Текст книги "Танец Шивы"

– Кого из вас Саньком кличут, комендант вызывает, – выпалила скороговоркой голова.

– Для кого Санёк, а для тебя Александр, – встал из-за столика Саня. – Коменданта-то не Вован зовут? Или он директором техникума себя уже назначил?

– Не знаю, мне сказали передать, в туалете он.

– Кто? Вован, или директор, или комендант? – Засмеялся Александр, убирая в тетрадь листок письма и пряча ручку в задний карман штанов. – Пошли.

– Мы с тобой, – вскочил Крошка Джон-Митька.

– Не стоит, пока базар будет, пока то да сё, я минутку-другую продержусь, а вы как раз через пяток минут и подваливайте, так неожиданней выйдет. Юрика оставьте. Ненароком сам зашибёшь его в давке, Митяй. А ты – чтобы молчок, чтобы сдуло тебя подальше, – обратился он ко всё ещё торчащей в проёме голове. – Ну, пошёл я, помолясь.

Он вышел из комнаты и направился по коридору в сторону туалета. Чего же его там ждёт и как действовать, рассуждать было глупо. Может, оно и впрямь комендант вызывает. Но то навряд ли, она бы скорее зашла, ведь комната их как раз напротив лестницы находится, всё мимо идти, как туда, так и обратно с технички. Да, видимо, биться придётся, ладно, не впервой. И чего гадать, сейчас оно и выяснится уже. Туалет находился в самом торце коридора, напротив общей кухни. Как только откроешь дверь, попадаешь в небольшую комнатку с несколькими умывальниками. По левую руку будет вход в душевую. По правую, собственно, сам туалет с расположенными в ряд напротив окна очками армейского типа. Саня вошёл в умывальную, там никого не было, стоял полумрак, подсвеченный из одинокого окна сентябрьскими сумерками. Он открыл дверь в туалет, где горела тусклая лампочка. На широком подоконнике сидели двое и курили. Один из них был Вован, второй – тот чернявый с Кавказа, с чудным именем Аслан.

– Ну, заходи, алтайский хлопец, – сказал Вован, щелчком выбрасывая бычок в открытое окно.

Саня вошёл, оставляя вход за собой открытым, и тут же услышал скрип двери, ведущей в душевую. В проёме её показалось несколько человек – сколько именно, он подсчитать не успел. Он повернулся на девяносто градусов, спиной к пустому углу, где хранились обычно швабра и веник, так, чтобы держать в поле зрения появившихся из засады и тех, кто сидел внутри.

– Да ты не бойся, мы тебя не больно зарежем, – пошутил фразой из только что прошедшего, нашумевшего фильма, Аслан. – И швабру не нащупывай, мы её на всякий случай убрали, вот она.

Он крутил в руках палку. Вован соскользнул с подоконника и медленно направился в сторону Сани.

– А то знаем мы вас, колхозничков с лесничего отделения, вы же без палки никуда, ни в лес, ни по дрова, – проговорил он благодушно. – Правильно, пацаны? Ну, и что мы будем делать с борзым колхозничком? Учить-лечить или сразу опустим?

Саня молчал, понимая, что положение его незавидное. Он думал, как протянуть время, пока не подоспеют друзья. И просчитывал свои действия. Вовану он успеет выписать с левой, в челюсть, так, чтобы он повалился на тех, что вошли в дверь, надо только подождать, когда он приблизится и замахнётся, тогда у него центр тяжести отклонится и уронить его будет сподручнее. Пространства мало, те не успеют что-либо предпринять, сбитые телом. Потом вырвать у черномазенького обмылка палку, хорошо бы, чтоб он тоже приблизился. Ну, а палкой он фехтовать научился по-робингудски. Тут и товарищи его подоспеют, тогда этим уродам вообще конец. Ведь те появятся сзади них.

– Так чего тут думать, Вован, – сказал один из стоящих в проёме. – Твоё дежурство сегодня, он понятия наши нарушил, давай его башкой очки и прочистим. Или вылизать их заставим.

