Текст книги "Наследники земли"

– Здорова ли она? – спросил меняла, отсчитывая для Уго деньги.

– Да, безусловно. Ромеу не стал бы меня обманывать, – горячился Уго для виду, хотя сам больше полагался на суждение жены управляющего.

Еврей раздумывал, следует ли ему вмешиваться в это дело. В конце концов он решил, что покупка рабов его не касается, утвердительно кивнул и передал Уго кошелек со всеми его сбережениями. Да, он хотел что-то сказать, предупредить молодого человека. И уже даже открыл рот. Уго молча смотрел на Раймундо, кошелек завис между ними над меняльным столом. Еврею хотелось предостеречь парня от Рокафорта и его присных.

– Храни тебя Господь. – С этими словами Раймундо передал своему клиенту деньги.

Уго купил Доминго и Барчу в середине 1395 года, через того же нотариуса, у которого заключал договор rabassa morta на виноградник Святой Марии. Времени на раскачку новый хозяин не дал. Как только рабы пришли на ферму, поднялись на второй этаж и разошлись по комнатам, Барча с пожитками, Доминго с пустыми руками, Уго позвал обоих вниз и велел взять старые кувшины, в которые он собирал мочу.

– А как же обед? – вскинулась мавританка. – Где тут еда? Когда же мне готовить? – Она засыпала хозяина вопросами, даже не давая времени ответить. – И что мы будем есть? – Рабыня заглядывала в стоящие у печи горшки. Горшков было немного. – Еды никакой и нету!

– Помолчи.

Доминго молча застыл в уголке. А Барча подчиняться не собиралась:

– Если мы сейчас отправимся в город, у нас не хватит времени… Ты сказал – собирать мочу?

– Помолчи.

– Да на что она тебе сдалась, моча? Ты же не из тех хозяев, которые устраивают всякие непотребства?

– А ну-ка бери кувшин! – прикрикнул Уго.

Доминго в ужасе попятился, когда новый хозяин повернулся к нему со вторым кувшином в руке.

– Я не сделаю тебе ничего плохого, – раздельно произнес Уго. Но говорить пришлось громко, потому что Барча не унималась со своими жалобами и вопросами. – Заткнись! – рявкнул Уго через плечо.

Теперь Доминго выглядел еще более напуганным. Барча продолжала сетовать на судьбу. Дрожащий болгарин так и не притронулся к кувшину. Уго фыркнул и поставил сосуд на пол. Воспользовавшись этим движением, Барча проделала то же самое и со своим кувшином, теперь она что-то бормотала на непонятном языке. Уго широко раскинул руки и поводил ладонями вверх-вниз, призывая к спокойствию. Затем он поочередно взглянул – сначала на женщину, потом на парня, молча указал на кувшины и жестами объяснил, что их нужно поднять и нести. Сам Уго взвалил на себя два больших козьих бурдюка с красным вином и, не оборачиваясь, первым пошел вниз.

Доминго взял кувшин и последовал за ним. Упрямая Барча осталась наверху.

– О господи! – возопил Уго, выйдя из дому и двинувшись в сторону Барселоны; причитания мавританки звучали все тише, но спускаться со второго этажа она так и не собиралась. – Я ведь купил ее всего несколько часов назад!

Уго побрел обратно. Жалобы становились все слышнее. Да эта женщина продолжает канючить, даже оставшись в одиночестве!

– Барча! – позвал Уго, подойдя к лестнице. Рабыня вышла на площадку второго этажа. Без кувшина. Все так же вопя и гримасничая. Уго ее больше не слушал. – Иди за мной, неси кувшин. – Парень сделал шаг назад и чуть не натолкнулся на Доминго, который как будто приклеился к спине хозяина. – Нет. Ты должен был меня подождать… Да какая разница! Пошли.

Барча не спустилась – ни с кувшином, ни без. Так и стояла на площадке. И выкрикивала что-то на чужом языке – быть может, на арабском…

– Бери кувшин, иди за мной!

Женщина загомонила еще громче, почти угрожающе тряся кулаками. Уго окончательно вышел из себя: рабыня не может так себя вести.

