Текст книги "Взгляд из детства. Этюды"

И вновь темнота, теперь сливающаяся с болью. Вечная темнота и боль – вот во что превратилась твоя жизнь. Ты теперь ничто, ты растворяешься в темноте и боли…

– Жить-то будет?

– Будет. Не знаю, каким чудом, но жизнь победила смерть, – звучно и важно ответил пожилой седовласый врач, после чего, задумавшись, заключил. – Видимо, Бог считает, что рано ему еще умирать.

 
Глава третья
Поцелуй небес
 

Если есть у него Ангел-наставник, один из тысячи, чтобы показать человеку прямой путь его.

⠀ ⠀ Книга Иова 23: 23

В Петербург пришла осень. Самая яркая и самая изменчивая пора ворвалась в город без приглашения, без спросу и даже без стука. Просто холодным ветерком пронеслась по дворам, грустным дождиком покрапала на мостовую, опавшими листьями пошуршала под ногами, да глядишь, и прогнала лето прочь. Туман, все чаще окутывавший улицы, серо-голубой дымкой облеплял глаза и закреплял странную природную метаморфозу: яркое переходит в тусклое, светлое – в темное. Свинцово-пепельные, похожие на комок пыли тучи заменили белоснежные, бисквитно-кремовые облака; стыдливое солнце тут же спряталось за этой естественной, сотканной из туч ширмой, и лишь редкие просветы, отливавшие далекой иссиня-светлой палитрой, хрупким мостом связывали землю с тем миром. Отгоревший зеленый цвет лета уступил место на светофоре природы мимолетному желтому и запрещающему зной, цветение и летнюю беззаботность красному цвету. Листья тускнели и опадали, и морозящий бриз подхватывал их ладошками, подкидывал, закручивал вихрем и уносил в безмерную и загадочную даль. Свойственное лету пиршество ярких цветов растворилось в тенях, а город повернулся грудью к северному ветру, который льдом сковал душу Северной Пальмиры. Река, бьющаяся в клетке между набережными, все чаще походила на кривое зеркало жизни, бесчувственно и беспристрастно отражавшее угловатость, ограниченность и безжизненность городского пейзажа. Вскоре деревья засверкали бесстыжей наготой и оклеймили город беспросветной темью и безутешно-таинственным ореолом.

Со стороны восточных ворот в парк вошел очень странный человек. Странность этого человека заключалась в том, что, несмотря на юный возраст (около 25 лет), он производил впечатление глубокого старика. Беззаботность, игривость и любвеобильность, так часто присущие молодым людям, казалось, были чужды этому человеку. Он был чем-то вынесен за скобки общества, отколот от нормального хода жизни.

Человек скорее не шел, а тащил свое тело по аллее. Его шаркающая, неровная и тугая походка и безвольные, словно плети, опущенные руки и склоненная набок голова пугали людей. Глаза юноши горели бесцельностью и глупостью существования. Сухие обесцвеченные губы почти не смыкались, и казалось, юноше тяжело дышать. Пучки седых волос неприятно смотрелись среди тусклых черных волос. Крайне уродливо выглядела на юноше его неопрятная поношенная одежда – болотного цвета куртка, бывшие когда-то синими джинсы и грязные ботинки. Юноша производил впечатление человека без внутреннего стержня, человека брошенного и забытого.

Его звериный, опухший и болезненный взгляд блуждал по аллее. Молодой человек отмечал мертвецки бледную воду в озерце, сложившиеся в бутоны и заснувшие цветы и темные, лишенные юности, оголенные кроны дубов, тополей и лип. Отцвела природа, закатилось солнце ее красоты, вслед за птицами улетели радость и счастье. Наглая обнаженность деревьев и однообразная тяжесть камней леденили душу и обращали сердце в прах.

Царапая небеса куполами и ширя воздух величием, над городом возвышался храм. Верой дышала природа вокруг храма, невинностью и гармоничностью веяло от него. Задорный луч солнца, выскочивший из-за туч, бойко пробежался по небу, затем прокрался по теневой стороне храма и, мило улыбнувшись прохожим, прыгнул в окно храма.

