в Дагестане в контексте кавказской политики России (1722–1735 гг.). С. 71–72).


[Закрыть]. Для перевозки армии, ее снаряжения и провианта был построен целый флот – 47 парусных и 400 гребных судов, которые должны были обеспечить перевозку и высадку войск и снабжение их всем необходимым на берегах Каспийского моря.

Сам Петр 13 мая выехал из села Преображенского на Коломну, а оттуда четыре дня спустя отправился на галере по Оке и Волге, известив адмирала К. Крюйса: «Сего момента мы идем в путь свой». Ехал он быстро, требуя по пути от местных воевод казенных мужиков «для гребли» и «для тянутья бечевой». Царя сопровождал конвой – 900 гвардейцев и сотня солдат и офицеров Астраханского и Ингерманландского полков. Плыли весело – с гудошниками и бандуристом, а также «со вдовой Авдотьей Истленьевой, которая для увеселения их величества взята в Казани на галеру… и отпущена в Казань» с вознаграждением в десять рублей. Царь по дороге успевал и заниматься делами (встретился с калмыцким ханом Аюкой в Саратове, осмотрел верфи и другие предприятия, а также развалины древнего города Булгара у Тетюшей), и развлекаться: «…коломнятенке посадской вдове… за свинью, которую загрызла собака Левик, полтина… баронов Строгановых человеку Максиму Гремзалову за две свиньи, которых травили собаками в Нижнем, дву рубли». В Нижнем Новгороде Петр пробыл два дня и отметил свой день рождения. Местный магнат, барон Строганов, не только потешил государя богатым обедом, но и приготовил в подарок 470 ведер сбитня для солдат[132]132
  См.: Шереметев П. С. Указ. соч. Т. 1. С. 247–249; Шеленговский И. И. Указ. соч. Т. 1. С. 140.


[Закрыть].

19 июня император прибыл в Астрахань, где отпраздновал очередную годовщину полтавской победы. Здесь 25 июня он дал инструкции консулу Семену Аврамову для разговора со «старым» или «новым шахом». Дипломат должен был доходчиво объяснить, что русский царь знает о тяжелом положении осажденного восставшими афганцами Исфахана, и в этих условиях поход русского войска на Шемаху осуществляется «не для войны с Персиею, но для искоренения бунтовщиков, которые нам обиду сделали». Петр предлагал соседу «при сем крайнем их разорении» помощь в изгнании «всех их неприятелей… ежели они нам уступят за то некоторые по Каспийскому морю лежащие провинции, понеже ведаем, что ежели в сей слабости останутца и сего предложения не примут, то турки не оставят всею Персиею завладеть, что нам противно, и не желаем не только им, ни себе оною владеть». Далее царь предлагал немедленно прислать «к нам посла своего (с полною мочью, с кем о том договоритца), где мы будем обретаться у Каспийского моря»[133]133
  Цит. по: РГАДА. Ф. 9. Отд. I. № 30. Л. 151–152. См. также: АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1723. № 4. Л. 1–3 об. В сборнике документов «Русско-дагестанские отношения в XVIII – начале XIX в.» (С. 32) инструкция ошибочно датирована 25 июля 1722 года, а в других работах (Абдурахманов А. А. Указ. соч. С. 27; Мамедова Г. Н. Указ. соч. С. 34) – соответственно октябрем и июнем 1721-го.


[Закрыть].

Аргументы представлялись бесспорными: «…какая им польза может быть, когда турки вступят в Персию, тогда нам крайняя нужда будет береги по Каспийскому морю овладеть, понеже, как выше писано, турков тут допустить нам невозможно; и так они, пожалея части, потеряют все государство»). Другое дело, что отторжение прикаспийских провинций оказалось куда более сложным, чем только что состоявшееся присоединение бывших шведских Лифляндии и Эстляндии.

Однако военная машина была уже запущена. Сам царь по обыкновению лично участвовал в подготовке армии и флота: по словам солдата Никиты Кашина, он, «бывши в Астрахани, ходил, ездил, осматривая работ и оснастки судов для приуготовления в Персию Каспийским морем, и для летнего жару в матросском бостроке, бархатном черном, на голове платок бумажный красный, шляпа маленькая»[134]134
  Цит. по: Петр Великий. М., 1993. С. 134.


