Текст книги "S.W.A.L.K.E.R. Конец света отменяется! (сборник)"

– Кавказцы? – глазки Леночки расширились, насколько позволяли щеки.

– Участковые, – пояснил осветитель. – Кавказцы-то – само собой…

– Скучаете по столице? – спросил Колесников.

Он понял, что это и есть Илья Зимин, бывший оператор самого Никиты. Знать бы еще, кто такой Никита…

– Скучаю? – Зимин прищурился на него подслеповатыми глазами. – Нет, пожалуй. Чего уж теперь скучать?..

– Правильно, Илья! – ввернул востроносый. – Чего по ней скучать? Грязь, грохот, суета! Верно я говорю?

– Угу, – легко согласился Зимин. – Я свое отсуетился.

– Ну почему же? – участковый понял, что Илью будет нетрудно разговорить. – В вашем возрасте на покой как будто рановато!

Зимин покачал головой.

– Вы не в курсе, наверное…

– Кое-что слышал. Говорят, у вас очень высокая квалификация…

– Была, – уточнил Илья.

– Серьезная травма? – Колесников деликатно кашлянул. – Вы извините, что я такие вопросы… если неудобно, то…

– Да ничего! – Илья махнул рукой. – Я уж всем рассказывал. Снимали мы в Каире один боевичок…

– С Никитой? – небрежно осведомился участковый.

– С ним. – Зимин кивнул. – Ну, как всегда, полтонны пиротехники – шашки, пакеты, даже магний, в общем, решили грохнуть как следует, и грохнули. Полыхнуло так, что у меня в обоих глазах теперь слепое пятно. Врачи говорят – поражение сетчатки. Там, в пустыне, где у нас площадка была, оказался склад оружия, что ли, или химии какой-то.

– Что ж они, не могли выделить вам место для съемок побезопаснее?

– Да склад-то подпольный! Все было запрятано в древней гробнице, никто про нее и не знал, иначе, конечно, нас туда и близко бы не пустили. Гробницу, понятно, разметало, археологи до сих пор по камешку собирают. Но самое удивительное, что от взрыва никто не пострадал… кроме меня. – Илья вздохнул. – Я-то с камерой ближе всех стоял, как герой! Вместе и погорели. Камеру – в утиль, меня… в общем, тоже…

– М-да… – Колесников помолчал сочувственно. – А что, Щедринский тоже там был?

Осветитель очень удивился.

– Нет. С чего вы взяли?

– Ну… просто подумал, раз вы вместе перевелись из Москвы…

Илья протестующе замотал головой.

– Мы не вместе. Я с ним только здесь и познакомился.

– А он не говорил, почему уехал?

– Нет.

– А вы как думаете? – настаивал участковый.

Илья насупился.

– Понятия не имею! Почему бы вам у него не спросить?

– Он натворил что-нибудь? – шепотом спросила Алла Леонидовна.

– Ну что вы! – Колесников беззаботно рассмеялся. – Просто я расспрашиваю обо всех понемногу. У Альберта Витальевича – о вас, у вас – о нем…

– Но зачем? – не унималась Алла Леонидовна. – Ведь что-то же произошло, раз вы ведете расследование!

– Я? – очень натурально изумился участковый. – И не думал! Это прокуратура расследования ведет, а я могу только расспрашивать. Вот, например, давайте вспомним, чем занимались все присутствующие неделю назад, то есть одиннадцатого февраля…

* * *

Я запер тяжелую металлическую дверь павильона и, на ходу одеваясь, побежал к своему укрытию. Узкие щели, чернеющие в сугробах под снежными козырьками, делали его похожим на замаскированный блиндаж. Последний ДОТ недобитой армии. Отсюда только белым флагом махать… Но я ничем махать не собирался. Для меня это не ДОТ и не блиндаж, а убежище. Убежище от людей, потому что от моего врага мне все равно не убежать…

Едва шагнув в пролом, я понял, что и убежища из моего подвала не вышло. В нос ударил запах табака, от всех щелей протянулись лучи, в которых слоями плавал дым. В самом темном углу что-то булькнуло, послышался сдавленный кашель.

– Кто тут? – я пошел на звук, нащупал в темноте ветхий драпчик и вытащил его ближе к свету.

– Извините, – просипел Бесноватый, – я, буквально, один глоток! Для храбрости…

В одной руке он держал початую бутылку водки, в другой – пластиковый стаканчик.

