Текст книги "Наследники земли"

Андрес Бенет больше других знал о качестве вина, которое Уго производил из винограда, растущего на границе с соседним участком: он давно уже стремился заполучить это вино. Оба понимали, что такой напиток предназначен для прелатов, вельмож и богачей, простым людям он будет не по карману, но Уго не имел доступа к высокопоставленным особам, а вот Андрес… Маир всегда говорил, что этот перекупщик умеет обделывать дела с богачами.

– Не знаю, сумею ли дать тебе столько, сколько оно стоит… – Андрес решил поторговаться.

Сегодня Уго уже был обворован болгарином – хватит с него на один день.

– Тогда я пойду в другую таверну или обращусь к какому-нибудь перекупщику.

Бенет хорошенько все взвесил: он сможет заработать на особом вине Уго, даже если тот запросит больше, чем просит сейчас. К тому же Андресу было нужно, чтобы винодел продолжал поставлять ему свое обычное вино: оно так нравилось барселонцам, что даже женщины из других кварталов приходили за ним в таверну Андреса Бенета. Нет, лишаться такого поставщика нет никакого резона.

– Будь по-твоему.

Мужчины обменялись рукопожатием, скрепляя договор. Не отпуская руки, Уго сглотнул слюну и обратился к партнеру с необычной для такого случая просьбой:

– Мне очень нужно, чтобы часть денег ты мне выплатил вперед.

– Там внизу стоит какой-то одноглазый, он к тебе пришел.

Справившись с первым приступом страха, Уго постарался не подавать виду перед Барчей; остался сидеть за столом, поглощая телячье жаркое с овощами.

– Кто он такой и что ему надо? – спросил Уго, зачерпывая ложку.

– Кто он такой, мне почему-то кажется, ты и сам прекрасно знаешь, – усмехнулась Барча. Уго чуть не подавился. Чертова мулатка! – А что ему надо – так это тебя повидать. Это говорит он сам, хотя, я смекаю, пришел он, не только чтобы тебя повидать… ну хотя бы одним глазком. – И Барча зажмурила один глаз.

Уго продолжал есть, как будто ничего важного не произошло. Но после следующей ложки притворяться уже не было сил.

– Он хорошо одет?

– Одет как слуга важного сеньора.

– С чего ты решила, что он слуга?

– Хозяин, я всю жизнь провела в услужении. Уж мне ли не знать, как выглядит слуга.

Уго снова наполнил ложку, но так и не донес до рта. Если бы Матео его разыскал, он явился бы не один… да, возможно, кривой уже давно и умер.

– Пригласи его подняться, – велел он Барче.

Уго посмотрел на свою миску. Потом перевел взгляд на руки, перемазанные землей и известью. Мавританка не позволила ему прикоснуться к Мерсе после возвращения с виноградника, да и ему самому такое не пришло бы в голову. И все-таки Уго нет-нет да и посматривал на маленькую Мерсе, особенно когда та смеялась. Кто она такая? С каждым днем, все больше привыкая к ее присутствию, Уго все меньше интересовался ее происхождением. Она – его. Мерсе Льор, так записано в документах.

– Сеньор Матео, – объявила Барча.

Уго уперся ладонями в стол и попробовал встать. Ничего не получилось: ноги не слушались. Парень сделал вид, что с ним все в порядке. Поднял голову и посмотрел на одноглазого. В одно мгновение в памяти Уго ожила погоня по кварталу Раваль. Затем хозяин указал своему гостю на стул напротив.

– Добрый день, – поздоровался Уго. Одноглазый что-то буркнул в ответ. Уго боялся, что голос его задрожит так же, как уже дрожали ноги. – Присаживайся. Хочешь перекусить? Барча, принеси нашему гостю поесть и выпить. Что привело тебя в мой дом?

– Мой господин – Рожер Пуч, племянник графа де Наварклес, Первый капитан войска Каталонии, – надменно объявил Матео. Уго как мог старался сохранять хладнокровие. – Мой господин только что вернулся с Сицилии…

Уго поспешил приложиться к стакану. О возвращении Пуча он не знал. После бегства болгарина парню приходилось возделывать виноградники почти в одиночку, с помощью одной только Барчи. Мавританка сперва наотрез отказывалась работать на земле, однако переменила свое мнение, когда Уго пригрозил выставить ее из дома. Мерсе уже чего-то добилась в своей короткой жизни: эта кроха переменила характер мавританки.

