Текст книги "Наследники земли"

– Отжарь меня еще раз! – завопила Мария. – Давай!

Теперь жена управляющего двигалась в ровном ритме, сдавливая любовника бедрами, прижимаясь клитором, охватывая его член, не позволяя выйти…

– Да! Еще! – стонала Мария, ощущая в себе его ответы.

И вот Уго снова оказался рядом с монастырем Жункерес. Парень чувствовал себя непривычно, подходя со стороны площади Жункерес, с главного входа. Он проделал долгий путь вдоль глухих стен, за которыми располагались монастырские огороды, потом обошел задний фасад церкви и еще какие-то помещения и, наконец, встал перед деревянной дверью. Уго знал, что находится за этой дверью. Раньше, когда они с сестрой еще встречались на крыше, он видел монастырь Жункерес при свете луны: двухэтажное здание, с галереей, не очень высокое. «Поэтому и во двор проникает свет», – объясняла Арсенда. В каждой галерее по шестьдесят шесть стрельчатых арок, таких же узких, как и держащие их колонны с капителями.

Уго обернулся, услышав лязг засова: возле двери размещалась привратницкая. Окошко с решеткой навеяло воспоминания об одноглазом Матео, однако сейчас из окошка раздался тонкий женский голосок:

– Да хранят вас Господь и Богоматерь Жункереса, что вам угодно?

– Меня зовут Уго Льор.

– И что же?

– Здесь моя сестра, она работает в услужении у монахини по имени… – Черт подери! Да как же ее зовут? – У одной из монахинь.

– У какой?

– Я позабыл ее имя, но ее дом – рядом с маленькой дверью на улице Жункерес.

– Откуда вам это известно?

Голос был все такой же нежный, но Уго не осмелился рассказать про ночные встречи, чтобы не навредить Арсенде.

– Я уже давно не имею известий о своей сестре.

– Это и правильно, и естественно: здесь монастырь, мы посвящаем нашу жизнь Богу, поэтому мы отделены от мира. Странно как раз то, что прежде вы имели известия о своей сестре.

Опять!

– Госпожа…

– Сестра.

– Сестра, единственное, что мне нужно, – это убедиться, что с моей сестрой все в порядке.

– Да. С ней все в порядке.

– Прошу прощения. Не хочу показаться… навязчивым, но откуда вам это известно? Я ведь не называл ее имени.

– Это не важно, юноша. В монастыре давно уже не случалось никаких происшествий, следовательно, и с вашей сестрой, как бы ее ни звали, все в порядке.

– Но…

– Ступайте с Богом. А мы не позабудем о вас в наших молитвах.

Окошечко захлопнулось, а Уго остался стоять в длинном коридоре перед входом, не зная, стоит ли верить словам монахини. В самом деле, у этой женщины не было причин его обманывать. Но тогда почему же Арсенда перестала к нему выходить? Наверно, ей запретили. Вот в чем дело. Но даже если так, он все равно должен увидеть сестру. Возможно, здешние монахини никого к ней не допускают: хотя Арсенда и говорила когда-то давным-давно, что в Жункересе разрешено выбираться в город, владеть имуществом и даже выходить замуж, но ведь сестра его даже и не монахиня, так что нет никаких причин, которые мешали бы им встретиться!

– Это потому, что она в услужении у монахини, – ответил юноше Пау Вилана, викарий церкви Святой Марии, которому Уго доверял больше других и поэтому решился просить о посредничестве. – Если хозяйка не позволит твоей сестре нарушить затворничество, ты ее и не увидишь. Слуги обязаны повиноваться хозяевам. – Священник заметил недовольство на лице своего прихожанина. – Я посмотрю, что тут можно сделать, – пообещал он. – А ты молись Святой Деве. И кстати, – добавил викарий, когда Уго уже шел к алтарю, – мне тут рассказали, что ты почти не приходишь работать на церковный виноградник.

– Кажется, там помощь и не требуется.

– На что ты намекаешь?

– Да с этими двумя шалопаями, которых вы наняли, вы никогда ничего с этой земли не получите.

– Они уверяют, что…

– А вы им верите. Если хотите, чтобы я вам помогал, выгоните тех двоих, и тогда вы начнете зарабатывать на вине.

