Текст книги "Русский народ в битве цивилизаций"

Для большого числа этих форм деятельности Чаянов исследовал «дифференциальный оптимум», то есть размер охваченных кооперацией хозяйств, при котором она может быть максимально эффективна. Главный вывод заключается в том, что оптимум очень резко различается для разных видов деятельности. Например, «молочные товарищества работают на радиусах в 3—5 верст, свеклосахарные и картофельные – около 10, а остальные – закупочные, кредитные и страховые – на радиусах часто еще больших, не говоря уже о союзах сельскохозяйственных товариществ». Как следствие, чтобы их работа была эффективнее, крестьяне должны объединяться во множество кооперативов разных размеров по тому или другому профилю их деятельности.

Такую кооперацию Чаянов называет «вертикальной», в отличие от «горизонтальной», когда одна и та же группа крестьян объединяет все свои хозяйства, все звенья своего организационного плана и при этом для большинства из них не достигается оптимума. Типичный пример «горизонтальной» кооперации – колхоз. Как считает Чаянов, «вертикальная» кооперация соединяет мелкое хозяйство, не теряющее своей индивидуальности, с общегосударственным и даже мировым рынком. Он пишет:

«Что, в самом деле, замечательного на вид в том, что крестьянка, отдоив свою корову, чисто моет свой бидон и относит в нем молоко в соседнюю деревню в молочное товарищество, или в том, что сычевский крестьянин-льновод свое волокно вывез не на базар, а на приемный пункт своего кооператива? А на самом деле эта крестьянка со своим ничтожным бидоном молока соединяется с двумя миллионами таких же крестьянок и крестьян и образует свою кооперативную систему Маслоцентра, являющуюся крупнейшей в мире молочной фирмой и уже заметно реорганизующей ныне весь строй крестьянских хозяйств молочных районов. А сычевский льновод, обладающий уже достаточной кооперативной выдержкой, является частицей кооперативной системы Льноцентра, являющейся одним из крупнейших факторов, слагающих мировой рынок льна».

И эта концепция не являлась рациональной конструкцией, вышедшей непосредственно из головы ее автора – как «Государство» Платона, «Утопия» Мора, «Город Солнца» Кампанеллы, «Коммунистический манифест» Маркса и Энгельса и т. д. Она опиралась на громадный массив практических работ, произведенных на протяжении нескольких десятилетий русскими, а также зарубежными кооператорами. Так, экспортное маслоделие в крупном масштабе возникло в конце XIX века в Западной Сибири на базе обильных кормовых угодий и в связи с созданием великого сибирского железнодорожного пути. Созданные там кооперативные заводы давали продукцию, по качеству лучшую, чем частновладельческие, и получили поддержку датских и английских экспортных фирм. Вскоре они вообще вытеснили частного предпринимателя. Потом Сибирский союз маслобойческих артелей сам вышел на лондонский рынок и освободился от всякого влияния других экспортных фирм.

Что касается кооперации льноводства, то это была область многолетних трудов Чаянова. С 1911 года, еще будучи (по теперешней терминологии) аспирантом, он начинает заниматься этим вопросом, а уже в 1915 году при создании Центрального товарищества льноводов (ЦТЛ) он избирается председателем правления. ЦТЛ быстро завоевало русский, а потом и мировой рынок для типично русской культуры, единственным конкурентом которой мог быть хлопок. ЦТЛ объединяло 500 тысяч крестьянских хозяйств. В 1916 году был заключен договор, согласно которому Льноцентр должен был поставить только в Швецию льна на сумму 3 089 644 рубля. Большие поставки производились и Франко-Британскому льняному комитету. Успех Льноцентра объяснялся тем, что кооперативный лен по качеству превосходил лен частных фирм.

Кооперацию Чаянов считал очень широко применимой при организации просвещения, в культурной работе, издательском деле, организации музеев и т. д. И эти идеи тоже были им практически опробованы. Он участвует в работе Первого Всероссийского съезда по вопросам культурно-просветительской деятельности кооперации, сотрудничает в сборнике «Кооперация и искусство».