[Закрыть].

При этом государь не забывал и о дипломатии. 20 июня 1722 года из Коллегии иностранных дел был отправлен рескрипт Неплюеву с предписанием объявить турецкому правительству о походе русских войск и намерении «учинить сатисфакцию» за погром в Шемахе, как уже было объявлено побывавшему в Санкт-Петербурге турецкому посланнику Мустафе-aгe[135]135
  См.: Мустафазаде Т. Т. Из истории русско-турецких отношений в 20-х годах XVIII в. // Отечественная история. 2002. № 2. С. 18.


[Закрыть].

2 июля Петр лично составил письмо Вахтангу VI о скорой встрече с ним «на персицких берегах». При этом он особо просил, чтобы находящиеся под турецкой властью христиане «никакого б движения не делали» – туркам ни в коем случае нельзя было давать повод для вмешательства в иранские дела. В письме Петр не называл место встречи, но в «словесном приказе» отправлявшемуся в Грузию полковнику русской службы Борису Туркистанову (Баадуру Туркистанишвили) уточнил, что ожидает нападения грузинского царя и его войска на лезгин и надеется увидеться с ним его «на Тарках» или у Дербента, и просил не «разорять» их жителей. В тексте было первоначально намечено, чтобы Вахтанг «с нами случился в Шемахе», но затем этот пункт был из «приказа» вычеркнут – возможно, царь уже не рассчитывал на бросок в сторону от Баку[136]136
  См.: РГАДА. Ф. 9. Отд. I. № 30. Л. 181–186.


[Закрыть]. Более далеких планов (например, похода после занятия Баку на иранский город Ардебиль или создания на базе подчиненных Ирану христианских областей Закавказья «надежного для России плацдарма»), о которых сообщается в литературе[137]137
  См.: Абдурагимов Г. А. Кавказская Албания – Лезгистан: история и современность. СПб., 1995. С. 156; Ананян Ж. А. Указ. соч. С. 64.


[Закрыть], имеющиеся в нашем распоряжении документы не содержат.

5 июля был объявлен приказ по войскам, «чего надлежит остерегатца в сих жарких краях»: прежде всего «от фруктов ради их множества», а также от соленого мяса и рыбы; солдатам и офицерам запрещалось находиться на солнце без шляп с девяти часов утра до пяти часов вечера, спать на голой земле, не подстелив травы или камыша, и рекомендовалось «не гораздо много пить, не в самую сыть»[138]138
  РГАДА. Ф. 9. Оп. 1. № 15. Л. 94.


[Закрыть]. Судя по документам Кабинета, 13 июля официальный главнокомандующий генерал-адмирал Ф. М. Апраксин наметил порядок движения войск на марше и их возможное построение для «баталии»[139]139
  См.: Там же. Отд. II. № 59. Л. 7–10.


[Закрыть].

Перед самой отправкой, 15 июля 1722 года, в походной типографии был опубликован написанный бывшим молдавским господарем, а ныне российским тайным советником и сенатором Дмитрием Кантемиром манифест на «татарском, турецком и персидском языках» о начале похода. Он был обращен ко всем персидским подданным – как к «командирам», так и к «почтеннейшим имамам, и муазилам, и протчим церковным служителям, и в деревнях начальствующим и купецким людям, и ершам-башам и лавошникам, и мастеровым людям, и цементерам, и подмастерьям с их учениками, и всем». Российский император объявлял: он вступил с войсками на земли своего «страшнейшего великого друга и соседа» исключительно

