Текст книги "Лев Толстой. Драма и величие любви. Опыт метафизической биографии"

9(69)

В периоде «своей жизни» (в процессе личностного рождения и после него) мужчина как бы испытывается на свободу высшей души. Сопутевая женщина в такую же пору жизни сдает экзамен на веру – на душевную преданность, на стойкость доверия своей души в Сопутстве. Духовный рост включает в себя рост свободы высшей души, и в таком качестве он преодолевает ранее внушенные верования души, верования всегда несущие несвободу душе мужчины. Мужской душе свободу доставляет вера-идеал, а не вера-доверие, столь необходимая для душевного единения. Но именно в такой вере («в него» и к нему) осуществляется свобода женской души. Свобода женщины и её вера сродни ее терпению. Можно, пожалуй, говорить отдельно о мужской (духовной) и о женской (сторгической) свободе в личной духовной жизни. Но и там и там свобода есть основная, путевая или сопутевая работа высшей души – духовного роста для мужской души и сторгического роста для женской.

Вера и идеал в личной духовной жизни суть две стороны работы души религиозным чувством. Состояние видения идеала, – указателя направления Пути – есть путенаправляющая сторона религиозного чувства. Другая, двигающая сторона религиозного чувства есть вера.

Идеал (как, отчасти, и разум) – предугадывающее обобщение в видении и в этом смысле душевное знание, определяющее направленность души, вектор ее устремленности. Вера же – та мощь, которая руководит действием душевных воль и придает высшей душе сознание ее могущества. Вера личной духовной жизни, как и общедушевная вера, переживается в душе как нечто абсолютно могущественное, способное одолеть все.

Чувство Веры в личной духовной жизни исходит от не знающей преград назначающей воли человеческого «Я», восходящего к «Я» Всевышнего. Поэтому исходно, без контроля разума и в чистоте работы религиозного чувства, человеческое «Я» твердо знает, что ему, одним волевым усилием, под силу сдвигать горы и разрушать крепости. «Я» – по самосознанию – может все. Человек сознает себя слабым в исполняющей воле, ослабленным в воле назначающей, но только не в назначающей воле «Я» – основной для личнодуховной Веры. Никакое самознание, дающее сознание своей «правоты» и своей «правды», не дает такого самосознавания могущества. Крепость веры придает силу и сторгической воле.

Чем мощнее взвелась душа сопутевой женщины и чем тверже она выдержала первое сопутевое испытание, испытание душевной воли на отливе своенравия, тем легче для неё второе сопутевое испытание, испытание веры при сопутевом личностном рождении.

Верность, куда бы ни заманивалась, твердость совместности, во что бы то ни стало, кротость и смирение, что бы ни произошло – вот религиозные испытания, которые предлагаются женщине при входе в Сопутство. Сопутевой женщине придется либо выдержать экзамен веры, либо отказаться от Сопутства. Причем в этом случае тяготы испытаний зависят не от крепости сторгической связи, а от энергии путевого восхождения мужчины, который предлагает сопутевую судьбу женщине. Нет восходящего мужчины, нет Сопутства, нет и женского испытания веры. Чем путеноснее мужчина, тем ярче сопутевая судьба женщины, тем тяжелее её труд в Сопутстве.

Люди чаще всего не выдерживают испытаний именно в тот пиковый момент, когда их выдержка и терпение должны принести плоды. Происходит это оттого, что в душе нет твердого решения (акта веры) вытерпеть во что бы то ни стало, чтобы ни происходило, любой ценой; не выдерживают люди не столько потому, что нет воли выдержать, сколько потому, что на пике испытаний им кажется, что дальше терпеть бесперспективно. Сознание бесперспективности – вершина испытания веры. На этой вершине, по-видимому, и сломалась Зинаида Молостова. В решительный момент она, верно ли, не верно ли, сочла, что ее встреча-судьба с Толстым бесперспективна, и, быть может, продолжала так считать во всей дальнейшей своей жизни.[388]388
  Однако далеко не всегда женщина отчетливо знает, в чем действительно состоит та бесперспективность, сознание которой нередко заставляет даже самых верных из них ломать жизнь. Через несколько лет они уже не понимают себя и все случившееся.


[Закрыть] Только дотерпевшая до конца вводится в сопутевую фазу женской жизни.

