Текст книги "Беседы шалопаев или золотые семидесятые"

О физиках и лириках, стихах и поэзии, алгебре гармонии, хокку и Басё, величии Пушкина и пятнах на солнце, Онегине
и Ленском, гениях и
злодействе

– Кончай хамить! Ты же в этом ни ухом, ни рылом…

– А мне и не надо! Все они одним миром мазаны.

Его саркастический ум не признавал никаких авторитетов, а злой юмор не щадил никого. Он был из тех, кто ради красного словца не пожалеет мать-отца. Особенно не жаловал людей творческих профессий. А над поэтами вообще издевался:

– Ничтожный народец. Сродни актерам. Они, видишь ли, самовыражаются! Ковыряются в своих мелких душонках, рифмуют всякий вздор. Речей их значенье темно и ничтожно – им без отвращенья внимать невозможно.

– А сам-то стихами заговорил!

– Делов-то! Возьми словарь, спиши красивые слова и зарифмуй.

– Зря ты так. Художника обидеть может каждый…

– И не только художника. Этот самый «каждый» может обидеть кого угодно. А поэта обидеть не так-то просто. Он сам тебя обидит. Особенно, когда под хмельком. В большинстве своем это кичливые и драчливые типы. Вроде Н. Рубинова. Но больше всего они обижают классиков – своим, якобы, творчеством.

– Во-первых, каждое поколение имеет право выразить себя и свое время. Пушкин прекрасно знал своих предшественников. И что? Разве он хуже Тредиаковского? Во-вторых, откуда в тебе этот апломб? Ты что, специалист? Как можно судить, не зная ни теории литературы, ни истории предмета?

– А что, для этого надо быть знатоком творчества Хераскова? Или читать ярбух фюр психоаналитик унд психопатологик?

– Фюр литератур.

– Ерунда это все. Математики и физики лучше разбираются в поэзии, чем скудоумные гуманитарии. Которым не хватает ни широты взглядов, ни смелости суждений, ни ума.

– Кто разбирается? Эти очкарики, мертвые души? Да у них в мозгах одни формулы! Разве им доступны душевные взлеты? Творческие озарения, полет фантазии…

– Вот им-то как раз доступны. Один из ученых сказал о своем бывшем ученике: «Он стал поэтом. Для математики ему не хватало воображения». Даже Пушкин признавал, что вдохновение нужно в поэзии, как и в геометрии.

– А насчет математиков тоже есть анекдот. Как-то два англичанина отправились в полет на воздушном шаре. Порывом ветра их занесло в незнакомое место. Снизившись, они увидели прохожего и крикнули: «Сэр, где мы находимся?!». И успели услышать ответ: «В корзине воздушного шара!». Пролетев некоторое время в молчании, один из путешественников сказал: «Я думаю, это был математик. Вот пример абсолютно точного и столь же бесполезного ответа».

– Но они дают эти ответы! И двигают прогресс человечества. Как говорил Базаров, толковый химик в двадцать раз полезнее любого поэта. Которые тысячи лет мусолят одно и то же. Да так и не смогли разобраться в человеческой душе…

– Потому что душа человека непостижима! И неподвластна примитивной логике. Формулами ее не опишешь. И вообще, вся история человечества это история культуры.

– Какой культуры? Человек остался таким же, каким был тысячи лет назад. А гуманитарный бред только умножает невежество.

– Понятно, при слове «культура» ты хватаешься за пистолет.

– Ладно. Спор между физиками и лириками был закрыт постановлением ЦК КПСС еще в шестидесятые годы.

– И кому присудили победу?

– И тем, и другим присудили поражение.

– Понятно. Бей своих, чтобы чужие боялись. Но меня удивляет твоя дремучесть. Ты не видишь сути явления. Поэзия – квинтэссенция литературы! Высшая форма самовыражения…

– Не знаю, не знаю. Цицерон говорил, что даже прожив вторую жизнь не нашел бы времени для изучения лирических поэтов. А по мнению Льва Толстого писать стихами все равно, что идти в поле за плугом, приплясывая. Пахать вприсядку.

– Великий человек, а все же ошибался.

– Ну-ка, ну-ка! Поправь гения.