Работа, работа и снова работа: вот на что уходило теперь все его время. По воскресеньям Уго ходил к мессе в церковь Святой Марии, а потом болтал с разными людьми, узнавая новости, которые могли пригодиться Бернату. Он знал, что деньги, оставшиеся после продажи вина вилаторта, понадобятся ему для найма рабочей силы в пору сбора винограда, – и месяц назад все так и вышло. Виноделу снова пришлось обращаться к Ромеу и набирать рабов по бессовестной цене, которую Ромеу выдавал за великое одолжение. Свободных поденщиков не было. В мае началась война: это случилось после смерти короля Хуана – монарх упал с лошади, преследуя лису на охоте, и теперь мужчины, способные возделывать виноград, ушли служить в армию. В августе отряды барселонцев заняли Марторель и Кастельви-де-Росанес, жители которых дожидались прихода графа де Фуа, обещавшего отвоевать королевство для своей жены Хуаны, дочери покойного короля.

Несмотря на все эти сложности, Уго сумел собрать виноград, и урожай был хорош. Вино тоже удалось на славу.

– Мартин, новый король, сейчас ведет войну на Сицилии, а моего господина направил сюда, чтобы он принял участие в защите королевства.

Уго посмотрел прямо в лицо Матео. По спине у него пробежали мурашки. Одноглазый сделал глоток вина, но миску с едой отставил в сторону.

«И что с того?» – взглядом спросил Уго.

– Так вот… Три дня назад слуги моего господина закупили у Андреса Бенета несколько бочек красного вина. – (Уго напрягся.) – Моему господину, его супруге и гостям вино показалось превосходным.

Уго с облегчением выдохнул.

– Рад это слышать, – заметил он и положил в рот сочный кусок мяса.

– Мой господин посчитал вино таким хорошим, что послал одну бочку своему дяде, графу де Наварклес.

– Надеюсь, ему тоже понравится, – откликнулся Уго с полным ртом.

– Рожеру Пучу нужно больше вина этого сорта, вила…

– Вилаторта, – подсказал Уго.

– Точно, вилаторта. Все, что у тебя есть. Ему нужно всё.

– Ничего нет. Мы собрали урожай чуть больше месяца назад, твоему господину придется подождать. – (Одноглазый нахмурился.) – Я все продал, поверь. Качество этого вина во многом зависит от старения в бочках. Нынешнему урожаю нужно постоять два или три года, только тогда оно приобретет тот вкус, который так понравился твоему господину. Такова мать-природа…

– Ну ладно, ладно, – неохотно согласился одноглазый. – А еще хозяин хочет, чтобы ты работал на него.

Уго подавился куском мяса и закашлялся. Подбежала Барча, похлопала его по спине. Слуга Пуча продолжил как ни в чем не бывало:

– Андрес Бенет очень хорошо о тебе отзывается. Говорит, в тебе что-то есть, особое чутье на вино.

Сделав это заявление, одноглазый приложился к своему стакану, подержал напиток во рту и только потом проглотил – с удивлением, как будто сомневаясь в особых качествах, которые приписывают Уго.

– Тебе не нравится? – спросил винодел.

Парень уже успел прийти в себя и теперь старался увести разговор в сторону, чтобы обдумать переданное Матео предложение. Работать на Рожера Пуча – это что-то неслыханное.

Гость неодобрительно поморщился.

– Именно это вино так нахваливает твой господин, – соврал Уго.

– Именно это?

– Да. Налей ему еще, – добавил Уго через несколько секунд.

Матео сделал еще один долгий глоток, однако на сей раз лицо его выражало не отвращение, а удовольствие, как будто до этого он ошибся в суждении. Уго спрятал улыбку. Лицемер! Он ведь пьет самое обычное вино.

– Ну вот, это самое и было нужно моему господину. Твоя вила…

– Вилаторта, – еще раз подсказал Уго.

