Текст книги "Беседы шалопаев или золотые семидесятые"

Отходя, я обернулся. В этот момент один из убегавших парней, задыхаясь, пробежал мимо сжавшихся девушек. Преследователи были близко. Но когда первый из них поравнялся с Сергеем, он резким ударом подсек его ногу, и тот с разбегу грохнулся на землю. Не успел он встать, как Сергей подскочил к нему сбоку и нанес короткий, рубящий удар. Послышался хруст, и преследователь рухнул лицом в песок. Второй выругался и бросился на Сергея. Он был ниже ростом, но плотнее комплекцией и шире в кости. Вырубить сходу такого бычка было непросто, и между ними завязалась схватка. Вокруг мгновенно образовалось пустое пространство, но никто по-прежнему не вмешивался, если не считать женских криков: «Милиция!». Сергей был ловчее и нанес противнику несколько ударов, но их эффективность была невелика, потому что ему самому приходилось уворачиваться от бешеных замахов крепыша. В это время верзила, пытавшийся догнать другого из убегавших, понял бессмысленность этого дела и кинулся на помощь своему приятелю. Стало понятно, что Сергею угрожает реальная опасность, и я сделал несколько нерешительных шагов назад. В этот момент он изловчился и ударом ноги сбил бычка с ног, а потом, уклонившись от летевшей на него матерящейся туши, бросился к лестнице, поднимающейся от пляжа к парковой зоне. Обозленный промахом, здоровяк выругался и, развернувшись, рванул за ним. К нему присоединился и сбитый ранее крепыш. Оба были взбешены и настроены на расправу. До конца пляжа было около пятидесяти метров, но Сергей вдруг изменил направление и устремился в самую гущу отдыхающих, прыгая прямо в середину застолий, давя закуски и опрокидывая бутылки. Люди отскакивали в сторону с криками и руганью. И только один подвыпивший мужик, не разбираясь, кто виноват в опрокинутой бутылке водки, со всего размаху, от души, врезал гнавшемуся за Сергеем крепышу. Тот свалился с ног, но тут же вскочил и кинулся на обидчика. Сцепившись, они покатились по песку. И тут разозлившиеся и осмелевшие мужики вмешались в дело и отвели душу – оставшемуся в одиночестве бычку досталось по первое число. Тактика вовлечения помогла, но озверевший громила, тронуть которого никто не смел, продолжал погоню. К моему удивлению он развил большую скорость, и нисколько не отставал от Сергея, которому приходилось лавировать, чтобы не задеть женщин и детей. Казалось, что человек пытается спастись от бешеного носорога или медведя. Повеяло чем-то диким, первобытным.

Но Сергей был уже у цели. Высокая бетонная лестница с несколькими промежуточными площадками была серьезным препятствием для запыхавшегося толстяка и, когда он подбежал к ней, стало ясно, что идея измотать его бегом, была правильной. И все же, цепляясь за металлический поручень и матерясь, толстяк начал взбираться вверх. Было заметно, что Сергей тоже устал. Он замедлил подъем и приостановился на середине третьего пролета. Стоя спиной к преследователю, он глубоко дышал, склонившись вниз и опираясь руками о перила. Беги! Ты что?! Холодок пробежал у меня по спине. Увидев ослабевшего беглеца, верзила напрягся и с усилием взобрался на площадку. Когда он размахнулся, чтобы сокрушить жертву, Сергей резко изогнулся и, не поворачиваясь, нанес ему удар пяткой в лицо. Обычный человек от такого удара улетел бы вниз, не касаясь ступеней, но верзила только покачнулся. Бросив взгляд через плечо, Сергей резко развернулся. Его рука, ускоряясь словно конец хлыста, разрезала воздух и ребром ладони впилась в ухо толстяка. Даже с расстояния послышался костяной звук удара, но тот только тряхнул головой. И тогда Сергей, опершись обеими руками о поручни, подпрыгнул и, вложившись всей массой тела, ударил его обеими ногами. Удары пяток пришлись в челюсть и грудь верзилы. Его голова откинулась назад, он пошатнулся, потерял равновесие и, замахав руками, стал неуправляемо падать назад, в пустоту. В этот миг время словно замедлилось, а кинематографический кадр остановился. Падение было смертельным. Кто-то громко вскрикнул. Толстяка спасло то, что в последний момент его рука зацепилась за поручень, смягчив падение и уведя голову от удара о бетонные ребра лестницы. Бесформенным мешком, кровавясь о выщербленные ступени, жирная туша скатилась на нижнюю площадку. Сергей рванулся вверх и скоро уже бежал по аллее парка к условленному месту. В это время послышалось завывание милицейской сирены. Я схватил вещи в охапку и быстро, стараясь сохранить спокойный вид, направился на дальний край взбудораженного пляжа. Сергей уже ждал меня в раздевалке. Пока неуместные на пляже люди в серой форме и пропотевших фуражках разбирались с побитыми хулиганами и их жертвами и выслушивали бестолковые объяснения свидетелей, показывавших в разные стороны, нам удалось незаметно уйти с пляжа. На улице мы вскочили в отходящий троллейбус, и через полчаса были в общежитии. Посасывая сбитые, кровоточащие костяшки пальцев, он сказал: «Давай немного отдохнем, а вечерком, часов в семь, заходи. Нужно обсудить это дело».