В Сане, при подобных диких словах, всколыхнулся гнев и подступила тошнота. Вот она-то, как раз, была совсем некстати. Волна обиды, перешедшая в ярость, ударила в голову, затмив на мгновение рассудок. «Не жить подонку, – промелькнуло в сознании, – запомню, кто такой». И этого мгновения хватило, чтобы он потерял контроль и отвлёкся на своё состояние. Группа у двери расступилась, и из получившегося промежутка кто-то плеснул на него из ведра вонючую помойную воду. Саня зажмурился, уворачиваясь, чтобы не попало в глаза. И в это время получил сильнейший удар в левую челюсть со стороны Вована. Он повалился на пол, отключившись на доли секунды. Удары сыпались на него со всех сторон. Били его ногами, и, кажется все, кто находился в этот момент в туалете. Он перевалился на левый бок, чтобы предохранить селезёнку. Потому, как в памяти всплыли слова старого китайца о том, что селезёнка вместилище духа, и потеряй он её, будет потом безвольной личностью. Инстинктивно согнувшись и втянув голову в плечи, он прикрывал правой рукой лицо, стараясь, чтобы локоть предохранял печень. «Вот немного успокоюсь, да и они устанут, – мелькнуло в голове, – где же Митька с Витьком, сейчас они их отвлекут или пробиться сюда не могут из-за толпы?». Как-то всё быстро происходило. Сознание его начало мутиться ещё больше, он не заметил, как уже лежал на спине, в крови и луже помойной воды. На животе его стоял правым коленом Вован и расстёгивал ширинку.

– Дайте-ка, я приведу его в чувство, – смеялся он. – Освежающий душ ему сейчас устроим.

Дикость понимания того, что люди способны на этакое, и то, что всё происходит именно с ним, взбесила Саню. Это взбудоражило его и полностью лишило рассудка. Одна мысль билась в мозгу – убить гада. Правая рука его была свободна, она потянулась к карману и нащупала драгоценную ручку, которой он совсем недавно писал матери письмо. Прямо перед его лицом болтался член Вована, готовый извергнуться мочой. И в нескольких сантиметрах от руки находилась задница врага. Саня со всей силы ударил остриём ручки в то место, куда позволял угол согнутой руки. Послышался треск разрываемой ткани, и штаны между ног Вована стали мокрыми от крови. Он схватился за пах и повалился на бок. Ручка пробила ему промежность и порвала мошонку.

– Нож, у него нож, – прохрипел тот, выпучив глаза от боли. – Он пырнул меня! Валите его, пацаны… врача, врача зовите… ой, ой, да убейте же вы его, наконец,… врача!

Раненый корчился на полу. У Сани всё расплывалось перед глазами, да ещё эти вопли отдавались болью в гудящей голове. В руках его была зажата окровавленная ручка, сам он был мокрый и тоже весь в крови. Притихшая, оторопевшая толпа его истязателей отпрянула от лежащих в кровавой луже. Левый глаз его затёк и ничего не видел, правым он заметил среди стоящих своих друзей-земляков. Вид у них тоже был неважнецкий, им здорово досталось. Видимо, их перехватили и били в предбаннике-умывалке, когда они поспешали к нему на помощь. Всё было как будто во сне, и происходило не с ним. А тут ещё стоны и вопли этого гандона на полу его страшно раздражали. Саня поднялся на четвереньки, скользя левой рукой по крови, залившей пол.

– Заткнись, сука, – прохрипел он. – Заткнись, падаль.

И всадил окровавленную ручку под челюсть Вовану, так, что рот того закрылся, как сшитый гвоздём, будто приколотили отставшую доску. Вован затих, подёргиваясь в судорогах, на губах его стали надуваться пенящиеся розовые пузыри. Ручка торчала из челюсти, пробив её снизу, пройдя язык и застряв в нёбе.

– Он его убил, – прошептал Аслан, отступая к двери. – Бежим, пацаны, бежим… коменданту… ментам надо…

Туалет опустел, на полу лежал согнувшийся, подёргивающийся окровавленный Вован, рядом сидел, покачиваясь, не менее окровавленный Саня, а у двери стояли его алтайцы. Спустя какое-то время в проёме двери показался Юрик, глаза его горели, он держал в руке железку от спинки кровати.

– Я к вам, не смог усидеть… что тут? – Взгляд его, на секунды, стал растерянным, потом снова сконцентрировался. – Убил? Мёртв?