Вера, смирение и самоотречение завязаны в сопутевой женской душе в единый узел. Как можно сказать, что самоотречение в любви от веры, так можно сказать, что вера в смирении из-за самоотречения, или смирение – от веры и самоотречения.

Поправим ли срыв веры? Как в женской, так и в мужской душе есть сила самовоскрешения, которой часто выправляются многие огрехи на Пути и в Сопутстве. Сила эта – сила покаяния. Покаяние столь же присуще религиозному чувству, как вера и идеал. Покаяние, вера, идеал – три стороны религиозного чувства личной духовной жизни. Идеал направляет и устремляет высшую душу. Вера удерживает и двигает ее. Покаяние удерживает и восстанавливает ее. Воля души к покаянию не только очищает, возвышает и восстанавливает душу, но и сторгически связывает ее с той душою, на которую она обращена. Во многом покаянии много смирения, много веры, много самоотречения, а значит, много и сопутевой благодати.

Нет любви без отдачи, но одни любят того, кому жертвуют свое, перед кем геройствуют в жертве; другие любят того, перед кем смиряются, для кого отрешаются от себя. Любовь первого рода полна женской самости, в ней женщина мнит себя высшей, главной; в любви второго рода женщина не принадлежит себе и в сторгической связи сознает себя руководимой. Только такая, смиренная любовь сторгически жизнеспособна, только такая, самоотрекающаяся женщина проходит испытание верой, выдерживает экзамен на преодоление любовной гордости, душевной самости и корысти в сопутевой связи.

Ускорение сторгического роста производится смиренностью любви сопутевой женщины, склонной не столько к самопожертвованию по страсти, сколько к самоотречению по вере. Важно понять, что самоотречение это – не ради мужчины. Без такого самоотречения женщина в своей сторгии не сможет хранить и растить их совокупное сторгическое существо от его младенчества к зрелости. Самоотречение женщины в Сопутстве – признак ее сопутевого личностного рождения и принятие ею эденского существа мужчины на материнское попекание.

Если «ближний» не «все и каждый» и не человек своего народа, своего вероучения, своего села, а тот, с кем женщина сторгически связала себя, чьи немощи несет на себе как свои, чей разум и чью волю делает своею, то единая заповедь «люби Бога и ближнего» в первой своей части более обращена к мужчине, во второй – к женщине.

Разумеется, прежде надо иметь такого «ближнего». Это должен быть тот, кто, заняв эденское место женщины, провел ее через сопутевое личностное рождение. Выдержать душевный экзамен веры и означает в сопутевом смысле перестать любить самою себя больше всего, полюбить «ближнего» как самою себя. Полнота женской победы над самостью возможна только в Сопутстве или в подготовке к нему. Меня без «тебя» не существует – это условие своей сторгии необходимо и для существования в Сопутстве.[389]389
  И все же есть нечто, что женщина в Сопутстве должна нести только сама, без мужчины. Самоотречение невозможно, если прежде не изжита специфическая бабья самость, выражающаяся в женской зависти ли, жадности ли, чувстве женского соперничества или в том коммерческом отношении к жизни и мужчине, при котором самоотвержение покупается или окупается, за него платить надо или им что-то женщиной выигрывается для себя. Душою не выдержать она может, но корысть или расчет не совместимы с верой, самоотречением, Сопутством. Душевная бесхитростность и душевное бескорыстие если и не основные, то самые первые качества, нужные для сопутевого восхождения женщины.


[Закрыть]

Отношение сопутевой женщины к своему путевому мужчине всегда религиозно. По этому правящему сторгической волей женщины религиозному чувству она получает мировоззрение, находит себя, свое и своего, обретает сторгическое благо и осуществляет Сопутство. Девичья мечта о счастье вполне может быть удовлетворена сопутевым благом, основанным на едином мировоззрении и единой вере с мужчиной.

Любить для женщины, находящейся в Сопутстве с мужчиной, означает превращать его в «своего Бога». Испытание любви к обоженному есть испытание религиозного чувства. Это вера, во-первых, выражается в безропотности, с какой она вверяет себя, не рассчитывает, не выгадывает, не пытается изменить судьбу или хотя бы течение жизни. Во-вторых, это вера-верность и вера-доверие, в которой идут, не рассуждая, туда, куда зовут. И наконец, в-третьих, это вера-кротость и смирение. Чем сильнее такая вера, тем более выживаемо Сопутство, тем больше простора для дальнейшего сторгического роста и тем больше возможность сопутевого блага.