– Не думаю, что ему понравится ждать два года, – заметил Матео. Уго развел руками: ничего не поделаешь. – А еще моему хозяину угодно, чтобы ты стал его виночерпием, чтобы ты добывал для его погреба лучшее вино со всей Каталонии – да и со всего королевства, если потребуется.

– Я не думаю… – промямлил Уго. Одноглазый и бровью не повел. – Не думаю, что смогу согласиться. У меня столько работы здесь…

– Завтра явишься во дворец и приступишь к обязанностям виночерпия, – перебил Матео, уже поднимаясь из-за стола.

– Я сказал…

– Завтра.

– Может быть, ты не расслышал?

Одноглазый навис над столом:

– Если кто здесь что и не расслышал, так это ты. Рожеру Пучу угодно, чтобы ты стал его виночерпием, а приказы моего господина не только исполняются – за них еще и благодарят, особенно если речь идет о таком нищеброде, как ты.

«Нищеброд». Так его когда-то оскорбили на верфях. Тогда Рожер Пуч стоял прямо перед Уго – багровый и трясущийся от ярости. «Безбородый», – добавил тогда виконт де Рокаберти. «Безбородый нищеброд». Теперь у Уго была густая борода, благодаря которой его не узнал слуга – и кто знает, может быть, не узнает и хозяин. В тот день на королевской верфи Уго последовал совету Арнау Эстаньола: он ни перед кем не склонился, он был готов к борьбе. Позже, на берегу, ему сказали, что неплохо бы еще знать, как этого добиться. А сейчас Уго сознавал, что до сих пор не постиг науку.

– Я не хотел бы… Мне вовсе не хочется расстраивать твоего господина, но ему бы следовало понять…

– Что ему следовало? – Матео ударил кулаком по столу. Кувшины и плошки подпрыгнули, вино и мясо с подливкой выплеснулись на стол. Уго вскочил, его тоже охватила ярость. – Рожеру Пучу нечего понимать в делах какого-то грязного крестьянина! Завтра чтоб был во дворце, не то пеняй на себя, – отчеканил слуга.

Уго отвел взгляд от единственного оставшегося у Матео глаза.

– Завтра! – рявкнул тот, уходя прочь.

Если он согласится, то окажется рядом с Рожером Пучем и, быть может, сумеет отомстить. Кто угодно на месте Уго обрадовался бы возможности, которую предоставлял враг, но на его попечении оставались целых два виноградника. Тем же вечером Уго обсуждал новости с Раймундо.

– Мы снова оказались в том же положении, как и после смерти короля Педро и прихода его сына Хуана, – вздохнул обращенный еврей. – Разница только в том, что новый король, Мартин, пребывает на Сицилии, а заправляет делами его супруга, королева Мария. Уже арестовали и бросили в тюрьму большинство советников покойного Хуана.

– Так, значит, Пучей тоже скоро арестуют! – обрадовался Уго.

– Нет. Только не Пучей, – охладил его пыл меняла. – И граф де Наварклес, и его племянник Рожер Пуч сопровождали нынешнего короля Мартина на войне с мятежными сицилийцами. Они помогали Мартину и лично, и деньгами все эти годы, пока он бился за возможность посадить на сицилийский престол своего сына и невестку. Рожер с дядей действительно были советниками короля Хуана, но и Мартин их очень высоко ценит. Ходят слухи, что по возвращении с Сицилии Мартин намерен осыпать Рожера титулами и привилегиями. Последний доставил королеве Марии несколько писем, и можно предположить, что в одном из них монарх дал четкие инструкции в отношении Рожера: уже на следующий день королева подарила ему дворец, это недалеко отсюда, на улице Маркет, рядом с Малым дворцом, где проживает сама Мария. Кажется, она желает иметь Рожера при себе.

– И каков он, наш новый монарх? – спросил Уго.

– Мартин? – Раймундо покачал головой. – Он низенький, коротконогий и тучный – прямо засыпает на ходу. Говорят, он справедлив, но меня, выкреста, больше беспокоит его религиозность: его называют Церковником, Мартином Церковником. Он ходит к мессе по три раза на дню, живет в окружении монахов. Будущее не сулит ничего хорошего нам, обращенным, а уж тем из нас, кто не отрекся от веры, – и подавно.