Но успокоиться было невозможно. Я пытался отвлечься, что-то читать, но дикие картины происшедшего стояли перед глазами. Еле дождавшись условленного часа, я поднялся на его этаж. Еще только подходя к знакомой двери, я услышал за ней громкую музыку и узнал заводную «Highway Star» группы Deep Purple. Ничего себе! Ну и выдержка! Он лежал на кровати с журналом в руках и выглядел совершенно невозмутимым.

– Э, да у тебя тут веселье! Хоть в пляс пускайся.

– А почему бы и нет? Выходной день надо догулять.

– Догулять? До сих пор не могу прийти в себя, на душе муторно. А ты, я вижу, спокоен, как удав. Монокля в глазу не хватает.

– Удавы не носят моноклей. Разве что очковые змеи. А что касается этого мелкого эпизода на пляже…

– Ничего себе – мелкого!

– Ну, было дело. Пацаны малость охамели, испортили людям отдых. Но мы их за это, кажется, проучили…

– Мы? Я только наблюдал. Как ты их вырубал, поочередно…

– Заметил? Имей в виду на будущее. Если бы навалились кодлой, вряд ли бы отбился. А так я их растянул по дистанции. Да и амбалы на бегу быстро сдыхают. Жаботинский может размазать тебя одним взмахом руки, но выдохнется на первой же стометровке. Ну, и особенности обстановки надо учитывать.

– Я даже не успел вмешаться…

– И хорошо, что не успел. За себя одного отвечать проще.

– А как здоровье? Не зацепили они тебя?

– Да по скуле немного задел этот крепкий парнишка.

– Да, теперь уже заметно.

– В том-то и дело.

– Опасаешься ментов?

– Дело-то серьезное. Этот кабан мог там убиться, на лестнице.

– Да, грохнулся он капитально. А первому ты тоже что-то сломал? Хруст был на весь пляж.

– Погорячился немного: переносицу мужику разрушил. Изменил внешность – с европейской на монгольскую.

– Придется фотографию в паспорте менять.

– Мне бы самому это сейчас не помешало.

– Да мы, вроде, ушли незаметно. Там же других было много замешано. И толстый этот слинять не успел. И двое этих парней точно остались, которых они там топили. А еще этот крепкий парнишка, которому мужики надавали, за водку. Ловко ты его подставил!

– А если эту публику не зацепить, они так и будут смотреть, как тебя убивают. Может, для кого-то на миру и смерть красна, но мне такое реалити-шоу не нравится. Я сторонник другой режиссуры – когда зрители вовлекаются в ход представления.

– И тебе это удалось.

– С трудом.

– А шавка эта мелкая точно смылась. Такие паскудники всегда остаются в стороне. А ведь это они провоцируют драки. Я бы их давил без всякой жалости.

– Да, есть такие шмакодявки поганые.