Ему никто не отвечал, все тупо глядели на кровавую сцену. Юрик подошёл к Вовану, повернул за волосы его голову, чтобы глянуть в глаза. Тот захрипел и приоткрыл их.

– Живой пока, – спокойно констатировал Юра. – Врач нужен, а то точно окочурится. Водой полейте, ручку не трогайте, кровью истечёт. Саню помогите поднять.

Спокойствие этого малого подействовало на ребят отрезвляюще. Они ринулись подсоблять к пытающемуся подняться Саньку. Руки и ноги того скользили по полу.

– Я говорю, ведро набирай, – прикрикнул ухтинец на алтайцев. – Плесни сюда… и на Сашку тоже… давай в душ его, ополоснём.

Он без возражений взял на себя инициативу, и сибирские здоровяки ему повиновались. Они отвели приходящего в себя Саню в душевую и прямо в одежде поставили под струи воды.

– Быстрее, – командовал Юра. – Эти хлюсты обосравшиеся вниз понеслись с воплями, что убили тут. Октябрина уже домой сдриснула, телефон у неё в «аквариуме» заперт. Дежурные в комнате закрылись. Времени у нас немного есть. Боюсь, они девок на уши своими воплями подняли, те поразумнее, могут и к таксофону ломануться, мусоров звать. Так что время-то у нас есть, но в обрез. Давай, давай шустрее…

Саня, уже достаточно придя в себя после водных процедур, самостоятельно хромал по коридору в сторону их комнаты. Этаж как будто бы вымер, видимо, весть ещё не достигла ушей обитателей общаги. Они заскочили в комнату и инстинктивно закрыли дверь на шпингалет. Юрик сел к столу, вырвал из Саниной тетради листок и, найдя карандаш, начал что-то писать.

– Саня, вещи в сумку… только самое-самое необходимое, тёплые, холодно там уже, главное… деньги, свидетельство о рождении, – командовал он, не отвлекаясь от своей писанины.

Саня машинально выполнял его распоряжения, даже не понимая, что же он делает и для чего всё это.

– Постой, – вдруг сообразил спросить он. – Ты чего задумал?

– Валить тебе надо, тут менты сразу возьмут. Упекут на малолетку, а там подобное – обычное дело. Только хуже ещё. Ещё и мусора с тобой такое раз в неделю вытворять будут.

– Куда валить-то? Домой, в тайге отсиживаться?

– Домой тебе сейчас совсем нельзя, попозже, когда успокоится малость, они первым делом дома искать кинутся, можешь и до Комарово не доехать, возьмут в поезде.

Они замолчали в раздумьях, Юра продолжал писать.

– Я тут малявочку тебе накалякал и адрес, – сказал он, наконец, сворачивая листок. – Хороший ты парень, Сашка, жалко, если пропадёшь.

– Объясняй, чего удумал.

– Некогда, по дороге всё, держи малявку, спрячь её хорошенько, чтобы не потерять, а адрес выучи лучше, – сказал Юрик и встал, протягивая Саньку листок бумаги. – Если бумажку посеешь, скажешь, когда в адрес придёшь, что от Юрки Мамайского, объяснишь, что к чему, помогут тебе. Не знаю что, но точно помогут, может, спрячут пока, может на поселение к вольным проводят, там отсидишься, может, в скиты к староверам, они разберутся, север большой, народа в нём мало. А теперь валим отсюда, пацаны, вы вперёд, глядите, чтобы на мусоров не нарваться. Я Саше по дороге расклад объясню. Идём спокойно, чтобы внимания не привлекать. К Заставе, там станция, откуда на восток автобусы ходят. Вперёд.

Ребята повиновались, так как тон ухтинского паренька и осмысленность его действий не терпели возражений, он единственный, как поняли все, кто хоть что-либо соображал в подобных жизненных коллизиях. Откуда это, был уже другой вопрос, но уверенность, с которой он действовал, внушала им полное доверие. Главное сейчас, выйти за территорию общаги. Далее будет проще, улицы ещё полны народа, там они легко затеряются. Вряд ли кто-нибудь будет обращать внимание на группу идущих с занятий студентов. Не на роже же у них написано, что их менты разыскивают, хотя следы побоев видны. Особенно на Саниной. Хорошо, хоть кепочкой прикрылся и ворот поднял. Они не пошли воротами, а перелезли через забор с тыльной стороны здания. Двое алтайцев находились разведчиками впереди. Проскочили пару угрюмых и мрачных ленинградских двориков и очутились на широкой, освещённой улице. Юрик шёл с Саней и излагал ему обещанный расклад.