– Писать романы стихами действительно бессмысленно. Даже мудрые мысли рифмовать не стоит. Рифмы мешают их точному выражению. Стихами выражают чувства, а не мысли. Каждому делу свой инструмент.

– Проза – универсальный инструмент. Может выразить и мысли, и чувства.

– Э, нет! Ну, как ты передашь это знаменитое: «Словно я весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне»? Напишешь много слов, и при этом потеряешь красоту и концентрацию чувства. Кроме того, поэзия и стихи – не одно и то же. Толстой не понимал или не хотел понимать этого. Бывают стихи без поэзии и поэзия без стихов. Можно километрами писать стихи, в которых не будет поэзии…

– Стоп! Имею вопрос. «Однажды, в студеную зимнюю пору я из лесу вышел; был сильный мороз. Гляжу, поднимается медленно в гору лошадка, везущая хворосту воз». Это поэзия?

– Нет, не поэзия. Это пример стихов, в которых нет ничего поэтичного. Хоть в строчку пиши, хоть в столбик. Таким способом можно зарифмовать даже телефонный справочник. Или правила пожарной безопасности. Кстати, так иногда и делают. Чтобы в мозгах отпечаталось: «Если хочешь сил моральных и физических сберечь, пейте соков натуральных, укрепляя грудь и плечь!».

– Плечь? Это сильно!

– Вот видишь! Но это не поэзия. Задача поэзии – передать чувства, состояние души человека. Поэт пытается выразить охватившее его волнение, пишет какие-то невзрачные буковки на бумаге. А когда мы их читаем, происходит обратный процесс: под воздействием смысла слов наше воображение восстанавливает внутреннее состояние автора, и мы испытываем его чувства. С той силой, которую поэт сумел передать, а нам удалось воспринять. От читателя тоже требуется душевная чуткость, талант со-чувствия.

– Ну, это что-то эфемерное, неощутимое…

– Так именно в этом все дело!

– Значит, поэзия это зафиксированные на бумаге, как бы законсервированные чувства?

– Грубо, но точно. В принципе, вся литература – это консервированный опыт человечества: знания, мысли, чувства.

– Ладно, это способ записи. А в чем выражается сама поэтичность? Почему одни стихи – поэзия, а другие – нет?

– Это трудно сформулировать. В настоящих стихах содержится что-то большее, чем слова, из которых они состоят. Вот это самое «что-то большее» и есть поэзия.

– Стоп-стоп! Ты хочешь сказать, что поэтическая строка содержит больше смысла, чем суммарный смысл составляющих ее слов?

– Вот именно. В строке «Все пройдет, как с белых яблонь дым» мимолетность жизни передается сравнением с быстротечностью цветения яблонь. При этом слово «дым» здесь даже кажется чужеродным. Однако, метафора «белых яблонь дым» создает свежий, неожиданный образ. Казалось бы – все просто. Но породить такую красоту под силу только настоящему таланту.

– А если этого дополнительного смысла нет, то и поэзии нет?

– Конечно, нет. Только информация. Тот самый зарифмованный справочник.

– Ну что же, понятно. Синергетический эффект соединения частей в целое. Значит, так: чтобы навести порядок в этой мутной лирике, переходим к алгебре. Записываем поэтическое тождество:

где Y – суммарная величина поэтичности стиха;

a_i – обычный смысл i-го слова в стихотворении;

n – количество слов;

Х – образность стиха. Тот самый дополнительный поэтический смысл от сочетания отдельных слов. При этом величина Х меняется в диапазоне от 0 до бесконечности.

– Бред сумасшедшего математика.

– Да нет, попытка осмысления поэтического бреда. А узость вашего мышления, сударь, вызывает искреннее сожаление…

– Ну, ладно. Давай разберемся с твоими иксами. С нулем понятно, а что такое бесконечная поэтичность?

– Ну, это абстракция. Но каждый поэт должен к ней стремиться.

– Допустим. А может ли быть Х <0?

– Отрицательная поэтичность? Нет, конечно.

– А если зарифмовать произвольный набор слов?

– Получится бессмыслица.

– Так это и есть то самое Х <0! Потому что беспорядочное соединение слов убивает даже их первичный смысл. Так же, как слияние лучей радуги уничтожает индивидуальность каждого цвета и делает свет бесцветным.