– Если ты сейчас не спустишься, я тебя…

Мавританка тут же замолкла, но кулаки не опустила. Уго тоже не стал продолжать: он не знал, чем завершить свою угрозу. Если Барча не спустится – что он с ней сделает? Побьет ее? Выпорет? И Барча почувствовала эти колебания, которых не замечала ни в одном из предыдущих хозяев.

– Я слишком пожилая, чтобы таскать такой большой тяжеленный кувшин.

– Ты моя рабыня, и вовсе ты не пожилая, – только и сказал Уго, пораженный поведением мавританки.

Юноша никак не предполагал, что в отношениях хозяина и раба допустим торг. Он часто видел рабов на побережье: в Барселоне их было множество, и никто не пререкался с хозяевами. Тех, кто в чем-то провинился, наказывали кнутом – прилюдно, в назидание другим рабам. Нет, поведение этой мавританки не укладывалось в общепринятые рамки, а значит, он не должен уступать.

– Подчиняйся мне! – взвизгнул хозяин.

В конце концов Барча согласилась нести один из бурдюков – тот, что поменьше да полегче. Болгарин взял кувшин, а Уго достались и второй бурдюк, и второй кувшин. Несмотря на такое распределение, Барча проделала весь путь до Барселоны, жалуясь и стеная, заставляя спутников делать короткие остановки почти на каждом шагу.

– Куда мы идем? – прохрипела она, пройдя ворота Сант-Антони.

По крайней мере, Барча перестала орать.

Уго ничего не ответил. Теперь все трое погрузились в уличный галдеж. К выкрикам торговцев, нахваливающих свои товары, и горожан, торгующихся о цене, добавлялись кличи тысяч глашатаев, обходивших площади и улицы Барселоны. Сначала, чтобы привлечь внимание, звучала труба, потом глашатаи выкрикивали важные сведения: указы, предписания, самые насущные распоряжения (Уго запомнилось, как после коронации Хуана возвестили, что членам королевского дома запрещается совокупляться в борделях). Все эти приказы барселонцам надлежало знать. Другие выкликали имена должников или преступников, приговоренных к изгнанию из города или осужденных за разбой. Были такие, кто громогласно возвещал о перестройке жилищ; владельцы харчевен сообщали о своих винах и ценах, на них установленных; перекупщики извещали о распродажах, а некоторые горожане таким образом сбывали с рук рабов. О смерти барселонца тоже полагалось кричать во весь голос. Если человек был богат или знатен, о его кончине сообщал всадник в черном, звонивший в колокольчик и побуждавший всех помолиться за усопшего; если же человек не был богат, его имя выкрикивал пеший. Как только путник проходил сквозь городские ворота, его встречала Барселона-сутолока, Барселона-неразбериха, где люди общаются криками.

Здесь ворчание мавританки слилось с остальными шумами. Женщине не терпелось узнать, куда они направляются.

– Поторопись, – без объяснений потребовал Уго.

– Вот же тяжесть! – Барча поравнялась с хозяином именно в тот момент, когда юноша в очередной раз взвешивал задуманный им план.

Для бастайшей это была бы выгодная сделка. Ему же удалось бы наполнить кувшины для удобрения винограда на наделе Святой Марии, а еще переговорить с людьми, которые много знают о кораблях и морских грузах: ведь именно бастайшам поручается выгружать прибывающие в город товары и разносить их по кораблям, готовым отправиться в плавание.

Уго со спутниками внедрились в Раваль и прошли всю Госпитальную улицу от ворот Сант-Антони до Рамблы. «Когда-то здесь хозяйничал Лысый Пес», – вспомнилось Уго. Сначала они поравнялись с госпиталем Вильяр, затем – с приютом для прокаженных (у этих дверей примолкла даже Барча). Потом был и госпиталь Колом, где Уго сумел сбежать от слуги Рожера Пуча, при этом лишив его глаза. Матео все так же не узнавал своего старого врага, когда они случайно встречались на хуторе Рокафорта. Троица миновала монастырь доминиканок и спустилась по Рамбле к верфям.

Была середина февраля, лучи солнца помогали справиться с зимней стужей. На морских волнах качалась большая одномачтовая кока. На берегу Уго встретил бастайшей: они разбирали загородку, защищавшую фасад королевской верфи от ярости прибоя. Уго объяснил грузчикам смысл своего предложения; его встретили забористым смехом, а вскоре к компании присоединились и несколько лодочников.