– Тут ведь в чём фигня. Сейчас шухер по общаге пойдёт, тебя нет нигде. Что менты предпримут?

– Искать будут, а найдут, хуже сделают, может сдаваться лучше пойти? Я ведь оборонялся, они толпой на меня…

– Это ты потом следакам да прокурорам разъяснять будешь, коли жив останешься, – отрезал Юрик. – Дружок у меня также рассудил, примерно, в подобной переделке. Месяц назад похоронили. Умер, сказали в изоляторе, от врождённого порока сердца, гроб не открывали, похоже, там смотреть было страшно.

– Это как же так? – Опешил Саня. – Что, убили его в самом деле?

– А ты думаешь, почему в закрытых гробах хоронят? Били долго, пока дух не испустил.

– Во дела.

– К тому ж, этих гавриков с Вованом много было, они на следствии покажут, что ты драку затеял и заточкой пырнул. Нас слушать не будут, мы при деле не присутствовали, это каждый подтвердит. Молись, чтобы хер этот не сдох, тогда вообще могут сто вторую припаять с отягчающими, если у них план по раскрытию убийств не выполнен. Оно, конечно, то не заточка у тебя была, а ручка, и на сто четвёртую или сто пятую тянет, аффект или превышение самообороны. Но не надо на это надеяться.

– И откуда ты такой грамотный да взрослый взялся? – Саня начал уже отходить от шока.

– С Ухты, Саня, с Ухты, с Коми АССР, у нас там быстро мальцы взрослеют, жизнь такая взрослая у нас, зон да лагерей много в округе, – ответил Юра. – Если бы ты Вовану только яйца оторвал, ещё полбеды. Но ты ему в репу ручку воткнул, а то уже совсем другое дело, плохое дело. Хотя я тебя понимаю. Возьмут тебя в Питере, определят на малолетку по месту ареста. Ты не местный, какое к тебе отношение? А порешил своего, областного, прикидываешь? Тут уж коли возьмут, так подальше от Ленинграда, лучше уж в наших местах, там тебе выжить легче будет, я, чем смогу, помогу.

Они помолчали немного, представляя себе ситуацию каждый по-своему. До станции уже было рукой подать.

– Ладно, давай по делу. Доедешь до Череповца на автобусе, оттуда до Вологды раз плюнуть. От Вологды до Ухты хоть в товарняке доберёшься. Там пойдёшь к тёзке своему, дяде Саше, адрес я написал в конце листочка, – Юрик говорил так спокойно и убедительно, что у Сани стала проходить нервная трясучка, и возвращаться рассудительность, в той мере, которая возможна в подобной ситуации. – Дядька он мой. Всю жизнь по зонам чалился, шесть ходок. Он в авторитете большом. Покажешь ему записку. Он меня любит сильно, своих детей ему не положено, так на меня любовь вылил. Я написал, что попал ты в историю, меня защищая.

– Так ведь не правда это.

– Почему не правда? Как посмотреть, ты ведь оберегал меня, на вызов, просил не брать, чтобы не затоптали, значит, правда. Мысли-то у тебя обо мне были? А если дядька подробности расспрашивать будет, ты ему не ври, всё, как есть рассказывай, на совесть. Его не проведёшь, тёртый он, фальшь чует. А если гонево в твоих речах заподозрит, хреново будет.