– Но если случайный текст достаточно велик, то по теории вероятностей в нем могут возникать смысловые фрагменты…

– Ну, это известно: если посадить обезьяну за пишущую машинку, есть вероятность, что, колотя по клавишам, она напишет роман.

– «Войну и мир»?

– Вряд ли. Скорее, какую-то повесть из своей обезьянней жизни.

– Для этого обезьянней жизни не хватит. Придется печатать тысячелетиями.

– Ну и пусть печатает! И в конце концов превратится…

– В человека? Вряд ли. Скорее, в некую промежуточную стадию. В писателя. В homo scribius.

– Опять хамишь?

– Стоп! Промелькнуло важное понятие, эти самые смысловые фрагменты. Ведь стихотворение это не просто набор слов, а сочетание отдельных фраз. Которые и создают поэтические образы. Те самые «увяданья золотом охваченный», «сердце, тронутое холодком», «страна березового ситца». Значит, поэтический смысл стиха возникает на более низком уровне – на уровне отдельных фраз, то есть, смысловых кластеров. Придется уточнить формулу (1):

где A_i – величина поэтичности i-го кластера;

n – их количество в стихотворении;

Х – тот же интегральный поэтический смысл стиха в целом.

Соответственно, поэтический смысл отдельного кластера:

где a_j – обычный смысл j-го слова в i-м кластере;

m – количество слов в кластере;

x_i – дополнительный поэтический смысл i-го кластера.

– А можно говорить человеческим языком, без этих твоих дурацких кластеров?

– Можно. Таким образом, в окончательном виде формулу поэтизма (1) следует записать так:

Правда, здорово получилось? Вот где настоящая красота!

– Ты просто маньяк. И закончишь свои дни в сумасшедшем доме. В одной палате с Лейбницем и Пуанкаре.

– Это прекрасное общество!

– И какая польза от всей этой абракадабры?

– Огромная! Прежде всего, с ее помощью можно однозначно отличить настоящего поэта от стихотворца, невзирая на все регалии и мнения «специалистов». Кроме того, это универсальная формула. Она подходит к любой умственной деятельности. Потому что суммирование смыслов отдельных фраз это и есть накопление знаний. Короткие слова «квант» и «ген» стоят на гигантских смысловых пирамидах. Чтобы объяснить принцип работы хотя бы вот этой электролампы, нужно начинать…

– С динозавров!

– С физики для средней школы. А кому-то, может, и с динозавров. У кого мозги поэта. Или динозавра. Что, по сути, одно и то же.

– А как ее применять к прозе, эту твою формулу?

– Очень просто. Возьмем для примера что-нибудь классическое, вроде романа «Анна Каренина». Здесь сумма отдельных нравственных уроков x_i романа дополняется его общим смыслом Х о том, что нельзя изменять мужу…

– Иначе попадешь под поезд.

– Вот именно. Но мы отвлеклись. Таким образом, сумма отдельных образов формирует поэтичность стиха в целом.

– А есть стихи, в которых общий смысл вообще отсутствует. Помнишь, у Высоцкого: «А у дельфина вспорото брюхо винтом. Выстрела в спину не ожидал никто»? Каждая фраза имеет свое значение, но сюжетно они не связаны.

– Такие стихи называются стансами. По-нашему, это частушки.

– Не думаю, что Высоцкий пытался писать частушки. Но в целом создается тревожное настроение. «Но парус, порвали парус! Каюсь, каюсь, каюсь». Классное стихотворение!

– Согласен. Итак, чем больше поэтического смысла в стихах, тем выше их качество. Значит, из формулы (4) можно вывести коэффициент поэтичности стихотворения – как отношение его поэтического смысла к суммарному смыслу стиха Y:

Очевидно, что Е изменяется в интервале от 0 до 1.

– А как ты измеришь величину этих иксов? Думаю, это не по силам всему прогрессивному человечеству.

– Нэдаацэнка прагрэсивнава чэлавэчества эта палитычэская ашибка, таварищ Бухарин…

– Слушай, а ведь эти твои дурацкие формулы – готовая диссертация по литературоведению. Добавить примеров, приправить словоблудием, перемешать, и блюдо готово. Можно защищаться.