Не прошло и мгновения, как со стороны западных ворот в парк вошел еще один странный человечек. Ему было от силы три года, и хотя все дети милы и приятны, этот пуще других горел неуемным пламенем жизни, сверкал торжеством чистоты и красоты и отражал бесцветное счастье и доброту.

Небеса текли в его глазах, всепонимание и всепрощение нитью вокруг зрачков окаймили его душу. Беспричинная, полная и ясная улыбка бегала по его губам и распускалась навстречу каждому прохожему. Люди шарахались от такой открытости и отворачивались от человечка. А тот танцующей походкой бежал по аллее, заливаясь любовью ко всему вокруг. Солнцем было его сердце, облаками – дыхание, Богом – душа.

Еще одно удивляло в человечке: накинутая на него куртка оставляла со спины две небольшие выпуклости.

Полный, знающий и ласковый взгляд носился по аллее, потрясаясь красотой полотна природы, представленного на выставке перед человечеством. Любимая осень – пора всего нового и прекрасного – такое впечатление солнечным зайчиком проскользнуло в сознании мальчугана.

Тяжело ступая, юноша, попавший в парк со стороны восточных ворот, свернул на центральную аллею. Стоило его телу выползти из тени дубов, как вдруг чувства непонятной тяжести, усталости и страха околдовали его душу. Ноги будто вросли в землю, а грудь уперлась в некую невидимую стену; каждый шаг невыносимой болью отзывался в голове, и юноша понял: дальше идти он не может. Полумертвые глаза, оттянув грузные веки, взглянули наверх. Там блистал и распевался Божественной музыкой уже знакомый нам храм. Юноше почему-то показалось, что этот храм не пускает его дальше и, повинуясь этой мысли, наш герой сел на скамейку.

И вновь природа, обесцененная своим постоянством и обессмысленная своей изменчивостью, обратила на себя взгляд молодого человека. Солнце заплыло за тучи, деревья ветвями повисли друг на друге, листья грустно падали на землю. На мертвых камнях, скучая, лежали редкие солнечные блики, и все было разрозненно, разбито и развеяно старухой осенью.

Молодому человеку, повторюсь, было 25 лет. Звали его Андрей. И был он что ни на есть обычным юношей: жил, любил, мечтал, летал… Правда, был он таким лишь до того, как в результате теракта не убило его невесту Катю вместе с еще не родившимся ребенком. Три года с того момента Андрей жил в каком-то темном, прогнившем и стухшем мире своих мрачных мыслей и идей. Загнав себя в жуткий грот самопознания, Андрей оторвался от прочей жизни, бросил университет, забыл о радости, счастье и отрекся от возможности иной любви и вообще чего-то нового. Так и полз по утесу, ежесекундно мечтая лишь об одном – сорваться в огненный котел смерти.

Плескаясь в счастье, юный человечек продолжал свой путь по парку. Пройдя через западные ворота, он, наполняя все вокруг любовью, бежал, подбрасываемый дуновениями чувств, летел, широко раскинув крылья. Окружающая природа венком обвилась вокруг его души, арфой затрепетала в унисон его чувствам.

Солнце играло с тучами в прятки, деревья, сцепившись ветвями, образовали хоровод, листья кружились в последнем вальсе. Камни пели, солнечные блики плясали, а воздух соединял в единую вечную систему, имя которой – живой мир.

Про судьбу маленького человечка, мне, читатель, известно ненамного больше, чем тебе. Знаю лишь, что ему три года и что появился он при самых необыкновенных обстоятельствах. Все! Предполагаю также, что разгадка этого человечка скрыта в двух выступах на его спине.

Пока мы рассуждали, наш маленький герой подошел к скамейке и, сказав себе: «Тот, кто мне нужен», – подсел к странному юноше.

Андрей недружелюбно отнесся к мальчишке, подсевшему к нему и пристально разглядывавшему его облик. Больше всего ему сейчас хотелось тишины, но, видимо, свыше посчитали, что трех лет тишины вполне достаточно и теперь пришло время разговоров.

– Привет, – сверкая алмазной улыбкой и распахивая красивые глаза, сказал мальчуган.

– Здравствуй, – сухо бросил Андрей.

