Текст книги "Танец Шивы"

Гриша. Часть 1

До того, как найти себя в религии, батюшка Григорий был военным и служил в российской армии. По молодости, проникшись романтикой золотых звёзд на погонах, наслушавшись патриотической пропаганды и героических рассказов про афганскую войну, в которой по возрасту принять участия не успел, он поступил в рязанское училище ВДВ. Окончив его с отличием, выпускник получил причитающиеся вожделенные лейтенантские звёздочки и повлёкшие за этим званием обязанности. Ему дали под начало взвод десантников и вчинили должностную инструкцию быть солдатам отцом-командиром, а также мамой, нянькой и старшим товарищем. По возрасту он ненамного превосходил своих подчинённых, но они прозвали его Папой. Уважали, значит, и с иерархий такое вполне сочеталось. Что часто бывает в армии – уважаемых командиров солдаты ассоциируют с родителем, так оно и понятно – настоящие ведь далеко, а очень хочется почувствовать защиту и опеку сильного и взрослого. Григорий вполне соответствовал этому прозвищу, коллеги-офицеры даже издевались над ним, называя пионервожатым, а не командиром боевого подразделения, удивляясь, как же его пацаны будут воевать, случись у них командировка в Чечню. Так продолжалось два года. В Чечню его не посылали, ибо считали ещё молодым и зелёным. Два этих года он усиленно отфильтровывал полученные во время учёбы знания и навыки, так как то, чему его учили, несколько отличалось от того, чем на деле оборачивалась повседневная, временами рутинная служба в полку. Теория – теорией, устав – уставом, а жизнь подкидывала ему ситуации, когда примерно на девяносто процентов того, что закладывалось в головы молодых курсантов, надо было наплевать и забыть. А десять процентов переоценить и приспособить для своей военной профессии. Но вот эти десять процентов из всей шелухи, отработанные до автоматизма, впитавшиеся на уровне инстинктов, и отличали в нём профессионала. А в конечном итоге, повышали шанс оставаться в живых там, где другим это было сделать сложнее. По истечении двухлетнего срока отцы-командиры решили, что молодой офицер уже созрел для более серьёзного дела, нежели торчать в полку, занимаясь со своими солдатами строевой подготовкой и полевыми учениями. Как говорят служивые люди – «было принято решение о создании» специального подразделения, командиром которого и назначили Гришу. Его подразделение относилось к элите войск специального назначения, основной задачей которого было ведение разведки, рейды по территориям, неподконтрольным федеральным войскам, поимка или уничтожение на этих территориях главарей чеченского сопротивления и прочая деятельность, мало освещаемая официальными средствами массового оповещения. Для этого Григория отправили ещё на полгода поучиться на своеобразные курсы повышения квалификации с углублённым изучением специфики профессиональных навыков и приёмов. Группу его укомплектовали солдатами-контрактниками, которых командир подбирал лично, ну, не без того, что одного человека ему всё-таки «спустили сверху», он был в звании прапорщика, как потом выяснилось, сын какого-то генерала, которого папа решил поучить жизни, отправив в «горячую точку». Несколько человек были уже «понюхавшие пороха» во время срочной службы, но не знакомые Григорию. Однако костяк составляли ребята из его подразделения-те, что служили срочную под его началом в полку. Группа прошла двухмесячный курс специальной подготовки, получила позывной «Сюрприз» и была отправлена в Чечню. Как показало время, позывной чётко соответствовал духу и стилю группы, в том смысле, как она действовала во время проведения операций. А командира прозвали Лаки, то есть «счастливчик», ибо за всё время службы на Кавказе он не потерял ни единого человека из группы, если не считать легкораненого-того самого прапорщика, сына генерала. А без работы его ребята не сидели. В самом начале он очень ответственно подошёл к выполнению своих профессиональных обязанностей, как-то даже с энтузиазмом и идейной подкованностью. Теоретически он чётко представлял, что есть «мы», которые во всём правы и делаем доброе дело, очищая мир от «них» – врагов человечества, экстремистов и террористов. Но на деле всё оказалось так «запущенно» и запутанно, что можно было «поехать крышей», если включать нормальную человеческую логику. Пытаясь поделить мир на добро и зло, на своих и чужих, как этому учили ещё со школы, он постоянно сталкивался с патологическими противоречиями. Иной раз, казалось бы, доброе дело, оказывалось полной отстойной фигнёй. А бесспорное зло оборачивалось пользой. Ему на всю жизнь запал в памяти случай, когда они возвращались с «задачи». Дорога шла через не очень дружественную территорию. По таким территориям принято было перемещаться колоннами, как впрочем, в то время и по всей Чечне. В относительной безопасности можно было чувствовать себя лишь на базах, окруженных несколькими кольцами обороны. БТР, который ребята ласково называли «сучкой», забрал их с условленной точки, и они расположились на броне. Его группа скорректировала по рации свои действия с командиром и присоединилась к следующей на базу колонне, став замыкающей её машиной. Колонна спешила, так как надо было успеть проскочить эту местность до заката, ибо в светлое время суток народ тут был вполне индифферентен к федералам, даже доброжелателен, а с наступлением сумерек происходили различные безобразия: то пропадали люди, лояльные к официальным властям, то находили обезображенные трупы представителей этих властей. Короче, нехорошее было место. До заката оставалось совсем немного времени. У Григория кончились сигареты, и у всей его группы также было хреново с куревом. Вот уже часов десять, с тех пор как им пришлось задержаться в горах на лишние сутки, они ничего не ели и не курили, лишь пили воду, которой было предостаточно, ибо