– Хорошо, я подумаю.

– Ты арестован!

Офицер викария явился в сопровождении двух солдат. Уго попятился. Он уже давно бродил вокруг монастыря Жункерес. Отец Пау так и не дал ему внятного ответа, только оправдания и заверения, схожие с заверениями той монастырской привратницы: «С ней все в порядке… Можешь мне поверить». Спустя два дня священник уже начал избегать юношу, но Уго не давал ему проходу, и святому отцу пришлось признаться, что ему тоже не сказали ничего внятного, а настоятельница не собирается допускать к Арсенде посетителей.

Уго понимал, что пренебрегает заботами о винограднике, но все равно использовал все свободные деньги, чтобы хоть что-то узнать о сестре. Юноша докучал торговцам, доставлявшим в Жункерес провиант: он сулил мзду за любую информацию. Одни отказались, другие подло надули простака, и он лишился почти всех своих сбережений. Уго подстерегал служанок, выходивших из Жункереса за покупками, наскакивал на священников, служивших мессы в монастыре, пугал приходящих в Жункерес учениц. Единственное, чего ему удалось добиться, – это узнать имя той монахини, что скрывала от него сестру, – Херальда: один из исповедников посоветовал юноше оставить свои попытки, потому что с Арсендой все в порядке и договор с Херальдой не утратит силы еще много лет, а если Уго не одумается и станет донимать их и дальше, будут приняты суровые меры. Священник даже пригрозил, что обратится к городскому викарию.

– Я хотел только… – Уго попробовал объясниться с офицером.

Солдаты выгнали его с площади взашей и увели подальше от главного входа. За что его арестовали? Он ведь не совершал никаких преступлений.

– Я хотел только узнать о моей сестре, – оправдывался Уго после очередного тычка.

– Тебе ничего не нужно узнавать. Она в монастыре.

– Я ее брат! – не сдержался Уго. Его ударили. – Если вы мне не поможете, я обращусь к королю.

– Я представляю здесь его величество! – заявил викарий.

– А я пойду к самому королю! – не унимался Уго.

Солдаты схватили его за руки. Парень как мог вырывался, но его потащили к ручью, бежавшему вдоль монастырской стены. Крепким ударом в живот скинули вниз по склону. И там солдаты набросились на Уго всерьез. «Ты не должен склоняться ни перед кем». Уго давно уже не вспоминал об этом совете мисера Арнау. Лежа на земле, он подхватил камень и швырнул в первого солдата. Угодил точно в грудь. Второй натолкнулся на своего товарища, а офицер в это время отдавал команды издали. Боль от удара и смятение дали юноше время вскочить, сжимая в руке еще один камень, – он был готов к новой схватке. «А тебе не говорили, как этого добиться?» Мудрые слова Андреса с верфи Регомир направляли Уго, когда он отбросил камень в сторону, а сам кинулся бежать.

Он пробежал сколько мог – гораздо больше, чем раздобревшие солдаты в полном снаряжении. За ручьем Сант-Жоан исчезли даже их крики.

«Они знают, кто я! – твердил себе Уго той самой ночью, запершись в давильне, расхаживая из угла в угол. – Да и как им не знать? Я же брат Арсенды». Может быть, его хотели только напугать и удовлетворились его бегством? Уго поправил перегонный куб для изготовления aqua vitae. Им неизвестно, где он живет; впрочем, если они спросят Арсенду, сестра расскажет им про верфи, и нет полной уверенности, что Жоан Наварро сохранит его тайну. В конце концов спрашивать будет сам викарий…

Гулкий стук в дверь положил конец сомнениям. Уго не отозвался. Удары повторились, на этот раз еще громче.

– Уго Льор!

Уго не отвечал. Он услышал шаги снаружи. Давильню окружали. Уго старался не шуметь, но его выдавало звяканье медных деталей в перегонном кубе.

– Уго Льор! – снова выкрикнули снаружи. Молчание. – Я знаю, ты там!

Бежать было некуда.

– Меня зовут Габриэл Мунтсó, – услышал Уго. – И меня прислал Бернат Эстаньол из Картахены. Открой!

В считаные мгновения придя в себя, Уго бросился к двери.

11

– Владелец галеры?