Маленький человечек не умел обижаться.

– Ты что, не узнаешь меня? А, ну да, ведь ты никогда не видел меня, но мог бы догадаться.

– Кто ты? – нервно бросил Андрей.

– Я твой сын!

Шалун-ветер подхватил вдалеке два листка и, пронеся их над твердью земной, опустил на гладь речную. Получились две симпатичные лодочки. Шалун-ветер стал дуть на эти лодочки, пытаясь направить их по течению. Но упрямая река вновь и вновь разрывала узы новобрачных листьев и не пускала их вместе в путь по своей глади. Ветер дул сильнее, гладь реки уже покрылась мурашками, и, наконец, бесцеремонная река поглотила оба лепестка. Рассерженный шалун-ветер, готовый от досады разреветься ливнем, плюнул в реку и забросал ее сотнями листьев.

Андрей отвернулся и поднял глаза к небу. Солнечный свет, будто щенок, вначале мило тявкнул на Андрея, а потом нежно лизнул его в щеку. Теплый воздух водопадом окатил нашего героя.

Странные ощущения резвились в душе Андрея. Нет, не было чувства неприязни к словам мальчика, не было ни обиды, ни злобы, ни недоверия. Дивясь самому себе, Андрей поймал себя на мысли, что верит, по-детски верит мальчишке. То ли зашевелилось затлевшее сердце, то ли просто эти слова были живой водой, окропившей и затянувшей старые раны. И еще Андрею показалось, что его душа, три года томившаяся в подземелье отрешенности, вдруг выбежала на авансцену к публике, укуталась в свет и впервые за три года улыбнулась.

Из запыленных архивов памяти перед Андреем предстала Катя – смеющаяся, беззаботная, игривая. Предстали мысли о будущем ребенке – о том, как он будет выглядеть, и что он непременно будет мальчиком с милым именем Мотя.

– Да, я твой сын. Мне три года. Меня зовут Мотя. И Катя передавала тебе привет, – Катины глаза смотрели на Андрея, ее губы двигались, произнося слова, ее, ее тон; ее музыка играла.

Только она могла передать в такой момент привет. Не слова, не поцелуй, не взгляд, нет – привет, снежинку, тающую на руке. На Андрея накатилась слабость, все было отдано чувству радости, радости, причины которой он не понимал. И все же рассудок предательски не понимал:

– Как? – дрожа, выдохнул Андрей.

– Любовь сильнее смерти. Это чувство победило в ваших с Катей душах и спасло от гибели ее и меня. Мы живем в далеком прекрасном мире, где не растут бананы и ананасы, где нет денег и званий, но все счастливы, потому что в той стране высший закон – закон совести, добра и любви.

Андрей поднял глаза к небу и затем вопросительно посмотрел в глаза мальчику.

– Да, – утвердил мальчик.

– Но?..

– Так как я никогда не видел своего отца, то мне Он разрешил на один день спуститься.

Катя жива. Пусть на небесах, но жива. Значит, думает о нем, значит, любит его. И пусть разлетится этот мир в щепки, если в этом нет высшей справедливости. И Мотя, ребенок, корона их любви, тоже жив и сидит напротив.

– Правда, у меня есть еще одна цель. Но о ней мы поговорим у тебя дома. Знаешь, я так проголодался, путь, как видишь, не близкий, – улыбнувшись, Мотя захлопал глазами.

– Ну, пошли домой.

Взяв за руку сына, новоявленный отец пошел к выходу у западных ворот. Храм не сопротивлялся и пустил его. Мотя, видя эту дуэль отца и храма, заметил:

– Странно, что люди считают, что Бог живет в храме. Бог никогда бы не поселился в столь помпезном, ухоженном и светящемся людской гордынею месте. Бог любит скромность в материальном и щедрость в духовном. Храм строится в наших душах. Именно там его нужно оберегать и делать просторнее, чище и красивее.

Вновь в Андрее проснулся вкус к жизни – он почувствовал аромат осени. В голове и мыслях был полный бардак, а все казалось понятным и простым.

Прежде чем открыть дверь в квартиру, Андрей нажал на звонок.