Все понятно. Парень решил сэкономить на кафе и по врожденной своей стеснительности забрался в подвал – подальше от людских глаз. Вот скромняга! Ото всех спрятался. Кроме судьбы…

– Чего уж там глоток, – сказал я, – наливай по полной!

Густая тень неслышно прошла вдоль стены, погасив несколько дымных лучиков, и остановилась за спиной Бесноватого. Я поспешно забрал у него бутылку.

– Давай подержу. А то еще разольешь…

* * *

Колесников уже собирался выйти на улицу, когда позади послышались торопливые шаги. В конце коридора показался востроносый оператор. Он очень спешил, но все же сначала тщательно закрыл за собой дверь в студию и только потом подал голос:

– Товарищ капитан! Постойте! Вы что, уже уходите?

– Нет, еще вернусь. Снаружи вот только гляну, как и что…

– Да нечего там глядеть! Я знаю, кто вам нужен!

Участковый отпустил ручку двери и повернулся к нему.

– Надо ли понимать, Игорь Сергеевич, что вы можете сообщить конкретные факты? Никаких личных счетов и обид?

Оператор так энергично тряхнул головой, что на ней торчком поднялся жиденький белобрысый вихор, прикрывавший раннюю лысину.

Колесников вынул блокнот.

– Слушаю вас. Только факты.

– Во-первых, пьет запоями. А возможно, и нюхает!

– Так. – Колесников в раздумье постучал ручкой по бумаге. – Ну и что?

– Как – что?! – удивился Игорь Сергеевич. – Остальные-то – нормальные люди! А этот – мутант какой-то! Не дождемся, когда его, наконец, с программы уберут!

– И каким же образом это связано с пропажей людей?

– Да черт его знает, наркомана, что ему в голову может прийти! Между прочим, он к Леночке… – тут оператор понизил голос и привстал на цыпочки, потому что был невелик ростом, – к нашей Леночке приставал с непристойностями в особо извращенной форме…

– Это как?

– Во время еды.

– Ужас, – согласился капитан, представив.

– Да разве только к Леночке! – негодовал Игорь Сергеевич.

– Что, неужели и к Алле Леонидовне?!

– Нет, – оператор потупился. – Ко мне…

Когда Колесников, наконец, вышел из павильона, было уже совсем темно. Галогеновый фонарь над входом бросал на снег широкий клин света, но остальная территория бывшего зернохранилища погрузилась во мрак. Закрутившая к вечеру поземка обещала скоро превратиться в настоящую февральскую метель.

– Ай-ай-ай, как нехорошо!

Участковый заторопился. Он наскоро осмотрел павильон снаружи и бегом направился к тропе, что вела через сугробы к недостроенному корпусу. Эта почти не топтанная стежка еще днем показалась ему странной. Кому и что могло понадобиться там, где торчали лишь огрызки бетонных свай да едва начатая кирпичная кладка?

Обойдя стройку по следу, он обнаружил пролом, ведущий в подвал. Внутри было темно, пришлось светить зажигалкой. Здесь явно бывал кто-то. Дощатый ящик из-под стеклотары был застелен старой газетой. На нем стояла пустая водочная бутылка, рядом валялся пластиковый стаканчик. Разглядеть что-то еще было трудно. Участковый хотел было уже повернуть к выходу, как вдруг заметил на полу среди обломков кирпича какой-то яркий лоскут Это была расшитая пестреньким узором шерстяная рукавица, явно женская, несмотря на довольно солидный размер. Как раз такие рукавички, согласно ориентировке, носила продавщица Сорокина.

– Неужели так просто? – пробормотал Колесников. – Заманили в подвал и убили? И даже прибраться как следует не потрудились…

– Еще не поздно, – сказал кто-то за спиной.

Огонек в руке участкового дрогнул и погас. Капитан резко обернулся. Бледное пятно пролома заслонила тень. По силуэту невозможно было определить, кто это, но голос показался знакомым.

Колесников снова чиркнул зажигалкой. Пальцы вдруг стали непослушными, пламя затеплилось только с третьего раза. Впрочем, вошедший не пытался ни скрыться, ни напасть.

– Ага! – радостно воскликнул участковый. – Вот это кто! Можно было догадаться!

– Да я и не прячусь…

А оружия-то при нем нет, подумал капитан.