Он ещё давал какие-то второстепенные инструкции, Саня слушал в пол-уха, а в голове его проносились события сегодняшнего дня. Они добрались до станции как раз во время. Через пятнадцать минут отправлялся автобус по маршруту Ленинград-Череповец. Последний на сегодняшний день. Это был новенький Икарус, внутри него уже сидело несколько пассажиров. Ребята не стали «отсвечивать» на хорошо освещённой площадке автовокзала. Все четверо обнялись и побратались в тени навеса, воздвигнутого над скамейками для ожидающих. Они рассудили, что лучше будет не тянуть с проводами, и Сане побыстрее забраться в салон. Тот так и сделал, предъявив сонному кондуктору приобретённый для него Витьком билетик, и устроился на заднем сидении, у окна. Ребята помахали ему и не спеша, специально оттягивая время прибытия в общагу, потопали обратно, готовясь к предстоящему общению с представителями правоохранительных органов, которые явно уже ожидали их в комнате номер три. Они решили сделать большой круг по малознакомому городу, чтобы оттянуть это терзающее душу событие, а по дороге договориться, как отвечать на вопросы одинаково. Впрочем, врать им сильно необходимости не было. Они будут чётко держаться линии выгораживания Сани. Что его вызвали в туалет для избиения, и когда они подоспели, его всё ещё били толпой старшекурсники. Ручки до этого они у своего друга не видели, возможно, она принадлежала пострадавшему, и Саня сумел выхватить её у того во время возни на полу. Далее они ничего не знают, со страху разбежались из общаги кто куда. Саня говорил, что сваливает из города к себе на Алтай, а больше они ничего не слышали от него или не запомнили, так как сами были очень напуганы. Вроде бы всё выходило гладко и логично, главное, не запутаться, кто и куда направился. Если будут выяснять пошагово их действия, то они помогли Сане умыться, и он убежал в неизвестном направлении, видимо, на вокзал. А они все трое решили отсидеться в сквере, том, что находится в прямо противоположном направлении от автостанции, чтобы не наводить ментов на мысль об автобусе и направлении Саниного бегства. Саня тем временем трясся на заднем сидении Икаруса, выезжающего из города. Он пытался сообразить, за что же ему выпали все эти испытания. Мысли его не просто путались, они метались в голове, мутя рассудок. Взрослая жизнь, так удачно начавшаяся, вдруг повернулась к нему своей тёмной стороной, чёрной задницей. Как такое могло произойти? За что ему это? Видимо, он стал забываться во сне, ему вдруг привиделось: всё, что с ним происходит – не случайно. Что жизнь его шаг за шагом выстраивается в какую-то определённую, логичную линию. Жёсткую, полную трагичности, но точно не случайную. И люди попадаются на пути не случайные. Всё это как петельки, как будто мать его вяжет свитер из пряжи. Одна за другую, одна за другую. И Вован как подослан ему во испытание. И ручка оказалась у него в кармане, вроде как случайно, а вроде, как и за чем-то. И Юрик этот, почему он оказался на его пути? Ведь пацан ещё, хлюпик, а вон какой учёный в подобных скорбных делах. И молчал всё время их знакомства, как партизан, ан, гляди, проявился в самый ответственный момент. Ведь неспроста это. Как мать поведала ему не так давно в откровенном разговоре: он и жить-то уже два раза, как не должен был. Ещё в детстве схоронить пытались… не дался, выжил. Что-то водит его по грани, а сорваться не даёт. Неспроста это. Что-то теперь дальше будет. Неужто ему на роду так написано, испытания принять, и какие они дальше-то пойдут. Да разве осмыслишь такое на пятнадцатом году жизни. Наверное, Саня заснул, ему казалось, будто сидит он на табурете в маленькой тёмной комнате, напротив него, через столик, расположились двое, один в гражданской одежде, второй в серой ментовской форме. Один помоложе, тот, что в гражданке, второй уже в годах. Один понимающий, но с недобрым взглядом, тот в свитере, другой безразличный и молчаливый, но…

– Молодой человек, просыпаемся.

Саня подскочил, испугавшись. Автобус стоял на остановке с выключенным двигателем, усыпляющей вибрации больше не чувствовалось.

– Что, приехали? – Спросил он. – Какая станция?

– Уже минут пятнадцать стоим, Череповец, все вышли давно. – Прокричал ему водитель, сходя с автобуса. – Я тебя и не заметил сразу.

– Так быстро, – Саня пошёл по проходу к передней открытой двери. – Сколько же мы ехали?

– Это если спать, так кажется, – ответил водитель. – А за баранкой, да по такой дороге время, наоборот, еле ползёт, из графика выбился, девять часов ехали.