«Своя истина» личной духовной жизни мужчины приходит в душу в смутном и не проявленном разумом виде, как догадка об истине, о назначении своего эденского существа, в осмыслении требований которого легко и ошибиться. То, что укореняет в разуме еще не познанную им истину, есть вера мужской личной духовной жизни – вера в то, что становится, выдвигается в его высшую душу. Если я знаю, что жизнь моя имеет непонятный мне смысл и если я знаю, что есть Тот, для Кого моя жизнь имеет глубокий смысл, то знаю я это не по самознанию, а по вере. Первое обычно обретается разумом, второе – религиозным чувством. Могут пройти многие годы, прежде чем я разумом обработаю то, что некогда принял в свою душу «по голосу», религиозным чувством личной духовной жизни. Разум стремится либо подтвердить добытое религиозным чувством, либо ликвидировать плоды его трудов. Поединок разума и веры неизбежен в личной духовной жизни мужчины, наполняет ее и сам по себе важен для его духовного роста. Работой разума рушатся суеверия, падают авторитеты, рассеиваются иллюзии; в работе религиозного чувства они возникают вновь, но уже другие и на другом, более высоком уровне духовности, от другой полноты сознания жизни.

Работа разума в высшей душе женщины ослаблена, и потому она вверяет себя по разуму, что возможно только в акте религиозного чувства, по вере. Посредством эденского места женщина находит своего носителя разума, верой внедряет его в себя и тем устанавливает гармонию веры и разума в своей высшей душе. В отличие от путевого мужчины, в душе сопутевой женщины нет противоборства веры и разума. Высшая душа женщина растет иначе, прежде всего сторгическим ростом, для которого надобно не столько знание истины, обретаемое разумом-мудростью, сколько знание блага, основанное на потребности женской высшей души и являющееся предметом ее веры. Личностно взведенная сопутевая женщина знает «свое благо» и верит в него, как мужчина знает и верит в «свою истину». Собственно говоря, это сторгическое благо, которого действительно жаждет душа сопутевой женщины, и проходит испытание на крепость веры.

В труде религиозного чувства женщины вера личной духовной жизни производит бóльшую путевую работу, чем в мужской душе. Стойкость одной стороны религиозного чувства женщины, стойкость её идеалов, испытывается крепостью другой стороны её религиозного чувства, крепостью веры. Душа сопутевой женщины прежде всего душа верующая. Она – верит, верная и вверяет себя. Ее душевные связи всегда религиозны, всегда основаны на вере.

Для мужчины трагедия жизни – ее бессмысленность и крах идеалов. Женщина же, когда сознает трагизм жизни, то душевно переживает его не разумом, а религиозным чувством. У нее крах веры, муки ее жизни – муки веры, она обманута в своей вере, в своей приверженности, в любви, надеждах, верности. Мужская разочарованность в жизни: все суета сует, все не имеет смысла; женская – все преходяще, непрочно, не во что верить.

Не только сопутевая женская душа желает верить и мучается верой. От потребности верить происходит часто губительная женская доверчивость, превозмогающая ее врожденную осторожность. Если женщина никому и ни во что не верит, то падать дальше ее душе некуда.

Подъемы женского Сопутства крепки верой. Вера в составе подъемной духовной силы взводит высшую душу женщины на Сопутство. Вера же, будучи основой ее сторгической воли, подымает ее на следующую ступень Сопутства, где она должна без остатка вверить себя другой душе и принять ее в себя. Какова бы ни была стыкующая сила предсторгической любовной страсти, но если затем образованная душевная связь держится на чем угодно, только не на религиозном чувстве женщины, не на ее вере, то такая связь не крепка, длительно существовать не может, рушится или вырождается. Сопутство добывает в основном женщина: для этого душа ее и проходит сопутевое испытание на веру.

Сопутевое личностное рождение женщины взводит религиозное чувство ее души, устанавливает веру. Эта вера торжествует победу самоотречением. Самоотречение – апофеоз веры, вера совершенная, начало которой положено в сопутевом личностном рождении. Мужчина в конечном счете возносится самоотречением в эденское существо, обретающее его «Я». Женщина в самоотречении возносится в Сопутство, к духовному сознанию мужской высшей души, к его эденскому существу как к своему.