– Куда тут поссать? – хохотнул бастайш.

– Глоток вина долгий можно? – уточнил другой.

– Как писать, так и пить, – ответили ему из группы.

– Дай мне бурдюк, – велел Уго Барче. Он про нее как-то совсем забыл. Мавританка больше не ворчала, но вот… походка у нее стала шаткая, а на губах играла блаженная улыбочка. Да она пьяна! Вероятно, отпивала из бурдюка по дороге, тайком. – Дай сюда! – Уго потянул за ремешок бурдюка, но мавританка не выпускала свой груз из рук.

– Ой!

Уго еще не успел отобрать бурдюк, когда увидел, что один бастайш вытащил член и пытается помочиться в кувшин, который держит Доминго. Как только бастайш подносил свой инструмент к горлышку, болгарин делал шаг назад.

– Скажи ему: пусть постоит спокойно, – попросил грузчик.

– Доминго, – медленно заговорил Уго, – как раз и нужно, чтобы они писали в наши кувшины.

Раб его не понимал и продолжал пятиться.

– Это дело я беру на себя, – перебила Барча, выпустила бурдюк и, радостно повизгивая, подобралась к мужчине, стоявшему с членом в руке.

Весело захихикав, она отобрала у Доминго кувшин и подвела горлышко к члену бастайша. А потом с торжественным видом помахала в воздухе указательным пальцем и опустила его на пенис, направляя струю в сосуд.

– Нет!

Уго хотел уже оттолкнуть Барчу, но заметил, что перед мавританкой выстроилась длинная очередь из бастайшей и лодочников, некоторые так и стояли с причиндалами наружу, а смеялись все. А Барча смотрела на них с разинутым ртом и хлопала в ладоши. Вокруг уже начали собираться зеваки, но бастайши их отогнали. «Это только наша потеха!»

Первый в очереди, слив мочу, подошел к Уго за расплатой:

– Нальешь столько, сколько я напрудил? – Бастайш оценивал количество вина, отмеряемого виноделом в плошку.

– Тогда тут только на пятерых и останется, – заволновался Уго.

Бастайш расправился с напитком в два глотка и передал плошку товарищу. Уго мельком взглянул на Барчу. Очередь распалась, мужчины плотнее обступили мавританку, которая продолжала направлять своих клиентов. Один из мужчин шлепнул ее по заду. Барча расхохоталась. Веселая сутолока вокруг нее все больше походила на давку, а Доминго – серьезный, чуждый общей кутерьме – отодвинулся на несколько шагов.

– Ты мимо льешь! – предупредил засмотревшегося Уго бастайш.

– Вот дьявол!

Уго решил сосредоточиться на вине, а привлеченные игрой мавританки бастайши по очереди подходили за столь легко добытой наградой. Уго все подливал и подливал вино в общую плошку. Некоторые подошли и за второй порцией, и Уго не стал препираться: ему было нужно, чтобы эти ребята не расходились. Кто-то похвалил вкус красного вина, и Уго объявил, что не прочь продавать его на Сицилию. Пареньку начали давать советы, и вот он наконец добился своего: разговор, лишь иногда прерываемый удивленными и восторженными выкриками Барчи, потек в нужном ему русле. Бастайши принялись обсуждать корабли и товары, которые только что пришли в порт или скоро отправятся в плавание.

Оба кувшина наполнились до краев, и Уго был вынужден успокоить тех, кто не успел помочиться; парень заверил, что вина хватит на всех. А потом кончилось и вино. Но разговор с бастайшами и лодочниками продолжался еще долго: парень задавал вопросы, морские труженики охотно делились с ним сведениями.

– Откуда такой интерес к кораблям и грузам?

Слова прозвучали из-за спины, уже когда хмельная компания расходилась. Обернувшись, Уго увидел Жоана Наварро и широко улыбнулся. Как это он не заметил появления толстяка? Жоан на улыбку не ответил.

– Твоими разговорами мог бы заинтересоваться и кто-нибудь еще, – сурово пояснил помощник управляющего. – Такая уйма вопросов может вызвать подозрения у купца, у морского капитана, да и у городского чиновника тоже.