Саня вышел со станции, было очень темно, раннее северное утро даже не думало разгуливаться рассветом. Он пошёл направлением, указанным ему уборщицей в зальчике ожидания автовокзала, отыскивать железнодорожную станцию. Первая электричка на Вологду отправлялась через несколько часов, ожидать её он не хотел, вернее, боялся одиноко торчать на станции. Он прошёл дальше, нашёл большой разъезд с товарными поездами.

– Дядька, а куда отсюда товарняки идут? – Спросил он встречного мужичка в рыжей жилетке, с молоточком на длинной ручке.

– А какие куда, – ответил безразличный работник. – Ентот на Запад, ентот на восток, осторожней, сейчас тронется.

– На Восток, это через Ухту, что ли?

– А ежели и через Ухту, – непонятно выразился мужичок. – Ты, коли чё удумал, так лезь в вагон и не маячь тут более. Шляются, бичи малолетние.

– Да, не бич я, дядька. В Ухту мне надо, позарез, – сказал Саня и даже ухмыльнулся мысленно символичности своей речи, надо же, как вышло: «позарез». – К дяде своему еду, а денег не осталось.

– Так и лезь быстрее, чё ты мне мозги е…, вон, окошечко наверху видишь? Доски отвороти и пролезай, потом обратно прибей изнутри, эти с зерном вагоны, те вона с картошкой, в них не плацкарта ехать.

В вагоне температура была выше, чем снаружи. Видимо, зерно дышало и прело, выделяя тепло. Саня приладил на место оторванные доски. Он находился почти под самым потолком набитого доверху вагона, до крыши можно было достать рукой. Не спальный вагон, конечно, зато на халяву и укромно, рассудил он, аж жарко, если зарыться в зерно. Одно огорчало, что выглядеть он в Ухте будет грязным бомжом после такого путешествия, но так и деваться было некуда, да и вид его будет более жалостливый, когда он придёт к дяде Саше.

До конечного пункта своего назначения добираться ему пришлось двое суток. Поезд часто останавливался, то на узловых станциях, то на разъездах, пропуская встречные составы. Очень хотелось есть, ведь с обеда того злополучного дня у него и маковой росинки не было во рту. Эту проблему он как-то решил, ведь под ним было несколько тонн хлеба, правда, ещё не испечённого. Он жевал зерно, и это заглушало тянущую резь в животе. А вот без воды было совсем тяжко. Но он терпел, представляя себе, как, сойдя с состава, первым делом направится в магазин и купит себе сразу три бутылки «Ессентуков». На вторую ночь снаружи разразилась пурга, мощный заряд снега хлестал по стенам и крыше вагона, попадая брызгами через щели между досок в лицо. Саня оторвал одну на окошечке, подставил руки и ловил пригоршней драгоценную влагу. Потом слизывал её с грязных рук. Это немного помогало. Кое-как напившись, он вытер мокрыми руками лицо и отёр их об одежду. Ну, вот и умылся – засмеялся он про себя.

В городе Ухта, в магазине «Ессентуков» не было. На полках сзади продавщицы стояли трёхлитровые стеклянные банки сока нескольких наименований. Для продажи в розлив на прилавке торчали конусообразные емкости, наполненные томатным. Рядом стоял стакан с мутной уже водой и несколькими алюминиевыми ложками. Тут же находилась майонезная баночка с мокрой солью. Двое мужиков размешивали ложечками соль в стаканах сока и давили им похмелье «со вчерашнего». Саня купил калорийную булочку за девять копеек, он выбрал без изюма, для экономии, так как она стоила на копейку дешевле, мало ли как обернётся, деньги ему сейчас нужны, и три стакана сока. Мигом управившись с провизией, он спросил у мужиков, как найти улицу Ленина и, получив ответ, пошёл в указанном направлении. Дом, обозначенный в маляве Юрика, в котором обитал дядя Саша, он отыскал быстро. Дом был большой, трёхэтажный, на самой центровой улице. Похоже, дядька и впрямь был в авторитете. Саня нажал звонок у двери нужной квартиры на втором этаже. Дверь отворилась, на пороге стояла молодая женщина в халате и мягких домашних туфлях.