– И ее капитан, – ответил Габриэл Мунтсо, обыкновенный с виду дядька, судя по выговору – тоже каталонец.

Вот что изумило Уго, когда он открыл дверь: посланец Берната должен был выглядеть здоровяком – возможно, даже великаном… В любом случае человеком приметным. А вот в Мунтсо не было ничего особенного.

– Картахена – это всего-навсего порт и замок, – рассказывал гость, – а вокруг замка хижин больше, чем каменных домов.

Именно в таком месте Бернату удалось разжиться сицилийской галерой, добытой корсаром-баском, и теперь Бернат сам ходил на этой галере.

– Да как же он сумел купить себе корабль?

Они сидели в давильне, при свете фонаря, среди инструментов и бочек; стулья были кривые, а столом им служила доска.

– За те годы, что Бернат провел в Картахене, он приобрел уважение кастильских корсаров, которые находят укрытие в порту, – в основном это кантабрийцы и баски. Комендант замка и члены городского совета тоже высоко ценят Берната. Это человек образованный и ученый, умеет читать и писать, владеет латынью, и слово его крепкое: все это редкие качества в краю близ мавританской границы, где жестокость ценится превыше мудрости. Бернату не составило большого труда обучиться морской и корабельной премудрости, он еще при баскском капитане сумел хорошо себя зарекомендовать.

Уго улыбнулся при воспоминании о том, как Эстаньол прятал в мешке арбалет. Да уж, смелости ему было не занимать. Много времени прошло с тех пор… Семь лет? Да. Семь. Значит, Бернату теперь… двадцать три. Уго отвлекся, но снова поймал нить разговора.

– Корсарство приносит королевству весьма привлекательный доход: корсары выделяют определенный процент со всей своей добычи. Бернату, кстати, было несложно отыскать компаньонов для покупки галеры: это хорошее вложение.

Как Уго ни старался, он снова запутался в собственных мыслях. Быть может, Бернат захочет видеть его рядом с собой. Вот почему он прислал Мунтсо. На секунду Уго представил себя на галере Берната, но так и не смог придумать, чем он будет там заниматься. Но… как же виноградник? Юноша вздохнул. Мунтсо настойчиво твердил, что Бернат – великий капитан. Уго не мог забыть об обещании, когда-то данном матушке: не выходить в море. Он должен еще раз наведаться в Сиджес и убедиться, что с Антониной все в порядке. И бондарь должен обо всем узнать. А еще есть Арсенда: сестру он не бросит.

– Нет… – Он оборвал Мунтсо на полуслове. – Не думаю, что я смогу.

– Что не сможешь?

– Уйти к Бернату.

Мунтсо замахал руками:

– Да я и не предлагаю.

Уго выпрямился на стуле.

– Бернат хочет, чтобы ты предоставлял ему сведения. Нам очень нужны известия о кораблях, которые выходят из барселонского порта, об их маршрутах и в особенности о грузах у них на борту. Нам следует с умом выбирать добычу. С того момента, как начинается вербовка моряков, до выхода корабля в море проходит достаточно времени, чтобы доставить нам всю эту информацию. Бернат в тебе нуждается.

Уго задумался.

– И как, интересно, я все это узнаю?

– Бернат говорит, ты как-нибудь изловчишься.

– Вот как. – Хозяин и гость помолчали. – И как же мне вас оповещать?

– Письменно, через посредство…

– Я не умею писать.

Уго беспомощно раскинул руки.

– Об этом Бернат не забыл. Он говорит, ты и тут как-нибудь изловчишься, – парировал гость. – Ты должен отправлять сообщения с каботажными судами, идущими в Валенсию, на имя вот этого купца. – Мунтсо протянул парню листок с записанным именем. – Отправляй их, как будто это векселя или торговые бумаги. Такие корабли ходят часто.

– Я знаю, – кивнул Уго.

– Ты можешь отправлять письма и почтой, но лучше все-таки с кораблями. Так или иначе, купец их нам переправит, – продолжал Мунтсо, выкладывая на доску печатку.

– А это что?

– Письма будешь запечатывать, – невозмутимо объяснял посланец, как будто Уго хоть что-то в этом понимал. – И кстати, Бернат особо просил подчеркнуть: обращай специальное внимание на корабли, принадлежащие семье Пуч или перевозящие товары Пучей.