– Ну, рассказывай…

Вошедший покачал головой.

– Времени нет.

– Ничего, прокурор добавит! – пошутил Колесников, бочком подвигаясь к пролому. – Не торопись, давай поговорим…

– Я и не тороплюсь. Это ведь не у меня, а у вас времени нет…

Участковый, продолжая двигаться боком, незаметно оттирал собеседника от выхода и, наконец, оказался между ним и проломом.

– Бежать намылился? – он нервно хохотнул. – Все, некуда!

– Это точно, – пришедший тяжело опустился на ящик. – Бежать мне больше некуда. Везде одно и то же…

– Вот и рассказал бы все начистоту! – Колесников, поплевав на пальцы, перехватил горячую зажигалку.

– Бесполезно. Я пытался рассказать кое-кому… из знакомых…

Последние слова были едва слышны.

– Ну, – подбодрил капитан, – и что же они?

– Их уже нет, – сидящий опустил голову.

Колесников поднял огонь повыше. Этот человек не походил на пойманного преступника. Ни испуга, ни злобы в глазах – только усталость. И уверенность в том, что все останется, как есть.

– А ты попробуй мне рассказать.

– Зачем? С вами будет то же самое… – сидящий быстро обернулся, замер, настороженно прислушиваясь.

– Что будет? – спросил участковый.

– Сначала будет больно… Очень больно. Но это недолго. Пока не дойдет до позвоночника… Потом чувствительность пропадает – и легче… – глаза, виновато смотревшие на Колесникова, вдруг осветились. – А вы попробуйте сразу, головой вперед! Может быть, получится… Эх, жалко, что оружия-то у вас нет с собой!

Участковый кашлянул несколько стесненно.

– С чего это ты взял?

– Да вы бы его давно уже достали… – задумчиво произнес странный собеседник. – Вот и пригодилось бы – застрелиться. Быстро и безболезненно…

– Ну вот что, – прервал его Колесников. – Мне эти бредни выслушивать ни к чему, на то есть психиатрическая экспертиза. Пойдем-ка на воздух, а то зажигалка кончается!

Он решительно шагнул к задержанному, но вдруг поскользнулся на ровном месте, словно наступил на что-то живое, рванувшееся из-под ног. Испуганно вскрикнув, он упал на спину, и огонек в его руке погас окончательно.

* * *

Все лампы в моем доме горят днем и ночью. Каждый предмет, способный отбрасывать тень, освещен, как минимум, с трех сторон. Я выбросил все лишнее, я размыл все тени, но это не помогает. Оно уже не прячется. Оно ходит, не скрываясь, среди бела дня, только черный окрас становится бесцветным при ярком освещении. Стеклянная, почти прозрачная масса неожиданно перетекает через середину комнаты от шкафа к дивану или исчезает под дверью. Много раз я пытался сфотографировать Его или снять на видеокамеру – бесполезно. На пленке ничего не остается. Впрочем, может быть, Оно просто не попадает в кадр. Я решил сделать хотя бы рисунок. Взял карандаш и прямо здесь, в тетрадке, где веду эти записи, стал рисовать.

Мне удалось сделать только несколько штрихов. Внезапно страшная, обжигающая боль полоснула по ноге. Я вскрикнул так, что посуда в шкафу отозвалась звоном. От колена к лодыжке пролегла темно-багровая полоса. Корчась от боли, я свалился на пол. И увидел уползающую под диван хвостатую тень.

Оно коснулось меня! Это прикосновение, как ожог кислотой! Теперь я представляю, что чувствуют те, на кого Оно нападает… Но почему – на меня? Из-за рисунка? Оно понимает, что я делаю! И не желает, чтобы Его изображали…

Я осторожно поднялся и снова сел к столу. Покосился на угол дивана. Там, вроде, спокойно. Ах ты ж, сволочь… больно-то как… Но надо выяснить все до конца. Я взял карандаш и медленно поднес его к бумаге… В соседней комнате вдруг что-то громко хлопнуло, а затем с плеском и хрустом грянулось об пол. Аквариум! Я вскочил так, будто меня снова ошпарило, и бросился туда. Осколки аквариума лежали в луже воды, которая еще бурлила и плевалась паром, докипая. Рыбки, хвостатые мои гурами и меченоски, глазастые телескопы – последняя живность, которая еще могла существовать рядом со мной, – лежали теперь раздутые, побелевшие. По комнате расползался отвратительный запах супа.