10(70)

Сопутство Сара особенно занимает нас в связи с неудавшейся попыткой дела Сара Совести в метафизической биографии Льва Толстого. Один из участников Сопутства Сара – носитель мужского эденского существа, которое на Пути восхождения должно обрести духовную мощь, соответствующую достоинству Сара. Другой из участников этого типа сторгических взаимоотношений не обязательно несет эденское существо в себе; его задача состоит в том, чтобы решающим образом участвовать в привлечении такого сторгического существа, которое было бы способно вынести нового Сара в пространство Общей души. Понятно, что это – женская сопутевая задача.

Функции мужчины и женщины в Сопутстве Сара во многом такие же, как и в путевом Сопутстве. Мужчина в духовном росте сообщает женщине импульс восхождения ее личной духовной жизни, женщина в сторгическом росте одаривает мужчину сторгическим благом. Задача мужчины – духовно возделывать; задача женщины – сторгически выхранить возделываемое. Для этого она вовлекается в духовное сознание мужской души, руководствуется мужским разумом точно так, как она бы руководствовалась своим. И он, со своей стороны, вовлекается в любовную духовность женской души и руководствуется ее чувством жизни, как своим.

Отличие Сопутства Сара в том, что с мужской стороны оно образуется высеянным в высшей душе эденским существом, а с другой стороны – полученным из все-общедуховного поля связующим высшие души сторгическим существом. Для путевого Сопутства необходимо эденское место в женской высшей душе. Для Сопутства Сара эденское место должно изначально присутствовать в сторгическом существе. Для этого оно должно быть создано соответствующим образом.

Всякое несмертное сторгическое существо, видимо, проходит стадию собственно общедуховного развития, где оно обогащается в поле все-общедуховной жизненности перед своим следующим во-душевлением в лично духовную сторону высшей души мужчины или женщины. Сторгическое существо, долженствующее создать Сопутство нового Сара и для этой цели несущее в себе эденское место, подготавливается в общедуховной стадии (или стадиях) всей той семьей Саров, в которую может войти новый Сар. Особенно если речь идет о новом Саре Власти. Сторгическое существо это несет в себе духовный пласт Общей души и представляет его перед Эденом, откуда будет спущено особое эденское существо для нового Сара.

Высшая душа женщины в Сопутстве Сара должна суметь притянуть к себе сторгическое существо такого рода и вместе с ним вступить в сторгию с мужской высшей душою. Это требует от женщины, кроме безраздельной преданности, еще и особого сторгического сознания. Обычное сторгическое сознание: «Ты – мое другое Я». Женское сознание в Сопутстве Сара приближено к агапическому: «Я – его другое Я». Благодаря этому Сопутство Сара возводится на такую ступень, где есть не только несение немощей «своего другого Я», не только сострадание и сорадование, но и единство двух в одном. Двое в Сопутстве Сара становятся единым целым, два «Я» становятся одним «Я» – с единственной жизненной задачей на двоих и для двоих.

Сопутство Сара – род одноцентровой сторгии. В путевом Сопутстве мужчина стремится видеть жизнь глазами женщины, а она – глазами его. Они смотрят на все вместе, в две пары глаз, дополняющих одна другую. В Сопутстве Сара – одна пара глаз. Женщина в Сопутстве Сара не может не смотреть на все на свете его глазами и только его глазами. Когда в процессе жизни меняется его взгляд, его зрячесть, то соответственно меняется и ее взгляд, ее зрячесть. Только в таком случае не может быть сорвана ни ее Встреча с носителем нового Сара, ни ее Сопутство с ним, ни внедрение его в Общую душу.

Проблема всякого Сопутства, и более всего Сопутства Сара, состоит в том, что, как правило, оно образуется тогда, когда эденское существо (в том числе и мужское эденское существо, предназначенное стать Саром) еще не может оказывать заметное влияние на сторгические процессы.