Уго подумал о Рехине.

– Дела их все хуже, – заметил он как будто про себя.

– Чьи дела?

– Иудеев.

– Да. – Мужчины помолчали. От меняльного стола разило гнилью. – Как ты намерен поступить? – спросил наконец Раймундо.

– С чем? – Уго продолжал думать о Рехине.

– С Рожером Пучем.

– Я могу отказаться от должности виночерпия?

– Я бы тебе не советовал.

Раймундо помнил, как вели себя Рожер Пуч и граф де Наварклес при казни Арнау Эстаньола. В тот день после кончины Педро Церемонного еврей находился на площади и все наблюдал собственными глазами.

– Я ненавижу этого… – Уго поискал подходящее выражение и остановился на самом незамысловатом: – Сукина сына.

– Но ты уже понимаешь, каков его характер: Пуч всегда был спесив, а теперь, после войны на Сицилии, спеси в нем только прибавилось. Если ты откажешься, последствия будут ужасны. Не хочу даже и думать, что он сделает. Пуч самолюбив, он никогда не смирится с отказом, тем более от… – Раймундо предпочел не уточнять, чем же так нехорош Уго. – Тебя раздавят, – предрек он. – Арестуют за какую-нибудь ерунду, бросят в тюрьму или попросту убьют.

– Я гражданин Барселоны!

– Как и покойный Арнау.

«Да неужто я, жалкий крестьянин, могу равняться с мисером Арнау?» – подумал Уго про себя.

– Но ведь…

– Сынок, тебя всего-навсего просят стать виночерпием известного вельможи. Неплохая должность. Не думаю, что ты будешь часто видеться с Рожером Пучем. Тебе будут платить жалованье, ты даже сможешь прославиться.

Уго смотрел на него через стол, покрытый линялой тряпицей, не до конца понимая смысла этих бодрых слов. Он понял Раймундо только тогда, когда тот прикрыл усталые повлажневшие глаза и прошептал:

– От нас потребовали много больше.

И Уго решился. Он ведь всегда мечтал отомстить, а теперь сам Рожер Пуч подносит ему эту возможность на блюде. Отказываться было бы глупо.

13

На следующее утро Уго отправился на улицу Маркет, которая находилась за периметром древних стен, пересекала улицу Ампле с меняльной конторой Раймундо, потом улицу Мерсе и доходила до самого берега. Улица получила свое название в честь стоявшего на ней особняка семьи Маркет: Гальсеран Маркет был адмиралом каталонской армады, члены семьи были купцами и городскими советниками, и все без исключения являлись почетными гражданами Барселоны.

Уго шел по улице Мерсе, на которой стояли церковь и монастырь мерседариев: этот орден почти два века назад святой Педро Ноласко основал для выкупа христиан из сарацинского плена. На улице было полно народу: горожане заходили поболтать в пекарни и в мастерские, из-за которых улица делалась вдвое уже. Парень остановился в группе барселонцев, собравшихся вокруг глашатая, и навострил уши. Глашатай рассказывал, какие работы будут произведены в доме на этой улице, и соседи внимали каждому слову, чтобы понять, не затронет ли перепланировка их дома. «Докуда протянется балкон?» – спросил один из жителей. Уго увлекся и, как и все, вообразил себе балкон, который рисовал в воздухе мастер-каменщик. «Он что, будет выходить на мой огород?» – поинтересовался другой сосед. Из-за толпы Уго даже не мог разглядеть этот огород. Зато дома он снова ясно видел перед собой спину, покрытую зарубцевавшимися шрамами, – в то утро Барча опять спустила свою рубаху. В этом уже не было смысла, поскольку мавританка больше не являлась его рабыней. Они успели коротко поругаться на рассвете, когда Уго собирался в Барселону.

– Замолчи, – отмахнулся Уго, когда Барча попросила его отказаться от работы на Рожера Пуча. – Ты сама не знаешь, что говоришь.

– Ты ведь не хочешь на него работать.

Барча была права: Уго не хотел, но и испытывать тяжелый характер этого вельможи он тоже не хотел, к тому же виноделу представился случай подобраться к своему врагу.

