Текст книги "Бейкер-стрит на Петроградской"

Григорий Михайлович снимал в то время «Короля Лира», фильм о дележе власти в растерзанном королевстве – итог его размышлений о месте человека в истории.

Но, несмотря на занятость и усталость, он находил время выслушивать наши сетования, вытаскивал на разговоры к себе домой или на дачу в Комарово.

– Игорь, – обращался он ко мне. – Как насчет водочки?

– Я за рулем…

– «Волга»! – со значением восклицал он.

Далась она ему!

Он оказался совсем другим, далеким от того неприступного надменного облика, которого требовало от него тревожное время.

Человек, очутившийся в кинематографе, пересмотревший четыреста киношедевров, внимавший череде знаменитых мастеров и задумывающийся о своем месте в этот искусстве, дичает. Медленное одичание произошло и со мной: все, что не было связано с экраном, меня перестало интересовать. Даже к сценографии пропал интерес. Краски и кисти пылятся в шкафах.

А ведь до этого я был завсегдатаем филармонических концертов, часто бывал на литературных вечерах в Доме писателей, не пропускал театральные премьеры и художественные выставки.

Я иной раз думаю, что магия кино – это возвращение детства. Вся эта гигантская киноиндустрия – павильоны, прожекторы, камеры, декорации, костюмы, толпы работников съемочной группы, – и все заняты каким-то несерьезным делом, забавляются с умным видом.

И уже не хотят возвращаться в реальный мир…

«Игры взрослых…»

Бедный Кузя

Срочно требуется парень «как все», но при этом чудик. – Товстоногов приходит на помощь. – Авербаху сначала нравится моя дубленка, а потом и мой герой. – Наташа Рязанцева спасает положение. – «Личная жизнь Кузяева Валентина» вместо «Интервенции».

Наташа Рязанцева, жена Ильи Авербаха, молодая успешная сценаристка (только что на экраны вышел фильм «Крылья», поставленный по ее сценарию Ларисой Шепитько), была у нас как бы вольнослушательницей. Москвичка, интеллектуалка, красивая женщина. Козинцев любил подолгу беседовать с ней о высоких материях, прогуливаясь по двору «Ленфильма».

Пятеро из нас были дипломированными сценаристами, но за профессионала мы держали только Наташу.

Когда дело дошло до съемок курсовых работ, я попросил Наташу порыться в своих сценарных заготовках, найти для меня что-нибудь короткометражное.

И она нашла. Смешную историю о том, как на дворового балбеса-переростка обрушивается первая любовь. Сценарий так и назывался – «Кузя и Маргарита».

Далее возникла проблема с исполнителем главной роли. Молодые артисты Студии киноактера при «Ленфильме», которым администрация студии вменила в обязанность работать с нами, были «социальными героями». А мне нужен был чудик.

Помог Товстоногов. У него на курсе в Театральном институте был один тип. Звали его Витя Ильичев – неуклюжий и смешной дылда (через много лет он снимется в кино в роли министра иностранных дел Громыко).

Выбор был удачным. Это признали все – и Наташа, и Коза, и Авербах.

…Месяца за три до этого, зимой, я купил у спекулянтки хорошую болгарскую дубленку. Авербах, пижон и стиляга, всегда выглядевший как иностранец, не остался равнодушен к этому приобретению. Увидев меня в обновке, он остолбенел и совершенно искренне воскликнул: «Продай!.. Зачем она тебе?..» Вот и теперь, увидев моего Кузю, Илья потребовал от своей жены написать и ему короткометражный сценарий про Кузю. Так появился сценарий «Папаня» – про встречу нашего героя с таким же чудиком отцом.

Таким образом, Витя Ильичев снимался одновременно в двух наших фильмах. И это было счастливое стечение обстоятельств, которое привело Илью и меня в итоге к общей дипломной работе. Наши курсовые работы были благосклонно восприняты Козинцевым.

И тут на «Ленфильме» случилась беда. Новый фильм Геннадия Полоки «Интервенция» «положили на полку». На студии встала проблема выполнения годового плана. А был уже октябрь, и запускать новую полнометражную картину было нереально.