Мы уже не раз говорили, что собственно Путь восхождения эденского существа начинается с личностного рождения, с третьей стадии Пути, в которой личнодуховная сторона высшей души человека становится носителем эденского существа. Эденское существо, оказавшееся в высшей душе человека после личностного рождения, еще плавает по ее поверхности, пытаясь сконцентрировать на себя всю личностную жизнь человека. Это – предварительный этап его жизни, нацеленный на исполнение задания, которое получено или будет им получено. Без определенного задания эденское существо не спускается в человека, навигационный выбор которого должен соответствовать этому заданию. Узнать о нем эденское существо может не сразу и не вполне, во всяком случае, активно начинает готовиться к исполнению задания только после подъема Пробуждения (своего пробуждения к активной жизни), а приступает к исполнению после духовного рождения, когда входит в зрелый возраст и становится духовным Я.

Таким образом, весь путевой уступ «своей жизни» (28–37 лет), специально предназначенный для сторгических дел, путевой мужчина проживает тогда, когда эденское существо в нем далеко не вполне участвует в его духовной работе. Своя или чужая сторгия осуществляется не эденским существом и без непосредственного его влияния. Эденское существо включается в сторгическое жизнедействие позднее, когда своя сторгия успевает перейти на высшую ступень и может стать Сопутством. Однако одноцентровое Сопутство Сара должно зародиться таковым, возникнуть еще до того, как способное стать Саром эденское существо во весь голос заявит о себе и вступит в активное взаимодействие с женской высшей душою и с несущим эденское место сторгическим существом. Иными словами, в сторгическом процессе, ведущем к Сопутству Сара, с самого начала должна участвовать не любая сопутевая женщина, а определенный ее тип: сопутевая именно для этого нового Сара женская высшая душа.

Оба участника будущего Сопутства Сара должны заранее найти и узнать друг друга. Сначала в событийном потоке жизни должна быть свыше назначена специальная Встреча для Сопутства Сара. После образования своей сторгии сопутевая женщина некоторое время растит сторгическое существо, угадывая направление роста Сопутства к новому Сару. И узнает этого Сара только тогда, когда мужское эденское существо, пройдя духовное рождение, станет им. И потом их сторгическое существо, специально приготованное для нового Сара, внедряет его в Общую душу и во всеобщедуховное поле жизни.

Эденское существо Льва Толстого вполне могло явить нового Сара Власти, Сара Совести. Для этого оно было подготовлено со всех сторон. На самовыявление Сара Совести работал и Гений Толстого, и его русскость, и разнообразные могучие силы, которые были заложены в нем, и высшее духовное достоинство как его эденского существа, так и его высшей души. Сар Совести в Льве Толстом был обеспечен еще с общедуховной стороны его высшей души, находящейся в ареале Сара «простоты и правды», Сара брата Николая. Однако в метафизической биографии Льва Толстого вроде бы вообще отсутствует женщина, пригодная для Сопутства Сара. Как такое возможно?

Из всего того, что мы говорили выше о Татьяне Александровне Ергольской, следует предположить, что именно она – ровесница его отца – могла быть сопутевой женщиной, пригодной для Сопутства со становящимся Саром эденским существом Льва Толстого. Толстой грезил о «прелестном семействе», жившем в Ясной Поляне до него, и мечтал такой же сделать свою семейную жизнь. Но – какой такой? Ничего «прелестного» в супружеской жизни его отца и матери, как мы знаем, не было. Но была тетушка Ергольская, была ее любовь к его отцу, была и мистическая связь между ее душою и душою Льва Николаевича. Впечатление такое, что она из себя выпустила его высшую душу на просторы духовной жизни. Она любила его эденской любовью. И Толстой ждал молодую тетушку Ергольскую, чтобы ее сделать своей женой. Именно поэтому ему не подошла ни Зинаида Молостова, ни Александра Андреевна Толстая и никакая другая. Другой тетушки Ергольской, по-видимому, и быть не могло.

Толкуя о Толстом, мы, разумеется, имеем дело не только с чрезвычайно редким, но и свыше обеспеченной личностью во всечеловеческой истории. Тот Сар, который определял всю духовную жизнь Николая Николаевича, был поставлен во Льва Николаевича для совместной работы с его эденским существом, становящимся Саром Совести. Возможно, что Сар брата Николая существовал в душе брата Льва для того, чтобы сопроводить новый Сар в русскую Общею душу.[390]390
  Или, если угодно, для работы превращения Сара «простоты и правды» в Сара Совести и Милосердия.