для того, чтобы наказать «возмутителей и бунтовщиков», которые осмелились у «российских народов, которые по нашей по древнему обычаю в вышепомянутой город (Шемаху. – И. К.) для купечества ездили, безвинно и немилостиво побив, пожитков и товаров их ценою всего около 4 миллиона рублей пограбя, взяли». Было обещано, что во время акции по наказанию виновных «святыми и умирительными нашими ружьями» и «отыскании сатисфакции» мирным жителям и приезжим купцам «никому ниже единой убыток и трата учинитца, и самим им, и имением их, и селам, и деревням никто руку не положит, о чем для сего случая военачальникам нашим и всего войска как от ковалерии, так и от инфантерии офицерам и другим командирам и всему войску генерально крепко приказано и повелели, дабы никому ниже какого озлобления и похищения не чинили». Но в то же время обывателей предупреждали, чтобы они «в своих жилищах и в провинциях по дружески пребывали, не опасались под грабежем вещей своих и, имения из домов своих не вынашивая, не разбрашивали». В случае, «ежели иначе о противном поступке вашем услышим и уведомимся, а именно тем безсовестным, и хищникам, и многообидящим присовокупляясь, или им явно и тайно помогать деньгами или провиантом, воспоможение учините, или сего нашего императорского милостивого обнадеживания почитать не будете и из домов своих, и из деревень выезжая, побежите, то принуждены мы вас всех, в неприятельском счислении счисляя, немилостиво мечем и огнем на вас наступать»[140]140
  Цит. по: Русско-дагестанские отношения XVII – первой четверти XVIII в.: Документы и материалы. С. 244–245.


[Закрыть].

18 июля с крепостной стены раздался артиллерийский залп; генерал-адмирал Апраксин поднял вымпел на флагмане – гукоре «Принцесса Анна» и дал сигнал к выступлению. В путевом журнале императора было записано: «В осьмом часу пополудни весь наш флот, во имя господне путь свой воспринял в море в 274 судах». Опытный военный и моряк, Петр I в последний раз вел в поход свою армию и флот в качестве «адмирала от красного флага». Наверное, в те дни он был счастлив, наблюдая запомнившуюся и другим очевидцам картину ночного рейда у острова Четырех Бугров, куда из Астрахани «следовали галиоты рек, боты и тялки, и ластовые суда, и островские лодки, и вышед в море, стали на якорь, и в ночи было огненное видение от фонарей и стрельба из пушек»[141]141
  Цит. по: Петр Великий. Воспоминания. Дневниковые записи. Анекдоты. М., 1993. С. 134.


[Закрыть].

Командуя «авангардией», Петр с женой и губернатором Волынским шел на боте «Ингерманланд»; на других судах находились его спутники: неразлучный с царем кабинет-секретарь А. В. Макаров, формальный

главнокомандующий генерал-адмирал Ф. М. Апраксин; действительный тайный советник, выдающийся дипломат и по совместительству глава политического сыска (он и в поход прихватил бумаги Тайной канцелярии) П. А. Толстой вез на чрезвычайные расходы три тысячи золотых и на 12 тысяч рублей «мягкой рухляди». Царя сопровождали знаток восточных языков (кроме турецкого и персидского, он владел арабским, греческим и латынью) Д. К. Кантемир; обер-сарваер (главный кораблестроитель) и генерал-майор И. М. Головин, дальний родственник Петра I, майор Преображенского полка М. А. Матюшкин – будущий командир Низового корпуса и завоеванных провинций; три других гвардейских майора – А. И. Румянцев, И. И. Дмитриев-Мамонов и Г. Д. Юсупов. Обязанности генерал-квартирмейстера исполнял генерал-майор В. Д. Корчмин. Во главе походного духовенства обер-иеромонахом флота был поставлен архимандрит Воскресенского Новоиерусалимского монастыря Лаврентий Горка. Рекомендуя его, Феофан Прокопович писал императору, что Горка сможет описать поход «с надлежащими обстоятельствами», но «без всякого украшения, простым стилем». Запечатлеть победы российского оружия должен был живописец Луи Каравак (кстати, «за писание их величеств в нынешнем низовом походе» живописец получил 150 рублей[142]142
  См.: Собко Н. П. Французские художники в России в XVIII в. // Исторический вестник. 1882. № 4. С. 142.


[Закрыть]).

Десантные корабли шли вдоль берега, периодически ожидая отстававшие гребные суда; грузовые ластовые суда направлялись прямо к острову Чечень. Возможно, именно тогда Петр появился в районе старого Терского городка (еще в начале XX века местные жители хранили предание, как русский царь, «вытащив из-за пазухи карту», спрашивал их предков о нанесенных на нее местных названиях[143]143
  Упоминание об этом сохранилось в написанном в историческом сочинении 1915 года «Тарихи Кызларкала» (см.: Шихсаидов А. Р., Айтберов Т. М., col1_0 Дагестанские исторические сочинения. М., 1993. С. 222–223). Царь мог посетить эти места (старый «кизлярский городок») и на обратном пути (см.: Васильев Д. Загадка старого Кизляра // Вопросы истории Дагестана (досоветский период). Махачкала, 1974. Вып. 1. С. 53–54).