– Зачем ты звонишь? – поинтересовался Мотя. – Ведь знаешь, что никого нет дома. Ты живешь один.

– Привычка, – пожав плечами, ответил Андрей.

– Странные вы, люди, сколько у вас привычек. Нет бы обменять их все на одну-единственную – привычку делать добро.

– Прошу, – сказала открывающаяся дверь и пропустила отца и сына внутрь квартиры.

Первое, что заметил Мотя, было большое пыльное зеркало в прихожей.

– Как мне это зеркало напоминает тебя. На нем лежит пыль, а на твоей душе – боль. И так же, как сквозь эту пыль не видно зеркала, так сквозь боль не видно твоей души. А ведь когда-то это зеркало лучилось прелестью и отливало чистотой, а твоя душа разве не была светлой, открытой, любящей? Вот смотри, сейчас я проведу пальцем по стеклу, и на зеркале проступит полоска былой свежести. Вот для того я и был отпущен оттуда, чтобы снять с твоей души пелену прошлого и обласкать ее верой будущего. Забросил ты это зеркало, забросил и свою душу. А ведь как без зеркала нельзя увидеть самого себя, свою материю, так и без души невозможно узреть свой дух, свою судьбу, свой пламень.

Мотя скинул куртку. Да, читатель, ты совершенно прав: под курткой у Моти было два крылышка.

– Не обращай внимания, – Мотя заметил выражение лица Андрея.

– Я сделаю чай. А ты пока походи по квартире, – предложил молодой отец.

Через несколько минут Андрей, приготовив чай, пошел пригласить Мотю и застал того в кабинете, сидящим на коленках, читающим книгу и готовым разреветься в следующую секунду.

– Что такое? – взволновался Андрей.

– Боже, почему люди столь жестоки? Неужели стоит даже в сказках, даже для детей писать такой ужас.

Андрей прочитал на титульном листе: «Г. Х. Андерсен. Русалочка». Мотя продолжал:

– Ведь убийство героя – тоже убийство. Неужели нельзя хотя бы писать и мечтать только о прекрасном?

– Но ведь это сказка, вымысел. Неужели ты во все это веришь?

– Знаешь, я часто слышу, что вера – вымысел, Библия – сборник сказок, а Бог – сказка, не более того. Так вот после таких слов я любой сказке поверю больше, чем такому человеку. Как смешон утверждающий, что Бога нет. Я бы ему больше поверил, если бы он сказал, что его самого нет. Говоря «Бога нет», он заявляет, что не только его, говорящего, нет, но и меня, и тебя, слушающих, тоже нет, и земли, по которой те, которых нет, должны ходить, тоже нет, и вообще ничего нет, даже этого звука, этих слов «Бога нет» тоже нет. Интересно, что если бы Всевышнего не было, то никто не смог бы об этом сказать, ничего бы не было. Получается, что, говоря «Бога нет», человек лишний раз подтверждает его существование.

– И все же не надо так верить книжкам, – пытался успокоить сына отец.

– А мне всегда казалось, что не мы читаем книги, а они читают нашу судьбу. Открыл человек книгу, а она строгим взглядом его измерит и оценит. Знаешь, почему одни читают книги одну за другой, а другие не знают такого слова – книга. Просто самим книгам не каждого человека интересно читать. Люди, не читающие книг, в большинстве своем скучны и однообразны, убоги и неразвиты.

Вообще не люди живут в мире предметов, а предметы живут в мире людей. Вот эта книга, вон та ваза, и эта картина, и тот диван смотрят на нас и диву даются: чего они ходят, неужели не проще стоять на месте? Чего страдают – неужели нельзя жить без этого? Чего злятся… Ведь цель всего – выполнять свое предназначение: вазе держать цветы, картине поднимать настроение, книге заставлять думать. А человеку любить, даря жизнь, и быть правильно расположенным звеном в цепи, соединяющей духовное и материальное.

Андрей и Мотя пошли на кухню.

– Вот чай. Сейчас сделаю бутерброды… – начал Андрей.

Мотя залился смехом. Успокоившись, вытирая глаза от слез-смешинок, он, часто дыша, сказал:

– Ангелы не едят бутерброды с чаем!