[Закрыть] Толстой как бы нес особое Сопутство Сара внутри самого себя. Во всяком случае, через Сара брата Николая в себе Лев Толстой имел надежный канал связи с общедуховном полем и мог внедриться в него и без помощи сопутевой женщины. Правда, для этого от Льва Николаевича потребовались бы чрезвычайные усилия. И можно попытаться понять какие именно.

Многие десятилетия ходили слухи о том, что император Александр I не умер в Таганроге, а жил под именем старца Федора Кузмича. Когда именно у Толстого возник замысел произведения о жизни и уходе императора неизвестно. Но, судя по его Дневнику, не позднее начала 90-х годов. «Моя – разумеется, не исполню – мечта – написать историю Александра I с точки зрения Кузмича, как если бы он ее писал».[391]391
  ЯЗ. Кн. 1. С. 383.


[Закрыть] Быть может, это единственная книга, которую Толстой обязан был написать, но ее-то он и не написал.

В 1905 году Лев Николаевич узнал, что версия о судьбе Александра подтверждена новейшими историческими изысканиями. И 77-летний больной старец тотчас взялся за «Посмертные записки старца Федора Кузьмича, умершего 20 января 1864 года в Сибири, близ Томска, на заимке купца Хромова». Сохранилось первые главы этого романа и по авторской, собственно толстовской исповедальности их можно судить, что он должен был стать последним и программным художественным произведением Льва Толстого. Глубоко личная заинтересованность Льва Николаевича в том, что он пишет, не вызывает сомнения.

«Я родился и прожил сорок семь лет своей жизни среди самых ужасных соблазнов и не только не устоял против них, но упивался ими, соблазнялся и соблазнял других, грешил и заставлял грешить. Но Бог оглянулся на меня. И вся мерзость моей жизни, которую я старался оправдать перед собой и сваливать на других, наконец открылась мне во всем своем ужасе, и Бог помог мне избавиться не от зла – я еще полон его, хотя и борюсь с ним, – но от участия в нем. Какие душевные муки я пережил и что совершилось в моей душе, когда я понял всю свою греховность и необходимость искупления (не веры в искупление, а настоящего искупления грехов своими страданиями), я расскажу в своем месте… Теперь же, стоя по пояс в гробу, семидесятидвухлетним стариком, понявшим тщету прежней жизни и значительность той жизни, которой я жил и живу бродягой, постараюсь рассказать повесть моей ужасной жизни». «Главное было то, что вся внешняя жизнь, всякое устройство внешних дел, всякое участие в них – а уж я ли не участвовал в них и не перестраивал жизнь народов Европы – было не важно, не нужно и не касалось меня. Я вдруг понял, что все это не мое дело. Что мое дело – я, моя душа».

Известно, что в октябре 1905 года Толстой читал 4 тома Шильдера «Александр I» и делал обширные выписки. В январе 1906 года он штудировал книгу великого князя Николая Михайловича о князьях Долгоруких, сподвижниках императора Александра I в первые годы его царствования. Работа шла полным ходом. Но Толстой прервал писание романа как только ему сказали, что ученые мужи установили: император Александр действительно умер в Таганроге.[392]392
  О чем и сегодня идут споры.


[Закрыть]

Толстой воспринимал императора Александра своим духовным двойником, и ему, не столько для читателя, сколько для самого себя, было необходимо знать, что то, что он пишет, в действительности происходило на этом свете.

Император Александр Павлович у Толстого признавал, «что вся моя жизнь, все мои дела – все дурно, и мне надо сделать то, что я давно хотел сделать: все бросить, уйти, исчезнуть… Но как? Не так, чтобы удивить людей, чтобы меня хвалили, а, напротив, надо было уйти так, чтобы никто не знал и чтобы пострадать».

«То, что вы пишете о необходимости бездомности, бродяжничества для христианина, было для меня в самое первое время моего обращения самой радостной мыслью, объясняющей всё, и такою, без которой истинное христианство неполно и непонятно» (74.39), – писал Толстой в 1903 году. Мы уже отмечали, что для Толстого чрезвычайно важно было то, что Христос жил «бродягой».

Чтобы исполнить свое высшее предназначение, стать Саром русской Общей души Толстой должен был не только принести жертву, пострадать, но и раствориться в народе, стать Федором Кузьмичом. Со времени своего духовного рождения он намеревался стать «бродягой» (см. выше гл. 51) и прямо страдал, что не мог стать им. Но не стал, не совершил, что должен был и к чему стремился всей душой.[393]393
  Тут уместно вспомнить и героя драмы «И свет во тьме светит», и финал «Отца Сергия» и другое.