Я вернулся к столу, вырвал из тетради лист с рисунком, скомкал и зашвырнул под диван.

– На, подавись!

И сейчас же оттуда раздался тихий шелест – то ли сама бумага распрямлялась, то ли ее осторожно потрогали. Когда через некоторое время я заглянул под диван, чтобы установить там еще одну лампу, листка не было.

…Вчера Оно сопровождало меня всю дорогу до работы, и во время этой прогулки я сделал несколько неприятных открытий. Во-первых, люди не замечают Его, когда Оно этого не хочет. Значит, ждать от них помощи не приходится. Оно является только мне – между припаркованными у тротуара машинами, в просветах еловых ветвей на бульваре, в оставленной без присмотра детской коляске. Но никто, кроме меня, не видит этого туманного отпечатка, водяного знака, незаметно вписанного в пейзаж.

Еще одно скверное новшество обнаружилось у самых ворот студии. Навстречу попался прохожий – совершенно незнакомый парень в куртке с поднятым воротником, в глубоко натянутой на уши вязаной шапочке. Он прошел мимо, не обратив на меня никакого внимания, погруженный в собственные полусонные мысли. И вдруг Оно повернуло, потекло следом за ним и скрылось за поворотом. Я не знал, что и подумать. На избавление, впрочем, не надеялся, и, как оказалось, правильно делал. Через час Оно вернулось. Я увидел привычный промельк тени, уползающей на свое излюбленное место в студии – за картонные щиты. Не знаю, что стало с тем парнем, меня это мало волнует. Гораздо неприятней другое. Похоже, скоро Оно научится охотиться без меня. Не наступит ли тогда и моя очередь? А может быть, это начало большой охоты на весь род человеческий? Первое из чудовищ Апокалипсиса? Впрочем, откуда мне знать, что Оно – первое? Да и какое мне дело? Чем скорее все кончится, тем лучше.

* * *

Утром следующего дня съемочная группа программы «Кушать подано» снова собралась в павильоне. Нужно было записать не доснятую вчера концовку передачи. Леночка принесла из дома обмотанную полотенцем кастрюлю со вчерашними тефтелями, которые она довела до готовности в собственной духовке, героически преодолев искушение отведать кусочек. Выглядели они, правда, не слишком аппетитно, но зато Альберт Витальевич мог теперь попробовать их без риска для жизни и даже изобразить на лице восторг без особого напряжения актерских способностей.

Все было готово к съемке: новые спонсорские колбасы нарезаны и разложены на столе в окружении свежей зелени, Илья Зимин ярко и красиво осветил кухонный угол студии всевозможными приборами, дающими верхний, нижний, рисующий и контровой свет, востроносый Игорь Сергеевич вставил в камеру новую кассету и прописал «матрас» – полосатую разноцветную таблицу, которую всегда записывают в начале кассеты, Алла Леонидовна мяла нервными режиссерскими пальцами первую сигарету. И только ведущий программы Альберт Витальевич Щедринский к съемке был категорически не готов. Выражение, написанное на его лице, ничуть не походило на кулинарный восторг. Откровенно говоря, лица на нем вообще не было. Руки ведущего мелко тряслись, а слова застревали в горле. Гримировать его пришлось Леночке, поскольку сам он только размазывал грим по лицу безобразными полосами. Выйдя на съемочную площадку, он медленно, как в петлю, просунул голову в лямку фартука и сипло выдавил:

– Я готов.

– Что с вами, Альберт Витальевич? – Алла Леонидовна выронила сигарету. Ей вдруг страшно жалко стало этого неприкаянного человека, напуганного и вымотанного, казалось, до последней степени.

– Может, участковый вчера расстроил… – предположил Игорь Сергеевич со змеиным сочувствием.

При слове «участковый» Альберт Витальевич в ужасе схватился за голову.

– Боже мой…

– Вы плохо себя чувствуете? Илья, дай ему стул, он упадет сейчас! Лена, воды! – Алла Леонидовна распоряжалась первой помощью не хуже, чем съемочным процессом. – Перерыв полчаса!

– Одну минутку! – раздался вдруг голос, ничем не уступающий режиссерскому в командных интонациях. – Попрошу никого не расходиться!