Чаянов считает кооперацию некапиталистическим путем развития сельского хозяйства, и даже полагает, что она может способствовать вытеснению капиталистических элементов хозяйства. Например, он говорит, что крестьянин, живущий в нескольких верстах от города, вынужден обращаться к деревенскому ростовщическому кредиту, дающему деньги под 50 и более процентов в год. В то время как кооперативное кредитное товарищество дает возможность крестьянину получить кредит в местном банке под 6—8%.

Свою теорию Чаянов рассматривает как развитие многовековой русской традиции. Опору на семейно-трудовое хозяйство он видит еще в «Домострое» Сильвестра (XVI век) – руководстве по деятельности большой семьи, двора.

Согласно Чаянову, семейно-трудовое сельское хозяйство – это совершенно особый тип экономики, к которому не применимы основные понятия классической политической экономии. Так как крестьянин – одновременно и владелец земли, и работник, то теряют смысл понятия заработной платы и земельной ренты. В его основе лежат «иные мотивы хозяйственной деятельности и даже иное понимание выгодности». В частности, кооператив не может иметь собственных интересов, лежащих вне интересов создавших его членов, он лишь обслуживает своих клиентов и подчиняется только им. «Кооператив будет весьма полезен, если даже вовсе не будет приносить никакой прибыли как предприятие, но зато увеличит доходы своих членов». Любопытно сравнить это положение с точкой зрения Зомбарта, согласно которой при современной форме «высокоразвитого капитализма» главными участниками становятся объединения, не имеющие никаких человеческих целей: банки, тресты и т. д. Мерой их успеха (то есть целью их деятельности) является их доход. Это как бы новые нечеловеческие «личности», которым подчиняется экономика.

Концепцию Чаянова помогает понять очень «нестандартное» ее освещение в написанной им фантастической повести «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» (22). Действие начинается в 1921 году, и герой, при буржуазном строе называвшийся Алексей Васильевич Кремнев, а теперь – обладатель трудовой книжки № 37413, идет по Москве, вспоминая фразы, только что слышанные на митинге: «Разрушая семейный очаг, мы тем самым наносим последний удар буржуазному строю!», «Семейный уют порождает собственнические желания, радость хозяйчика скрывает в себе семена капитализма» и т. д. Потом он загадочным путем переносится в будущее – как ни странно, в 1984 год, так что книга вполне могла бы называться «Москва-1984». Но, в отличие от оруэлловской антиутопии, она изображает картину радостной, яркой жизни, построенной по принципам чаяновской концепции. Упоминается, что в прошлом был принят «декрет об уничтожении городов» и теперь существуют города с населением не больше 100 000 человек. Большая часть населения – крестьяне. «В сущности, нам были не нужны какие-либо новые начала, наша задача состояла в утверждении старых вековечных начал, искони веков и бывших основою крестьянского хозяйства». «В основе нашего хозяйственного строя, так же как и в основе античной Руси, лежит индивидуальное крестьянское хозяйство. Мы считаем его совершеннейшим типом хозяйственной деятельности. В нем человек противопоставлен природе, в нем труд приходит в творческое соприкосновение со всеми силами космоса и создает новые формы бытия. Каждый работник – творец, каждое проявление его индивидуальности – искусство труда».

Вспоминая время, когда «крестьянское хозяйство почитали за нечто низшее, за ту праматерию, из которой должны были выкристаллизоваться высшие формы крупного коллективного хозяйства, отсюда старая идея о «фабриках хлеба и мяса», рассказчик добавляет: «Социализм был зачат как антитеза капитализма: рожденный в застенках германской капиталистической фабрики, выношенный психологией подневольной работы городского пролетариата, поколениями, отвыкшими от всякой индивидуальной творческой работы и мысли, он мог мыслить идеальный строй только как отрицание строя, окружавшего его». Это глубокое замечание. Маркс и Энгельс охотно даже преувеличивали тяжелое положение современного им рабочего: он не имеет собственности, он не имеет отечества, у него фактически нет семьи, его дети вынуждены работать. Но удивительным образом они именно в этом видели зародыш будущего социалистического общества: там тоже не будет ни собственности, ни семьи («буржуазной»), ни отечества и дети будут работать начиная с восьмилетнего возраста. То есть будущее общество оказывалось зеркальным отражением «проклятого прошлого».