Кавказ славится своими минеральными источниками и горными речками. А вот запасы продовольствия брали с собой по-минимуму, чтобы помещалось больше боекомплекта. Папа Лаки сказал водиле остановиться возле маленького магазина, передал по рации головной машине, чтобы не ждали, он их догонит. Командир колонны изругался на него и сказал, что ждать-то точно не будет, и что он бы на его месте лучше уж бросил курить, чем терять тут драгоценные минуты – солнце в горах садится быстро. Гриша с двумя ребятами вошли в лавку. Мальчишка, скучающий за прилавком, увидев их, подскочил на месте, и выпучив глаза, ломанулся через заднюю дверь вон из магазина. Они попытались его остановить, кричали вслед, что им нужны только сигареты и они очень спешат. Мальчишка исчез. Они, поглядывая то на часы, то на небо за окном, подождали ещё несколько минут. Потом взяли с полки за прилавком два блока «LM», оставили под огрызком яблока бумажные деньги, которые офицер предусмотрительно заныкал в маленький карманчик на «разгрузке», мелочь он не брал, так как она могла позвякивать при движении, выдавая присутствие группы врагу, и вышли на улицу. Дорога, по которой скрылась колонна, уходила немного вниз, в ущелье, и поворачивала направо, за гору, вдоль речки. Далее она выходила на широкое открытое место, окруженное горами, где река образовывала плёс, пересекала широкую воду по мостику, и оттуда было уже рукой подать до первого блокпоста, буквально пара-тройка километров. Ребята начали грузиться на бэтэр, воздух уже стал приобретать сиреневатый оттенок сумерек. Потянуло дымом, видимо, женщины в ауле начали готовить ужин. На землю опускался туман и, смешиваясь с дымом, образовывал в низинах над водой молочную муть, ухудшающую видимость. Надо было спешить вдогонку колонне. Вдруг из-за горы, куда скрылся её хвост, полыхнула оранжевая вспышка, и с задержкой в полсекунды раздался грохот взрыва, потом второго, третьего. Приглушенные телом горы и расстоянием, автоматные очереди казались сухим треском с вкраплениями басовых ноток работы крупнокалиберных пулемётов. Разведчикам стало ясно – там идёт бой, и, судя по всему, бой этот является, скорее, бойней – машины попали в засаду. Видимо, духи подорвали головные бронетранспортёры и грузовики, чтобы устроить затор. Далее, действуя по отработанной схеме, расстреляли задние машины, отчего колонна встала и превратилась в прекрасную обездвиженную мишень. Из зелёнки на склонах по ней заработали миномёты и крупнокалиберные пулемёты. На ходу, сообщив на базу по рации о происшествии, группа Григория рванула на подмогу. С воздуха помощи ждать не приходилось, вертушки не могли летать в темноте, да ещё в условиях горной местности, вертолётчикам необходимо видеть линию горизонта. По земле транспорт с базы успеет лишь забрать трупы. Положение было практически безвыходным для тех, кто сейчас находился под огнём. Ребята отдавали себе отчёт, что и от них восьмерых толку будет немного, разве что сработает эффект неожиданности появившегося откуда-то подразделения, и духи уйдут в горы, не добив всех. Разведчики на броне решили добраться до поворота, а далее ломанулись напрямую вверх, соскочив с брони у самой горы, туда, в лес, откуда расстреливалась колонна. Они оставили двух человек на транспортёре, и «сучка» на полной скорости пошла по дороге, поливая из пулемёта окрестности и создавая шум, отвлекающий нападавших. Скорее всего, чеченцы следили за колонной, но упустили момент, когда бэтэр разведчиков отстал, остановившись у магазина. Трусцой поднимаясь в гору, ребята заметили парнишку-продавца, бегущего вверх по склону уже возле самых зарослей. Видимо, он спешил сообщить духам о том, что с тыла к ним подходит группа спецназа. Они поспешили за ним, он кричал что-то на ходу в сторону зелёнки и размахивал руками. Вряд ли в шуме и азарте боя духи его слышали, но когда он приблизится, им всё станет ясно. Командиру не осталось другого выбора, он дал приказ снайперу «снять» подростка. Исполнявший в группе эту обязанность, Жак Бун, скинул с плеча «весло» с оптическим прицелом, встал на одно колено, прицелился, в чём не было большой сложности, ибо парень карабкался по склону прямо перед ними, на небольшом расстоянии, и не было бокового движения в сторону, когда целиться через оптику затруднительно. Жак нажал спусковой крючок. Звук выстрела, больше похожий на шлепок благодаря глушителю, не выдал присутствие разведчиков. Хотя в таком грохоте нужды в глушителе и не было. Пуля попала мальчишке между лопаток, разорвав позвоночник и вырвав грудную клетку. Тело, дёргаясь, сползало по склону, оставляя за собой широкий след из окровавленных камней, смешанных с вывалившимися внутренними органами. Перепрыгивая через останки чеченского ребёнка, Григорий разглядел на земле ещё бьющееся сердце, соединённое сосудами с печенью и кусками лёгких: «Прости меня, Господи, – подумал он. – Извини, братишка, по-другому я не мог, иначе вместо тебя тут будем лежать мы». Времени на сантименты не было, как не было его даже подумать, что делать с трупом парня, ведь инцидент будет расследоваться, понаедет куча этих упёртых наблюдателей из ОБСЕ, а им только дай повод, они цепляются к чему угодно, чтобы защитить «мирное население» от «произвола федеральных войск». А тут и цепляться не надо – труп ребёнка, застреленного российским снайпером, да ещё на удалении от места боевых действий. Это как минимум трибунал, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И искать-то нечего: снайпер в составе разведгруппы, принимавший участие в боестолкновении, а рядом командир, давший приказ на уничтожение. Григорий придерживался принципа решать проблемы по мере их поступления, а главная проблема сейчас заключалась в «закрытии» этого тира, что работал прямо перед ними. «Уборкой» прилегающих территорий они займутся позже.