В дверях студии стоял человек средних лет, коротко стриженный, крепко сколоченный, или, как пишут в детективах: «с шеей борца и носом боксера». Его щегольской костюм в мелкую полоску дополняли темная рубашка и светлый галстук, не хватало только шляпы дона Карлеоне и «Томми-гана» в руках. Позади возвышались двое широкоплечих парней, вполне под стать боссу.

– Старший следователь Савватеев, горпрокуратура, – представился дон Карлеоне, раскрывая на всеобщее обозрение красную книжечку.

Хлопоты вокруг больного замерли. Да и сам он застыл, судорожно выпрямившись на стуле. Все уставились на книжечку и ее обладателя. Алла Леонидовна озадаченно, по-мужски похлопала себя по карманам в поисках не то сигарет, не то очков. Леночка раскрыла от удивления свой маленький, в сравнении с общей площадью лица, ротик. Оператор непроизвольно потирал руки. Осветитель Илья, прищурившись, глядел на двух помощников следователя, оставшихся в дверях.

Савватеев, казалось, был удовлетворен произведенным эффектом. Он вошел в освещенное пространство, ногой пододвинул к себе стул и сел так, чтобы видеть одновременно и тех, кто собрался у стола, и тех, кто остался возле камеры.

– Увертюры не будет, – сразу же заявил следователь. – В такой ситуации, дорогие мои, миндальничать не приходится. – Он обвел собравшихся веселым взглядом. – Тут у вас засели, видно, крутые ребята. Ничего не боятся! Даже милиции. За две недели четыре человека – как в воду! Это круто… – он покивал с каким-то зловещим одобрением.

– Почему четыре? – удивилась Алла Леонидовна. – Разве не два?

– Помолчите пока! – рявкнул Савватеев. – Отвечать будут все! Но только когда я спрошу.

Алла Леонидовна отпрянула, побледнев, да и вся съемочная группа испуганно переглянулась. Как не похож был этот старший следователь на вчерашнего вежливого участкового!

– Итак, что же у нас получается? – зловеще продолжал Савватеев. – Четвертого февраля Сорокина Вера Павловна выехала из своего райцентра Довольное для участия в передаче «Кушать подано». В передаче поучаствовала, но домой не вернулась. Неделю спустя Бесноватый Федор Константинович оделся понаряднее и на троллейбусе отправился на съемки той же самой передачи. Домой не вернулся. Жерехов Вадим, лаборант политехнического колледжа, пошел утром на работу и не дошел. Почему? Да потому что дорога его проходила прямо через территорию известной нам телестудии «Монитор»! – следователь с укоризной посмотрел на всех по очереди, как будто ждал извинений. – И, наконец, ваш родной участковый инспектор, капитан Колесников…

– Что с Колесниковым?! – изумленно воскликнул востроносый оператор Игорь Сергеевич.

– Тихо, я сказал! – Савватеев ударил каменной ладонью по крышке стола. Пирамида спонсорских колбас покосилась.

Следователь встал и обошел притихших телеработников, внимательно их разглядывая, словно посетитель музея восковых фигур.

– Это я должен спросить, что с Колесниковым, – мягко пояснил он. – И ответит мне на этот вопрос… – он сделал еще шаг и вдруг, резко повернувшись, положил руку на плечо Альберта Витальевича, – гражданин Щедринский!

Несчастный ведущий вскрикнул, как подстреленный заяц, и опал бессильно. Все смотрели на него с ужасом.

– А ведь я капитана предупреждал… – быстро заговорил маленький оператор, – этот наркоман на все способен!

– Не может быть! – Алла Леонидовна бросилась к Щедринскому. – Алька, ты что наделал?!.. Неужели ради своей передачки?!.. Господи!.. – она быстро повернулась к следователю. – Он болен, понимаете? Алкоголик он, и вообще… но совершенно безобидный человек! Его надо на экспертизу! Он не может отвечать за поступки!

– Вы закончили? – вкрадчиво осведомился Савватеев. – А теперь, если не возражаете, все-таки послушаем гражданина Щедринского, – он подошел к Альберту Витальевичу и взял его за пуговицу. – Так что же произошло на стройке, в подвале? Ты ведь был там… ни-ни, даже не вздумай отпираться! Истоптал весь снег вокруг своими «Катерпиллерами», так теперь уж колись! Ну?

Альберт Витальевич замотал головой.