– Ну и давай, действуй. Бросай работу, устраивайся дворником и берись за диссертацию. Станешь доктором искусствоведения.

– Спасибо. Если уж совсем жизнь не сложится…

– Еще как сложится! Будешь публиковать статьи и монографии, участвовать в конгрессах, ездить в загранкомандировки…

– Не смогу я в мировом масштабе, Василий Иваныч. Языков не знаю.

– Сможешь, Петька! Боец ты бравый – не подведешь. Наберешь апломба, отпустишь бородку, повяжешь шейный платок, будешь преподавать в Литературном институте, консультировать юных поэтесс – и на кафедре, и на дому…

– Эх, и жизнь будет, Василий Иваныч! Помирать не надо.

– Так за то и бьемся, Петька, кровя проливаем.

– Значит, можно поверить алгеброй гармонию?

– Любые выявленные закономерности могут и должны быть формализованы. Чтобы не плутать в тумане невежества.

– Сомневаюсь я в этой алгебре. Поэтам она точно не нужна.

– Скорее, недоступна. А ведь даже ее поверхностный анализ приводит к интересным выводам. Например, из формулы поэтической эффективности следует, что максимальная лирическая сила достигается при минимальном количестве слов в стихе.

– Да, пожалуй. Чем длиннее стихотворение, тем оно скучнее…

– Естественно! Ты же сам говорил про квинтэссенцию.

– А ты знаешь, такие стихи есть! Это японские хокку. Слышал? Ну, что ты! Непревзойденные образцы поэтичности. Правда, они нерифмованные. В японской поэзии вообще нет рифм. Из-за специфики языка. Зато, какая образность! Яркое подтверждение того, что поэзия и стихи не одно и то же. Погоди, у меня есть небольшой сборник. Вот, открываю на любой странице:

 
«Метелка травы.
Бьется, бьется,
дрожит под ветром
ее сердечко».
 

Чувствуешь осеннее одиночество? Или вот, зимний пейзаж:

 
«Тает снег.
Туманом окутаны горы.
Каркает ворона».
 

– Ну, туман, ну, ворона. И что тут такого?

– Неужели не чувствуешь? Бывает зимой такая оттепель: серый-серый день, сырой снег, беззвучный туман, и вдруг одинокий крик вороны, только подчеркивающий тишину…

– Тоскливо.

– Не тоскливо, а красиво! Красота разлита в природе, во всех ее проявлениях. Нужно только ее увидеть. Японцы это умеют. Вот послушай, здесь уже другая интонация:

 
«Весенний ветер.
Журча, меж полей ячменных
Бежит ручеек».
 

Вспомни этот первый весенний ветер, свежий, волнующий, этот блеск и журчание талой воды…

– Это слишком тонко. Что-то не проникаюсь я этой лирикой…

– А я просто балдею! Конечно, не все здесь нам близко – и страна другая, и времена далекие. Но сколько чувства в трех строчках, в этих простых словах:

 
«Старый дом опустел,
Но, как прежде, поет на закате
Цикада подле ворот».
 

Здесь и грусть о безвозвратно ушедших временах и о тех, кто жил в этом доме, к чему-то стремился, любил, радовался и грустил, и тоже исчез навсегда. И ощущение вечности природы, которая и после нашего ухода будет все так же шелестеть летним дождем, звенеть птичьими голосами в весеннем лесу, укрывать первым снегом золото опавшей листвы. Вот она, настоящая поэзия!

– И вот так вникать в каждую строчку?

– Конечно! Настоящая поэзия требует внимания, отрешенности. Но потраченного на нее времени не жаль. Потому что это лучшие моменты жизни. А вот еще одно, знаменитое:

 
«Наступила весна.
Снова тает лед на реке,
Только не тает снег на моих висках».
 

Правда, здорово? Тут и объяснять ничего не надо.

– Боюсь, что надо. Мы тут одному сотруднику, книголюбу, знатоку литературы, купили в подарок томик поэта Басё, красивый такой, с картинками. А перед этим сами решили заглянуть в него…

– Ну и как? Оценили восточную поэзию?

– Ты что! Ржачка была неописуемая. Особый эффект произвело одно хокку, что-то вроде: тихо-тихо ползет улитка, от подножия Фудзи до самой вершины. Народ просто отпал.