– На что ты намекаешь?

– Впредь веди себя осторожнее.

Уго скривил рот, отрицать такие подозрения было бессмысленно.

– Но как же мне быть?

Теперь уже улыбнулся Наварро:

– Ты как-нибудь изловчишься.

«Ты как-нибудь изловчишься». Это не могло быть совпадением.

– Мне рассказали, что в город приходит груз серебра для флорентийцев, сами бастайши его и переносили.

– И что? – хмыкнул управляющий.

– Но что это означает? – спросил Уго. Наварро колебался. – Умоляю вас… Жоан.

– Осевшие в Каталонии флорентийцы прибрали к рукам всю торговлю серебром, они завозят металл из Авиньона и Монпелье. А означает это, что кое-что из серебра будет продано здесь, однако бóльшая часть отправится в Валенсию. Там оно стоит гораздо дороже, чем в Барселоне.

– Не думаю, что эти флорентийцы доверят свое серебро малым каботажным судам, ведь так?

– Учишься понемножку, – подтвердил Наварро, как будто речь шла об игре.

– Вам наверняка известно, какие корабли возьмут курс на Валенсию.

– Нет. Пока что неизвестно. – Наварро понизил голос. – Следи за вербовочными столами. Что-то поговаривают о галере, которая направится во Фландрию. Она пройдет и через Валенсию. И это, наверное, будет… ваш корабль.

– Вы уверены?

– Не совсем. Есть еще итальянские и кастильские суда, идущие на запад, они тоже не минуют Валенсию. Маловероятно, что они примут какой-то груз, однако… Если серебро повезут на каталонском корабле, это будет корабль, идущий во Фландрию.

– А что, таких может быть несколько?

– Нет. Такой корабль уходит раз в год. И больше на запад никто не ходит. К тому же в последние три года многие торговые суда заняты перевозкой солдат на Сицилию. Ближайший корабль, на который откроется вербовка, пойдет во Фландрию, можешь мне поверить.

И Уго поверил. Давая понять, что эта тема закрыта, Наварро кивнул в сторону Барчи и Доминго. Женщина улеглась на песке и дрыхла пьяным сном; парень поддерживал два кувшина, доверху наполненные мочой.

– Твои? – спросил Наварро.

– Почему он обратился ко мне, если вам известно гораздо больше моего? – вопросом на вопрос ответил Уго.

– Видать, к тебе у него больше доверия.

– Смешно звучит.

– Нет. Ничего смешного. Я был большим другом его отца. Арнау очень мне помог, и моя благодарность простирается даже на его сына, и все-таки Бернат – твой друг, а не мой.

– А я рассчитываю на вас.

– Не рассчитывай. И не впутывай. – Помощник управляющего провел рукавом по вспотевшей лысине. – Я пришел только тебя предупредить, да заодно и помог, но больше на меня не рассчитывай, если только дело не коснется твоей жизни. От моего благоразумия зависят моя работа и моя семья.

– А какая твоя выгода от всех этих дел?

Рехина задала свой вопрос, запечатав письмо, которое адресовала валенсийскому купцу, тому самому, чье имя значилось в записке, переданной Габриэлом Мунтсо вместе с печаткой. В письме сообщалось, что приблизительно через месяц после проставленной даты, как только закроется вербовочный стол, галера «Сант-Элм» выйдет из Барселоны курсом на Фландрию, с остановкой в Валенсии. Среди товаров будет и большая партия серебра, предназначенная для выгрузки в Валенсии.

Уго пожал плечами:

– Никакой. Я просто помогаю другу.

– Просто так, ни за что, бесплатно… – Рехина подняла руку с письмом. Она сидела за столом, Уго стоял перед ней.

– Да.

– Не верю.

Рехина отвела руку прежде, чем Уго успел забрать письмо.

– Когда-то я так же помог своей подруге и ничего взамен не спросил, – напомнил гость.

– Ты просил меня вылечить русскую рабыню, – припомнила Рехина.

– Не так. Я спас тебя от трех ублюдков, жестоких насильников, и ничего не попросил для себя. А после… я всего-навсего хотел помочь умирающей девушке. Для себя я ничего не просил, – повторил Уго.