На полянку, где находились огневые точки бандитов, сначала вышел пулемётчик Зингер. Первая лента, состоящая из двадцати пяти трассеров, всегда находилась в пулемёте. Схема была простая и привычная, она действовала безотказно. Сначала в сторону противника выпускалась трассирующая двадцатипятка – это производило такой эффект, что у пулемётчика было около минуты, чтобы перезарядить оружие, вставив большую ленту на пятьсот патронов. Трассы очереди высвечивали направление целей, вой летящих светящихся пуль, прижимал обстреливаемых к земле, да так, что с минуту никто не решался поднять голову. Автоматчики брали в обхват цель и уничтожали её. От Григория мало кто ухитрялся уйти живым, когда они нападали неожиданно, если, конечно, не было другой задачи. Этим и славилась его группа. Первые две огневые точки они подавили в течение пары минут. Далее, перенацелив миномёты духов на склон соседней горы, откуда вёлся перекрёстный огонь, они накрыли вторую группу. Остатки банды, решив, что их атаковало большое подразделение, дали дёру, рассеявшись по лесу и уйдя в горы, оставив после себя двенадцать трупов, из которых шестеро были арабы в клетчатых платках. Тут же лежали два убитых ослика, видимо, на них банда перевозила тяжёлые миномёты и ящики с боеприпасами. Внизу, около полуразрушенного моста догорали подбитые БМП и грузовики федералов. В воздухе стояла вонь от дымящейся резины и запах жареного мяса. Освещённые факелами горящих машин, там суетились уцелевшие российские солдаты.