[Закрыть]). К сентябрю 1722 года в Терках и казачьем городке Курдюкове были созданы запасы продовольствия для двигавшихся обратно «сухим путем» войск[144]144
  См.: РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 60. Л. 454.


[Закрыть].

Войдя в Аграханский залив, флотские офицеры долго выбирали место для высадки. Рано утром 27 июля 1722 года, в годовщину сражения при Гангуте, нетерпеливый царь, не дожидаясь праздничного молебна, приказал доставить себя на берег. Гвардейцы на руках вынесли своего полковника по мелководью на низкий песчаный берег, где он выбрал место для лагеря. «Объявляю вам, что сюды мы прибыли в 27-й день и лагар зделали

на том же мысе, которой имянуеца Уч, не доходя Аграханского устья верст с 7, и по двух или трех днех пойдем в путь свой землею. И для того всем судам, которые от вас пойдут с правиантом и артилериею, велите иттить к Чеченю острову и там стоять до указу и дать о себе знать в Тереке, сколко судов и кто пришол…» – писал император капитану Ф. Вильбоа[145]145
  РГАДА. Ф. 9. Оп. 1. № 15. Л. 104 об.


[Закрыть].

После богослужения началась высадка. Суда могли подойти к берегу только на 150 метров, и люди должны были, по пояс в воде, переносить снаряжение и продовольствие. Чтобы обезопасить высадившиеся войска от возможного нападения, Петр приказал построить укрепленный лагерь – Аграханский ретраншемент. В тот же день на корабле генерал-адмирала Апраксина праздновали Гангутскую победу. Государь был весел – вместе со свитой окунался в Каспийское море со спущенных с корабля досок.

Однако начало кампании оказалось небезоблачным. Русская армия стала нести потери задолго до первого столкновения с неприятелем: уже в Астрахани от болезней скончались 150 солдат, а 40 бежали. Намеченный график похода задерживала конница, пересекавшая северокавказские степи. По замыслу царя, драгуны должны были прийти к Аграханскому заливу раньше пехоты, добиравшейся морем, и обеспечить высадку десанта постройкой пристаней и прикрытием от возможного нападения противника, о чем Петр еще 7 июля отдал приказ бригадиру Андрею Ветерани[146]146
  См.: Там же. Л. 94 об–95.


[Закрыть].

Конница, однако, в срок не поспевала. Г. С. Кропотов со своими полками только 5 июля форсировал Волгу у «Селитренного городка» и через три недели еще не дошел до Терека. 30-го числа он рапортовал, что встал лагерем у «Кизлярского озера» и двигаться быстрее не может: «Лошеди драгунские весьма худы от великих степных переходов и от худых кормов, а паче от жаров, от соленой воды»[147]147
  Там же. Отд. II. № 60. Л. 373.


[Закрыть].

Корпус Ветерани, двигавшийся из Царицына, 16–17 июля форсировал Терек и вынужден был ждать подвоза пороха и свинца из Терского города, а потому его командир уведомлял царя, что сможет выйти в дальнейший путь только в ночь на 21-е. В том же рапорте бригадир сообщал и еще одну неприятную новость: у двигавшихся за ним украинских казаков полковника Апостола на пути оказалась «горелая степь», падают лошади и закончился запас провианта[148]148
  См.: Там же. № 59. Л. 449–449 об.


[Закрыть].

Ветерани должен был занять «Андреевскую деревню» (селение Эндери) и обеспечить высадку десанта в Аграханском заливе. К нему присоединились владельцы Большой Кабарды Эльмурза Черкасский (поручик

русской службы, младший брат погибшего в Хиве А. Черкасского) и Малой Кабарды Асламбек Комметов. Эндереевские владетели Айдемир и Чапан-шефкал пытались оказать сопротивление и на подходе к селению напали на двигавшиеся походным порядком полки. После упорного боя 23 июля драгуны прорвались к Эндери и уничтожили его, но потеряли 89 человек убитыми, а 115 человек были ранены[149]149
  См.: РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 59. Л. 451–452 об.


