Текст книги "Записки физика-экстрасенса. Кн. 2. Научный путь к Богу"

Глава 5
Религии с Богом и без Бога

Если мы на каждой странице говорим о Боге, то естественным кажется связать воедино Бога и религию. Но если внимательно рассмотреть, то связывать надо с большой осторожностью. Хотя бы потому, что слово Бог мы пишем с большой буквы, поскольку Он единственный, а когда дело касается религии, хочется узнать, о какой именно идет речь, поскольку их много. В настоящее время любая конкретная религия – это, как нас учит А. Зиновьев, некая идеология, тесно связанная с коллективом людей, который эту религию считает своей. Обычно по национальному признаку.

Можно было бы сказать, что религия – это интерфейс связи людей с Богом. И интерфейс этот может быть простым или запутанным, действенным или архаичным. Интерфейс, наконец, может, согласно закону Паркинсона, быть полностью занят решением своих внутренних проблем и только делать вид, что он по уши завален богоугодными делами. Через такой интерфейс до Бога не достучишься.

А нужна нам личная связь с Богом? Больше всего на свете нужна! Я уже объяснял, почему, и еще не раз буду об этом говорить, а здесь хотел бы привести такой пример. Иногда ко мне как экстрасенсу обращаются люди за помощью при необъяснимых скачках артериального давления, которые не лечатся медикаментами. Первым делом я спрашиваю, сколько человеку лет, насколько он мнителен и верит ли в какую-нибудь версию Бога. (Я спрашиваю именно о вере в Промысел Божий, а не про частоту посещения церкви, синагоги или мечети.) Почему ответы именно на эти вопросы так нужны? Все иногда лежит на поверхности. Представим себе больную старую женщину, которая привыкла командовать своим мужем. Вдруг она с ужасом видит, что здоровье куда-то уплывает: то здесь болит, то там болит. И получается, что жить по-старому нет сил, а по-другому – не умеет. Она боится сразу всего: потери мужа и собственной смерти, оказаться в зависимости от дочки и ее грубого зятя, да тут еще молодые соседи повадились музыку слушать по ночам и т. д. Все это приводит к бесконтрольному выбросу адреналина. Верит ли она в Бога – не в конфессию, а именно в Личность Бога, Который именно ее пасет и поддерживает на плаву, – или она совсем-совсем одинока? Если верит, то решение есть. Нужен религиозный психолог для проведения нескольких разговоров по телефону. Она должна успокоиться, вспомнив, что хотя «все там будем», но это просто смена оболочки, а жизнь, пусть в другом облике, продолжится – она неистребима! Нет смысла бояться, если есть Бог. А если человек в Бога-пастыря не верит, тогда у него нет утешения. Отсюда аксиома: верующего человека и атеиста надо лечить по-разному. В каком медицинском учебнике об этом можно прочитать? И есть ли у врача из поликлиники, которого вызвали на дом, время растолковать пожилой женщине, что ее болезни прежде всего от страха, и половина из них пройдет бесследно, если удастся справиться со страхом? В том-то и дело, что нет – ни времени, ни желания, да и ни малейшего представления об этом. Вообще, если говорить о нас-коллективистах, то Бог у нас где-то очень высоко, очень далеко, и личные связи с Ним вовсе не поощряются…

Вернемся к вопросу об интерфейсе. Как он образуется? Во всякой конфессии есть пророк или несколько пророков, которые воспринимают и транслируют простым смертным главные правила жизненного поведения от Бога. Это хорошо. Но надо каким-то образом сформулировать «нормативные акты» на основе этих откровений. И, во-вторых, надо решать, какой пророк настоящий, а какой – ложный. Этим всем занимаются жрецы, да к тому же еще представляют обывателя с его многочисленными просьбами перед Богом. Жрецов должно быть много, чтобы охватить всех обывателей. Но эти «все» должны в свою очередь кормить жрецов. Так образуется жреческое сословие. При этом не очень важны особенности конфессиональной структуры, важно, чтобы она была. При таком положении дел даже и Бог не обязателен – важно откуда-то достать главное Откровение. Таким образом, жреческое сословие становится инструментом управления обществом и претендует на власть. В итоге получается, что власть имущие стремятся подчинить себе жреческое сословие, а жреческое сословие стремится подчинить своему влиянию мирских князей. Если побеждают миряне, то это путь Византии и императорской России.