Рехина, поразмыслив, признала его правоту. И отдала письмо.

– Это опасно, – добавила девушка.

– Я знаю. И жалею, что попросил тебя о такой услуге, но я… – Уго развел руками. – Я не умею писать и не знаю никого другого, кому мог бы довериться. – Уго подумывал, не обратиться ли к Раймундо, но в итоге отказался от этой идеи: вполне возможно, что у менялы с каким-то из кораблей связаны коммерческие интересы. – Мне жаль, что я подвергаю тебя опасности, – добавил он.

– Опасности? – Рехина горько рассмеялась. – Опасность – это такая жизнь в таком городе.

На берегу Уго передал письмо капитану двенадцативесельной фелюги – в тот же день его корабль отправлялся в Валенсию каботажным рейсом. Уго заранее знал о его прибытии в Барселону, вот почему и пришел к Рехине просить об услуге.

– Вторую половину вы получите от купца в порту Грау, – сообщил он, уплатив капитану часть суммы за доставку письма.

Капитан взвесил монеты на руке.

– Гораздо дешевле, чем побег с девчонкой, верно? – заметил он и подмигнул. – Что случилось – вы расстались?

Этому человеку можно было доверять, его рекомендовал сам Жоан Наварро; именно к нему Уго когда-то приходил со своим золотым флорином, одержимый мечтой о побеге в Гранаду вместе с Дольсой. Теперь все это утратило смысл.

– Она меня покинула. – Уго подумал, что даже и не солгал.

– Если женщина тебя бросает, она просто-напросто распахивает дверь, в которую войдут другие женщины, – рассмеялся моряк. Уго вымученно улыбнулся. – Не беспокойся, я лично передам твое письмо. О чем хоть пишешь?

– О винах, – быстро ответил Уго на предсказуемый вопрос. – О ценах и возможностях для торговли.

– Я мог бы доставить хорошую партию, – предложил свои услуги капитан. – Имей это в виду. – И он протянул руку для прощания.

– Это вряд ли, – не согласился Уго, отвечая на крепкое рукопожатие. – Мы, вообще-то, ведем переговоры о завозных винах, из Греции или с Сицилии. Вы же знаете – Валенсия держится за свои сорта, там сложно продать что-нибудь из других мест.

И капитан с ним согласился. Уго не стал смотреть ему вслед. На мгновение он представил себе, что будет, если этот человек распечатает письмо, прочтет его сообщение и донесет властям. Под ложечкой сразу засосало, телом завладела неприятная слабость. Уго резко выдохнул и подвигал плечами и руками, отряхиваясь разом ото всех страхов. Почему он вечно впутывается в какие-то передряги? Ему же так спокойно на виноградниках… Уго вздохнул: на этот раз вспомнив Барчу и Доминго. Приходится признать: он не получает от своих рабов той помощи, на которую рассчитывал, – наверное, лучше бы ему и дальше работать в одиночку. Доминго – трусишка, хотя это и сложно ставить в упрек пареньку, которого похитили из дома, чтобы продать за тысячу лиг от родины, – там, где он никого не знает, не знает даже языка. И все-таки болгарин казался добрым малым. А вот Барча была неуправляема. Мавританка огрызалась, орала, своевольничала, делала все, что заблагорассудится… и в конечном итоге орала еще громче.

Однажды вечером Уго с Доминго возвращались домой. Было начало мая, мужчины весь день подрезали лозы – старые и новые. Доминго удивился, что Уго срезает и виноградные усики – нежные зеленые побеги.

– Да, лозы обидятся, – пояснял Уго за работой, не заботясь, много ли понимает Доминго, – и на две-три недели перестанут расти, как будто сердясь на нас за такую подрезку, зато потом, когда настанет жара, начнут развиваться куда мощнее и дадут крупные грозди с сочными тяжелыми ягодами, так что вино получится изумительное. Вот увидишь.

По окончании этой речи Уго взглянул на Доминго – болгарин улыбался, как будто в знак согласия.