[Закрыть].

Петр сначала получил известие о победе и написал в Астрахань, как его драгуны «провианта довольно достали, а хозяевам для веселья деревню их фейрверком зделали»[150]150
  Там же. Оп. 1. № 15. Л. 105.


[Закрыть], но после сообщения о потерях радость сменилась досадой. Царь понимал, как важно – и для своих, и для «неприятелей» – успешно начать кампанию; не случайно он приказывал Ветерани быть осторожным и действовать «без озарду, дабы в начатии сего дела нам не зделать безславия». Теперь он отыгрался на тех, кого посчитал виноватыми.

Много лет спустя Артемий Волынский составил черновик документа, озаглавленного им «Оправдание о персицком деле» и оказавшегося впоследствии среди его конфискованных во время следствия в 1740 году бумаг. Бывший астраханский губернатор рассказал, что во время купания в Каспийском море не захотел лезть в воду, «поупрямился в том, понеже тогда был припьян, и тем своим упрямством его в<еличество> прогневал». По словам Волынского, когда Петр узнал о потерях Ветерани, Апраксин и Толстой направили царский гнев на него, «будто я причиною был начинанию персидской войны» и неверно информировал царя о трудностях. Разошедшийся государь «изволил наказать меня, как милостивой отец сына, своею рукою», а потом уехал с адмиральского корабля на свой, вызвал к себе губернатора «и тут гневался, бил тростью, полагая вину ту, что тот город (Эндери. – И. К.) явился многолюднее, нежели я доносил». От дальнейших поучений «милостивого отца» Волынского избавила императрица…[151]151
  Там же. Ф. 6. Оп. 1. № 276. Ч. 2. Л. 86–87. См. также: Соловьев С. М. Соч.: В 18 кн. Кн. 10. М., 1993. С. 246–247.


[Закрыть]

Однако ускорить события царская дубинка не могла. В аграханском лагере войска простояли неделю, поджидая кавалерию; 31 июля царь даже командировал ей навстречу гвардейского сержанта Дубровина, чтобы как можно быстрее «пригнать» подводы для артиллерии. Царю Вахтангу 3 августа было отправлено письмо, в котором Петр извещал союзника о своем прибытии и надежде на встречу с грузинским войском «между Дербени и Баки». В ответном письме Вахтанг VI выразил радость по случаю полу-

чения долгожданного известия о начале похода русских войск и обещал к 20 августа быть в Гяндже со своим войском[152]152
  См.: Армяно-русские отношения в первой трети XVIII в. Ереван, 1967. Т. 2. Ч. 2. С. 8–9; Пайчадзе Г. Г. Указ. соч. С. 48.


[Закрыть].

Петр не терял надежды на успех. Во время одной из поездок по побережью в это время произошел разговор императора с капитаном Ф. И. Соймоновым об открытии и освоении морских путей. Моряк убеждал государя, что до «Апонских, Филипинских островов до самой Америки на западном берегу остров Калифорния, уповательно, от Камчатки не в дальном расстоянии найтиться может, и потому много б способнее и безубыточнее российским мореплавателем до тех богатых мест доходить возможно было против того, сколько ныне европейцы почти целые полкруга обходить принуждены». Но Петр торопился получить доступ к богатствам Востока иным путем. «И хотя я намерился о том еще в разсуждение доносить, как та дальность за способное от чего быть может, – вспоминал Соймонов, – но его величество и одного слова мне выговорить позволить не изволил и скоро изволил мне сказать: “Был ты в Астрабатском заливе?” И как я донес: “Был”, – на то изволил же сказать: “Знаешь ли, что от Астрабата до Балха и до Водокшана и на верблюдах только 12 дней ходу? А там во всей Бухарин средина всех восточных комерцей. И видишь ты горы? Вить и берег подле оных до самаго Астрабата простирается. И тому пути никто помешать не может”»[153]153
  Цит. по: Гольденберг Л. А. Федор Иванович Соймонов (1692–1780). М., 1966. С. 42–43.


[Закрыть]. В действительности задача оказалась сложнее.