По-видимому, в XX веке Россия оказалась в эпицентре столкновения двух всемирно-исторических стратегий развития. Одна стратегия связана с наступлением города на деревню. Это индустриализация за счет экспроприации деревни, превращение крестьян в пролетариат, рост городского населения за счет притока бегущих из деревни крестьян, постепенное обезлюдение деревни и концентрация горожан в многомиллионных городах-мегаполисах. Другая стратегия – это то, что Кондратьев называл «двусторонний, аграрно-индустриальный тип народного хозяйства». Он предполагает устойчивое равновесие между городом и деревней как двумя необходимыми частями народного хозяйства и культуры. Так складывалась, например, жизнь античной Греции. Подавляющая часть граждан Афинской республики были крестьянами, и только по особым случаям они собирались в городе. Для этих крестьян строился Парфенон и создавались статуи Праксителя. Это они смотрели драмы Эсхила, Софокла и Еврипида, которые редкий современный интеллигент способен прочесть. Да так было и во всем мире, и только в Новое время в Западной Европе город начал наступление на деревню, пожирая ее, наподобие раковой опухоли.

В России за последний век, или даже больше, мы видим драматическую борьбу за сохранение деревни: то через общину, то через кооперацию. Ведь какие бы ни были различия взглядов Чаянова и Кондратьева, Столыпина и его предшественников, например Витте (историк В. П. Данилов обращает внимание на министра Александра III Бунге), или деятелей эпохи крестьянской реформы, всех их объединяло одно: желание предотвратить пролетаризацию деревни, сохранить тот драгоценный элемент индивидуального творчества, содержащийся в крестьянском хозяйстве, о котором говорит Чаянов. В борьбе этих двух путей развития путь, ориентирующийся на сохранение деревни, имел два героических достижения: отражение атаки на деревню в крестьянской войне 1918—1921 годов и создание Чаяновым и «организационно-производственной школой» плана развития экономики России. Это была программа, альтернативная коллективизации и раскрестьяниванию. Но в ней реально не находилось места партии. В случае ее принятия роль партии в жизни страны постепенно ослабевала бы. Можно, следовательно, сказать, что для России существовала альтернатива коллективизации, но для партии ее не было.

В результате победила установка на раскрестьянивание и ускоренную индустриализацию. То есть в принципе Россия приняла западный «проект», отказавшись от реализации собственного «проекта». Странным образом те, кто называл себя революционерами, приняли план развития, в интеллектуальном смысле отнюдь не революционный, основанный на чужих принципах. А те, кто себя ни в коем случае революционером не считал, предлагали действительно революционный план, основанный на совершенно оригинальных идеях.

Лишение крестьян собственности на землю, бегство их в города и пролетаризация, нищета и законы о бедных, лишающие их права выбора места жительства и работы, жесточайшие кары за преступления против собственности, а с другой стороны, быстрый рост промышленности, рост городов, государственной мощи и влияния во всем мире – все эти черты истории Англии XVIII—XIX веков как будто копируются в советской жизни после «великого перелома». Марксизм был радикальным вариантом западного, чисто индустриального пути развития, предполагающего уничтожение деревни. Для осуществления технологической утопии, построения общества-машины были опробованы два пути: социалистический и либерально-демократический. В их конкуренции определялось, какой из них эффективнее.

Но Россия вступила на западный путь с опозданием на несколько веков. В результате возникло то, что называют «догоняющей экономикой». Да тогда и повторялся все время лозунг «Догнать!», рассчитывали, на сколько лет «отстали» и за сколько лет надо «догнать». Выпускались даже станки со штампом «ДИП» («Догнать и перегнать»). Однако в интеллектуальной, культурной области «догнать» вообще невозможно – в этом философский смысл парадокса об Ахиллесе и черепахе. Тот, кто впереди, всегда идейно сильнее, победить в соревновании можно, только исходя из своих собственных идей. Наиболее глубокий, трагический для нашей страны смысл «великого перелома» видится мне именно в том, что он столкнул Россию на движение «по чужим рельсам».