– Ладно, пускай теперь милиция разбирается. У них же там своя разборка была, я краем уха слышал. Кто-то у кого-то цепочку отнял. Черт их знает, кто прав, кто виноват…

– А это не важно. Будет возможность, они все свалят на нас. Да и свидетелей было много. Надеюсь, хоть девицы нас не заложат.

– Да им какой интерес в это впутываться?

– Хорошо, что в командировку завтра уезжаю.

– Здорово! Как по заказу. А надолго?

– На неделю.

– Нормально. А что за командировки у тебя постоянно? По обмену опытом, что ли? Или курсы повышения квалификации?

– Вроде того.

– Отрабатываете охрану складов в сложных погодных условиях? Задержание нарушителей на пересеченной местности?

– Не только.

– Ну, ладно. Не хочешь говорить – не надо. Главное, что не будешь здесь мелькать, с синяками. А оно постепенно успокоится.

– Дай-то бог.

– А может, не стоило вмешиваться?

– Это ты правильно вопрос ставишь. Ввязаться в драку – дело нехитрое. Сложнее выйти из нее, без потерь. Но это был не тот случай. Меня эти жлобы сильно завели. Да и вспомнилось кое-что…

– Такие уроды всех доставали. И в школе, и во дворах.

О педагогике, дворовой шпане, сельской школе, силе математики, основах самогоноварения, детских комплексах, геометрической дуэли и золотом ключике

– Да, это еще в школе было. Когда перешел в седьмой класс, у нас появился второгодник. Тупой жлоб, на полголовы выше всех. С плоской, рябой мордой и оловянными глазами. И сразу начал наводить свои порядки, пацанов ломать под себя. А у нас такого раньше не было. Ну, кто покрепче, кто слабее, иерархия мальчишеская, сам знаешь. Но чтобы издеваться над слабым, что-то отнимать – нет, не было. А я ему сразу что-то поперек сказал, и он на меня тут же попер. После школы за углом остановил, за грудки вместе с галстуком сгреб и начал гнуть, на колени ставить. Я подёргался, а сделать ничего не могу. Он прорычал что-то, смазал по лицу пятерней, портфель ногой отшвырнул и ушел…

– Да, бывает…

– Но не на того напал. Я эти дела знаю. Отца часто переводили на другую работу, и мне приходилось устраиваться на новых местах. Я давно понял: как себя сразу поставишь, так оно и дальше пойдет.

– Но он же тебя сломал.

– Э, нет! Дело не только в бицепсах. Есть еще и сила воли. Меня этому отец с малолетства учил. Держаться до последнего. Конечно, я тогда пришел домой с обидой. Нужно было что-то придумать…

– Кирпичом с крыши?

– Это детские фантазии, самоутешение. Ничего я тогда не придумал, но появилось какое-то тихое бешенство. Короче, на следующий день так оно и вышло. На перерыве, в туалете, он снова начал меня гнуть, авторитет показывать. Чтобы другие видели. Я промолчал, но стал ждать удобного момента. А на уроке географии, после ответа, пошел к своему месту с указкой в руках, как будто по забывчивости. А когда проходил мимо его парты, размахнулся и толстым концом врезал ему по башке. Потом еще раз, и еще, пока меня учитель не схватил. Разбил его дебильную башку в кровь, даже волосы к указке прилипли.

– При всех? Тебя же могли из школы выгнать.

– А мне было плевать. Конечно, шума было много. Его отвели в учительскую, замотали голову бинтом, потом в больницу. А со мной начали разбираться, родителей вызвали. Я молчал, как партизан, но другие пацаны рассказали про него кое-что. Дома меня мать начала было ругать, но отец ее остановил…

– А потом? Не боялся, что он тебя прибьет где-нибудь в укромном месте?

– А у меня уверенность уже была. Я бы придумал что-нибудь еще, и он это понял. Они ведь тоже бешеных опасаются. А еще больше он боялся шума, потому что висело на нем много всякого…

– Ну, тебе еще повезло. Бывают такие отморозки, что не прощают. Рубятся до конца, на взаимоуничтожение. Есть даже драка такая: левой рукой берут друг друга за грудки, а правой бьют по морде – кто первый сломается.