– А ты что, думаешь, каждый волен делать то, что он хочет? – буркнул он в спину мавританке, которая уже развернулась к лестнице.

– По крайней мере, нужно попытаться, – ответила Барча и в доказательство предъявила свою иссеченную спину – следствие ее несговорчивости.

От мыслей о спине Барчи парня отвлекли дребезжащие причитания старухи с улицы Мерсе: «А если эту стену построят, мой дом что, останется без солнечного света?» Уго отругал себя за ненужную остановку и трату времени. Он спросил у уличной ребятни, где искать дворец Рожера Пуча, – мальчишки запутались в объяснениях и в конце концов отправились вместе с ним. Уго остановился возле крепких деревянных ворот, окованных железным орнаментом; за воротами открывался мощеный двор. Ребятишки притиснулись к взрослому дядьке, всем хотелось заглянуть внутрь.

– Ну все, – отогнал помощников Уго. – Ступайте играть в другое место.

Уго никогда прежде не бывал во дворцах, он почувствовал себя маленьким, ступив на широкий двор с роскошной лестницей, ведущей на второй этаж, к арочной галерее с колоннами по периметру двора. Винодел задрал голову: выше шел и третий этаж – уже без галереи, но с башенкой, из которой открывался вид на море. Юноше почудилось, что его дыхание эхом отражается от высоких стен, и он замер на месте, чтобы не нарушать очарования.

– Чего ты стоишь как вкопанный? – так встретил его желчный старик, дворцовый мажордом.

В кухонной пристройке на первом этаже начальник над слугами разъяснил Уго его обязанности:

– Ты должен находить лучшие вина для стола. Твоя забота – это винный погреб: будешь его заполнять и поддерживать в хорошем состоянии.

– А подавать сеньору вино буду я? – Раймундо упоминал, что хранитель погреба иногда сам разливает вино на хозяйских застольях.

– Ты? – удивился мажордом и впервые сморщил лицо, – должно быть, так он изображал улыбку.

И презрительно указал на винодела пальцем. Парень и сам видел, что его грязные одежды не идут ни в какое сравнение с безупречным нарядом мажордома.

– С тебя хватит покупки вина и работ в погребе, – уточнил старик.

Уго ответил невнятным бормотанием: он рассматривал остроносые туфли из кожи ягненка, как будто ласкающие ступни мажордома. В таких туфельках на винограднике и шагу не ступишь.

– Какие вина ты намерен закупать? – строго спросил мажордом.

– Об этом не беспокойся. Твой господин останется доволен.

– А я вовсе и не беспокоюсь. Это ведь не я тебя нанимал. Смотри: если вина будут хороши, тогда ты господину потрафишь, а это пойдет на пользу всем нам, живущим у него в услужении. А если вино будет плохонькое, поверь, я здорово повеселюсь, глядя, как с тебя спускают шкуру.

Они обговорили круг обязанностей виночерпия и размер его жалованья. Совсем не плохо, примерно как у помощника mestre d’aixa, – прикинул Уго. Господину не терпится получить хорошие напитки.

– А на чем возить вино?

Оказалось, что виночерпию полагаются мул и тележка.

– А чем я буду платить виноделам и перекупщикам?

– Все необходимое получишь у меня, – объяснил мажордом уже по дороге в погреб.

С этими словами старик показал на лестницу вниз, там было больше дюжины ступенек. Уго заглянул в просторный подземный зал, чуть ниже уровня улицы, так что помещение проветривалось через длинные узкие окна с решетками; из окон были видны подошвы и щиколотки прохожих.

В лицо виночерпию ударил поток несвежего воздуха. Уго поморщился.

– Тут грязно, – сообщил он стоящему за спиной мажордому. – Тут тараканы. – Он обвел рукой пол. – И возможно, крысы. – Уго не без грусти вспомнил дни своего детства, когда он работал кошатником: в те времена он умел чуять крыс почти что по запаху. – Крысы… а еще тут слишком сыро.

– Море же близко, – ответил старик.