– Я… ничего не видел, – пролепетал он, – только слышал… Это ужасно… Крик… Он кричал, как будто с него кожу… я… я ушел. Я испугался!

Илья Зимин нащупал позади себя стул и сел. Игорь Сергеевич, стоявший возле камеры, недоверчиво хмыкнул. Следователь похлопал Щедринского по спине.

– Ну, ну, дорогой! Неужели даже одним глазком не заглянул? Никогда не поверю! Наоборот, у меня есть все основания считать, что ты не только видел того, кто убил Колесникова, но даже хорошо знаешь убийцу. Иначе зачем бы тебе было рисовать его портрет?

Альберт Витальевич недоуменно поднял глаза на следователя.

– Вот смотри, какую любопытную тетрадку мы нашли на месте преступления! – Савватеев ловко, как фокусник, чуть ли не из рукава вытащил тетрадь в коричневом коленкоровом переплете и раскрыл ее на середине. – Вот подробное описание всех четырех преступлений. А вот и портрет убийцы!

Неожиданно для всех с места вскочил осветитель Илья Зимин.

– Где?! – в страшном волнении закричал он. – Не может этого быть! Я же вырвал…

Следователь, казалось, нисколько не удивился этому странному признанию.

– Пожалуйста! Можете посмотреть… – он подал тетрадку осветителю, но едва тот протянул за ней руку, как из-под коленкора блеснуло стальное ухо наручников и цепко защелкнулось на запястье Зимина.

– Иди сюда! – сказал следователь.

Уверенным борцовским движением он повалил Илью лицом в колбасы, заведя ему руки за спину, сцепил их наручниками, после чего толчком отправил его обратно на стул.

– Теперь поговорим!

Вся съемочная группа, включая Альберта Витальевича, ошарашенно наблюдала за происходящим.

– Вы совершенно правы, гражданин Зимин, – продолжал, как ни в чем не бывало, следователь. – Рисунка нет. Вы его вырвали. Ведь это ваша тетрадь, верно?

Теперь все смотрели на Илью, но он лишь мутно озирался, видимо, сам еще не до конца сознавал, что угодил в расставленную следователем ловушку.

– Ну, быстрей соображай! – гаркнул Савватеев так, что все снова вздрогнули. – Какой смысл отпираться? Рисунок вырвал, а записи-то остались! – он взял со стола тетрадку и пошелестел страницами. – Интереснейшее, надо сказать, чтение! Прямо жуть берет, честное слово! Хотя, конечно, сразу понятно, что писал человек больной…

Он бросил тетрадь на стол и вплотную приблизился к Зимину.

– Будем смотреть правде в глаза, Илья Петрович! Вы – сумасшедший. И это – ваш единственный шанс попасть не в камеру смертников, а в санаторий для психов. Держитесь этой линии, колитесь охотно и весело – тогда вам ничто не грозит.

Осветитель покосился на него снизу вверх, но промолчал.

– Я ведь вас и поймал так просто, только потому что вы псих, – втолковывал Савватеев. – Конечно, можно было дождаться результатов графологической экспертизы, но я, знаете, привык работать быстро! – Следователь оглянулся на Щедринского. – Альберт Витальевич простит меня за маленький наезд. Ведь правда, Альберт Витальевич, вы не сердитесь?

Щедринский поспешно закивал. Савватеев улыбнулся ему поощрительно.

– Вы действительно не могли видеть того, что происходило в подвале, потому что близко к нему не подходили, – сказал он. – А вот вы, гражданин Зимин, не только подходили, но и внутрь лазили! И не один раз! В связи с этим у меня к вам деликатный вопрос: Илья Петрович, а где тела?

Следователь навис над Ильей, как скала, готовая обрушиться на голову. Все, кто был в студии, тоже пристально смотрели на бывшего – теперь уже каждому ясно, что бывшего, – осветителя. Игорь Сергеевич, как истинный телеоператор, на всякий случай незаметно нажал на камере кнопку записи.

– Так я вас слушаю, – пророкотал Савватеев.

– Ну… вы же читали дневник. – Илья казался довольно спокойным. – Оно их поглотило…

– Оно! – с досадой повторил следователь.

Он жестом согнал со стула Щедринского и уселся напротив Ильи.