– Да, есть такая форма дуэли, русская народная.

– А еще была такая забава, когда деревни дрались стенка на стенку. Тоже национальный вид спорта. И зачем это было нужно? Ведь калечили и убивали друг друга…

– Да так, удаль молодецкая, потеха богатырская. Бои молодых самцов. Когда кулаки чешутся и силу дурную девать некуда. А в природе, бывает, самцы сражаются за самку до смерти. Потому что проигравший биологическому виду не нужен, он свои гены потомству не передаст. Останется он жить или нет, уже не важно…

– А ты замечал, что в какой-то момент драки забывается кто прав, кто виноват? И она превращается в ту самую схватку самцов – кто кого победит?

– А у блатных это вообще норма отношений. Иерархия выстраивается по физической силе. Когда сталкиваешься с каким-нибудь дебильным Васькой Косым, имеешь дело с биомассой, с дикой природой. Все равно, что встретиться с медведем в лесу.

– И что делать?

– Считай, что не повезло.

– Но должен ли приличный человек ввязываться в эту дикость? Состязаться в силе с тупыми мордоворотами? Рисковать способностями, талантом…

– А ты им при встрече так и скажи. Мол, ребята, по таланту особо не бейте…

– У китайцев на этот счет есть пословица. Самый лучший полководец тот, кто достигает победы без сражения.

– Если бы! Бывает, что бой нужно принимать без сомнений. Когда приходится защищать жену и детей. Тут уже некогда размышлять, чем ты матери-истории ценен.

– Но ведь общество должно защищать нормальных людей от выродков!

– Попробуй, дозовись до него из ночной подворотни.

– А ты заметил, что в детском мире отношения более жестокие, чем во взрослом? Подросток постоянно сталкивается с насилием. Любой старшеклассник может дать ему подзатыльник, и деньги могут отнять, и шпана дворовая достает. Взрослые не видят этого. Или считают нормой: мол, будь мужчиной, учись защищать себя.

– А разве не так? Шпана не шпана, а во дворе нужно быть своим. А не изгоем.

– Это понятно. Я имею в виду вот этих Васек Косых, уличных подонков. Их считают неблагополучными подростками, а ведь это уже готовые преступники. Будущие грабители, насильники, убийцы. И школьникам приходится выживать среди них.

– Да, есть такое дело.

– Поразительно, но взрослые защищены от преступных элементов, а дети нет. Если тебя где-то подловят и потребуют кошелек, на твоей стороне и закон, и милиция. А когда местный амбал выворачивает у мальчонки карманы, это считается детскими шалостями. Но суть-то одна. Я никогда не мог этого понять. Почему взрослые не видят, что вот он – настоящий выродок? Что ему доставляет удовольствие унижать других, издеваться над слабыми…

– Кто-то не видит. А кто-то не хочет видеть, особенно учителя. Им так спокойнее. А некоторые просто боятся. Эти отморозки даже взрослого могут избить до полусмерти. Или какую-то еще подлость устроить. Вот и терпят, чтобы поскорее выпихнуть из школы.

– И вечный вопрос: откуда они такие берутся?

– Считается, из неблагополучных семей. С малых лет видят дома насилие и воспринимают его как норму. А потом закрепляют во дворах, среди такой же мелкой шпаны.

– А мне кажется, это наследственность. Атавизм, от диких предков. Когда-то, в древние времена, кроманьонцы победили тупых и злых неандертальцев. Но не всех. Дикость оказалась жизнеспособной, и неандертальцы до сих пор живут среди нас. И отыгрываются там, где им удается установить свои порядки.

– На зонах, что ли?

– Не только. Неандертальцев можно встретить и в научных и в театральных кругах. Но больше всего их во власти, на руководящих постах. Чехов советовал выдавливать из себя раба. Я не согласен. Не раба, а скота должен выдавливать из себя человек. Потому что освобожденный от рабства скот стремится стать рабовладельцем…

– Должен? Люди винят в грехах кого угодно, только не себя.