Уго мрачно прищурился:

– Отец Берната, мисер Арнау, кажется, однажды уже сумел их разорить.

– Этого оказалось недостаточно, – бросил Мунтсо, давая понять, что знает давнюю историю.

Уго глотнул вина. И его собеседник тоже.

– Но ведь… – Юноша не знал, как выразить свою мысль. Мунтсо поспешил помочь, мелко закивав. – Ведь если я выдам каталонских купцов, из-за меня погибнут каталонцы.

– А Бернат предупредил, что у тебя могут возникнуть опасения. Видишь ли, он все равно будет нападать на каталонские корабли – что с твоей помощью, что без нее. Зато Бернат обещает проявлять милосердие к командам тех судов, на которые укажешь ты.

– Я как-нибудь изловчусь, – пообещал Уго.

«Я как-нибудь изловчусь» – так он сказал. Но как именно – не знал сам. Прошла уже неделя с той ночи: Мунтсо, изложив подробные инструкции, ушел, не дожидаясь рассвета. Уго расспрашивал гостя о Бернате. Женат ли? Нет. Был ли ранен? Много раз. Собирается навсегда остаться в Картахене? Этого Мунтсо не знал. Хорош ли он как капитан, жесток ли как корсар?

Ответ Мунтсо его удивил:

– Когда его вынуждают, он ужасно жесток.

Уго не мог представить своего друга жестоким, но, возможно, Берната, как и всех, подталкивала к этому жизнь. Что же до информации о кораблях, выходящих из Барселоны, и о товарах на борту, Уго совершенно не понимал, как подступиться к такой задаче. Он был привязан к земле – к двум виноградникам. Как раз на этой неделе, после воскресной мессы, Пау Вилана из Святой Марии у Моря послал за Уго и предложил ему в пользование виноградник, на котором лодырничали два старых арендатора. Rabassa morta: священник предложил такой же вид договора, как и с наделом Саула, но без всяких оговорок о возвращении какого-либо Маира. На дополнительном условии настоял сам Уго: будут посажены новые лозы, по ним и следует отсчитывать срок договора, ведь ныне растущие в течение многих лет оставались в полном небрежении, – привел Уго причину.

– Чуть не забыл, – походя заметил священник, не придавая своим словам особой важности, когда Уго в знак согласия кивнул в некотором смущении.

Да, ему нравились эти великолепные земли, но он не мог взять в толк, почему виноградник предлагают именно ему. И не знал, сумеет ли справиться с двумя наделами… Уго перестал думать о земле, как только услышал следующую фразу Пау Виланы:

– Я кое-что узнал о твоей сестре Арсенде.

Уго выпрямился. Он и теперь продолжал бродить вокруг монастыря Жункерес, всегда настороже, опасаясь новой встречи с солдатами викария.

– Санса д’Оливера, настоятельница Жункереса, говорила со мной. Твоя сестра приняла монашеский обет, у нее все замечательно. Сестра Херальда внесла за нее вклад в монастырь. Тебе не о чем беспокоиться.

– В каком она монастыре?

– Этого настоятельница мне не открыла. По ее словам, твоя сестра призналась, что была чересчур привязана к тебе, не могла обходиться без твоих тайных посещений, – грозно возвестил отец Пау, взмахнув дланью, как будто намереваясь задать юноше порку. – Без твоей болтовни, без новостей из внешнего мира, а такого быть не должно. Арсенде следует забыть о тебе и полностью посвятить себя Господу. Когда у нее это получится, она сама призовет тебя, можешь не сомневаться.

– Но я…

Священник подхватил юношу под руку и повел за собой. Покинутая людьми церковь была залита светом, дети гоняли собак, пахло ладаном и воском бесчисленных свечей, горевших в часовнях и на главном алтаре.

– Когда мы подпишем у нотариуса договор о винограднике?

– Я не знаю…

– Я прикажу подготовить документ.

– Но Арсенда…

– Уго. – Священник остановился, голос посуровел. Они стояли перед главным алтарем, в центре высилась фигурка Девы у Моря и маленький корабль под нею. – Я понимаю, как тебе обидно, но твоя сестра решила посвятить жизнь Господу. Тебе следовало бы радоваться, ведь «много званных, но мало избранных»[17]17
  Священник цитирует Евангелие от Луки, 14: 24.