Бывает и иначе. Общество, во главе которого стоят те или иные жрецы, называется теократическим. Мы и сейчас имеем примеры теократических государств. Но зачем кивать на других, лучше посмотримся в историческое зеркало и увидим Россию при большевиках. В этой России жреческое сословие руководило всем. Поэтому оно в конкурентной борьбе за власть под корень вырезало старых жрецов, включая новоизбранного патриарха Тихона. А народ почти что ничего не заметил и колокола сбрасывать помогал усердно. Так всегда будет происходить, если подавлять личную веру в Бога в угоду сословным жреческим интересам.

Российская православная религия[15]15
  О различении терминов «религия» и «церковь». Я понимаю, что под конкретной «религией» обычно понимается сумма теоретических догм, а под «церковью» – порядок их реализации, обряды, церковные здания, митрополиты и т. д. Но, честно говоря, особой разницы я не вижу и в книге употребляю эти слова как синонимы.


[Закрыть]. Если вспомнить историю Российской империи, понимаешь, насколько подчиненным было положение даже первосвященника на Руси до Петра. А Петр вообще поставил церковь под свое прямое управление. Должность Патриарха была упразднена, создан Синод в статусе государственного департамента, а во главе – обер-прокурор, иногда из генералов даже. Теперь, после ухода большевиков от власти, сделалось модно писать, что церковь стала жертвой большевиков, которые разрушили храмы, выбили верующих и т. д. В сущности, нас хотят убедить в том, что большевики изнасиловали православный народ, а он, дескать, горой стоял за православную церковь. Представление о том, что все зло в большевиках, очень удобно. Такое объяснение снимает вину с церкви, она предстает мученицей и вызывает симпатию. Все это – неправда. Я уже писал, что именно загнивание Российской империи, проявившееся в избиении народа в двух нелепых войнах, привело Россию к революции. А тогдашняя церковь была элементом государственной машины и кормилась напрямую от этой машины.

Вовсе не большевики придумали привлекать церковных иерархов к сотрудничеству с «органами». Придумали это в «благополучной» Российской империи, когда священникам вменялось в обязанность раскрывать тайну исповеди и собирать другие сведения о прихожанах. И справки по месту работы об участии в церковной жизни предоставляли! Церковь фактически играла роль министерства идеологии существовавшего строя. Церковь в Империи после Смуты никогда не была центром духовной консолидации и духовным знаменем, а только государственным. Поэтому она так легко и рухнула вместе с государством. Ее некому стало защищать…

Здесь, я думаю, уместно будет вспомнить о дискуссии двух выдающихся русских мыслителей конца XIX века – Владимира Соловьева и Константина Леонтьева. В. Соловьев ныне имеет хорошую прессу – настоящий русский философ с кругозором и идеями. Про него вспомнили. К. Леонтьев известен пока что значительно меньше. Давайте посмотрим, о чем они спорили. Главная мысль В. Соловьева состояла в том, чтобы придать новый импульс христианству, поскольку европейский мир загнивает. А для этого он настаивал на необходимости объединения расколотого на части христианского мира под эгидой Папы Римского, но при взаимных уступках. К. Леонтьев сомневался. Дадим ему слово после века забвения.

Нужен новый культурный тип, но славяне ли разовьют его, как надеется Данилевский?

Можно ожидать обновления теократического начала, но будет ли эта теократия непременно римско-католическая, как верит Вл. Соловьев?

Вот два вопроса!