– Конечно, это дело не мое, с психами разбирается судебная медицина. – Савватеев сочувственно развел руками. – Но, если хотите, я не хуже любого Фрейда могу объяснить вам, откуда взялось это ваше «Оно»…

Илья недоверчиво скривился.

– Нет, кроме шуток! – заверил его следователь. – Я ведь со всеми вами уже познакомился, узнал о каждом много интересного… – он приятно улыбнулся Щедринскому, отчего тот вдруг снова почувствовал беспокойство. – Но ваша, Илья Петрович, биография – самая интересная. Просто-таки готовая история болезни. Год назад, в Египте, вы пострадали при взрыве – получили сильную контузию. Кроме того, у вас была травма глаз, а именно – поражение сетчатки. Я ничего не перепутал?

Зимин безразлично пожал плечами. Остальные закивали, подтверждая.

– Так вот, при поражении сетчатки, – продолжал Савватеев, – человек иногда видит то, чего нет. В глазу у него – большое слепое пятно. В сумерки оно кажется черным, его легко принять, например, за человека, медведя, слона или вообще – за бесформенное чудище, которое ползает где-то рядом, но никак не дает себя разглядеть. А много ли надо контуженному? Один раз померещится, а испуг – на всю жизнь! Вот вам и «Оно»!

Оператор Игорь Сергеевич, как бы между прочим, тронул кнопку на камере, а на самом деле сделал эффектный наезд на лицо Зимина. Матерьяльчик мог получиться очень интересный.

– Значит, я сумасшедший… – Илья подвигал скованными руками, почесал правую ногу левой. – Вижу то, чего нет… – он вдруг поднял голову и злобно посмотрел на следователя. – А кто же тогда их всех убивает?!

У всякого следователя, который хоть однажды читал Достоевского, всегда готов ответ на этот наивный вопрос подозреваемого. Но Савватеев любил нетривиальные решения, поэтому, вместо того, чтобы ответить, как Порфирий Петрович: «Вы-с. Вы и убили-с», он просто схватил Зимина за ворот своей железной десницей и проорал, брызгая слюной в лицо:

– А вот это ты мне сейчас и расскажешь, псих долбанный! Веди, показывай, куда милиционера девал! Быстро встал!!!

Такие вот внезапные изменения стиля в свое время и сделали рядового следователя Савватеева старшим. Мало кто из подследственных выдерживал его долго – кололись, как миленькие. Однако в случае с Зиминым безотказный метод сбойнул. Вместо того чтобы потерять от испуга всяческую волю к сопротивлению, Илья вдруг с отчаянным криком толкнул следователя ногами в живот, упал вместе со стулом назад и, перевернувшись через голову, снова оказался на ногах. Он сейчас же бросился бежать, но не к двери, где его ждали двое широкоплечих помощников Савватеева, а совсем в другой угол – туда, где у стены стояли картонные щиты. Все, даже следователь, в первый момент растерялись, и только Игорь Сергеевич, повинуясь операторскому инстинкту, резко повернул камеру вслед бегущему и припал к окуляру.

Илья ногами разбрасывал, мял и крушил картонные декорации, приговаривая:

– Выходи, сволочь! Покажись! Пора выходить из тени!

Большой щит с изображением человека, наполовину поглощенного тьмой, отделился от стены и бесшумно лег на пол, словно перевернулась последняя страница недописанной книги. Дальше ничего не было. Голая стена, расчерченная жирными линиями электропроводки.

– Здесь… где-то здесь, я знаю… – лихорадочно шептал Зимин.

Он пинал стену, толкал плечом, бился головой.

– Ну хватит, – сказал Савватеев. – В камере будешь бодаться! Забирайте, – он кивнул помощникам.

– Сейчас, сейчас… Оно здесь, вы увидите! – Илья вдруг схватился зубами за провод и рванул, что есть силы.

– Выплюнь, дурак! – крикнул следователь.

Помощники, подбежав, схватили Зимина, чтобы оторвать от кабеля, но в этот момент полыхнуло. Все трое отлетели от стены и растянулись среди обломков декораций. Длинная извилистая молния пробежала по обвисшему кабелю, откуда-то сверху посыпались искры. Ряды больших осветительных приборов, установленных под потолком, вспыхнули с неестественной яркостью. Один из них вдруг сорвался с кронштейна и, продолжая рассыпать искры, медленно, как тяжелая авиабомба, пошел к земле.

– Илья!!! – истерически закричала Алла Леонидовна.