[Закрыть], – добавил Пау. Уго взглянул на Деву Марию – Она и сейчас не улыбалась. – Ты должен пообещать, что перестанешь докучать монахиням Жункереса, – строго потребовал священник.

Вот о чем Пау Вилана условился с настоятельницей Жункереса. «Мы могли бы приказать, чтобы молодого человека арестовали, – сказала монахиня, – но… чего мы добьемся? – поспешно добавила она. – Этому несчастному очень бы пригодилась ваша помощь – при условии, что он оставит в покое свою сестру». Отец Пау спорить не стал. В заключенном договоре он не видел никакой выгоды для монастыря Жункерес, однако настоятельница обещала свое покровительство самому священнику, и это привлекательное обстоятельство определило судьбу виноградника. Если Уго не ошибся в своих предположениях, Святая Мария у Моря начнет получать доход с надела, до сей поры не особенно прибыльного, настоятельница тоже выиграет от этой сделки, выиграет и монастырь… да и сам Уго.

– Обещай мне, – потребовал отец Пау.

Уго продолжал смотреть на Деву Марию, ничего не понимая. Почему Она и теперь не удостоила его улыбкой – теперь, когда он отдал Ей сестру? Может быть, Дева до сих пор осуждает его за связь с еврейкой? И все-таки парню не верилось, что Мария способна так злобствовать. Наверное, девы и святые…

– Уго! – Священник прервал его раздумья, второй слог в коротком имени он тянул особенно долго.

– Я больше их не потревожу.

Этого оказалось достаточно.

– А мы надеемся, что ты сдержишь свое обещание и этот виноградник принесет нам хороший доход. – Священник тотчас переменил тему, подхватил арендатора под локоть и повел дальше по церковным нефам, давая понять, что разговор об Арсенде закончен.

И Уго перестал беспокоиться о сестре. Только иногда его посещали сомнения, от которых он старался поскорее избавиться. Ему хотелось верить, что отец Пау сказал правду. Или нет?

Уго заключил договор rabassa morta об аренде виноградника. Со стороны церкви Святой Марии договор подписал один из управляющих храмом – он не обмолвился с арендатором ни словом и обращался только к нотариусу, как будто присутствие Уго его тяготило. А винодел, получив в руки договор, сразу же наведался в свои новые владения.

– Почему вы до сих пор здесь? – спросил он у двух старых поденщиков. – Отец Пау сказал, что уже вас оповестил…

– А еще он посоветовал нам поговорить с тобой, – перебил поденщик. – Он сказал, ты человек справедливый и, может быть, наймешь нас на работу.

Уго задумался.

– Давайте для начала осмотрим виноградник, – предложил новый хозяин.

Один поденщик даже не пошел смотреть; второй быстро исчерпал запас оправданий, а Уго все продолжал указывать на недоделки и небрежности. Кустов впереди оставалось еще немало, когда поденщик плевком распрощался с Уго и поплелся догонять товарища.

Уго дождался наступления тишины и огляделся, созерцая свой новый виноградник, столь же просторный, сколь и запущенный. Он услышал звуки поля и ощутил на своем лице жар солнца. Он не должен оставлять без заботы и виноградник Саула, до Сант-Висенс-де-Сарриа отсюда недалеко. А еще он должен раздобыть для Берната сведения о кораблях!

– Я как-нибудь изловчусь, – пробормотал Уго, садясь на корточки перед лозой. – Ну, что с тобой не так? – спросил он, поглаживая побег.