– А все закладывается в детские годы. Развитие личности похоже на развитие зародыша в утробе, проходящего биологические стадии. Младенец это эгоист в чистом виде, он только требует. Родители объясняют ему, что такое «можно» и «нельзя», «хочу» и «нужно», «хорошо» и «плохо». Дети растут, выходят в большой мир, учатся жить среди людей. Тычутся, ошибаются, набивают шишки, постигая что такое добро, зло, правда, ложь, честь, совесть, справедливость. Совершают поступки, которых потом стыдятся…

– Есть такое, чего скрывать. И обманываем, и крадем что-то по мелочи, и жестокими бываем.

– Мне в память врезался один такой случай. Давным-давно, когда я был ребенком, не знавшим грани меж добром и злом, я подобрал в овраге ястребенка, голодного, со сломанным крылом. Страдавшее, но гордое созданье, ершистый, злобный, он кусочки мяса ел и дерзкими янтарными глазами он на меня без робости глядел. Он небо знал! Зависимость, как муку, он принимал, и вместо пирога клевал гордец ласкающую руку! Во мне он видел своего врага. С тех пор мне память не дает покоя – его неблагодарностью взбешен, ударил я кормившею рукою! Забыв о том, что беззащитен он. Гортанно вскрикнув, с яростью во взоре, он прыгнул на меня! Не властвуя собой, я отшвырнул его, но он, себе на горе, ввязался в этот безнадежный бой. Он из последних сил сопротивлялся, крыло больное жалко волочил, он убегал, он спрятаться пытался – я ж, как безумный, бил его и бил!

– Бессмысленная детская жестокость.

– Я сам не ожидал, накатило что-то неуправляемое. Взбесила его неблагодарность. Я его кормил, заботился, а он даже погладить себя не позволял. Шипел, клевал мою руку…

– Смотри-ка. Не продался за жратву.

– Он вдруг упал, глаза его погасли. Не помню, как я руку удержал. Я весь дрожал, слезами обливался. А он лежал…

– А ты, оказывается, малолетний убийца.

– Слава богу, нет. Он выжил и окреп, и небо было радо, когда он улетал. Но он вернулся вдруг! Мне большей благодарности не надо – я покормил его в последний раз из рук. Это неожиданное возвращение я принял как благодарность. Он ведь уже был свободной птицей, но вернулся, опустился на забор возле нашего дома и взял еду с моей ладони. Он словно прилетел попрощаться. Давным-давно, когда я был ребенком, не знавшим грани меж добром и злом, я подобрал в овраге ястребенка. С учителями мне тогда везло.

– Хороший урок. Делая добро, не жди благодарности.

– И не обижайся на неблагодарность.

– Все мы через это проходим, у всех есть свои скелетики в шкафах памяти. Но одним вкус подлости кажется отвратительным, а другим приемлемым, если приносит результаты. Вот тебе и ответ, откуда такие берутся. А ты, я вижу, вникал в эту тему?

– Да, пришлось. Я же целый год работал учителем. Так получилось, что нужно было перекантоваться зиму между двумя институтами. Оказалось, что в глубинах нашего района, в сельской школе требуется учитель математики. Ну, я и поехал.

– Вот так, запросто? Без образования, без практики?

– Вообще без подготовки! Это было уже в ноябре, в начале второй четверти. Вчера приехал, устроился на квартиру, утром пришел в школу, не успел оглядеться, познакомиться с учителями, как мне сунули в руки журнал и направили на урок геометрии, в девятый класс. Даже тему урока не сообщили. Представляешь?

– И как выкручивался?

– Уже и не помню. Ахинею какую-то нес, с перепугу. Ну, и учеников, конечно, запугал. Но потом мне выдали программу обучения, еще что-то методическое, и дело пошло. Вот эта программа очень помогала. В ней написано, что и когда нужно проходить. Я вел алгебру и геометрию в двух десятых и двух девятых классах. И еще в одном восьмом. Закрывал всю школьную математику в старших классах. И выводил на выпускные экзамены.

– Неслабо. И не страшно было?