Однако русские – «идеологический» народ. Мы должны осознавать некоторый «смысл жизни» и согласно ему строить жизнь. Просто «догнать» кого-то таким «смыслом» быть не может. Тем самым главная составляющая жизни – ее мотивация – ушла. Как всякий исторический процесс, это выкристаллизовывалось в течение нескольких десятилетий – да тут еще вклинился такой посторонний процесс, как война. Но именно такова, как мне представляется, основа теперешнего распада нашей жизни. Подражание Европе, насильственно внедренное при Петре, то, что Данилевский называл «европейничаньем», хотя и было очень болезненным для страны, задело только верхушку общества. «Перелом» 1930-х годов поразил его корни. Отказ от своего пути, потеря духовной независимости через полвека привели к потере независимости экономической и политической.

Новое наступление на деревню решило не только ее судьбу, но и личную судьбу аграрников немарксистского направления. Атака на них велась непрерывно – Крицманом, Мендельсоном и другими. Но с 1927 года в нее включились лица гораздо более высокого уровня. В 1927 году появилась статья Зиновьева «Манифест кулацкой партии». Эта «партия» характеризуется так: «Н. Д. Кондратьев – «теоретический» глава целой школы. «Столпами» этой школы являются: Чаянов, Челинцев, Макаров, Студенский, Литошенко и др.».

В то же время появились статьи Е. Ярославского, Ежова, Милютина, Деборина. Ситуация стала совершенно ясной, когда на Всесоюзной конференции аграрников-марксистов в 1929 году Сталин сказал: «Непонятно только, почему антинаучные теории «советских» экономистов типа Чаяновых должны иметь хождение в нашей печати?..» На процессе «Промпартии» и на пленуме ЦК в декабре 1930 года упоминаются Кондратьев, Макаров, Чаянов, Литошенко и ряд «буржуазных профессоров», вредителей. Они были арестованы ОГПУ в 1930 году и обвинялись в принадлежности к «Трудовой крестьянской партии», в попытке свержения советской власти и восстановления буржуазно-помещичьего строя.

Сталин писал Молотову (2 августа 1930 года):

«Вячеслав! Ты, должно быть, уже получил новые показания Громана, Кондратьева, Макарова. Ягода привез их показать мне <…>. Это документы первостепенной важности. Жму руку».

6 августа (о «деле» Кондратьева):

«Кондратьева, Громана и пару-другую мерзавцев надо обязательно расстрелять».

2 сентября:

«Между прочим: не думают ли господа обвиняемые признать свои ошибки и порядочно оплевать себя политически, признав одновременно прочность советской власти и правильность метода коллективизации? Было бы недурно».

Но вдруг 22 сентября – новый мотив:

«Подождите с делом передачи в суд кондратьевского «дела». Это не совсем безопасно <…>. У меня есть некоторые соображения против»(23).

Причина такого изменения планов непонятна. Но открытого суда не было. Приговором коллегии ОГПУ 12 подследственных были приговорены к тюремному заключению на разные сроки. Кондратьев и Чаянов отбывают срок в Суздале, в монастыре, превращенном в тюрьму. Кондратьев болен, под конец с трудом передвигается. В 1938 году его судят опять, приговаривают к расстрелу и в тот же день расстреливают. Чаянов тоже тяжело болеет в тюрьме. В 1934 году тюремное заключение заменено ему ссылкой в Алма-Ату. В 1937 году его там арестовывают, судят и приговаривают к расстрелу. Приговор приводится в исполнение немедленно. К моменту казни Кондратьеву было 46 лет, Чаянову – 49.

Об этом эпизоде нашей истории так много писали и говорили, что обойти его молчанием нельзя. Тем более что он имеет непосредственное отношение к обсуждаемому нами вопросу: сейчас широко распространено мнение, что это был переломный момент послереволюционной истории России, что именно тогда Сталин уничтожил «ленинскую гвардию», «интернационалистов» и тем самым обеспечил переход к «государственнической», «державной» политике, постепенно восстанавливая русскую национальную традицию.

Тут объединено несколько утверждений, среди которых есть и бесспорно справедливые. Несомненно, что в 1937 году (понимая под этим условным названием несколько ближайших к нему лет) были или уничтожены или полностью вытеснены из жизни почти все «старые большевики», «ленинская гвардия». Однако главный вопрос заключается в том, насколько значительным для тогдашней жизни и для будущего было это событие, есть ли основания видеть в нем основной смысл того, что в эти годы происходило?