– Но… – опешил Андрей.

– Но… для тебя попробую, – парировал Мотя. – Только, если разрешишь, с простой водой, – с этими словами Мотя встал, подошел к раковине, выплеснул туда чай и налил в чашку воды из-под крана. – Хочешь попробовать? Святая вода. Высшей марки. Господь браком не наделяет.

И действительно, вода была не только вкусная, но и наполненная жизнью, одухотворенностью.

– А теперь я должен тебе все рассказать, – сказал Мотя и впервые за весь день сделал строгое лицо. Правда, лишь на одну секунду. Лицо доброты всегда доброе. Опять полные глаза, нежная кожа и мягкая улыбка. – Существует некий путь постижения Господа. Когда человек рождается, он знает этот путь, но, как это ни глупо, человеческое общество вынуждает его забыть о нем. И тут начинается самое трудное. Одни люди начинают, как слепые детеныши, метаться в пространстве собственной глупости, надеясь наткнуться на что-то напоминающее путь к Богу. Увы, желая выйти к добру, они все чаще сталкиваются со злом. Другие, считая, что жизнь для них и так хороша без постижения истин, довольствуются малым материальным.

В оправдание своей злобы и нежелания люди придумали некую вторую отрицательную, дьявольскую, силу, которая якобы соперничает с Богом. Надо сказать, что когда Он услышал о дьяволе, то откровенно рассмеялся от такой человеческой изобретательности и фантазии. Каждое нравственное терзание человека, «продавшего душу дьяволу», рассматривается сверху как очередной юмористический концерт по заявкам. Никакой иной силы, кроме Бога, нет. Есть только то, что ведет к Нему, и то, что уводит в сторону. Первое обычно совпадает с добром, любовью и счастьем, второе чаще всего называется злом, ненавистью и горем. Так вот, и добро, и зло плавятся в одном котле нашей жизни, а душа человеческая, как маятник, в постоянном движении между этими полюсами. Знание конечной остановки и пути следования помогает человеку разобраться в определении добра и зла.

Правда, есть еще третий тип людей. В генетический код этих людей записано знание Пути к Храму. Эти люди – звезды-проводники, они помогают остальным найти этот путь. Ты именно такой человек.

После рождения ты не забыл о Боге и жил с ним в душе. Просто ты не думал об этом. Затем появилась Катя, и ваши души влюбились друг в друга. Нужна была теперь лишь спичка, чтобы зажечь ваши чувства.

Эту спичку люди обычно называют чудом. Но ведь чудо – это то, что человек считает невозможным. А невозможного для Бога нет. Никакая человеческая фантазия не может себе представить, какие «чудеса» творятся Им. Если все создано Богом, то значит, Он все может воспроизвести вновь. И сознание человека тоже создано Им. И это сознание не в состоянии предложить что-либо, что выше Его. Странный вы народ, люди!

Так вот, для тебя таким чудом стал вальс. Ноты того вальса навсегда в твоем сердце.

«Стоя на облаке, танцевали вы». Понимаешь, вы прошли полпути к Богу. Вы уже были на облаке. Вот он Бог, протяни руку и дотронься до Него. Но…

…Некая тончайшая ткань отделяет счастье от горя, и не шаг даже от одного до другого, а легкое дуновение. Это самое дуновение сорвало с твоего сердца бирку счастья.

– Моя любовь была для меня жизненным катализатором. Она изменила мои представления, мои желания, всего меня, всю мою жизнь. Чем стала моя жизнь – раем или адом? Не знаю. Но, почувствовав любовь раз, я навеки стал ее рабом. Жить без любви я уже не мог.

Раньше я смотрел на жизнь сквозь искаженное стекло незнания, полюбив, увидел жизнь в ее совершенном, неискаженном виде. То, что раньше казалось глупым, приобрело смысл, то, что раньше я считал бесцельным и ненужным, стало чуть ли не основой жизни, то, что раньше не замечал, теперь стало постоянным спутником моих мыслей.