Что славяне, с Россией во главе, произведут на время некоторое уклонение в русле всемирной уже истощающей свои силы, уже стареющей истории, это довольно правдоподобно. Что в уклонении этом будет довольно много антиевропейского или, точнее сказать, антилиберального, антисовременного, это для успеха подобного отклонения даже необходимо.

Но дадут ли славяне действительно резкий и очень живучий, хотя бы и односторонний, культурный тип или только будут кратковременно преобладать, в виде явления переходного к чему-нибудь более выразительному, это уже гораздо труднее, при нынешних данных, решить.

К. Леонтьев умер в 1891 году. Его оппонент В. Соловьев пережил его не намного – умер в 1900 году. Оба не дожили не только до Первой мировой войны, когда одни христиане пошли войной на других, вооруженные танками и ипритом, но даже до войны русско-японской, когда молодой азиатский тигр больно и очень обидно покусал русского медведя. И ведь могли они дожить и до Октябрьской революции! Но им повезло. Они до нее не дожили. А Россия действительно произвела и не «некоторое», а очень значительное «уклонение в русле всемирной истории», которое семьдесят лет не давало спокойно спать европейцам и американцам. Факт имел место быть. Возможно, К. Леонтьев был прав и в том, что это уклонение будет «переходным к чему-нибудь более выразительному». Ждем-с… Пока не видим, к чему.

Но если не прятать голову в песок, не приходить в ужас от того, что с нами произошло, не отталкивать прошлое и кричать «чур меня», а приглядеться, то мы увидим, что Россию и остальной мир исторический процесс повел к порогу грандиозных перемен: в России была впервые в мировой практике реализована атеистическая религия, а на Западе в это же самое время было построено общество потребления, которому по большому счету наплевать на любую религию, главное – производить и потреблять, потреблять и производить. В итоге был построен бездуховный мир в двух вариантах, на выбор. Оба варианта объединяет общая идея самодостаточности человека или человечества, а это – тупик.

Российская атеистическая религия. Коммунистическая идеология в Советском Союзе имела характер атеистической религии. Роль Бога исполняла Наука, труды Маркса-Энгельса – Ветхий Завет, Ленин соответствует Иисусу Христу, а его труды – Новому Завету. И даже старые лидеры, гордившиеся своими близкими отношениями с Лениным (апостолы Зиновьев, Бухарин и др.), вынуждены были уступить место «чудесному грузину» с его командой (апостол Павел с сотоварищами, который не был знаком с Иисусом Христом). Именно эти новые получили право переписывать и комментировать ленинские сочинения (высказывания Христа).

Скажи, читатель, а разве в гитлеровской Германии не происходило нечто похожее? Все настолько совпадает, что разбираться в подробностях просто лень. Только другая идея: дать лучшим представителям рода человеческого зеленую улицу для развития, а остальные должны потесниться, тем более что всегда находятся ученые, создающие арийскую (или советскую) науку, которая может обосновать что угодно.

И для чего все это делалось? Для конструирования и внедрения в сознание каждого человека национального или сверхнационального мифа (идеологии). Без мифа во многих случаях прожить нельзя.

Если ты просто бедный человек в разрушенной стране, это один разговор. Но если твоя бедность от того, что необходимо помочь еще более бедным и несчастным людям, которые отчаянно борются со всемирным капиталом, то ты чувствуешь себя в какой-то мере героем, правда, голым. Но героем! И если несчастному бедняку в революционной Баварии, или Венгрии, или Испании, Монголии, Китае, на Кубе, наконец, требуется твоя последняя заначенная курица, то ты устыдишься и добровольно отдашь ее властям, чтобы приблизить час торжества коммунизма во всемирном масштабе.