– Глаза боятся, а мозги шевелятся. Чего я точно не боялся, так это школьной математики. А то, что педагогической подготовки не было, оказалось даже к лучшему. Использовал интуицию и личный опыт. У меня в школьные годы был замечательный учитель математики, Кострицкий Владимир Лукич. Он тоже не применял никаких особых приемов, но хорошо знал предмет и доходчиво преподавал. А еще был абсолютно справедлив. Его все уважали. До сих пор в памяти его высокая, сутуловатая фигура и ироничная улыбка, с которой он пояснял нам премудрости действий над простыми и десятичными дробями. А для меня с тех пор математика стала любимым предметом. Мальчик, барахтающийся в непонятном море взрослой жизни, вдруг почувствовал твердую почву под ногами. Если ты правильно решил задачу, никто не сможет сказать, что ты не прав. Ни сам учитель, ни грозный директор школы, ни ученые профессора, ни самые большие начальники. Тебе, пятикласснику, не сможет возразить никто!

– Даже Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев?

– Даже он. Вместе со всем своим ленинским Политбюро. Если, конечно, разберется в задачке про бассейн.

– Из одной трубы втекает, в другую вытекает? Подозреваю, что единого мнения не будет. Потому что эти товарищи привыкли решать вопросы, а не задачи. Придется ставить на голосование. Но решение примут правильное. Независимо от правильности решения.

– Математика – уникальная наука, ее сила в объективности. В точных науках всегда можно доказать истину, и ничей авторитет, никакое словоблудие ее не опровергнет. Математик, независимо от идеологии, национальности, культуры примет логические выводы другого математика. Это универсальный язык человечества.

– Не только. Математика – универсальный язык Вселенной. Начинать общение с братьями по разуму нужно с таблицы умножения.

– Это верно. Математика строится на законах логики, а это главный инструмент познания мира. Вот это доказательство силы человеческого разума, пожалуй, самое главное доказательство в школьной математике. Именно эту силу логики, которая дает человеку уверенность в жизни, я и пытался донести до учеников.

– Ну и как, удавалось это тебе?

– Ты знаешь, да. Были очень толковые ребята. В основном из семей сельской интеллигенции. Программу воспринимали в полном объеме. Пятерки ставил со спокойной душой. Глянешь, бывало, в эти лучистые глаза, а в них светится огонек разума. Вот он и греет душу учителя. Это и есть главное оправдание учительского труда, благодарность педагогу за его усилия. Ведь как бывает? Стараешься давать им самое лучшее, распинаешься перед ними, малолетками, вкладываешь душу, а результата особого не видно…

– Сеешь разумное, доброе, вечное, а всходят сорняки?

– Да вообще ничего не всходит! Иногда даже руки опускаются, отчаяние охватывает. Кажется, что все усилия напрасны. Так вот: это ложное представление. Добрые дела не пропадают зря. Так или иначе, они откладываются в детских душах, дают свои плоды.

– Обычно благодарность учителям приходит слишком поздно…

– Но она, по крайней мере, делает нас добрее к тем, кто с нами рядом. Это и есть эстафета добра.

– И много их было таких, с сияющими глазами?

– Конечно, меньше, чем хотелось. Разница в способностях одна из главных проблем обучения. А на периферии тем более. Сама жизнь деревенская такая – приземленная, грубая. А бытие, что ни говори, определяет сознание. Бывало, ученик признавался, что не выполнил задание, потому что вчера ездили с батькой за дровами. Или за сеном для коровы…

– А один оправдывался, что водил с отцом корову к быку. «– А что, отец сам не мог? – Мог, но у быка получается лучше».

– Ну и что тут поделаешь? Я двойку никогда сразу не ставил, оставлял после уроков. Прочитает такой замухрышка несколько раз эту самую теорему Пифагора, повторит, запинаясь о непонятные слова, а сам смотрит на тебя добрыми овечьими глазами, а в них – ни тени мысли, только молчаливая просьба: отпусти! Махнешь рукой, поставишь тройку, да и отпустишь с богом…

– С Пифагором.