Прелесть любви в том, что она убивает в людях всю гадость, все зло, все, что мешает жить. Она, как главная опора в жизни человека, умеет уничтожать и возвеличивать, ценить и ненавидеть, она может свести человека с ума или же превратить его жизнь в нескончаемую сказку.

В жизни нет иной цели, как научиться любить. Учиться любить человек начинает с молодости до последнего вздоха – все мы юные ученики в школе любви. Ничто так не взрослит, как понимание любви. Ничто так не молодит, как душа, полная любви. Любовь нельзя познать, нельзя увидеть, нельзя вычислить. Она живет во всем и управляет всем. Более того, она и есть начало всего. То есть любовь – это та самая Высшая Сила, под покровительством которой мы все находимся. Этого нельзя доказать, в это можно только верить.

Глуп тот мудрец, кто не хочет знать, что такое любовь, так же глуп, как и тот, кто считает, что знает о любви все. Каждый познает любовь по-своему, у каждого свой путь к любви.

Я любил пусть мгновение, но любил. И оттого я счастлив.

– Твоя преданность любви и твое самопожертвование спасло Катю и меня. Ты отдал свою любовь, свое счастье и свою жизнь для того, чтобы мы жили.

Меня там никто не зовет Мотей, на небесах у всех особые имена. Они состоят из двух слов: первое означает основное действие души, второе – высший идеал человека. Меня зовут «Поцелуй небес». Говорят, что я так же нежен, как поцелуй, и так же мудр, как небеса.

Но возвращаясь к тебе. Ты допустил ошибку – ты не захотел жить. Мысли о суициде и смерти стали твоим вторым «я». А ведь мысль – это самое сильное оружие человека. Одной мыслью убивают человека, народ и весь мир. Мысль может дать славу, а может раздавить человека. Мысль – единственное, что у человека нельзя отнять. Но, главное, даже надрезав вены, ты не допустил мысли, что Господь виноват в смерти любимой, в отличие от многих, не подумал: «Нет милосердного и справедливого Бога, если была допущена ее смерть». И этим ты приглянулся Отцу, он простил тебя и решил излечить от опухоли смерти в твоем мозгу. Для этого я и прибыл сюда. Тебе решать, хочешь ты идти к Храму или нет, но жить ты обязан. Жизнь – не твоя вещь, ты не можешь от нее отказаться или обменять на другую. Твоя жизнь принадлежит Богу, нам с Катей и всему человечеству. Ты обязан ее беречь, ибо в ответе за нее.

– Да нет у меня этой жизни. Я труп. Мертвее тебя с Катей.

Каждый человек живет в своем мире, в мире своих красок, своих восприятий и своих оценок. В моем мире тона не белые, не черные, они серые. Цветы в моем мире всегда вянут, деревья оголяются, а птицы улетают на юг. Вот почему мне так близка эта осень – безликая, бесчувственная пора, строго мерящая собой все вокруг. Люблю цветение, когда душа цветет, люблю рассвет, когда любовь восходит на небосклон жизни, люблю тепло, когда счастье греет. Люблю пургу, когда хочется раствориться в бытии, люблю холод, когда душа леденеет от зла, люблю заход, когда нечего ждать. А сейчас ничего не люблю, все противно и гадко, и поэтому живу осенью, внутри и снаружи, и ничего, кроме этой оголенности горя и ушедшего счастья, мне не нужно.

Я не боюсь зла. Потому что зла вокруг меня нет. Есть лишь зло во мне, есть что-то, что кипит, бурлит и страдает внутри меня. Моя нынешняя истина – это отсутствие истины. Моя нынешняя жизнь – это отсутствие жизни.

– Ты не прав. И я попробую тебе это доказать. Завтрашним утром ты проснешься никем – человеком без жизни. Если через три дня ты, вознеся руки к небесам, умоляя, не попросишь жизни, то тогда твое желание исполнится: ты умрешь.

А сейчас закрой глаза. Расслабь руки, представь, что ты разбегаешься, отталкиваешься ногами, расправляешь руки – и летишь к небесам, к солнцу. Воздух щекочет тебя, свет манит, и ты летишь, летишь… Где-то внизу земля: точки нет, дόма, линии – нет, улицы… Чувствуешь? Чувствуешь, вот она жизнь! Почувствуй ее, прикоснись к ней, она живет.