Для ответа на этот вопрос прежде всего желательно оценить численные размеры «ленинской гвардии» и ту роль, которую она к тому времени играла. Для этого можно обратиться к самому Ленину: «Если не закрывать себе глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не ее составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией». Это было сказано в 1922 году. А еще раньше, на VIII партсъезде, он говорил: «Слой рабочих (? – И. Ш.), которые управляли фактически Россией в этот год и проводили всю политику, которые составили нашу силу, – этот слой в России неимоверно тонок. Мы в этом убедились, мы это чувствовали на себе. Если когда-нибудь будущий историк соберет данные о том, какие группы управляли эти 18 месяцев, какие сотни, тысячи лиц несли на себе неизмеримую тяжесть управления страной, – никто не поверит тому, что можно было этого достигнуть при таком ничтожном количестве сил».

Но об этом говорили и другие. Например, Зиновьев на XIV съезде утверждал, что в партии осталось «со стажем до 1905 года – 2000, из них половина инвалиды. До 1917 года – 8,5 тысячи». На том же съезде Молотов в организационном отчете докладывает, что «в низовых органах процент старых коммунистов убывает. По Московской области за время между съездами (то есть за год. – И. Ш.) увеличение в бюро ячеек процента коммунистов со стажем после января 1922 года – с 4 до 23%, для всех ячеек – с 29 до 61%».

Очевидно, на самом верху еще оставалось несколько тысяч человек из этого «тончайшего слоя». Но они многие годы усердно истребляли друг друга по собственной инициативе: сторонники Зиновьева и Каменева – сторонников Троцкого, сторонники Бухарина и Рыкова – сторонников Зиновьева и Каменева. Этот процесс происходил не без участия Сталина, но отнюдь не по его инициативе. Он типичен для всех революций. Так, во Французской революции переворот 1789—1790 годов (включая крестьянские восстания) сменился якобинским террором 1793 года, при котором погибло большинство деятелей первого периода, а в 1794 году после термидорианского переворота погибла большая часть якобинцев. Аналогичную роль играла «культурная революция» в Китае. Но в СССР уже в начале 1930-х годов слой «старых революционеров» был политически уничтожен. О его весе (или, вернее, отсутствии веса) говорил столь компетентный человек, как Сталин (в отчетном докладе на XVII съезде): «Если на XV съезде приходилось еще доказывать правильность линии партии и вести борьбу с известными антиленинскими группировками, а на XVI съезде добивать последних приверженцев этих группировок, то на этом съезде – и доказывать нечего, да, пожалуй, и бить некого».

XVII съезд проходил в 1934 году, он назывался «съезд победителей» и состоял исключительно из сторонников Сталина (о чем также говорит и приведенная цитата). И вот из 1956 делегатов этого съезда 1108 были арестованы, из 139 членов и кандидатов ЦК, избранных на нем, арестовано было 98 человек. То, что «террор 37-го года» имел целью уничтожение «ленинской гвардии», – стандартная концепция западных советологов. Для доказательства обычно приводят ряд цифр – вроде того, что среди секретарей обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий в 1930 году 69% были с дореволюционным стажем, а в 1939-м – 80% вступили в партию после 1917 года. Но ведь при этом речь идет о немногих тысячах. Зачем же, чтобы их убрать, расстреливать многие сотни тысяч (согласно рассекреченным теперь сводкам НКВД—МВД)? На 1 апреля 1924 года партия имела 446 тысяч членов, к 1934 году – 3 миллиона 555 тысяч, то есть это как раз была партия людей, вступивших в нее после революции и Гражданской войны. И в этой партии к 1938 году осталось 1 миллион 400 тысяч человек. Если даже говорить только о членах партии, то репрессии были скорее направлены против «сталинской гвардии», чем против «ленинской гвардии».

Но в том-то и дело, что репрессии отнюдь не были ограничены членами партии. Прежде всего, как обычно, забывают деревню. Тогда был принят следующий документ:

Строго секретно.