Но дальше – больше. Если в какой-то момент тебе скажут, что для победы мировой революции требуется не только твоя курица, но и твоя жизнь, то ты возьмешь винтовку, «чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать», не спрашивая этих крестьян, хотят ли они ее получить из твоих рук или давно уже имеют. От тебя требуется праведность, но в рамках подчинения властям… «Партия – ум, честь и совесть нашей советской эпохи». А индивидуальные ум, честь и совесть человека – качества второго сорта?! Вспоминается по аналогии бессмертное: «Какая гадость эта ваша заливная рыба!»

Господа Бога, полагаю, не устраивали обе версии безбожной религии – национальная (фашистская) и интернациональная (советская). По Карлу Юнгу – типичный закон парности. Поэтому они оказались в состоянии смертельной, беспощадной схватки. Эта схватка фактически привела к взаимной аннигиляции – национальная оказалась уничтоженной, а интернациональная – обескровленной, неспособной навязать миру свои ценности.

Итак, каждая религия – это идеология. Ответ на вопрос, какая именно религия «правильная», раньше занимал многих и находился обычно силовым путем. Теперь страсти поостыли, но ответа нет и не будет никогда, поскольку по поводу идеологии можно задать вопрос о ее соответствии образу жизни, природным условиям и традициям данного народа, но не о том, насколько она истинна. Она должна позволить пастырям держать паству в узде. Вот и все… Но остается еще индивидуальный поиск истины.

Мы с сыном далеко не всегда понимаем друг друга. Он не то чтобы фундаменталист, но стремится строго соблюдать церковные правила поведения. Вопрос «почему?» он частенько отторгает. «Верую, потому что абсурдно!» Это не он сказал, это отцы христианской церкви так выражались в иные времена, но порой и сейчас про себя думают именно так. Иногда в пылу полемики я говорю сыну:

– Все это уже было, мы это уже проходили.

– Что проходили? – спрашивает он. – И где?

– Как, где? – отвечаю. – На занятиях в системе партийной пропаганды, на партийных собраниях, в партийных книжках читали и т. д. Понимаешь, Сережа, перед нами стоял тот же вопрос, который стоит перед твоими друзьями по церкви: если истина, проистекающая из глубин твоей души, расходится с мнением твоего церковного (партийного?!) иерарха, то как надо поступать?

Этот вопрос его самого беспокоит, но он по молодости лет его от себя гонит. А я не гоню, мне уже не страшно.

Когда мы куда-то добровольно вступаем, в какую-то серьезную организацию (религиозную конфессию или партию), то мы фактически принимаем идеологию этой организации. Мы врастаем в эту идеологию, в этот миф. И мы теряем зоркость зрения по отношению к новообретенной семье. Мы не видим ее недостатков, подобно тому как жених перед загсом не видит зачастую очевидных недостатков своей невесты. Поэтому споры человека со стороны и человека изнутри о правильности постулатов мифа (идеологии) ни к чему не могут привести: два человека будут говорить на разных языках. Ну и что вытекает из этого? А то, что все организации, в которые вступает человек, должны быть с нравом выхода, если угар мифа постепенно пройдет и в голове поселится холодная, как ужик, истина. В советской Коммунистической партии устав не предусматривал процедуры выхода из партии. Регламентировалось только исключение из партии за проступки. Читатель, ты подумал о мышеловке? Правильно.

Свой партийный билет я отдал, когда выходил из КПСС в период перестройки. Зря, наверное, отдал, надо было сохранить в назидание потомкам. Нельзя ломать памятники. Как сказал мудрый горец: «Если ты выстрелишь в прошлое из пистолета, будущее выстрелит в тебя из пушки». Теперь трудно сообразить, когда же именно я вступил в партию. В институт я пришел осенью 1955 года. В кандидаты партии был принят на третьем курсе, а женился на четвертом… Дату и даже год моего вступления в КПСС я позабыл. Возможно, где-нибудь в моих бумажках можно все это найти. А надо ли? Важно то, что вступал в хрущёвские времена. Важно, что, вступая, ничего не понимал в жизни. Вот такой скороспелый был и очень глупый.