– Жак, – обратился командир к снайперу. – Пойди к парнишке, прибери там, и побыстрее. Ваня, помоги ему, возьмите мины трофейные и распылите его.

– Вот так всегда, – ответил Бун. – Мне же и вся грязная работа достаётся. Может, Доктор сходит – он у нас специалист по расчленёнке?

– У Доктора внизу работы сейчас много будет, мы к колонне пойдём, там раненых полно, опять же, ты наделал, ты и прибирай.

– Ну, конечно, – пробурчал Жак. – Я наделал, а кто мне приказы отдавал? Пошли, Ваня, мы с тобой люди маленькие, мы всегда крайние будем.

Они взяли три мины, несколько тротиловых шашек, взрыватели от гранат и пошли к тому, что осталось от мальчишки. Не сказать, чтобы это была обычная практика, но иногда им приходилось прибегать к подобным методам. Пользовались им в тех случаях, когда ненароком гибло мирное чеченское население и надо было скрыть трупы, чтобы не объяснять потом всем, кто на кого и зачем нападал. Как говаривал ещё товарищ Сталин: «Нет человека – нет проблемы». Тело укладывали в ложбинку, клали на ноги, живот и голову мины или снаряды, обкладывали тротилом, приматывали к нему запал от Ф-1, далее привязывали к кольцу проволоку, разгибали усики, чтобы чека выскакивала легче, и, отойдя на расстояние, дёргали за неё. Тротил взрывался, от него детонировали снаряды, и на месте трупа образовывалась воронка. Труп разносило на мелкие кусочки, которые разлетались в радиусе нескольких десятков метров. Ночью хищники подъедали остатки, и к утру невозможно было определить, что же тут произошло. Доказывай потом, а был ли вообще труп. Или кто-то подорвался на собственной мине. Этот метод назывался распылением и был самым надёжным для сокрытия.

– Не затягивайте там, – крикнул Гриша скрывшимся вниз по тропе разведчикам. – Мы к колонне, вы там тоже нужны, да и начальство сейчас прибудет.

Они даже не стали осматривать тела бандитов и забирать у них документы, оставив это штабным на потом, лишь только проверили, нет ли среди них живых. После проверки живых уже точно не осталось. Кроме одного, с виду легкораненого, но явно контуженного духа. Или тот притворялся, разбираться времени не было. Они подумали сохранить его для допроса всё тем же контрразведчикам из штаба и, чтобы не сбежал без присмотра, перерезали ему ахиллесовы сухожилия. Так и кровью не истечёт, и встать на ноги уже не сможет. А чтобы не покончил с собой, отшвырнули подальше все годные для того предметы и раздробили ему прикладом кисти рук. Кроме официальных, отражённых в инструкциях методов допроса, у каждого командира существует свой, приобретённый с опытом, вариант. У Григория на этот случай был припасён специальный и очень полезный инструмент, подаренный ему закончившим свою службу майором, прошедшим не одну войну: от вьетнамской до бесчисленных африканских и латиноамериканских, в которых тот принимал участие в качестве «инструктора». Этот складной инструментик включал в себя плоскогубцы, шило, отвёртки, лезвия и стропорез. Обычно было достаточно раскрыть его и сообщить допрашиваемому, что голливудская улыбка – это прошлый век и сейчас входит в моду улыбка типа «певец Шура», и что сейчас этими щипчиками он проведёт тому косметическую операцию по удалению передних зубов. Если намёк не действовал, и дух никак не мог вспомнить русский язык и не понимал, чего от него хотят, тогда стропорезом медленно ему надрезали бровь, поясняя, что так делается «отвлекающая анестезия». В области брови много нервных окончаний и кровеносных сосудов. Это очень неприятная процедура, да ещё кровь заливает глаза и попадает в рот. Привкус крови во рту психологически подавляет человека и стимулирующе действует на его память. Метод этот был безотказен, но не всегда представлялась возможность добиться результата, если имеешь дело с арабами. Эти, конечно бойцы, их Гриша не просто уважал как воинов, а где-то даже любил, и по-своему преклонялся перед ними. К тому же, они действительно могли не знать русского языка. Арабы не просто наёмники, хорошо обученные и подготовленные, они – фанаты своего дела и воюют за веру. Поэтому, если у тебя в противниках арабы, готовься к трудной и умной шахматной партии. Именно так воспринимал их Папа Лаки, и не дай Бог отнестись к ним с пренебрежением или с ненавистью. Тогда твой мозг потеряет собранность, и ты проиграешь. К врагу нельзя относиться, как к врагу. Уж, в крайнем случае, как к сопернику. Его надо любить и уважать, а те, кто этого не понял, недолго живут в условиях этой странной войны, да, наверное, и в любой войне.