– Басё, наверно, и не мечтал о таком успехе. Что через сотни лет в далекой северной стране его лирикой будут наслаждаться советские энергетики. В обеденных перерывах.

– Там один мужик все сокрушался, как раньше мог жить без Басё? Мол, полжизни прошло впустую. А другой признался, что от Басё он внутренне переродился, и вообще, пора завязывать с выпивкой. Третий жаловался, что проклятый быт затянул, не дает погрузиться в лирику Басё. В итоге все согласились, что без Басё жизнь советского человека ущербна. А потом вообще пошла крамола: лучше бы на политзанятиях изучать произведения товарища Басё, чем товарища Л. И. Брежнева…

– Жуть! И кто разрешил печатать эту антисоветчину?

– Агенты японского империализма.

– Явно идеологическая диверсия. Но мне интересно другое: как удается перевести с японского этот самый поэтический смысл? И чувствуем ли мы красоту этих хокку так же, как сами японцы?

– Думаю, что да. Это же дословный перевод, не нужно мучиться с рифмами.

– А мне переводные стихи никогда не нравились, даже знаменитых поэтов. Не трогают они, не берут за душу. Даже удивительно, с чего они там балдеют от своих Петрарок, Гейне, Вийонов…

– Так для этого нужно быть итальянцем. Или хотя бы французом. На крайний случай немцем. Родиться и вырасти в Вероне или в Андалузии. В Нижней Саксонии, а не в Нижнем Новгороде.

– «Гренадская волость в Испании есть».

– Вот именно. Поэзия воспринимается на подсознательном уровне, адресуется к личным впечатлениям человека, начиная с детских. Которые у них там свои, особые. В их Бургундии или Ломбардии. А нам это не знакомо, поэтому и отзыва в душе нет.

– А перевод Лермонтова из Гете? «Не пылит дорога, не дрожат листы, подожди немного, отдохнешь и ты»…

– Исключение из правил. Потому что делал великий поэт. И переводил не слова, а дух стиха. Кстати, по этой же причине иностранцы не понимают наших поэтов. Даже великого Пушкина. Ну, как ты передашь испанцу наш зимний пейзаж:

 
«Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце снег лежит.
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит…»?
 

Разве они могут понять эту красоту? С этим нужно родиться, в этом вырасти. Это же все наше, родное: «Вечор, ты помнишь, вьюга лилась…», «Веселым треском трещит затопленная печь…». Перед глазами картины родной природы, а на сердце чистая радость…

– Но какая красота, какое чудо! Читаешь, и оторваться невозможно. Разве можно простыми словами вызвать в человеке приступ счастья? Оказывается, можно. Если ты гений. Ай да Пушкин, ай да сукин сын! А это волшебное: «У Лукоморья дуб зеленый…»?

– А для них это просто набор слов. И дело не только в особенностях природы. Тот же «Евгений Онегин» в переводе, без красоты стиха, не представляет собой большой ценности. Поэтому иностранцы ничего особенного в нем не находят. Банальная история, что-то вторичное, в духе Байрона…

– Тебе и Пушкин не угодил?

– Объективно говоря, и он понаписал немало ерунды…

– Ты что, умом рехнулся?!

– Если копнуть глубже школьной программы.

– А ты глубоко копнул?

– А это и не понадобилось. Почитал немного, причем без всякого злого умысла, просто от скуки. Оказался как-то в одном приличном доме. Все на высшем уровне – и квартира, и мебель, и, конечно, библиотека. Причем, без этой детективной вульгарщины. В основном – классика, солидные собрания сочинений…

– А что ты делал в этом приличном доме?

– Ну, проснулся я там! Родители ее уехали отдыхать…

– Понятно. В приличном доме с неприличными целями.

– Зависть – плохое чувство, юноша. В общем, пока она готовила завтрак, перебирал книги на полках. Заметил собрание Пушкина, академическое, сталинское, 37-го года. Солидные кирпичи песочного цвета, с тиснением на обложке. Вытащил полистать первый том, но долго не продержался. Какие-то Дафнисы, Киприды, Афродиты. Нимфы вперемешку с фавнами и купидонами:

 
«Есть роза дивная: она
Пред изумленною Киферой
Цветет, румяна и пышна,
Благословенная Венерой.
Вотще Киферу и Пафос
Мертвит дыхание мороза,
Блестит между минутных роз
Неувядаемая роза…».
 