Фортуна совершила свой очередной непредсказуемый поворот – я увидел документальный телефильм двух молодых вгиковских выпускников – Омара Гвасалия и Александра Стефановича. Фильм был сделан новым для того времени способом – он состоял из уличных опросов и интервью на ходу.

Я поделился посетившей меня идеей с Наташей – объединить две уже готовые новеллы единым сюжетом. Наш Кузя получает на улице приглашение участвовать в телевизионном шоу, готовится к выступлению, заводит дневник, но все заканчивается тем, что ему удается лишь подмигнуть на крупном плане в телекамеру, как он и обещал своим дворовым приятелям.

Материал был мне знаком – телестудия. Характеры героев известны. Рязанцева написала этот связующий сюжет быстро. Мы с оператором Борисом Тимковским тоже сняли быстро, и уже в декабре «Ленфильм» сдавал в Москве «плановую» единицу, полнометражный фильм «Личная жизнь Кузяева Валентина».

Мои старые приятели поэт Ким Рыжов и композитор Саша Колкер написали песню «Хочешь миллион?», а Сашина жена Маша Пахоменко спела ее. В песне были такие дурацкие строчки:

 
Остановись, юный друг, и дай ответ.
Со вниманием послушаем всегда.
Ищешь ли покой? Нет.
Любишь ли стихи? Да.
И пусть пока еще ты неизвестен,
Но мы не зря к тебе прислали репортера.
Каждый человек нам интересен,
Каждый человек нам дорог…
 

Песня была и написана, и исполнена в пародийном ключе, и каково же было мое изумление, когда спустя некоторое время услышал ее в серьезном и патетическом исполнении Иосифа Кобзона на концерте для участников Всесоюзного съезда комсомола.

– Хочешь на Луну?

– Да-а-а! – отвечал зал дружно.

– Хочешь миллион? – спрашивал Кобзон.

– Не-е-ет!!! – гремел зал.

Этот фильм вышел в свет, конечно, случайно. Студия, а заодно и Госкино просто выполняли годовой производственный план.

После «оттепели» уже наступили очередные «заморозки». Мы с нашей скромненькой подростковой картиной, рассказывающей про дворового доброго парня, столкнувшегося с фальшью тогдашнего телевидения, прокатились по всей стране задолго до похожих «Трех дней Виктора Чернышева».

Гром, однако, грянул.

В октябрьском номере журнала «Огонек», который редактировал в те годы А. Софронов, появилась «коллективка» читателей-зрителей под названием «Бедный Кузя», где мы с Наташей объявлялись идеологическими диверсантами.

«Инженер А. Антонов», «электротехник А. Маркович» и «педагог Т. Комягина» дружно клеймили нас фирменным «огоньковским» слогом, в котором чувствовалась рука известного всей стране мракобеса Н. Толченовой: «По какому же праву фильм так злобно клевещет на наше общество, на наших товарищей, на наших матерей и отцов?.. Почему так усердно старается посрамить и опозорить нас?.. Он может только отравить лучшие романтические годы тех подростков, кому продолжать великие завоевания отцов и старших братьев…»

После такого разгрома заметил картину и Учитель. Он даже показывал несколько раз иностранным гостям работу своих учеников.

И вгиковские студенты, насколько мне известно, еще много лет смотрели «Кузяева», пока не настали совсем студеные застойные времена.

В ожидании завтра

Неосуществленное: между Али-Бабой и Мамаевым побоищем. – «Завтра, третьего апреля». – Правда, только правда и ничего, кроме проблем. – Мы с Валуцким на подоконнике в Каретном ряду. – Поучительные сведения о работе взрослого режиссера с детьми-актерами.

Прошло полгода после окончания работы над «Кузей».

Каждый день я являлся на «Ленфильм»… Каждый день содержал в себе какую-то конкретную цель и, казалось, прожит не зря. И все-таки время шло. «Кузя» был «вчера», а «завтра» все не наступало.

Полгода я работал с несколькими сценариями, и работа эта научила меня терпению.