Закончив на поляне, они поспешили вниз, к тому, что осталось от колонны. Со стороны базы уже подъезжали машины медиков, «Уралы» с солдатами и штабные «бобики». Сейчас начнётся самое грустное: подсчёт потерь, объяснения с начальством, эвакуация раненых и погибших. Спускаясь вниз к горящим машинам, они остановились на расстоянии слышимости голоса, дали в воздух три очереди трассёрами и прокричали несколько раз, чтобы не стреляли – идут свои, разведка. В это время за горой раздался взрыв, и вскоре их нагнали Жак с Иваном. Возле моста уже происходила полноценная суета. Шныряли санитары с носилками, перебинтованные легкораненые тупо отходили от произошедшего. Возле труповозки, на плёнке, лежали целые трупы и стояли чёрные мешки с частями тел. Отрапортовав полковнику, Гриша вернулся к своей группе. Они сели в кружок на вывалившийся из грузовика скарб и, наконец-то, закурили. Снайпер Жак Бун с Иваном уже пришли в себя после «уборки», не так-то просто минировать и подрывать труп ребёнка, убитого тобой, но такая уж у них работа – очищать мир от ваххабитской заразы, и они хорошо ее выполняют. Жак, конечно же, не был французом, хотя утверждал, что в нём течёт благородная кровь Бурбонов. Он и Жаком-то не был, просто придумал себе такое имя, и оно прижилось. И придумывать ему пришлось не из выпендрёжа, а, скорее, по нужде. Его родители жили когда-то в Белоруссии, в маленьком городке Бобруйске. Они положили всю свою жизнь на то, чтобы перебраться в Москву. Сначала переехали в Минск, потом отец трудоустроился в Москве и несколько лет работал там, живя один, без жены. Через некоторое время он получил комнату в коммуналке на улице Делегатской, напротив театра Советской Армии. Перевёз в столицу жену. У них родился там сын. Когда сын подрос, отец ушёл из семьи, посчитав свой долг перед ней выполненным. Он был очень охоч до женщин, как говорила мама, «сексуальный маньяк». Может поэтому, может потому, что юмор такой у него был, только сына он назвал Евгением, притом, что фамилия у него была – Бун. В общем-то, с такой фамилией вполне возможно жить, если у тебя имя не начинается на букву «Е». Иначе как писать в официальных документах сокращённо имя и полностью фамилию. Поэтому ещё со школы во всех списках он числился как «Бун Евгений» и сокращать, как это принято, не стали. Когда парень подрос, он решил переделать имя Евгений, созвучное с сокращенным его вариантом, Женей, в Жака. А так как имя французское, то и придумал себе легенду об аристократических предках-французах, оставшихся в Российской империи после войны 1812 года.

– Жаль, что дури с собой нет, – мечтательно произнёс он. – Сейчас бы «боевую» покурить, тошно чего-то. От этих «учебных» толку никакого. Хотя всё равно это лучше, чем вон в том мешке лежать.

Он затянулся, посмотрел на яркий огонёк уголька и вдруг громко рассмеялся. Причём смех его был какой-то надрывный и больше напоминал истерику, он даже не смог сразу остановиться, когда ребята стали одёргивать его, ибо обстановка не сильно располагала к такому методу выражения эмоций.

– Папа, Папа, чё тебе майор, начальник колонны по рации говорил? Типа он лучше курить бросит, чем время терять? Да уж. Теперь он точно бросил, он ведь в первой машине сидел. Вот и верь потом Минздраву, который предупреждает, что курение опасно для вашего здоровья. Мож и опасно для здоровья, только из-за этого курения мы живы остались и пацанов не дали всех положить. Странная какая жизнь штука, вроде бы безусловное зло, а нам добром обернулось…

Потом, вспоминая этот случай, и всю ситуацию, в целом, Григорий удивлялся сам себе. Самое яркое, что осталось в памяти, запало, на всю жизнь, оказалось не адреналин боя, не вывалившиеся кишки подростка, которого он приказал убить, чтобы тот не успел предупредить бандитов. А именно эти слова, сказанные его спецназовцем о вреде и пользе, о понятии добра и зла, о том, что это всё настолько относительно и условно.