– Кого тебе, малой? – Спросила она, не здороваясь, впрочем, он тоже с устатка не сообразил проявить вежливость.

– Дело у меня к дяде Саше.

– Это, небось, с Питера хлопчик, – раздался из глубины квартиры хриплый и низкий мужской голос. – Ну, пусть войдёт, проводи его, Тоня.

– Деловой, – пробурчала женщина, отвернулась и зашлёпала вглубь квартиры.

Саня вошёл, закрыл за собой дверь и начал разуваться.

– Проходь в залу, – высунулась из комнаты женская рука, и палец указал на двойную дверь с матовыми стеклами посередине.

Он вошёл в гостиную, стены которой были завешены коврами, ковёр был и на полу. Вдоль одной стены стояла лакированная импортная мебель под условным названием «Стенка», а в углу на тумбе расположился, мечта любого советского человека, цветной телевизор Рубин. В кресле за маленьким столиком сидел по пояс голый человек с горящей папиросой в руке. Он был весь расписной, татуировки заканчивались у него под самым подбородком. «Откуда это он понял про меня»? – Мелькнула вдруг у Сани в голове волнительная мысль.

– Вот, значит, ты и есть Юриков кореш? – Проговорил человек, немного шепелявя. – Получил я от него вчера телеграмму.

Дядя Саша показал валяющийся на столике бланк.

– Ну, рассказывай, чего натворил?

Саня полез в нагрудный карман куртки, которую так и не снял при входе и, достав записку, протянул её человеку в наколках.

– Плохо получилось, дядя Саша, – начал было он.

– Вот так сразу я тебе и дядя, – человек взял маляву. – Погоди ещё… дядя Саша…

Он медленно, шевеля губами, стал читать Юриково послание, периодически поднимая глаза на Саню, будто ища подтверждения прочитанному.

– Тонька, Антонина, – наконец крикнул он, обращаясь в коридор. – Да где ты, лахудра! А ну, иди сюда. А ты раздевайся, пацан, чё ты мне тут грязь разводить будешь.

В дверь заглянула голова дяди Сашиной сожительницы, или кем уж она там ему приходилась.

– Тонька, мальца накормить, одёжу его постирай и спать уложи в тёмной, пущай слегка покемарит. Но сначала в ванну его препроводи, а то он в скотовозе сюда добирался. Ты, Сашок, пару часиков придави, потом поведаешь мне свою теорию, как что было, а я тем временем поразмыслю, чё к чему и что с этим делать. С людями перетру. Из телеги Юркиной я понял, что откинулся твой пассажир, – дядя Саша взял телеграмму в руки. – Вот, пишет: «Похороны днями тчк к тебе гость тчк Юра тчк».

В тёмной комнате, куда его положила хмурая Тоня, пахло церковью и горела лампада. В левом углу висели старые иконы. Под кровать был приспособлен огромный сундук с матрасом поверх. Заснуть он так и не смог, в голове роились нехорошие мысли. Хотя горячий душ и большая миска борща с маталыгой мяса, действовали расслабляюще. Но весть, что Вован умер, спать не давала. Что же теперь будет? В квартире тем временем что-то происходило, слышались негромкие мужские голоса, хлопала входная дверь. Промаявшись так некоторое время, он встал и решил глянуть, что же там происходит. Предлогом было сходить в туалет, хотя нужды в нём пока не чувствовалось. Он вышел из комнаты, направился в сторону уборной и глянул в приоткрытую дверь гостиной. Тут его прошиб пот. Напротив дяди Саши, за столиком, на котором стояла бутылка коньяка, пара рюмок и тарелочка с порезанным лимоном, сидел немолодой мужик в милицейской форме с погонами подполковника. Саня икнул и замер в проёме. Собеседники одновременно повернули головы в его сторону.

– А вот и виновник проснулся, – произнёс дядя Саша. – Ты только не бзди и движений резких не делай. Гость по твоему поводу, гость почётный, проблему твою сидим обсасываем. Ну, проходи, коли проснулся, поведай нам свою историю, в красках.