Всесоюзная Коммунистическая Партия (большевиков)

Центральный Комитет. № П 51/94. 3 июля 1937года. Тов. Ежову, секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий. Выписка из протокола № 51 заседания Политбюро ЦК. Решение от 2. VII.37 г.

<…> 94). Об антисоветских элементах. Послать секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий следующую телеграмму: «Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, потом по истечении срока вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности. ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет возвратившихся кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке.

Секретарь ЦК

И. Сталин» (7, 24).

В приказе наркомвнудела Ежова была установлена разнарядка по первой категории (расстрел) – 72 тысячи, по второй (заключение на 8—10 лет в лагере) – 186 500, а всего 259 450 человек. Разобранные архивные материалы показывают, что эти задания были перевыполнены по крайней мере в 3 раза, а по расстрелам – в 5 раз (7, 24).

Ту же картину – арест и расстрелы – можно видеть во многих социальных группах, не имеющих ничего общего не только с «ленинской гвардией», но и с партией вообще. Например, жестокие гонения обрушились на Церковь. Число жертв до сих пор не сосчитано. Иеромонах Дамаскин сообщает, что в 1937 году было арестовано, согласно архиву ФСБ, и расстреляно более 210 священников в Тверской (Калининской) области. Принимая Тверскую область как типичную славянскую область СССР, мы получим для всей страны цифру порядка 20 000 расстрелянных православных священников. Во всяком случае, ясно, что речь идет о десятках тысячах погибших (25). Из 25 000 церквей, действовавших в 1935 году, к 1939 году осталось 1277 (не считая оказавшихся на территории СССР после присоединения Западной Украины и Белоруссии). В 1937 году было арестовано около 50 епископов Русской православной церкви. Через год их оставалось 5, так что арестованы были почти все.

В этот же период были арестованы 34 члена Академии наук СССР, из них более половины расстреляны или умерли в тюрьме. Только трое – Бухарин, Осинский и Рязанов – были политическими фигурами (26).

Рассмотрим еще один, совсем другой слой – элиту советского авиастроения.

Как и в области кооперации, взлет научных и технических разработок в области аэродинамики начался в России до революции, но продолжался и после нее. Центральной фигурой здесь был Жуковский, основоположник современной аэродинамики. Благодаря его влиянию самолетостроение в России и позже в СССР находилось на очень высоком научном уровне. После Первой мировой войны стала очевидной громадная военная роль самолетостроения. В своих воспоминаниях маршал Жуков пишет:

«Можно сказать, что авиация была даже в какой-то степени увлечением И.В. Сталина».

И вот загадочным образом в период репрессий 1937 года разрушается верхний слой специалистов, обеспечивавших рост авиации.

Например, тогда наша страна вырвалась вперед в ракетной технике. В организованной в 1930 году Газодинамической лаборатории были разработаны так называемые «эрэсы» – реактивные снаряды, во время войны получившие название «катюши». Из трех человек, руководивших их разработкой, один – Петропавловский – скоропостижно умер, не дожив до 37-го года, а два других – Лангемак и Клейменов – были арестованы в 37-м и тут же расстреляны. В той же лаборатории работал и А.П. Королев – он тоже был арестован. О его судьбе рассказывает В. П. Глушко – один из создателей нашей космической техники. Он тоже был арестован, но не был расстрелян и попал не в лагерь, а в «шарашку»: официально – в КБ двойного подчинения (НКВД и НКАП).

Глушко пишет:

«События в 1938 году развивались так, что я с 1939 года получил возможность в КБ двойного подчинения (НКВД и НКАП) продолжить разработки по своей ракетной тематике – по ракетным двигателям на жидком топливе в применении к авиации <…>. В Омске находилось тогда КБ Туполева – тоже двойного подчинения. А Туполев обращался в свое время с просьбой о том, что когда будут переводить заключенных авиационных специалистов, то [чтобы] их ему направляли. Вот Королев и попал в КБ Туполева и несколько месяцев провел в Омске, но после моего вторичного обращения его тут же прислали ко мне»(27).