Для себя я сделал несколько открытий. Во-первых, слова Учителя, что каждый фильм это поступок, справедливы, но при этом каждый фильм, как бабочка-однодневка, порхает в прокате недолго и, подобно эстрадному шлягеру, исчезает. Во-вторых, не надо планировать свою жизнь наперед. Инадо быть фаталистом. Завтра непременно придет!

Список проектов, которыми я занимался в период вынужденного простоя:

1. Над сценарием Наташи Рязанцевой «Ружье» по рассказу Михаила Глинки «Кто я такой?» мы работали еще на режиссерских курсах; на него я рассчитывал, когда снимал «Кузю». Более того, «Кузя» был как бы репетицией к теме чувственных отношений. И теперь, побуждаемый к действию, я вновь ухватился за эту затею. Но на студии сценарий сочли слишком сложным и постановку мне не доверили. Вскоре он лег на полку – слишком остро.

2. Сценарий Юрия Клепикова и Евгения Худика «Али-Баба»… Позже к этому проекту присоединился Марк Розовский. Но сценарий так и не был доведен до конца.

3. Заявка Дмитрия Мамлеева (по моей идее) «Оранжевый МИ-1» рассказывала о приключениях наших пилотов в джунглях Африки. Я стал читать книги об Африке, познакомился с геологом А. Масловым, который два года искал алмазы в Гвинее. Но студия встретила нашу заявку равнодушно. «Первое творческое объединение» вообще брезговало приключенческими затеями, а «Второе» лишь пожало плечами.

4. Из Москвы пришел сценарий Р. Атамалибекова «Адам и Хева» по повести дагестанского писателя Абу-Бакара «Снежные люди». Ароматная горская комедия! Но при этом Атамалибеков, второй режиссер на «Мосфильме», поставил условие – сопостановка. Дело утонуло в телеграммах, звонках, письмах.

5. Сценарий Дмитрия Поляновского «Волчья неделя» (о войне в псковских болотах) мог стать туманным, «болотным» вестерном, весьма своеобразным. Но Госкино отклонило этот проект.

6. А мою заявку «Мамаево побоище» о Куликовской битве отклонило объединение.

7. Еще один сценарий Натальи Рязанцевой «Вам в дорогу на память» тоже не был принят студией.

Колесо Фортуны, однако, скрипнуло, и у меня в руках оказался сценарий успешного – после фильма Виталия Мельникова «Начальник Чукотки» – молодого сценариста Владимира Валуцкого. Сценарий назывался «Завтра, третьего апреля», и он был написан по веселым рассказам модного в то время писателя Ильи Зверева.

Сценарий предназначался не мне, а все тому же Мельникову. Но Мельников уже ставил фильм «Мама вышла замуж». Сценарий же Валуцкого в том варианте не устраивал тогдашнего главного редактора Кинокомитета Даля Орлова, и его отложили в дальний ящик.

Так начала формироваться моя творческая биография с отчетливой физиономией «детского» режиссера. От этой специализации мне потом будет весьма и весьма непросто избавиться.

Что уж я там говорил Далю Орлову про комедийность, про музыкальные номера, про симпатичных ребят-исполнителей, что врал про мою верность после «Кузяева» детскому кино, не помню, но он разрешил запустить меня в производство.

Между тем главное содержание этой истории как раз и заключалось в очень взрослой и чрезвычайно актуальной для конца 60-х проблеме «вранья и правды».

Герои сценария «Завтра, третьего апреля» – шестиклассники, вступившие в так называемый переходный возраст. Они помладше Валентина Кузяева, но невинная забава, детская игра в «первое апреля» привела их к ситуации, которая вызвала нешуточные размышления и поставила перед чередой нелегких выборов.

Сюжет заключался в том, что игру было решено продолжить. Если первого апреля принято всех обманывать, то второго апреля можно попробовать говорить всем только правду. Как вы догадываетесь, «день правды» обернулся для детей и вовлеченных в игру взрослых множеством проблем и конфликтов. Но главный же вопрос был следующий: что же делать третьего апреля?