– Рядом с морем бывают и хорошие погреба, – не оборачиваясь, возразил Уго. Он взялся за первый из кувшинов, стоявших на полу без всякого порядка, и отшатнулся от мерзкого зловония. – И здесь давно никто не убирался.

– Вот именно, парень! – взорвался мажордом, не скрывая раздражения от справедливых замечаний Уго. – Для этого тебя и наняли, чтобы ты все привел в порядок. Как тебе следует знать, господин совсем недавно въехал в этот дом, так что не его вина…

– Разве я в чем-то обвинял твоего господина? – перебил Уго.

– Ты только что сказал…

– Я указал на недостатки. Разве не этого вы от меня ждете?

– Так устрани их!

– Прикажи, чтобы здесь проветрили и вымыли. Пускай все кувшины и бочки выставят во двор.

Уго сам удивился своему категоричному тону. Да и мажордом удивился не меньше. Они молча сверлили друг друга глазами в полутемном подвале, и в конце концов старший уступил.

Эстеве (так звался мажордом) созвал всех дворцовых слуг и организовал переноску бочек и кувшинов из погреба в большой двор. Уго руководил работниками с середины каменной лестницы, которая вела на второй, парадный этаж. Суматоха внизу уже пробудила любопытство семьи Рожера Пуча и его личной прислуги. В арочной галерее Уго заметил и Матео. Одноглазый смотрел на двор, вальяжно опершись о перила. В конце концов в проеме стройных колонн появился и сам Рожер: светловолосый и элегантный, в расшитой золотом одежде, величественный, как герой картины, на которой представлена победа добра над злом. Несмотря на охватившую его панику, Уго постарался не отводить взгляда: винодел проверял, узнает ли его этот сукин сын. Возможно, борода и кошачьи царапины и переменили его лицо, но глаза оставались теми же, которые бросили вызов юному спесивцу у эшафота Арнау, а потом и во второй раз – на королевской верфи.

Рожер Пуч ограничился кивком – легким и снисходительным – и исчез из виду. Уго долго еще наблюдал за аркой, в которой мелькнула сверкающая спина вельможи, а потом почувствовал, что и за ним кто-то наблюдает, и перевел взгляд на две арки вправо. И эти светлые глаза определенно были ему знакомы. В последний раз, когда Уго в них заглядывал, они как будто остекленели из-за лихорадки; теперь же эти глаза блестели – может быть, от радости узнавания. Убедившись, что Матео за ней не следит, Катерина ответила улыбкой на улыбку. А потом как будто одумалась и тоже скрылась из виду.

Уго отвлекся на объяснение со слугами, которые принесли ему показать треснутый кувшин; винодел велел расколоть его на кусочки (осколки тоже могут на что-то сгодиться) и снова задумался о Катерине. Сколько же лет прошло – пять, шесть? Так или иначе, Уго уловил при взгляде на галерею, что девушка, встретившая его такой милой улыбкой, успела обзавестись дородным, прямо-таки пышущим здоровьем телом. Интересно, как жила русская рабыня все это время?

Уго снова увидел Катерину в тот первый день, который провел в беготне из погреба на двор и обратно. Светлые волосы и бледная кожа выделяли девушку из множества смуглых обитателей Барселоны. В погребе Уго улыбнулся, представив, что ему, быть может, придется обратиться к Ансельму, кошатнику из его детства, чтобы тот помог извести здешних крыс; но вскоре один из мавританских рабов вызвался разобраться с грызунами, и Уго снова улыбнулся: если у этого мусульманина характер хоть вполовину такой крутой, как у Барчи, то крысам несдобровать. Что же до кувшинов и бочек, почти все они пребывали в плачевном состоянии. Большинство бочек Уго отправил на ремонт бондарям: в починке нуждались и клепки, и обручи, которые проржавели и расшатались. Чтобы промыть глиняные кувшины, Уго снарядил экспедицию за морской водой.

– Морская соль очень полезна, – объяснял он мажордому, – но воду пускай набирают самую чистую – подальше от верфей, от пруда Кагалель и ему подобных сточных ям. Если получится набрать воды в открытом море – тем лучше.

– Ладно-ладно, – только и ответил Эстеве.