Первой реакцией Сани было ощущение, что ноги его затекли, и сердце бешено бьётся в груди. Это был тот самый человек из его видения во время полусна в автобусе. Но то, как он мирно сидел с дядей Сашей и пил коньяк, удивляло и успокаивало. Если его хотели взять, то сделали бы это, пока он лежал в тёмной, чего им тянуть и дожидаться, когда он встанет. Он прошёл в комнату и сел на указанный табурет. Рассказ его был сумбурный и путаный, но собеседники не перебивали, а лишь слушали и чинно отхлёбывали из рюмок.

– Вот, собственно, и всё, – закончил Саня.

– Ну, как я и думал, – сказал подполковник. – Я другого выхода не вижу. Хотя он мальчик большой, и есть у него несколько вариантов на выбор. Но немного и не важные они. Впрочем, жить – не жить, и как именно, дело его. Расскажи ему, Александр Сергеевич, а я пойду на балкон, покурю, не привыкший я в жилом помещении дымить, домашние выпроваживают.

– Значит, так будет, – дядя Саша, не морщась, съел круголя лимона вместе с кожурой. – Федор Анатольевич, Хозяин наших мест, Хозяин с большой буквы. Знаешь, что это означает?

– Начальник по зонам, – кивнул головой Саня.

– Молодчик, грамотный, почти верно, только с ним ещё выше бери, – продолжал дядя. – Так вот, далее сиди, слушай, не перебивай и не переспрашивай. Закончу, можешь встать, одеться и уйти. В таком случае мы тебя не видели, историй твоих не знаем, остальное твоим делом будет. А доверишься, головой кивнёшь, и далее по раскладу, и чтобы без вопросов. Документы твои, как я понял, в учебке, в сейфе лежат, паспорт там?

– Аттестат, паспорта нет ещё по возрасту, на следующий год только шестнадцать исполнится, свидетельство о рождении при мне.

– На стол положишь. Фёдор Анатольевич задержит тебя за бродяжничество и кражу у меня мотоцикла. Посидишь в обезьяннике денёк, в отделении, чтобы всё чинарём было. Протоколы, там, и прочие формальности. Потом на комиссию по делам несовершеннолетних отправишься. Дадут тебе срок по малолетке, статью Хозяин придумает, какую лучше сделать. По бумагам фамилию, возраст и прописку подправит. Будешь сидеть в колонии, сколько нужно. По выходу справку получишь об освобождении, там и данные новые выправят. Чалиться будешь под нашим присмотром, но по правилам. Я не Бог, но, в чём возможно, подсоблю. Об истории своей ни звука никому. Ни друзьям, ни родителям. Знаем о ней лишь мы трое, да Юрик. А Юрик – могила, из него и гестапо ничего не вытянет. Для остальных ты сирота, какая, сам реши, только под казанскую не коси, – дядя Саша улыбнулся. – В розыск тебя объявят, не сомневайся, волчонок-то издох. Пока суть да дело, телеграммы, телефонограммы, первым делом по родине твоей шмон пойдёт. К предкам припрутся. Тем ни слова, цыц. Где, куда… исчез, потерялся…, ищите, голубки, страна большая.

С балкона возвратился подполковник.

– Ну, как вы тут без меня, все моменты обрешили? – Спокойно спросил он.

– Похоже, все. Давай, Фёдор Анатольевич, по колпачку на дорожку, редко мы с тобой видимся, всё по делам да проблемам. Отдыхать надо. Лёд встанет, мож на рыбалку сподобишься со мной?

– И не говори, Александр Сергеич, какой к херам отдых, это ты, считай, на пенсии, а мне ещё… ого-го. А вот рыбалка, дело святое, дай Бог, чтобы склалось.

Они чокнулись и залпом опрокинули по рюмке.

– Да, чуть не забыл, – поморщился дядя Саша. – Вохре своей накашляй, чтобы поберегли пацанчика. С сидельцами он пусть сам язык находит, чтобы его за красного, или стукача, не держали. Он справится. А вот вохру свою поумерь, чтобы не бычили на него. Он паренёк хороший, вырастет, всем полезен будет, отработает добро, правильно я говорю? Добро оно взаимность подразумевает. Кумекаешь?

– Так я его как племяша твоего представлю.

– Ты опух, старый, вроде и конинки-то всего по граммульке приняли, как это племяш мой у меня мотоцикл скрысит, ты думай, что лепишь.