Виноградник церкви Святой Марии у Моря располагался совсем рядом с городом, на полпути между воротами Сант-Антони в новой стене Раваля и монастырем Вальдонселья. При винограднике имелась маленькая ферма с огородом и фруктовыми деревьями. Даже небрежение, с которым бывшие арендаторы относились к своему жилищу, не омрачило радости Уго, когда он переступил порог. Здесь ничто не напоминало хутор Рокафорта, который богатые барселонцы строили, ориентируясь на стиль своих дворцов. У святых отцов дом был старинный и сельский, выстроенный на манер сторожевых башен: квадратный, с толстыми, крепкими каменными стенами; нижний этаж предназначался для скота, хотя в данный момент никаких животных на ферме не было; в подвале был вырыт земляной погреб, а наверху, на втором этаже, куда распространялось и тепло от скота, располагались очаг и две спальни. Уго прогулялся по этим комнатам: очаг оказался в хорошем состоянии, в каждой спальне стояло по кровати, здесь-то и ночевали поденщики. Щелястый сундук, стол и три изъеденных жучком табурета представлялись юному виноделу настоящим сокровищем. Ромеу одолжил знакомцу мула и повозку; за несколько ходок от давильни и обратно Уго переправил на ферму свой небогатый скарб, бочки с вином от лоз, что рядом с Вилатортой (особым вином Дольсы), и перегонный куб для изготовления aqua vitae.

В первый же день он заночевал на новом месте.

Уго снова прибег к найму рабов, на этот раз двух, вот только условия договора с Ромеу пришлось пересмотреть.

– Я больше не смогу помогать тебе с наделом: с двумя виноградниками это совершенно немыслимо.

– Тогда придется платить. Думаю, для тебя было бы выгоднее сразу купить рабов, – посоветовал Ромеу.

Уго отказался. Он не мог себя представить хозяином человеческого существа. И все-таки дел у него стало так много, что парень не успевал даже приготовить еду, а рабы вообще не умели готовить. И тогда он нанял еще и рабыню, хотя Ромеу его и отговаривал.

– Уго, это не имеет смысла, – убеждал юношу и Раймундо. Винодел пришел в меняльную контору, чтобы забрать часть своих денег и оплатить наем рабов. – Может быть, ты и не их владелец, но все равно ты пользуешься их трудом, их рабским положением. Разве это не одно и то же?

– Но ведь они не мои, – упирался Уго, как будто освобождая себя от чувства вины.

– Так лучше бы они и были твоими, – улыбнулся Раймундо. И пояснил в ответ на вопросительный взгляд: – Я уверен, ты будешь обходиться с ними лучше, чем Рокафорт и его люди. Он же заменяет рабов, как только они хоть чему-то обучатся, верно? Ты сам мне рассказывал. – (Уго пришлось согласиться.) – А ты хоть раз подумал, куда девается раб, которого ты обучал, в чьи руки он попадает? Ты проявишь о них куда больше заботы, а потом, если уж так о них печешься, можешь отпустить на свободу, как только они окупят цену, за которую ты их приобрел. Ты ведь знаешь, что обычно хозяева, попользовавшись трудом рабов, назначают им выкуп гораздо больше той суммы, в которую они когда-то обошлись.

– Все мы рабы Божьи, – изрек отец Пау после мессы в следующее воскресенье, когда Уго поделился своими сомнениями. – Почему, как тебе кажется, мы называем Его Господом? А посему наше положение в этом мире не имеет значения. Большинство каталонцев – сервы своих хозяев, многие из них еще и привязаны к земельным наделам. В последние годы «дурные обычаи» сделались еще суровее, у хозяев появилось еще больше власти над сервами. А сами хозяева, в свою очередь, являются вассалами других хозяев, и так пока цепочка не доберется до короля. Что важно, Уго, – так это свобода души. Купи себе рабов и наставляй в католической вере. Обрати их и сделай добрыми людьми, служащими Богу – единственному Господину, которому следует присягать на верность.

– Не будь таким щепетильным! – воскликнула Рехина, выслушав Уго в тот же воскресный вечер, после его беседы с отцом Пау. – Ты уже навидался жестокостей, которые творятся между людьми. Какая разница, раб ты или нет, если свободные люди друг друга убивают и насилуют? – Рехина замолчала, взгляды хозяйки и гостя наполнились скорбью. – Покупай, Уго. Обогащайся, если есть возможность. Ты этого заслуживаешь.