Что за Кифера? Какой Пафос? Кому это нужно?

– Да это же учебно-тренировочные стихи! В лицее Саше Пушкину давали такие домашние задания. На античную тематику. Он их писал в возрасте школьника. Но и эти его детские стихи безупречны.

– Нет, сейчас нужно писать иначе! Свежо, актуально, остро:

 
Вотще Киферу и Пафос
Ждет подмосковный наш колхоз —
Копать лопатою навоз
В сорокаградусный мороз!
 

– Ну вот, уже и Пушкина опошлил.

– А Пушкин и сам был далеко не ангел. Чего стоит его «Гавриилиада»! Так осмеять религиозные святыни. Креста на нем нет!

– Даже в те далекие времена непорочное зачатие вызывало сомнения у просвещенной части населения…

– Но не издевательства! Да и по жизни Пушкин был охальником. Говорят, как-то на пикнике отошел в заросли по малому делу. Дамы кричат ему: «Пушкин, Пушкин, где вы?!», а он отвечает в свойственной ему поэтической манере: «А вот, во мху я по колено!».

– Это анекдот. Но в творчестве он был безупречен.

– А помнишь «Памятник»? Тебя в нем ничего не смущает?

– Стихотворение совершенное, как и все, что написал Пушкин. И в нем он смело и открыто заявляет о своем поэтическом величии.

– Правильно, в первых четырех строфах. А при чем здесь финал:

 
«Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца»?
 

– Гениальная строфа!

– Но по смыслу она никак не связана с предыдущими. У нее самостоятельное значение. Ее и цитируют без всякой связи с «Памятником». Потому что она в «Памятнике» лишняя.

– Ищешь пятна на солнце? Не тебе судить гения!

– А кому же еще? Кто еще на это отважится?

– Да уж. По степени наглости вряд ли…

– Мерси. И я не собираюсь пасти священных коров, как некоторые. Понятно, что Пушкин наше все. Но есть и более древняя мудрость: не сотвори кумира. Ибо слепая вера лишает разума.

– Но речь идет о поэзии! Здесь не все постижимо умом.

– Вот-вот. Поэтому и написано столько уму непостижимого. Кстати, сам Пушкин тоже критиковал великих. Например, не любил философского скептицизма и художественной бесстрастности Гёте.

– И правильно делал!

– И с логикой у Пушкина было не все в порядке. Взять хотя бы его высказывания о счастье. Вначале он повторяет мысль Шатобриана: «Привычка свыше нам дана: замена счастию она», а в письме Онегина к Татьяне дает другую интерпретацию: «Я думал: вольность и покой замена счастью. Боже мой! Как я ошибся, как наказан!». Чему верить?

– Слова героя это не обязательно авторская позиция.

– Но четыре года спустя в одном из стихотворений Пушкин снова заявляет: «На свете счастья нет, но есть покой и воля!».

– Это нормально. Взгляды людей меняются на протяжении жизни. А «Евгений Онегин», на которого ты наехал, это великое произведение. Вершина творчества Пушкина.

– Вершина творчества Пушкина – «Борис Годунов» и маленькие трагедии. А «Онегин» – самое несовершенное из его произведений.

– Ты что, с ума сошел?

– Это вообще какой-то непостижимый феномен в наследии гения. Кое-как скроенное лоскутное одеяло с многочисленными дырами и прорехами…

– Что ты несешь?!

– И не я один. Цветаева тоже признавалась, что «Евгения Онегина» не любила никогда. И это неудивительно. Все крупные вещи Пушкина – поэмы, сказки, драмы – законченные, изящные, глубокие, воистину совершенные произведения. Все, кроме одного.

– Бред! Это цельное и связное повествование.

– Сколько же штампов в человеческих мозгах! Никто не читает первоисточников, никто не хочет думать. Да ты открой «Онегина»!

 
«Адриатические волны,
О Брента! нет, увижу вас,
И вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона…
 

 
Но тише! Слышишь? Критик строгий
Повелевает сбросить нам
Элегии венок убогой,
И нашей братье рифмачам
Кричит: да перестаньте плакать,
И все одно и то же квакать».
 