В тот день они потрудились на совесть. Как только хозяин и раб оказались на ферме, они с жадностью напились воды из колодца. Умыли руки и лицо. А потом, голодные, поднялись на второй этаж. В очаге их ждали только головешки. Барча посапывала, сидя на табурете; мавританка приоткрыла один глаз, посмотрела на мужчин и снова закрыла. Уго с Доминго заглянули в котел, висевший над умирающими угольками. В котле было пусто.

– Как это понимать? – крикнул Уго.

Доминго искал между разбросанными горшками остатки хлеба – хоть что-то, чтобы положить в рот. А Барча повторила свой ритуал: открыла один глаз и снова закрыла.

– Где еда? – не унимался Уго.

– Нет еды, – утомленно пробормотала мулатка.

– Не может быть.

– Может.

– Как это – нет еды? – Уго пытался сохранять спокойствие. – Со вчерашнего еще оставалось.

Мавританка поднялась:

– А вот кончилась! Нету больше еды! Если хочешь есть, так покупай новую еду! Нет еды! Я и сама ничего не поела…

– Врешь!

– Я не ела! Откуда тебе знать, что я ела?

– Утром у нас еще было…

– Утром уже не было.

Уго поискал поддержки у Доминго – тот, услыхав крики, прижался спиной к стене. Но первой к болгарину кинулась Барча:

– Скажи ему: утром еды не было!

Доминго что-то прокричал на своем языке и попытался освободиться от хватки, но мавританка была значительно крупнее.

– Он тебя не понимает! – Уго тоже закричал и бросился вызволять несчастного.

Схватка оказалась упорной. Женщина трясла болгарина, хозяин старался оторвать ее от Доминго; оба орали во весь голос.

– Я тебя выпорю!

Барча неожиданно замерла – она как будто дожидалась этой угрозы с того самого дня, как Уго ее купил. Она отпустила Доминго, повернулась спиной и задрала рубаху.

– Где ты меня выпорешь? – спокойно поинтересовалась женщина, растягивая каждое слово.

Вся спина ее была покрыта рубцами и шрамами.

Уго топнул ногой; этого ему показалось мало, он схватил миску и грохнул об пол. А потом вместе с Доминго, который лепился к хозяину, чтобы мавританка снова в него не вцепилась, спустился вниз и вышел из дому.

Они напились холодной воды, стараясь обмануть голод, и улеглись под звездами. Сельская тишина нарушалась только храпом Барчи, которая в одиночку спала наверху, на кровати. Мавританка обладала поразительной способностью не только к воплям, но и ко сну, как будто, закрыв глаза, она мигом забывала о мире вокруг нее. И тогда она храпела, храпела так мощно, что Уго был вынужден переселить рабыню в свободную часть кухни, как можно дальше от двух спален, и уже мечтал вообще отправить ее на первый этаж – туда, где было отведено место для скота, которого у него не было. Барча отдавала часы и дни своей жизни попеременно то ору, то храпу – и то и другое крепко донимало мужчин… И Уго не знал, что делать с такой рабыней.

Уже после полуночи кто-то тронул Уго за плечо – вначале мягко, потом настойчиво. Открыв глаза, юноша не сразу понял, что это Доминго, сидящий рядом на корточках.

– Чего тебе?

Болгарин указал на колодец, затем на ведро. А потом ткнул пальцем вверх, прикрыл глаза и уронил голову, как спящий; довершая свое объяснение, Доминго пару раз всхрапнул. Уго ничего не понял, и тогда Доминго поднялся, обеими руками взял ведро и притворился, что выплескивает на хозяина воду. И сам же затряс головой, словно бы проснулся от вылитой воды.

– И что, подействует? – спросил Уго как будто про себя.

На сей раз Доминго понял вопрос и принялся опустошать ведро за ведром, потом указал на луну и рукой проделал ее путь по небосводу.

– Всю ночь?

Болгарин кивнул.

А почему бы и нет? Кажется, единственное, что любезно мавританке, – это сон. Порка ее не устрашает, но, быть может, вечное бодрствование подействует сильнее.

Барча подскочила на тюфяке, как только Уго окатил ее из ведра. Женщина поперхнулась: вода залилась и в рот.

– Чего… – залопотала она, силясь прокашляться.

– Сегодня никто спать не будет! – объявил Уго и передал ведро Доминго; тот спустился за новой порцией воды.