Затем Уго распорядился прокалить изнутри оставшиеся бочки. Через несколько дней, после просушки на солнце, так же следовало поступить и с кувшинами.

Прокалка кувшинов еще не началась, а Рожер Пуч уже отбыл на войну, забрав с собой и одноглазого слугу. По крайней мере, так посчитал Уго, не встретив Матео во дворце. Вторжение французов под командой графа де Фуа, который требовал королевство для своей супруги, инфанты доньи Хуаны, старшей дочери покойного короля Хуана Первого, началось сразу же в трех точках на границе: Пучсердá, Андорра и Кастельбó. В Кастельбо перешли границу сами граф с графиней, а с ними тысяча латников, три тысячи конных и тысяча слуг. Каталония не собиралась допустить, чтобы линия наследования искривилась в женскую сторону, и граф де Наварклес выступил на защиту Балагера, а Рожер Пуч присоединился к войскам графа Уржельского, который в начале ноября 1396 года находился в Сервере, во главе каталонских рыцарей. Силам Педро Уржельского предстояло сражаться с армией Матье де Фуа почти два месяца; за это время Рожер не только близко сошелся с графом Педро, но и взял на себя обучение военному делу его шестнадцатилетнего сына Хайме Арагонского, наследника графства Уржель.

Отъезд Рожера Пуча ослабил напряжение, сковывавшее жизнь обитателей дворца на улице Маркет. Смех молоденьких Анны и Агнес – жены и сестры Пуча, также их подруг, а иногда и служанок заливисто звенел со второго этажа, побуждая задирать голову тех, кто во дворе занимался кувшинами и бочками. Включая и Уго. Один раз он даже видел, как женщины бегают по галерее: они играли в салочки и визжали, как девчонки.

– Им весело.

Катерина без всяких околичностей подошла к нему во дворе, на виду у всех.

Парня удивило звучание ее речи: девушка говорила с заметным акцентом, как те восточные рабы, что трудились вместе с ним на полях, но это был каталанский язык. Ничего общего с тем неразборчивым бормотанием, которым Катерина и другие рабыни пытались утешить юношу после смерти Дольсы.

– Вроде да, – ответил Уго с улыбкой.

Несколько секунд они рассматривали друг друга, и Уго задумался, сколько лет может быть этой девушке. С русскими невольницами он познакомился после погрома в еврейском квартале, пять лет назад, и тогда ему казалось, что им лет по пятнадцать, так что сейчас Катерине должно быть около двадцати. Перед ним стояла женщина почти исключительной красоты: тугие груди, крепкие бедра, невыразимого оттенка глаза, светлые волосы, нежная кожа.

– Ты тоже переменился. – Катерина как будто угадала его мысли.

– Я не…

– Ты стал мужчиной и, судя по всему, хорошим виночерпием.

Уго кивнул:

– Как тебе живется?

– Мне-то? Госпожа со мной ласкова и даже меня жалеет. Муж ее и сейчас иногда меня навещает, а кривой слуга втайне меня хочет. Он все время держится начеку и ждет, когда его господину окончательно надоест русская наложница.

– Как грустно.

– У многих рабов условия куда хуже. Даже и в этом доме. Жаловаться мне не на что.

Эстеве пересек двор и подошел к каменной лестнице. Мажордом собирался что-то сказать Уго, но для начала накинулся на Катерину:

– Тебе что, заняться нечем? Ты ведь знаешь, тебе запрещено спускаться во двор и вообще покидать господские покои. Его светлость говорил…

– Есть у меня чем заняться или нет – не твое дело, – дерзко отозвалась Катерина. – Я нахожусь в услужении у сеньоры, она мне и приказывает.

– И что, она тебе приказывает тратить время на болтовню с виночерпием – здесь, во дворе, на виду у всех?

– Вот у нее и спрашивай, если такой любопытный.

Эстеве стиснул кулаки и крепко прижал руки к телу – лишь бы только не ударить Катерину; ее лицо было безмятежно, лицо мажордома кривилось от ярости. В конце концов он, в наказание гордячке, круто развернулся и втиснулся между парнем и девушкой.