И так далее. Что тут ценного? Зачем это нужно в романе?

– Значит, нужно. По словам Белинского, у Пушкина никогда не бывает ничего лишнего, ничего недостающего.

– О чем речь! Какого бы невзрачного предмета ни коснулась волшебная рука Пушкина, она его украшает. Но знаменитая фраза насчет энциклопедии русской жизни – полная ерунда…

– Ничего себе!

– А что там особенного? Сюжет примитивный – отношения Татьяны и Онегина, плюс трагедия Ленского. А что еще? Описание развратной светской тусовки да несколько картин уездного дворянского быта. И это вся русская жизнь начала XIX-го века? Сам подумай, неужели только этим жила Россия? А политика, а экономика, а дипломатия? А военное дело? И наука в те годы развивалась, и техника, и агрономия. Но Пушкин в этом ничего не понимал. И не интересовался. Как и сам Белинский.

– Допустим, не энциклопедия. Но это великая повесть о жизни и смерти, о любви. Там и драматизм, и психология, и бытовые подробности, и пейзажные зарисовки. Помнишь: «Зима! Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь»?

– Как не помнить – школьная программа! Чистая ностальгия: «Мальчишек радостный народ коньками звучно режет лед»…

– Ну вот! Это же сами по себе гениальные стихи.

– О том и речь. Напихал обрезков в ирландское рагу…

– Ну, ты совсем ошалел!

– Да он сам это признает! Насчет собранья пестрых глав. Да и с технической стороны «Онегин» напоминает полуфабрикат. В тексте множество пропусков, ненаписанных, но пронумерованных строф…

– Пушкин сознательно не хотел скрывать пропущенных мест.

– Но зачем? Собирался дописать позже? Так почему не дописал? А если решил не дописывать, зачем оставил номера? Вот яркий пример логики поэта.

– Отсутствие этих фрагментов не мешает общему восприятию…

– Но говорит о том, насколько автору не удалось реализовать замысел. Мало того, в опубликованном тексте остались даже недописанные строки. Как в черновике. Это уму непостижимо! В наше время ни один нормальный редактор не пропустил бы такое «великое» произведение в печать.

– Но оно великое!

– Да, великое несовершенное произведение. Пушкин сам признавался, что пропущенные строфы неоднократно подавали повод к насмешкам. И даже соглашался с критиками, что надо бы «переправлять и сплавливать» строфы, «но виноват, на это я слишком ленив». Представляешь? Восхищенные потомки с трепетом перелистывают страницы «Онегина», а гению, оказывается, было лень дописать строчку…

– Но какие живые образы! Какое мастерство! Разве можно поставить рядом хоть кого-то из современников? И даже из потомков?

– Конечно, нельзя. Пушкина можно сравнивать только с Пушкиным. Давай возьмем для этого какую-нибудь другую его поэму. Например, неоцененную современниками «Полтаву». Это шедевр, однозначно. Даже удивительно, как удалось в небольшом произведении отразить такую масштабную картину. Не читал? Зря. Сильная, трагическая история. Гетман Мазепа, бывший соратник Петра Первого, хотел самостоятельного править Украиной, независимо от Москвы. Для этого он вступил в тайный союз с поляками и шведским королем Карлом – врагами России. Кочубей, бывший друг Мазепы, в отместку за совращение дочери донес об этом Петру. Но Петр ему не поверил и отдал в руки гетмана, на позор и погибель…

– И чем это лучше? Рифмованные исторические хроники.

– Да нет же! Содержание поэмы глубоко и неоднозначно. Кем был Мазепа? Предателем или борцом за независимость Украины? А казненный им доносчик Кочубей? Ведь потом, когда начался мятеж Мазепы против России, Петр понял свою ошибку и плакал, как пишет Пушкин, вместе с родственниками погубленного им Кочубея. Какая драма, какие страсти! А само противостояние Петра и Карла? Если бы в Полтавской битве победил не Петр, а Карл вместе с Мазепой, история России и Европы могла пойти по другому пути…

– Ну, это можно сказать обо всех великих битвах.

– И Пушкин это прекрасно показал в «Полтаве».