Из этого же рассказа видно, что Королев пробыл полтора года на Колыме. Туполев (как видно и из этого рассказа) тоже был арестован. Он просидел полтора года в одной камере с уголовниками, четыре раза ему сообщали, что он приговорен к расстрелу, и водили якобы на расстрел. Бывшее КБ Туполева было разбито на несколько частей. Среди них были три «шарашки»: самого Туполева, Мясищева и Петлякова. Другой ведущий авиаконструктор – Калинин (создатель «летающего крыла») сошел с ума в тюрьме и был расстрелян. Бартини просидел 10 лет. Таубин, создатель первой авиационной пушки, был расстрелян в 1939 году. Был арестован, но выжил, стал лауреатом Сталинской премии и академиком один из создателей ЦАГИ Б. С. Стечкин. Арестован был заместитель начальника ЦАГИ Некрасов, был арестован и вскоре погиб изобретатель реактивно-динамических пушек Курчевский. Уцелевшие конструкторы работали в «шарашках», но они были отрезаны от планирования стратегии самолетостроения, да и творческие их возможности были сильно снижены.

Весь этот разгром санкционировался на самом высшем уровне. Так, на XVIII партсъезде М. М. Каганович (брат Л. М. Кагановича, позже расстрелянный) говорил:

«Товарищ Сталин лично занимается вопросами оборонной промышленности. От него мы получаем конкретные указания в деле очищения нашей авиации от всяческих вредителей, мерзавцев… То, что делает товарищ Сталин, есть гарантия побед нашей авиационной промышленности».

Да я могу, наконец, привлечь и собственные воспоминания. В 1937 году мне было 14 лет, и эту эпоху я отчетливо помню. Например, мы жили тогда в большой коммунальной квартире, где помещалось семь семейств. И в одном из них был арест. На входной двери было семь звонков с фамилиями жильцов, и арестовывавшие обычно звонили не тем, кого шли арестовывать, – чтобы застать врасплох. В тот раз позвонили нам, мне четко врезалась в память атмосфера обреченности, созданная звонком… Была у нас дальняя родственница, троюродная сестра матери. Молодая женщина, замужем за молодым, но занимавшим сравнительно высокий пост (кажется, директора завода) человеком. Тогда таких называли «выдвиженцами». Они были еще молоды в 1937 году, значит, никакими «старыми революционерами» быть не могли. Он был арестован и осужден на «10 лет без права переписки», что означало – расстрел. Вскоре была арестована и она и пробыла в лагере 10 лет. Летом 1938 года я оказался с родителями в одном маленьком городке. Там нам рассказали, что в школах прекратились занятия немецким языком: арестовали всех учительниц немецкого языка. Пришло указание разоблачать немецких шпионов, а никого более похожего не оказалось… В классе, в котором я учился, у двоих моих товарищей были арестованы отцы. Потом я перешел в другой класс – и там в таком же положении был один из моих товарищей. Помню, как в то время нас собрала наша пионервожатая, очень славная девушка, ненамного нас и старше, почти наш товарищ. Она сказала нам, что существует предрассудок, будто нехорошо сообщать об антисоветских высказываниях своих родителей, – наоборот, так поступать правильно, это наш долг.

Позже давались неправдоподобно преувеличенные оценки репрессий того времени – по причинам, о которых речь пойдет позже. Например, Конквест в известной книге «Большой террор» утверждает, что число расстрелянных было 10—12 миллионов – больше, чем убитых на всех фронтах Великой Отечественной войны. Говорилось, что пострадала каждая семья и т. д. По моим воспоминаниям, масштаб арестов был таков, что каждый близко соприкасался с несколькими случаями ареста.

Как и во многих других случаях, мне кажется, что абсолютные цифры мало что проясняют. Что считать «много» – 10 миллионов, 1 миллион, полмиллиона? Важно то, какое влияние то или иное событие оказало на жизнь. Вот пример. Громадные человеческие жертвы в Первой мировой войне произвели колоссальное впечатление на сознание западного мира. Оно было травмировано тем, что жизни миллионов людей, в большинстве своем – молодых, были принесены в жертву чьим-то интересам. Возникла целая литература «потерянного поколения». Но после окончания войны по Европе прошла эпидемия гриппа «испанки», которая унесла больше жизней, чем война. И это не оставило никакого следа в общественном сознании. Также и по поводу «37-го года» было бы желательно понять, каково было воздействие той эпохи на жизнь.