– Да это все понимают! Но порядок есть порядок. И это правильно. В сельской местности школа, библиотека и хороший учитель – спасение для толковых ребят. На родителей надежды мало. Они на детей особо не рассчитывают – станет механизатором, как отец, и ладно. Во многих домах кроме школьных учебников никаких книг не увидишь. Что дает школа, то и остается на всю жизнь.

– И как, прочувствовал великую миссию сельского учителя?

– Вполне. И старался работать на совесть. На каждом уроке нужно было и сильных ребят загрузить, и отстающих не упустить. Я обычно сразу вызывал двоих к доске по теории, а остальным давал кучу задач. Пятерок не жалел, поэтому у лучших учеников был стимул, даже спортивный интерес. Сам, конечно, по классу носился колбасой, старался никому не давать покоя – и ответы выслушивать, и в тетрадки заглядывать. А без этого нельзя. На минуту присядешь за стол, и уже теряешь контроль над классом. И тогда он начинает жить своей жизнью. А это потом трудно остановить.

– Такое беспокойство не всем нравится. Сопротивлялись?

– А как же! Особенно вначале, пока шла притирка. И на вшивость проверяли. Но я ни разу не дал слабину. Ну вот, а вторая часть урока – объяснение новой темы. Тут уже сам учитель распинается, чтобы дошло до всех. Упрощаешь, бывало, до примитива, повторяешь несколько раз одно и то же. Приходилось буквально вбивать формулировки в мозги. Чтобы хоть что-то осталось в головах.

– Про это сами учителя говорят: «Что за тупые ученики! Третий раз объясняю. Кажется, и сам уже понял, а до них не доходит!».

– И до сих пор эта привычка осталась. Бывает, в разговоре кто-то даже обижается: «Чего повторяешь одно и то же? За кого меня принимаешь?». Зато выработался навык формулировать мысли.

– Да уж. Выступаешь как диктор в телевизоре.

– Это уже на автомате. И еще одно понял. Если тебе есть что сказать, нужно говорить уверенно, твердо, идти вперед с открытым забралом. Но и отвечать за свои слова. В математике блефовать нельзя, общими словами не отделаешься.

– А с нагрузками справлялся?

– Сначала было тяжеловато. Пять-шесть уроков в день. Только зайдешь в учительскую, журнал поменять, и тут же снова на арену. Из восьмого класса в десятый, с алгебры на геометрию. Да еще после занятий с неуспевающими оставался. А еще проверка тетрадей, подготовка к очередным темам. Но ничего, втянулся.

– А тебя уважали? Старшеклассниками управлять не просто.

– Да мне повезло, что я работал в старших классах! Когда имеешь дело с личностями, которые хотят уважения, намного больше способов влияния на них. Да и личные симпатии имеют значение. А вот в восьмом у меня были серьезные проблемы. Я вообще считаю, что с пятого по восьмой класс это школьное средневековье, мрачный период в среднем образовании…

– А учителя в роли инквизиторов?

– Я тоже раньше так думал. Пока не оказался по ту сторону школьных баррикад. На самом деле именно учителей там пытают малолетние изверги. Вот и я с этим столкнулся, в восьмом «А». Вообще-то говоря, школьный педколлектив напоминает группу скульпторов, поочередно вытесывающих из глыбы камня нечто похожее на человека. И если предыдущая бригада запорола материал, исправлять потом очень трудно. А это был как раз такой случай. Запущенный был класс. Не класс, а стая мартышек. Ничем нельзя было их усмирить. У всех учителей там были проблемы, только директора и боялись. Был среди них один подленький провокатор, вертлявый гаденыш, сильно мне досаждал. Исподтишка подзуживал, старался урок сорвать. А класс ему подыгрывал, все были против учителя. Я его прибить был готов, пару раз за грудки хватал. А потом стал просто выгонять из класса. Тогда с остальными можно было хоть как-то заниматься. Но и здесь этот паскудник показал себя. Пожаловался директору, что я его выгнал…

– Ничего себе!