– А Чайковский написал на оба сюжета оперы. Но его «Мазепа» малоизвестна, а «Онегин» знаменит. Почему?

– Не знаю. Знаю только, что «Полтава» намного превосходит его масштабом и глубиной содержания. Не говоря уже о цельности и качестве отделки. В сравнении с ней неряшливый и многословный «Онегин» однозначно проигрывает.

– Ну, если судить по гамбургскому счету…

– Нет, извини! Этого мало. Пушкина нужно судить по более высокому счету – по болдинскому. Как, впрочем, и остальных поэтов.

– Может, возьмешься поправить «Онегина»?

– Меня поражает, что это не сделано до сих пор.

– Слабо, значит?

– Элементарно!

– Спорим! На бутылку.

– Давай!

– Но, я смотрю, ты глубоко изучил это великое произведение.

– Да, в той культурной квартире бывал неоднократно.

– Для литературных дискуссий? В постели? И что, изящная словесность действительно облагораживает интимные отношения?

– Не надо трогать грязными лапами светлое чувство…

– Любви к поэзии? Понятно. Непонятно, чем бедный «Онегин» так тебя раздражает…

– Да он даже сюжетно не завершен! Не зная, что делать с главным героем, Пушкин бросил его, как ребенок надоевшую игрушку…

– Наоборот! Это настоящий художественный прорыв. И недосказанность сюжета, и стилистика романа. Этим самым Пушкин заглянул на столетие вперед, в эпоху импрессионизма. Он заставляет читателя самого задуматься о будущем Евгения…

– Да ерунда это все! Дешевые отмазки. Известно, что он собирался закончить его жизненный путь гибелью на Кавказе или выходом на Сенатскую площадь. Но и это осталось лишь в планах…

– Он был вынужден уничтожить смертельно опасную декабристскую главу романа.

– Лучше бы уничтожил самого Онегина, этого подонка.

– Ну, почему подонка? Яркая, нетривиальная личность. Скептический эгоист, герой байроновского типа, противопоставленный косному обществу той эпохи…

– Да он продукт этого «высшего» общества! Тщеславный эгоист, из пресыщенной «золотой» молодежи. Поверхностный, циничный, «забав и роскоши дитя», «среди вседневных наслаждений». По три часа сидел перед зеркалом! Ты можешь себе это представить?

– Усидчивость, конечно, редкая…

– Тварь он редкая! А эта его гипертрофированная безнравственность? В «осьмнадцать» лет давать уроки любви светским дамам? На которых, как известно, пробы негде ставить. Демонизируя героя, Пушкин явно поступился достоверностью…

– Но ведь Онегин разочаровался в светской жизни!

– Ну и что? Все равно ничем не занялся. Этому бездельнику любые дела были в тягость. Только стишки да эпиграммы сочинял.

– И в этом тоже его беда. Способным людям, чтобы проявить себя, нужны большие дела, высокие цели…

– Какой же масштаб ему был нужен? Наполеоновский? Управлять судьбами народов? Все эти Онегины и Печорины – пустоцвет, никакой от них пользы. Только несчастья приносят людям.

– А умная и тонкая Татьяна влюбилась в Онегина без ума.

– И это не диво. Начитавшейся романов девице подвернулся в сельской глуши краснобай со светским лоском. Такое случается сплошь и рядом: приличные девушки выбирают всяких прощелыг, а чистые души вроде Ленского – пустых, жеманных девиц.

– Но ведь Онегин проявил благородство…

– Глупость он проявил, а не благородство! О чем потом всегда сожалел. Такое тоже бывает. Достойные люди иногда поступают некрасиво, и стыдятся этого всю жизнь. А негодяи, наоборот, нечаянно совершают добрые поступки и тоже об этом сожалеют.

– Ну, почему сожалеют? Добрые дела тоже бывают выгодными.

– Вот именно. А убийство Ленского на дуэли? Дикое, безжалостное. За что? У этого циника, видите ли, вызвало раздражение мещанское счастье друга. И он дал волю своей низменной натуре: «поклялся Ленского взбесить» на уездном балу. Повел себя самым подлым образом, дискредитировал невесту и поставил на карту свою жизнь и жизнь друга. И потом, на дуэли, прекрасно понимая свою вину, все же поднял пистолет. Мерзавец!