Раймундо, отец Пау, Рехина – все советовали ему купить рабов. Уго посмотрел на Рехину. Она все так же прекрасна и полна жизни, как раньше, но… Гость и хозяйка улыбнулись друг другу. Они сидели в саду дома на улице Санауха. С тех пор как Уго доставил в этот дом русскую рабыню, его посещения сделались регулярными, но дело было не в улыбке Рехины. И ее муж Мосе, и сама Рехина нуждались в aqua vitae для лечения своих пациентов. Супруги узнали, что Уго работает на винограднике покойного Саула, и пожаловались, что им не хватает aqua vitae, которую раньше изготавливал Маир. Уго предложил свои услуги, хотя давно уже не производил aqua vitae, поскольку христиане покупали эту ценную жидкость у аптекарей, а среди евреев никто больше в ней не нуждался. Вспомнив наставления Маира, Уго стал дистиллировать вино в медицинских целях. Результаты оказались превосходными, а общение с Рехиной всколыхнуло в молодых людях давние воспоминания и оживило юношеские чувства с еще большей силой, ведь и он, и она сознавали, что острыми ножами были перерезаны их мечты, надежды, любовь и самые дорогие им люди.

Ощущая постоянное присутствие Дольсы, они избегали разговоров о ней, не касались и лжи насчет спасения Рехины: какая разница, что выдумали Рехина с Мосе. Кто возьмется хоть в чем-то обвинять людей, только что переживших такую бурю? А еще Уго признал, что Дольса была права: Рехина разговаривала, улыбалась и жестикулировала быстро и четко, с уверенностью женщины, которая знает, насколько она привлекательна и желанна, но вот нос, чуть широковатый, жил собственной жизнью. Женщину-победительницу побеждал собственный нос, и в то воскресенье он подсказал гостю: что-то идет не так.

– Куда ты смотришь? – обворожительно улыбнулась Рехина.

«На твой нос». Уго сдержался.

– Просто радуюсь твоему счастью, – сказал он вместо этого.

Рехина замолчала. Уго умолк тоже.

– Что-то не ладится у вас с Мосе? – спросил он после паузы.

– Все в порядке, – отозвалась Рехина, но как-то уж очень досадливо.

Уго подозревал, что отношения между супругами далеки от благополучия, которое она старалась выставить напоказ. У Рехины не было собственных детей, чему Уго, видевший всю жизненную силу этой женщины, не уставал поражаться. Мосе целый день работал вне дома, иногда отсутствовал даже по несколько суток, если его помощь требовалась в отдаленных от города селениях. Давнее объяснение Раймундо обретало смысл в те моменты, когда Уго подмечал, что подруга скрывает от него истинное положение дел: «Мосе нуждается в новой матери для своих детей, Рехина – в мужчине, который будет о ней заботиться». Проскочившее ненароком недовольное замечание; раздраженная гримаса, когда речь заходила про детей; бывало, что и окрик, когда те слишком шумели… В общем, все указывало, что Мосе в конце концов добился своей цели, а вот Рехине от своей пришлось отказаться.

– Но если дело не в Мосе… – Уго проявил настойчивость.

– Я больше так не могу, Уго! – Рехину прорвало. Голос стал хриплым, истина обнажилась. – Я больше не могу.

– Это из-за детей?

– Да из-за всего! Мосе, дети… евреи!

Уго не верил своим ушам.

– Евреи?