За окном застучал дождь.

– О, меня зовут домой! Я ухожу. Запомни главное: Бог движется навстречу тем, кто движется к Нему. У тебя все получится. И ты снова будешь счастлив.

Вслед за последним словом воздух поглотил Мотю. Пустота засияла, посверкала неприлично долго и улеглась, расстелилась по полу. Дождик на улице забегал чуть быстрее, и в небе средь туч вскоре закрылось последнее окошко.

Вдруг воздух зашевелился и вновь сошелся в Мотю.

– Ой, извини, я забыл, – сказал ангел, хватая куртку.

– Так мы больше никогда не увидимся? – удивленно спросил Андрей.

– Обязательно увидимся. Я обязательно вернусь, чтобы снова обнять тебя руками ветра, чтобы снова обжечь тебя отблеском солнца и чтобы снова поцеловать тебя верой небес.

 
Глава четвертая
Без времени на жизнь
 

И душа его приближается к могиле и жизнь его – к смерти.

⠀ ⠀ Книга Иова 23: 22

⠀

День первый. Тень

Утро постучалось в окно Андрея осенним ливнем. Дрожь дождя за окном чем-то отдаленным и неестественным вошла в сон нашего героя. Его сон смешался с плеском воды, и сознание Андрея захлебнулось в непонимании происходящего.

Как земля с моря кажется ниткой, лежащей на ребре пересекающихся небес и воды, как по мере приближения земля выныривает из моря, спускается с небес, и нитка, начиная пестреть множеством красок, ширится и приобретает очертания приветливого ландшафта, так и осознание реальности вначале беглым звуком, а затем полнозвучным хором вернулось к Андрею.

Странным было то осознание, странным и непонятным. Андрею казалось, что это осознание строится не на циничной почве ума, а на воздушном фундаменте души. Светлячки его мыслей, ранее роем облеплявшие его мозг, теперь потускнели, покрылись сажей, копотью, заживо сгорели. Мозг, вселяющий в людей храбрость, непокорность и гордыню, был неподвластен нашему герою – получилось, что осознание не спотыкалось теперь о камни и ухабы недоверия ума, а несло свои воды в обход, через умиротворенную душу.

Вместо привычного чувства замкнутости в своем теле Андрей ощутил свободу, казалось, душа проснулась, заулыбалась беспутными любовью и счастьем и выпорхнула из клетки ненужного ей материального тела. Наш герой осязал легкость, какую осязает перешедший в невесомое, незакостенелое состояние, ему почудилось, что он растворен в жизненном пространстве, развеян по реалиям времени. Так вот, оказывается, о каких трех днях говорил Мотя: под сроком, отпущенным мне на окончательное решение, он подразумевал три дня, в течение которых душа после смерти отходит от тела!

Подхваченный мягким дуновением, Андрей поднялся, не приложив никакой силы, и, не шагая, а плывя, подошел к зеркалу. Вопль хлыстом ударил по стенам квартиры. На нашего героя смотрел черный силуэт его тела, трясущиеся от испуга руки и искривившийся от ужаса рот. Андрей стал тенью.

Выйдя на улицу, он заметил, что его никто не видит. И тут же мертвым одиночеством, будто мхом, заросла душа нашего героя. Медленно скользя по улицам, проходя среди человеческих тел, Андрей шел по привычным унылым и печальным петербургским улицам, пока на углу Невского и Михайловской не остановился около юной скрипачки, из скрипки которой дрожащим пламенем сверкала мелодия их с Катёнком первого вальса.

Одна парящая нота неслась ввысь вслед за иглой Адмиралтейства, поскрипывание смычка околдовывало вечно стройные и хмурые колонны дворцов, где-то вдалеке грустной, больной мелодией шелестели редкие листья Летнего сада, кипели страстью кучерявые волны Невы и величественным басом голосил Исаакиевский собор. Дождь, крапавший аккордами, прыгал по мощеным мостовым, и весь гордый и непокорный Петербург молчал, сломленный и побежденный одной тихой скрипкой и чарующей мелодией, незаметно слетавшей с уст металлических струн.