– Госпожа намерена одолевать беспокойство за своего супруга и за исход войны, с этой целью она будет устраивать приемы для подруг, которые оказались в такой же ситуации, – сообщил он виночерпию. Уго недоверчиво вскинул брови. – Ей нужно сладкое вино для дам, а у нас нет ни капли.

– С этим я разберусь, – ответил Уго, хотя сейчас его больше занимало то, что он узнал о положении Катерины: оказывается, ей не разрешается спускаться во двор и вообще покидать второй этаж.

– Дело срочное, – не отступал мажордом.

– А почему ей нельзя спускаться вниз? – напрямик спросил Уго. Эстеве удивился такому вопросу. – Я говорю про нее, – уточнил виночерпий.

Старик открыл рот, но Катерина его опередила:

– Хозяин не верит, что рабы и слуги уважают его собственность, ведь так? – И девушка покосилась на мажордома.

– И правильно делает, – подтвердил тот. – От себя я бы добавил: господин не верит, что ты и сама уважаешь его право собственности, – произнес Эстеве с издевкой. – Рабыни чересчур склонны к распутству. И на этом точка! – заорал он, не давая девушке ответить. – Твое место – рядом с хозяевами. – И он обернулся к Уго. – Так что насчет сладкого вина?

– Завтра же поеду и куплю.

– Где?

Ответ пришел сразу же:

– В Сиджесе.

Уго осмотрел свое платье и туфли на кожаной подошве: вещи были хотя и ношеные, но добротные. Все это выдал ему Эстеве, а выбирала жена Рожера Пуча. «Никто не поверит, что ты виночерпий нашего господина, пока на тебе эти обноски», – едко пояснил мажордом.

Одевшись как подобает коммерсанту (хотя после многих часов ходьбы ноги гудели и покрылись волдырями), Уго заключил договор с Антоном, виноторговцем, который проживал рядом с обителью Санта-Мариа-дел-Виньет-де-Сиджес. Утром следующего дня Антон доставит три бочки мальвазии в Барселону, прямиком во дворец Рожера Пуча. Гость и хозяин обо всем договорились за столом, попивая вино. А потом Уго упомянул о Маире.

– Да он же был еретик! – неожиданно выкрикнул Антон. – Если он так и не обратился в истинную веру, не признал свои прегрешения и не пришел к Господу нашему Иисусу Христу, которого евреи распяли, так поделом ему, что исчез. Лучше бы и помер!

Рехина была права: ненависть к евреям ощутимо возрастала. С этим виноторговцем Уго познакомился еще в свой первый приход в Сиджес, после ужасной встречи с матушкой и бондарем Ферраном. Нескольких лет хватило, чтобы отношение этого человека к Маиру переменилось от похвал до оскорблений. Уго вздохнул: Антон уж точно не стал бы говорить такого в присутствии самого Маира.

– У меня есть еще дела, – объявил он хозяину.

– Ты можешь здесь и переночевать, – предложил тот в ответ.

Уго собирался отказаться, но ему действительно негде было провести ночь. Ему, как и прежде, не понадобится много времени, чтобы проверить, как дела у матушки, поэтому путнику показалась здравой идея вернуться к обители, поспать, а на следующий день двинуться в Барселону с вином для супруги Рожера Пуча и ее подруг.

На улице, где помещалась бочарная мастерская, как обычно, почти никого не было, жилище Феррана стояло обособленно. Увидев, как Уго одет, Ферран изумленно поднял бровь. А потом пожал плечами и вернулся к работе: он выгибал железный обруч по окружности старой бочки. Никто ему не помогал. Уго прошелся по улице взад-вперед. Наверно, матушки нет дома. Однажды, вспомнилось Уго, он ходил искать Антонину в поселок. И в тот день, увидев сына, она низко склонила голову. «Нет-нет, только не в поселке», – прошептала женщина, поравнявшись с сыном. Уго все понял и прошел мимо. Матушка боялась, что пересуды о приходе сына дойдут до Феррана. Вот о чем думал Уго, когда в мастерской появился юный подмастерье, старший сын бондаря. Уго показалось, что Ферран двигается как-то странно, точно по принуждению. Охваченный тревогой, парень решительно направился к отчиму.

– Где моя мать? – крикнул он.