Но Зимин был без сознания. Белый огонь в оправе из черного металла ударил его прямо в лицо. Последняя вспышка показалась всем самой яркой, может быть потому, что после нее наступила полная тьма.

Некоторое время было тихо, затем послышались частые безудержные всхлипывания.

– Прекратите, Щедринский! – сказал следователь.

По стенам заметалось светлое пятно. Один из помощников Савватеева включил фонарик.

– Готов, – сказал он, направив луч на Илью Зимина.

– Господи, что же это?! – прошептала Алла Леонидовна.

– Я боюсь! – подала голос Леночка.

– Никому ничего не трогать! – скомандовал Савватеев. – Всем выйти в коридор. Перегудин, посвети!

Сам он тоже включил фонарик и подошел к оператору.

– Давай.

– Иду, иду! – заторопился Игорь Сергеевич.

– Кассету давай! – остановил его следователь.

– Какую кассету? – остренький носик оператора зарделся.

– Вместе с камерой заберу, – пригрозил Савватеев.

– Ах, кассету! – сразу сообразил Игорь Сергеевич. – Пожалуйста! Понимаю, вещественное доказательство… А вы потом вернете?

– Нет, – отрезал следователь.

– Но почему?! – оператор возмутился. – Что тут секретного? Обычный несчастный случай!

– Несчастный случай меня не волнует, – сказал Савватеев, пряча кассету. – А вот секретные методы ведения следствия снимать нельзя…

В коридоре все, включая Леночку, закурили.

Щедринский все еще всхлипывал, ломал дрожащими пальцами сигареты и бормотал раздраженно:

– Уеду к чертовой матери… В гробу я видал такую работу…

Леночка тоже вытирала слезы, только старалась не размазать тушь.

– Ах, Илюша, Илюша… – вздыхала Алла Леонидовна, глядя сквозь зарешеченное окно на снежную равнину с разбросанными по ней перелесками, – ведь это же в голове не укладывается!

Она обвела печальным материнским взглядом остатки своей группы и с удивлением остановилась на операторе.

– Игорь! А ты чего глаза трешь? Из-за кассеты расстроился?

– Да нет, – ответил тот, жмурясь и тряся головой, – что-то никак не оклемаюсь после вспышки. Стоит какое-то пятно в глазах – и все тут!..

ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!

Домашние тефтели в сметанно-томатном соусе

0,5 кг мяса (нежирной свинины или говядины)

1 головка лука

3 зубчика чеснока

зелень по вкусу (петрушка, укроп)

ломтик белого хлеба или 2–3 ст. л. панировочных сухарей

2 ст. л. муки

1 ст. л. сметаны

1 ст. л. томатной пасты

50 мл растительного масла

специи по вкусу: соль, перец черный молотый, кориандр

1. С веточек укропа и петрушки оборвать все листики. Стебли выбросить. Чеснок и лук очистить.

2. Сильно измельчить (очень удобно блендером) лук, 2 дольки чеснока, половину зелени, 1 ч. л. кориандра, соль и перец. Должна получиться не слишком густая паста.

3. Мясо вымыть, обсушить, удалить пленки, пропустить через мясорубку.

4. Смешать фарш с пастой из зелени и лука, добавить 1 ст. л. растительного масла, и все тщательно перемешать. Ломтик белого хлеба (без корки) размочить в молоке, отжать и добавить в фарш. Вместо хлеба лучше добавить 1–1,5 ст. л. обычных панировочных сухарей. Еще раз все тщательно вымешать.

5. Периодически смачивая руки холодной водой, сформировать шарики-тефтели размером с грецкий орех. Из 500 грамм фарша получается 13–14 тефтелей.

6. Сковороду смазать растительным маслом и нагреть. Обвалять тефтели в муке и выложить их на разделочную доску.

7. Обжарить тефтели на сильном огне до золотистой корочки и оставить в сковороде.

8. Огонь уменьшить до минимума. Добавить измельченный зубчик чеснока. Немного посолить и добавить оставшуюся зелень.

9. Жарить, помешивая, 2–3 минуты, далее добавить по 1 ст. л. сметаны и томатной пасты. Долить кипящей воды так, чтобы соус покрывал тефтели.

10. Тушить тефтели под крышкой 15–20 минут, периодически помешивая. За время готовки соус должен немного загустеть.

ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!