Хрустальная слеза в глазах девушки, теплые и нежные объятия музыки, робкий поцелуй прохладного воздуха и неукротимая красота города – все заставило Андрея вспомнить любимого Катёнка. Так что же это за чувство, властвующее над сердцами людей, что кроется за этим милым каждому словом?

Любовь – это творчество, резьба по собственной душе, роспись по полотну собственной судьбы. Любить могут лишь люди, видящее в жизни искусство, способные жить одной безумной идеей, неправильные, искривленные для линий общественных устоев и традиций.

Высшая степень любви достигается слиянием двух вознесшихся над материальным сердец. Вы когда-нибудь слышали глубочайшую и гармоничнейшую симфонию, написанную одновременным биением двух любящих сердец? Бог, разделив людей на два пола, сделал так, что без единения невозможно движение к Нему. Две половинки вместе и есть тот идеал, то пророческое создание, способное начертать путь к Храму.

Без любви бессмысленна вера. Если Бог любит человека, то он наделяет его способностью проводить Его Божественную любовь к другим. Поэтому наша любовь к людям есть любовь Бога, проведенная сквозь наше сознание.

Влюбленность в душу другого человека есть любовь к Богу, так как душа – это посол Бога в нашем теле.

Любовью движется жизнь…

Мелодия оборвалась. Андрей пошел дальше.

А жизнь вокруг шла своим чередом. Люди горевали и радовались, к чему-то стремились, чего-то добивались, одним словом, жили полной жизнью без прикрас и упущений. Со временем у людей меняется внешний вид, но не меняется внутренняя составляющая: все стремятся к добру, любви и счастью, но чаще всего довольствуются денежной обеспеченностью и брачным спокойствием, а иногда опускаются до зла, ненависти и следующего за ними горя. Человек склонен идти к лучшему по дороге худшего.

Как причудливы, разнообразны и интересны человеческие лица! Вон то с мармеладовыми щеками и юркими глазками, улыбаясь, говорит: «Счастье не в полном блаженстве, а в совпадении мелочей, возвышающих душу». А это больное, с распахнутыми глазами, плача утверждает: «Путь всякой истинной любви лежит через ад». А это полное красок и света, будто вся жизнь проходит под марш Мендельсона, ничего не говорит, только поет: «Жизнь прекрасна, господа!».

Андрей понимал, что не может теперь ни думать, ни чувствовать, потому что его миссия теперь наблюдать за человеческими лицами и учиться с одного взгляда видеть судьбу человека, в легком дрожании щеки – читать все человеческие переживания, в его дыхании – ощущать дух его любви. Он теперь существует среди людей, он лишь их тень, их надежда, их вера, но у него нет своей жизни, судьбы и назначения. Есть лишь любовь к Катёнку и вера в Бога. Так пусть же эти две опоры станут его скипетром и державой, и пусть триумф жизни ощутит он, погибнув.

Нет, не хочу жить! Мне чужд этот мир, противны эти люди и страшен этот город. Мое место в этой жизни занято кем-то другим, мое место теперь на обочине, а я не хочу жить неполной жизнью, не хочу быть лишним и ненужным, я хочу любить, но любовь моя живет на небесах.

Вечерело. Темнота, наступавшая с востока, поедала улицы одну за другой. Люди с легкостью переходят из света во тьму, а для тени жизнь возможна только на свету. Андрей убегал от темноты, просекая влажный вечерний воздух и распарывая ткань вечерней прохлады. Наконец он упал, и темнота тут же настигла его. Она током разорвала его сознание и камнем раздавила его душу. Злоба рвала и метала нашего героя. В неравной схватке победа досталась темноте – она четвертовала нашего героя.

До смерти оставалось два дня.

День второй. Видения

Очнувшись утром и открыв глаза, Андрей не заметил никакой перемены: светом не наполнились зрачки, радостью пробуждения не засияла душа – все так же пребывало в темноте и покое, из пустоты сна Андрей перешагнул в пустоту реальности. Но в то же время нашему герою казалось, что вокруг все-таки что-то есть, только это что-то лежит вне плоскости его понимания, и потому это что-то для него – пустота.