Вступал я вовсе не в КПСС, а в какой-то придуманный мною самим «Союз коммунистов». Какая разница? Разница есть. Партия – это огромное течение, которое растворяет в себе личность, снимает с нее ответственность за ошибки и преступления коллектива. А «Союз коммунистов» – это объединение личностей, вроде частного клуба. Почему никто не заметил, что для партии я был совсем чужой? Кто-то, наверное, понимал. Меня, скажем, никогда в жизни не приглашали сотрудничать с «органами». Другие отбивались (мама моя, например), кто-то делал на этом карьеру, а я, видимо, был исходно «классово чуждым». Тем не менее, меня приняли в партию без сучка и задоринки. Я был настолько наивен, что вступал в партию по убеждениям, а не из-за карьеры.

В воспоминаниях маршала Василевского я с изумлением прочитал, что в кандидаты партии он был принят, находясь на службе в армии, в 1931 году, а в члены – в 1938 году. Вот сколько лет его проверяли! Из-за того, видимо, что был он сыном священника. Лично Иосиф Виссарионович во время войны разрешил маршалу возобновить отношения с отцом, которые не поддерживались много лет именно из-за сана отца. Василевский пишет об этом как летописец, не давая оценок ни себе, ни Сталину. О времена, о нравы! И я полез в эту же помойку, сын и внук расстрелянных… Когда я выходил из партии, то мой партийный стаж исчислялся тридцатью годами! В связи с этим, я как «старый большевик» имел право даже на какие-то материальные привилегии, которые тут же лопнули по счастью. Я ими не успел воспользоваться.

Вступал в КПСС я по следующей причине. В те времена было понятно, что реальная власть в стране принадлежит партии. Конечно, партия была засорена негодяями, конечно, бяка Сталин всех хороших пересажал. Надо восстановить ленинские нормы партийной жизни, и быстро наступит всеобщее счастье, потому что Маркс и Ленин, несомненно, владели всей полнотой истины и в этическом плане были безупречны. (Это потом я узнал, что Владимир Ильич называл интеллигенцию «говном нации».) Социалистическая реальность была, однако, такова, что в партийном аппарате сидели «козлы», которых можно было, по моему тогдашнему разумению, потеснить только одним способом: должны прийти новые люди. И вот я стал заниматься разведением таких «новых людей» в рамках институтского комсомола. Конечно, очень скоро меня остановили, но до окончания института я успел порезвиться. Помню, что от имени комитета ВЛКСМ МЭИ я выступал на школе комсомольского актива в Фирсановке, где, в частности, предложил пропагандистам регулярно слушать «Голос Америки», потому что «врага надо знать». В конце концов, нашелся умный секретарь парткома МЭИ, который сделал все возможное для того, чтобы после окончания института я не смог бы остаться работать в нем. На прощанье он мне сказал так: «Вы легко становитесь лидером, но у вас нет партийной зрелости». На распределении мне предложили любое место «вне», без права возвращения в МЭИ в течении трех лет. Через три года мне возвращаться совсем не захотелось. Да и зачем? Хрущёва сняли, иллюзии кончились, кончилась и моя «партийная работа».

Жалею ли я о том, что вступил в партию? Жалею. Мог ли я поступить иначе? Не мог, потому что это означало бы изменить самому себе. Ведь я тогда в Бога совсем не верил, я верил только в себя, свои силы и свою совесть. Дать возможность Богу разрулить ситуацию без моего участия мне не приходило в голову. Выбор был сделан. Я тридцать лет был членом той партии, которой больше нет. Вы спросите меня, не голосую ли я сейчас за коммунистов? Боже, сохрани и помилуй! Два раза в один и тот же поток входить не следует. И в то же время нет бесполезного знания.