Сценарист Владимир Валуцкий – москвич. Я сел в поезд и приехал к нему знакомиться. Он снимал тогда вместе с молодой женой, актрисой Аллой Демидовой однокомнатную квартиру в Каретном ряду.

Алла угощала чаем…

Курить мы выходили на лестницу. Там же, на подоконнике, мы и работали над сценарием.

Нам предстояло снять фильм о жизни целого класса, наполненного живыми характерами: задиры, тихони, нахалы, драчуны, забияки, тугодумы, записные красавцы, отпетые двоечники, робкие души, ябеды, скромники, завистники, кокетки, дурнушки, врали и правдолюбы… Тридцать пять учеников!

Дело оказалось для меня новым и сложным.

Исполнителей мы не искали ни в драматических кружках, ни в актерском отделе «Ленфильма». Моя ассистентка Мила Гальба и второй режиссер Володя Перов пошли в школы.

Из уважения к титаническим трудам Гальбы и Перова и в назидание будущим создателям фильмов с участием детей считаю необходимым подробно описать эту процедуру.

1. В школьных коридорах Ленинграда были отсмотрены шесть тысяч шестиклассников. Две с половиной тысячи были отловлены и приглашены на студию.

2. Первый тур уже на «Ленфильме» Мила и Володя проводили без меня. Дети вызывались группами по 6–7 человек. Общий разговор, чтение стихов или прозы наизусть. Отбор по типажности и поведению (отсутствие скованности, живость реакции, глаза).

3. Во второй тур прошли шестьсот ребят. Теперь уже с ними общался я, режиссер-постановщик. Была придумана общая игра в «баранью голову» – проверка внимания и памяти. Ребята должны были быстро хвататься за те места своего тела, которые неожиданно и в неожиданных комбинациях назывались.

4. В следующий тур прошли двести человек. С ними проводился общий разговор об актерской профессии. После этого каждый должен был исполнить этюд «Ловля комара». Казалось бы, простейшая дачная ситуация – вокруг тебя летают комары, а ты пытаешься их прихлопнуть или увернуться… Но выполнили этот этюд из двухсот лишь шестьдесят человек.

Все, кто обнаруживал признаки воображения, умение представить себя в предложенных обстоятельствах или в ком я сомневался, оставлялись на дополнительный этюд «Вход в кабинет директора и ожидание его». Причина вызова к директору – хулиганство или получение путевки в «Артек».

5. После этого тура – отбор на типаж и фотографирование. «Сильные» дети фотографировались в трех состояниях: спокойном (фас, профиль), смех, активный крик. Я с ними играл, кто громче: «1… 2… 3… 4…» В этом упражнении четко определялись моторные, «заводные» возможности ребенка.

6. Четвертый тур состоял из двух упражнений:

а) Органическая пауза, завершающаяся словом (по желанию). Этюд состоял в ожидании звонка из «Ленфильма» – приняли, не приняли…

б) Парный этюд «Разбуди приятеля» (со сменой ролями). Этюд шумный, с обилием слов, с придуманной в процессе подготовки историей.

Прошедшие этот тур ребята тоже фотографировались.

В результате мы имели 64 комплекта фотографий, которые я рассортировал по ролям, по типажности и по возможностям детей.

7. После чтения сценария всем было предложено написать на бумажках, кто кого хочет играть. Мы вели честную игру с ребятами – каждый раз предупреждали, что главных ролей мало, что все решит конкурс, что остальные, возможно, будут сниматься в эпизодах или просто сидеть за партами – нам ведь надо было набрать полный шестой класс, с которым потом занимались педагоги, приглашенные картиной.

Ребята, на которых я «положил глаз», пожелали играть те роли, в которых я их и представлял. Распределились довольно ровно: 11 красавцев Фонаревых, 10 застенчивых Ряш, 7 забитых художников Тютькиных, 11 умников Телескопов, 4 балбеса Коли, 2 красотки Машеньки, 8 главных героинь Машек, 1 карьеристка и завистница Кипушкина.