– Как это – не будет спать? – Мокрая Барча снова поперхнулась, сидя на мокром тюфяке. – Почему это мы не будем спать? Нужно спать! Спать – оно необходимо! Рабам же нельзя…

– Пока ты не начнешь работать как следует, спать не будешь! – перебил Уго.

Мавританка продолжала причитать. Уго обрушил на нее второе ведро: Доминго подоспел вовремя. Так они и провели ночь: у хозяина всегда было под рукой полное ведро, и, если Барча ругалась или закрывала глаза, Уго снова ее окатывал.

К рассвету все трое выбились из сил, но молодые Уго и Доминго все же справлялись лучше.

– Если не будешь работать, в эту ночь ты снова не поспишь, – предупредил Уго, отправляясь на виноградник. – И завтра тоже, и послезавтра. А если будешь меня допекать, я заменю воду на мочу бастайшей, ты поняла?

Барча хотела что-то ответить, но, пораздумав, смолчала.

12

Новость о нападении корсаров на галеру «Сант-Элм» в нескольких милях от порта Грау добралась до Барселоны гораздо раньше, чем два мешочка, которые Габриэл Мунтсо выставил на стол перед Уго. Посланец Берната явился рано утром, на рассвете.

– Нелегко же мне дался этот путь, – вздохнул Мунтсо, после того как Барча принесла ему хлеб, вино и солонину.

Когда стол был накрыт, Уго выставил обоих рабов с кухни.

Мунтсо уже хотел приступить к откровенному разговору, но Уго сделал ему знак повременить. Юноша тихонько встал и подкрался к двери на лестницу. Рывком распахнул – на пороге стояла любопытная Барча.

– Отправляйся вместе с Доминго на виноградник, – велел хозяин. – Он покажет, что тебе нужно делать.

– Он же нашего языка не знает!

– Ну так научи его!

– А еда? Когда мне готовить?..

– Вон отсюда!

Уго ждал, пока Барча не спустилась и не ушла вместе с Доминго на виноградник. А потом вернулся к столу, за которым посланник Берната уплетал хлеб с мясом.

– Теперь можешь продолжать, – сказал Уго.

– Я увидел, что в давильне на другом винограднике никто не живет, и испугался, что с тобой что-то случилось…

– Что меня арестовали?

– Ну да, вроде того.

Уго молча кивнул. Еще раньше, чем услышал о нападении на «Сант-Элм», он послал второе письмо, в котором сообщил о другом корабле, который должен отправиться в Александрию, а одну из остановок сделать на острове Родос. Там с корабля выгрузят больше восьмисот кувшинов оливкового масла из Таррагоны, но самое важное – ткани и большой груз кораллов, частично обработанных, частично – нет, проследуют до Александрии. Кораллы, добытые на Сардинии, стоят баснословно дорого, и это помогает справиться с налогами, которые султан взимает на своих землях. При составлении второго письма Рехина вновь выступила в роли секретаря, капитан каботажной фелюги вновь объявил о готовности сотрудничать, хотя Уго снова его заверил, что не собирается перевозить вино из Барселоны в Валенсию.

– Ну и как же вам удалось меня найти? – спросил Уго, не поддаваясь страхам.

– Я переночевал в давильне, а сегодня утром спросил о тебе первого встречного крестьянина. Ты, оказывается, известный человек в этих местах.

– Да, я уже давно переселился.

Уго перевел взгляд на два мешочка, которые поставил перед ним Мунтсо.

– Этот – для тебя, в уплату за твои услуги, – пояснил Мунтсо, высыпая содержимое на стол.

По доске рассыпалось больше двадцати серебряных кроатов. Уго хотел что-то сказать, но Мунтсо его опередил:

– А вторая часть – для Святой Марии у Моря.

– Как это?

– Для церкви. Бернат посвящает все свои рейды Деве у Моря. Говорит, это в память о его отце.

– А мне что делать с этими деньгами? – спросил Уго, хотя и предугадал ответ, еще не успев договорить.

– Ты как-нибудь изловчишься. Ты должен потратить деньги на храм или на милостыню, на украшения для Девы или чтобы священники за нас помолились – вот чего хочет Бернат.