[Закрыть] И совсем не потому, что это было ему не по силам. Бывало, что он ненавидел жену, но почему-то не мог разорвать те нити (нити чужой сторгии!), которые связывали его с ней и уйти. Это не умещается в голове. Тут что-то не так.

Спущенное в высшую душу Льва Толстого эденское существо призвано было стать Саром Совести, могло им стать даже без Сопутства Сара, но не стало. Что могло помешать высшему замыслу на Толстого? В чем причина, что свыше порученное ему дело расстроилось? Причина эта не в слабостях человека Толстого (иначе оно не было бы возложено на него) и, уж конечно, не в самих по себе несчастных обстоятельствах личной жизни, которые он, в соответствии с его заданием на жизнь, не мог не преодолеть.

Толстой и его маленький сын Ванечка могли чувствовать духовную близость друг к другу только по тому, что мы называем толстовским Саром Совести. Ванечка приходил на смену отцу, которому не удалось дело Сара Совести. И был снят с дистанции жизни как раз в 7 лет, накануне того, как общедуховность начинает вполне овладевать человеком. Это не похоже на случай. Почему-то Ванечка родился. И почему-то умер, не став, как и его отец, Саром Совести. Что тут – запрет на Сара Совести?

Мы давно уже вторгаемся в область, в которой с определенностью и достоверностью знать ничего нельзя. И все же позволим предположить, что что-то изменилось за время пребывания Толстого на Земле, и изменилось так, что приготовленному к выходу в Общую душу Сару Совести дан был отбой. Видимо, с 1835 года, когда Толстому было 7 лет, и по 1895 год, когда 7 лет было его сыну Ванечке, за эти 60 лет, что-то изменилось и изменилось так и настолько, что необходимость в Саре Совести не отпала, конечно, но стала неуместной или преждевременной.

Где произошла эта перемена и в чем она? Чем больше я думаю об этом предмете, тем больше склоняюсь к тому, что перемена, которую мы ищем, произошла не в Эдене и не в одной русской Общей душе, а в общедуховной направленности развития некоторой части человечества и выразилась в эпидемии мнимодуховности [394]394
  Об этом подробно см.: Мардов И.Б. Лев Толстой. На вершинах жизни. Ч. 6 «Мнимодушевность и мнимодуховность».


[Закрыть], которую первым приметил Толстой на подъеме духовного рождения и с которой сразу же стал воевать и страстно боролся три последние десятилетия жизни. В условиях утраты подлинности Я, мимикрии истины, подмены совести, передергивания чувства жизни высшей души и ее порчи внедрять Сара Совести в все-общедуховное поле не только бесполезно, но и опасно для самого Сара Совести.[395]395
  Если это так, то надо признать, что человек западной цивилизации пришел или приходит к отказу от тех эденских существ, которые могут стать Сарами, то есть подошел к завершению своего общедуховного развития и возможности общедуховного возрождения.


[Закрыть]

По-видимому, угроза тотальной мнимодушевности и мнимодуховности, которая стала зримой во второй половине прошлого века, нависла над людьми в середине XIX века. Сару Совести нечего делать в зараженном мнимодуховностью мире. Но сигнал об этом поступил тогда, когда Сар Совести своими путям уже восходил в мире человека. Если отменить это восхождение (то есть снять Льва Толстого с дистанции земной жизни) нельзя, но можно пресечь попытку внедрения Сара Совести из высшей души Толстого на уготованное ему место в Общей душе. Что и произошло в метафизической биографии Льва Николаевича.[396]396
  Обдумывая на старости лет свою жизнь, он увидел в своей женитьбе действие «рока». Софья Андреевна в жизни Льва Николаевича – роковая случайность, использованная как средство для недопущения Сара Совести в русскую Общую душу. Конечно, далеко не всякая женщина могла быть употреблена в таком качестве. Но сама по себе она неповинна.


[Закрыть]

Срыв попытки создания Сара Совести не означает завершение метафизической биографии Льва Толстого. В связи с этой неудачей план на духовное Я Толстого пересмотрен. Духовное развитие Толстого пошло по иному руслу.