8. Наконец нами были вызваны три группы детей: тип «Ряши-Тютькина», все девочки и тип «Фонарев-Коля-Телескоп». Этим ребятам было предложено дома придумать два рассказа без записи – веселый и грустный. Все грустные рассказы почему-то всегда были связаны с судьбами собак.

Явились застенчивые Ряши-Тютькины. Рост их был примерно одинаков – типичные шестиклассники-коротышки рядом с вытянувшимися девочками. Они рассказывали свои истории, кто заученно, кто в угол, кто глядя прямо в глаза и абсолютно естественно. Я их расспрашивал о сценарии, об учебе, родителях, лете и тому подобном. В основном это были троечники, из простых семей, у некоторых отцы живут отдельно. Это не был конкурс, это было близкое знакомство и окончательное распределение ролей. Теперь им предстояли репетиции и конкурс на пробах.

* * *

Начались репетиции. В связи с приближением кинопроб первыми вызывались робкие Ряши и объекты их воздыханий – Машки. Схема репетиций у тех и других следующая.

1. Сначала они рассказывают друг другу те самые истории, которые рассказывали мне (проверка внимания, умение слушать, реактивность).

2. Выбор фотографий. Ряшам были предложены фотографии всех Машек. Машки смотрели Ряш и Фонаревых.

3. Этюд перед предстоящим отрывком. Поскольку Ряши готовились к кинопробам со сценой разговора с классной руководительницей Адочкой, где главное – это преодолении стеснения, то и этюд им был дан на стеснение: раздеться, снять пиджак в присутствии товарищей, зная, что рубашка на спине грязная и рваная.

Машки должны были готовиться к сцене разговора с мамой у телефона. Поэтому нами был предложен этюд на преодоление страха – взять дохлую мышь. Не получилось. Играли несерьезно, а во-вторых, играли не страх, а отвращение.

Другой этюд – позвонить на «Ленфильм» и узнать окончательный результат кинопроб. Девочки стали серьезны, собрались, и кое-что получилось. У одной из них даже был момент, когда все затаили дыхание. Говоря с ними на их языке, я все время просил сделать так, как в жизни: стараться нас правдоподобно обмануть. Искусство начнется в тот момент, когда тот, кто обманывает, сам начнет верить в свою ложь.

4. Наконец, ребята читали свои отрывки: Ряши – с учительницей, Машки – с мамой. Тексты сцен были им даны домой.

Вот отрывок из моего дневника:

«…Уже отснята половина проб. Позади очень напряженная неделя. Посмотрели материал, решили остановиться и поразмыслить. Поразительно – дети переигрывают актеров. Я и раньше это подозревал, а сейчас убедился, что дети не только естественнее от природы, чем взрослые, но и понятливее, послушнее, чем актеры. С ними можно говорить на взрослом языке. Или если уж не дано, то это сразу видно.

Две Машки – Мальцева и Данилова – поразили меня профессиональным умением делать поправки в игре, не нарушая общего рисунка и не боясь повторений. Они не уставали от репетиций и тренажа, не теряли при этом свежести исполнения. Данилову я снимал уже в одиннадцатом часу вечера. Девочка была серьезная, соглашалась с советами, только если была согласна по сути. Точно все воспроизводила. И это после того, как она проболталась полдня по коридорам студии…»

Теперь стали приходить родители – их вызывал директор картины для предварительных разговоров о предстоящем лете. Все родители были уже «укатаны» своими отпрысками. Все на всё были согласны. Впереди ужасное время слез и разочарований, когда определятся главные исполнители. Уже одна девочка – Таня Воронова – плакала у меня на груди. Мы ее пробовали на главную героиню Машку Гаврикову, и вдруг я ее еще раз пригласил попробоваться на красотку Машеньку. Ребенок все понял. Были слезы. Я ее отпустил. Но назавтра она покорно пришла пробоваться на Машеньку…

Дома, по словам родителей, дети были шелковые. Приходя из школы, все спрашивали про почту и телефонные звонки.