Уго представил, как он дает деньги каталонским священникам, чтобы те помолились за корсара с королевским кастильским патентом, который, хоть и сам каталонец, грабит каталонские суда. Хорошо хоть, что не придется оплакивать ничью смерть. Бернат сдержал слово. Что же касается Девы… согласится ли Она? Она ведь была каталонкой? Или нет? Вообще-то, размышлял Уго, она была Девой у Моря, а море – оно и кастильское… и генуэзское, и венецианское… И точно, Дева не откажется защитить кастильского корсара. Ну а что до священников… эти за пригоршню медяков помолятся хоть за самого дьявола.

– Я как-нибудь изловчусь, – пообещал Уго.

Они поговорили о Бернате, о корсарском промысле, о Картахене, о галере его друга…

– Продолжай слать нам сообщения о кораблях и грузах, – напомнил гость, поднимаясь из-за стола.

– Хорошо, – согласился хозяин.

– А Бернат был прав: ты всегда как-нибудь да изловчишься.

1396 год продолжал вносить изменения в жизнь Уго. Каждодневная работа на виноградниках была юноше в радость, когда объявился Габриэл Мунтсо со своими кроатами. Барча вопила и жаловалась, но выполняла работу по дому и даже помогала в винограднике; мавританка признала в этом юноше единственного хозяина, который сумел сломить ее упрямство, не прибегая к битью, попросту не позволяя спать. А Барча любила спать, не могла обходиться без сна. Доминго начинал осваиваться с каталанским языком и был неплох как работник: болгарин старался, вот только ему не хватало любви к вину, и к винограду, и к земле, которую он был вынужден обрабатывать.

Возможно, будь он свободен… И Барча тоже. Уго улыбнулся, представив себе реакцию мавританки, если предложить ей свободу. Наделы Уго приносили доход, и теперь у него денег было более чем достаточно – вот что сознавал Уго, пересчитывая кроаты, которые прятал в доме. Он помнил, что саму покупку рабов он как раз и оправдывал тем, что в будущем их освободит. Уго не желал никем владеть. Однажды, недолго думая, он снова сходил к нотариусу и вручил Барче и Доминго письмо об освобождении. Мавританка разрыдалась. Она хотела обнять хозяина, но не решилась. Уго улыбнулся и протянул ей руку. Вместо пожатия Барча осыпала ее поцелуями:

– И что мне теперь делать? Куда я пойду?

– Мне бы хотелось, чтобы ты осталась здесь, – ответил Уго. – У тебя будет еда и кров, а вдобавок еще и жалованье.

Сложнее было растолковать то же самое Доминго. Паренек понимал слово «свобода», которое Уго и Барча твердили ему в оба уха (быть может, «свобода» – это первое слово, которому обучаются рабы), но он не мог взять в толк, по какой причине ему даруют свободу.

– Оставь его в покое, хозяин, – вступилась Барча. – Он попривыкнет, только не сразу.

– Не называй меня «хозяин». Ты так не говорила, пока была моей рабыней, а теперь, когда ты свободна…

– Я была твоей рабыней, потому что ты меня купил, а теперь, когда я не рабыня, я хочу, чтобы ты был моим хозяином.

Болгарин постепенно разбирался в перемене своей участи, а Барча так же постепенно забирала контроль над жизнью Уго. «Да как я к тебе подойду? – так в один прекрасный день воскликнула Мария, когда Уго встретил жену управляющего на хуторе Рокафорта и спросил, почему она больше не приходит. – Самое малое, чем мне пригрозила твоя мавританка, – это отрезать мне сиськи, если я хоть раз еще с тобой пересплю. И это еще была самая мягкая угроза. Можешь представить себе остальные!»

– Хозяин, ты не должен растрачивать свои силы на всяких старух, – только и заметила Барча в ответ на упреки парня, вернувшегося домой с хутора Рокафорта.

К изумлению Уго, Барча отвечала ему, не повышая голоса, как будто говорила с ребенком. Женщина стояла на коленях перед очагом и крошила овощи в большой котел, висящий над огнем на крюке; время от времени она помешивала похлебку. Уго вспомнил, что так же когда-то устраивалась и его матушка, готовя еду для всей семьи.