– А он, оказывается, этот прием давно отработал. Однажды довел молодую учительницу, она обозлилась и крикнула: «Ах ты гад! Вон из класса!». А он тут же пошел к директору и заявил: так, мол, и так: гадом обозвала. Ну, директор ее на перемене вызвал и устроил разборку. Начал отчитывать: это непедагогично, некультурно и так далее. Пришлось ей оправдываться: «Я имела в виду, гад в хорошем смысле этого слова». Спасибо, что извиняться не заставил.

– А мог?

– Запросто.

– Жуть.

– Специфика профессии. Мы потом этого сволоченка так и называли: «гад в хорошем смысле слова». Ну, после этого случая стало ясно, что педагогика не для меня. Увидел подноготную этой благородной профессии, насколько зависим и бесправен учитель. Снизу его давит класс, а сверху директор и завуч.

– А в старших классах все было гладко? Что-то не верится.

– Ну, была одна личная неприязнь, в десятом «Б». Неприятный был тип, здоровенный второгодник. Сначала выпрашивал троечку: «Ну, поставьте, чего вам стоит», а потом стал гадить. Однажды склонился над журналом, а на стол летит катышек бумаги…

– И что?

– А ты бы что сделал? Оскорбительно и обидно, а вспылить нельзя – на то и рассчитано. Знаю ведь, что это он, но сдержался. Сделал вид, что не заметил, и продолжил урок.

– Правильно. А класс кого поддерживал?

– А класс смотрел, чья возьмет. Я таких неформальных лидеров старался сразу нейтрализовать. С первых уроков выявлял способных и апеллировал к ним. Поднимал их авторитет.

– Отличники имели авторитет в классе? Такого не бывает.

– А вот это заблуждение. Есть авторитет в школьном дворе, а есть авторитет на уроке. Если в классе нормальная обстановка, на первый план выходят другие люди, а неформальный лидер оказывается на задворках. Они, конечно, стараются изменить шкалу ценностей, в которой сами ничего не значат. Пытаются раскачать лодку, перехватить внимание, шуточки отпускают. Но и у меня с чувством юмора все в порядке. Старался не уступать, отвечать еще острее. И не только в классе. Я с ними после занятий иногда играл в хоккей. У них клюшки были самодельные, а у меня настоящая.

– Да, это большое дело. И как, проигрывал двоечникам?

– Бывало. Но играл по-честному. А они это ценят.

– Но бывают и непримиримые.

– Да, бывают. Помню, на нашей улице был один такой, королем себя считал. Так однажды вечерком пришел другой крепкий парнишка со своими ребятками, тоже претендент на это звание. Ну, и сцепились они за сараями. Один на один, как положено. И тот нашего заломал и придушил. Да так, что кровь горлом пошла.

– И вам от этого стало легче?

– Да не особенно. Но увидели, что на любую силу найдется другая сила, еще большая. А ведь есть еще и сила жизни. После выпускного вечера хулиганы со своими бицепсами окажутся среди шоферов и грузчиков, а умные очкарики пойдут вверх.

– Нет, не всегда. И не все. Вспоминаю школьные фотографии таких слабаков с обреченными взглядами. Такими они и остались. А вот среди хулиганистых пацанов были сильные личности, далеко пошли. Да и сами учителя таких больше помнят…

– Но иметь с ними дело в школе – не дай бог!

– Потому что они другие! Не хотят жить по общим правилам, не подчиняются дисциплине. Им тесно в нашем скучном мире. Они готовы рисковать и платить за это большую цену…

– Так это же и есть воровская психология! Блатная романтика, риск, фарт. Красть – так миллион, любить – так королеву. Мол, мы фартовые фраера, а не забитые мужики, терпилы. Которые горбатятся за копейки, как рабочий скот. Дескать, у этих задолбанных жлобов и украсть не грех. А мы эти деньги вполне презираем. И если пофартит, кидаем без счета, гуляем от души. Работягам такого кайфа за всю жизнь не обломится. Вот на этом блатные и играют, когда втягивают в свои дела молодняк. И байки у них такие, и песни. А о том не говорят, каково мотать срок на зоне. Что лучшие годы проходят за колючей проволокой, среди всякого отребья. Что нет там ничего хорошего, кроме зла. Ты же сам наезжал на таких подонков. А теперь воспеваешь?