Еще одна дневниковая запись:

«…Показал пробы худруку объединения И. Е. Хейфицу и главному редактору Фрижетте Гукасян. Успокоились. Думаю представить на худсовет детей без выбора – тех, которых сам хочу. А уж взрослых пусть сами выбирают. В конце ролика под музыку дам монтаж из коротких портретов „граждан 6«Б»“.

Выбор детей! Вступаю в конфликты с Перовым и Гальбой. Острые споры из-за того или другого… Как по-разному люди видят детей! Одни выбирают стандартные „киношные“ рожи, другие – своей „породы“.

Интересное наблюдение: если ребенок уже обладает даром лицедейства, то он не нуждается в „провокациях“, киноподсмотре, наоборот, это ему даже мешает.

Наташа Данилова на кинопробах должна была начинать сцену со смеха, с крика „С первым апреля!“, и только потом уже начинать действовать. Мне казалось трудным для ребенка начинать сцену от нуля со смеха и крика. Я решил ей помочь. Сел у камеры и стал смешить, добиваясь натурального смеха. Ничего не вышло.

– Я не могу смеяться, – говорит она. – Мне же нужно играть…

И когда я оставил ее в покое, каждый дубль прекрасно начинала со смеха…»

* * *

Худсоветы в те годы казались нам нервотрепкой, не имеющей ни малейшего смысла и пользы для дела. Даже если оставить в покое цензурные и карательные ситуации, каковых было немало в студийной практике. Но и «мирные» обсуждения часто бывали обидны и травматичны. Ты не спал ночами, ты жил этой работой, и вот ты выносишь ее на суд коллег. Приходят люди, смотрят твой фильм вполглаза, потом умничают пару часов и красуются друг перед другом. И ведь, будучи златоустами, вполне могут заморочить твою буйну голову. А ты сидишь и, как дурак, ждешь от этих авторитетных мастеров откровений и добрых советов.

Но лишь теперь я понял – это были «модели» будущих зрительских аудиторий. И важно было знать, как, например, отреагируют на твою картину «дураки» и что нужно сделать, чтобы этих дураков было меньше.

Худсовет объединения по готовой картине «Завтра, третьего апреля» уже не напоминал зубодробительный худсовет по детским и актерским пробам. Теперь тогдашние критики утверждали, что ребят я выбрал удачных и работал с ними грамотно.

Через неделю состоялся студийный худсовет. Говорили о том, как я много сделал за неделю и как студия мне помогла.

Фильм студия приняла.

– Скажи, во что одеты твои дети? – задал мне вопрос председатель Госкино товарищ Романов.

– В школьную форму, – ответил я, ничего не подозревая.

– Такую серую?

– Это госстандарт. Они в таких в школу ходят.

– Вот у Ролана Антоновича Быкова в фильме «Внимание, черепаха!» дети одеты в пестрые веселые курточки.

– У него же малыши, – оправдывался я.

– У него жизнь, а у тебя мрак.

Это, конечно, была лишь придирка. На самом деле его раздражала тема фильма – о правде и лжи в нашей жизни.

Фильм получил третью категорию. Было напечатано всего 450 копий. Он вышел на экраны через полтора года после завершения. И только потому, что намечался какой-то фестиваль детского кино. Прокатывали картину очень плохо – только на утренниках и в короткие сроки. А вот рецензий в прессе была масса. И все хорошие. Даже в «Искусстве кино», которое никогда не баловало меня вниманием, Татьяна Хлоплянкина похвалила картину.

Однажды после какого-то просмотра ко мне подошли два знаменитых советских сценариста Валерий Фрид и Юлий Дунский и представили молодую симпатичную женщину, которая сразу же сказала, что ей понравился фильм, потому что «Так оно всё и было!».

Это была Мария Зверева, дочь писателя Ильи Зверева и прообраз главной нашей героини Машки Гавриковой, ныне известный сценарист, жена режиссера Павла Чухрая.

Выбрав на главную роль двенадцатилетнюю Наташу Данилову, я думаю, не ошибся. Нынче актриса БДТ Наталья Данилова – народная артистка России.

Снялся у меня, кстати, и студент первого курса театрального института Костя Райкин. Это было его первое появление на киноэкране.