– Да-да, именно! – Рехина сжала кулаки, крылья носа затрепетали. – Жить еврейкой стало невозможно! Христианам мало того, что они нас убивают и насилуют, заставляют отказаться от нашей веры и принуждают обратиться в свою; они нам даже дышать не дают. – Рехина замолчала, сдерживая рыдания. Уго тоже молчал. – После того что случилось в еврейском квартале, мы перебрались в этот дом потому, что по соседству жили наши друзья – одни выкресты, другие иудеи, но все были объединены какими-то связями. Были и такие, кому посчастливилось выбраться из Нового замка, где случилась вторая резня; поэтому никто не упрекал брата или зятя за то, что они склонились перед фанатичными требованиями христиан и переметнулись в новую веру; ведь убийца с ножом и мертвецы под ногами – более чем убедительный аргумент. До недавних пор такой образ жизни казался нам терпимым. – Теперь Рехина говорила жестко, ее боль превратилась в гнев. – Наши обращенные братья доказали искренность своей веры, построив церковь Пресвятой Троицы и создав объединяющую нас общину. Ты знаешь, им ведь не дозволяют покидать пределы королевства. Говорят, что обращенные отправляются в Берберию под предлогом торговли, но на самом деле их истинная цель – вернуться к вере наших предков. Мы – те, кто остался иудеями, – продолжаем хранить нашу веру, хотя и ведем себя осторожно, не выставляемся напоказ; в отсутствие храмов и школ мы заперты в наших домах, стараемся ни единым движением не пробудить ярость Барселоны, которая нас так невзлюбила. Но вот теперь, в добавление ко всему, королева и епископ запретили нам даже разговаривать с обращенными, даже находиться с ними рядом! Тот, кто нарушит новый указ, будет повешен без права на помилование или прощение. Уго, мы не можем ни с кем общаться. Ты – один из немногих, кто осмеливается заходить в этот дом… Единственный, кто заходит регулярно! – Рехина говорила с таким пылом, что Уго не мог вставить и слова. – Наказания за неподобающую одежду тоже ужесточились: для мужчин обязателен черный длиннополый сюртук с красно-желтым кругом на груди, для женщин – приметная островерхая шляпа. – Рехина покачала головой. – Но самое главное, что рассорило нас с нашими друзьями и родственниками, – это распоряжение епископа: всем обращенным велено в двухнедельный срок покинуть дома, имеющие общую стену с домами иудеев. Всем нашим соседям пришлось переехать! Они нас ни в чем не обвиняют, но, конечно, без раздражения не обошлось. Люди уже пресытились страданием! А кто же заселился в опустевшие дома? Фанатики! Такие же фанатики, как и этот ваш новый папа в Авиньоне. – (Уго развел руками, показывая, что совершенно не в курсе дела.) – Новый папа относится к евреям с открытой враждебностью. Только Богу – разумеется, вашему – известно, что нас ждет. С каждым днем все меньше женщин приходит ко мне за лечением. Я не могу выйти на улицу без того, чтобы меня не оскорбили, не плюнули под ноги, – прошептала Рехина.

Она была полностью опустошена, выплеснув все свои беды.

Уго не знал, что тут можно ответить. Рехина сидела, опустив голову. Он попытался отвлечь подругу от горестных дум. Завел разговор о винограднике и об Арсенде, потом и о рабах, насчет которых хотел посоветоваться… Рехина не отвечала.

– Прости меня, Уго, – наконец произнесла она. – Я ценю твои усилия, но поддержать беседу не могу.

Хозяйка пошла из сада в дом, оставляя гостя в одиночестве.

Его звали Доминго, ее – Барча. Он был болгарин, такой же светловолосый, как Катерина; она – смуглокожая, почти что черная. Он был молод, моложе Уго, худощав и робок, не только не имел представления о винограде, но и не мог связать двух слов по-каталански. Она была самого неопределенного возраста, располневшая, но не желающая расставаться с замашками красотки, каковой, возможно, когда-то и была; казалось, Барча знает слишком много: это проявлялось в напускном высокомерии и в манере разговаривать с Уго – криком и с ужимками. Его недавно взяли в плен на Востоке, считалось, что он христианин; она была мусульманка и с детства жила в Барселоне, принося сплошные убытки своим хозяевам, которые от безысходности всегда продавали ее дешевле, чем платили при покупке. Вот единственное, что объединяло новых рабов: и тот и другая обошлись ему дешево. Их продавец Рокафорт сумел скрыть вопиющие недостатки Барчи, хотя и не смог ничего поделать с непроходимым невежеством Доминго. Ромеу тоже обманул Уго, представив малую цену как особое одолжение. Мария, присутствовавшая на переговорах, смолчала и с первого взгляда одобрила мавританку, поскольку поняла, что Барча не будет ей соперницей на ложе любви, которое она продолжала делить с пареньком при каждом удобном случае. Мария сознавала, что когда-нибудь Уго о ней позабудет, но этот момент до сих пор не наступил, ведь юный винодел не обращал ни малейшего внимания на девиц, увивавшихся вокруг холостяка, владеющего уже двумя виноградниками. «Женитьба меня не интересует, – ответил он как-то ночью, когда Мария завела разговор о девушке, с матерью которой она водила дружбу. – Даже и не приставайте», – попросил Уго. Единственным человеком, кому дешевизна Барчи показалась подозрительной, был Раймундо.