Моя мама, которая не состояла в партии скорее по особенностям своей биографии, обратила мое внимание на то, что в самой массовой сети партийной учебы, которой не мог избежать ни один коммунист и даже беспартийный, занимавший любой руководящий пост, каждый учебный год изучали одно и то же. Осенью начинались занятия в сети партийного просвещения. За основу бралась книга «История ВКП(б). Краткий курс» – это при Сталине. Начиналось изучение с борьбы Ленина с народниками, а заканчивалось в начале лета изучением Лондонского съезда, то есть концом первой русской революции. А осенью формировался новый кружок, где все начиналось сначала. Стало быть, мы совсем не рассматривали в процессе этого обучения предоктябрьскую и послеоктябрьскую стратегию партии. Это не было случайностью. Нас туда просто не пускали. А мне было любопытно.

Когда я разобрался – очень приблизительно – в том, что происходило в Москве после политической смерти Ленина, то долго не мог поверить, что моделью происходящего были события в банке с пауками. Сначала триумвиры Зиновьев, Каменев, Сталин скушали Троцкого. Потом настала очередь Каменева и Зиновьева. Их отстранили от власти при помощи «любимца партии» Бухарина и иже с ним. Потом надо было политически дезавуировать Бухарина-Рыкова с помощью вождей второго эшелона. А в 1937 году, чтобы замести следы, надо было расстрелять почти всех, кто знал подробности. Так в нашей стране был выстроен теократический тоталитаризм в образе горы из черепов, а на вершине горы возвышался Гений Всех Времен и Народов – человек в простой солдатской шинели.

 
На просторах Родины чудесной,
Закаляясь в битвах и труде,
Мы сложили радостную песню
О великом друге и вожде.
 

Так приходит понимание, что ты сидишь в грязи по уши. И какой-нибудь современный этому времени Понтий Пилат, походя, спрашивает тебя с издевкой: «Что есть истина?» Речь не идет о сопротивлении диктатуре! Уровень намного ниже. Посмеешь ли ты внутренне самому себе дать обещание разобраться в истине или будешь по любому поводу говорить: «Credo quia absurdum»[16]16
  Верую, потому что абсурдно.


[Закрыть]?

Иногда я кричу про себя: «Слава технической науке!» – потому что все остальное можно извратить. Всякая попытка извратить техническую науку быстро кончается позором. И если даже убедить народ (а это с помощью продажного телевидения вполне возможно), что масса электрона отличается от величины 9,1 10^-28 грамма, то телевизор, при конструировании которого использовалось неправильное значение массы электрона, не будет показывать. Какое это счастье! Ни один шейх или генеральный секретарь не сумеет изменить массу электрона! Но это – техническая наука. А «историю можно дописывать, приписывать, переписывать». Что касается родной атеистической религии, которая есть ум, честь и совесть, то там лжи было больше, чем правды. Платили немцы деньги Ленину? Получается, что платили. Отдавал Ильич приказ о расстреле царя с детьми? Получается, что отдавал. Были все эти троцкие-бухарины изменниками Родины? Получается, что нет. Сколько погибло в лагерях? И кто подписывал? Сколько – неизвестно, а подписи все-таки нашлись. И первая шла красным карандашом. Кто расписывался цветным карандашом?.. А война, ее начало, сколько полегло, и кто виноват?! И вот нашелся удивительный человек (Н. С. Хрущёв), который первым осмелился вслух сказать, что И. В. Сталин вел себя иногда не совсем как джентльмен. Ему казалось, что этим он уточнит сказку, а на самом деле он выдернул краеугольный камень. И сказка рухнула.

Не в таком ли положении находится и современное христианство, а также и другие религиозные конфессии, настаивающие на строгой истинности своих исходных посылок? Скажем, внимательное изучение тех текстов, которые включены в состав Нового Завета, вызывает множество вопросов. Перед кем все-таки провинился Иисус Христос? Перед фарисеями за то, что лечил в субботу? Или перед римлянами, которые на кресте писали вину каждого? И ведь там было написано, что Он – Царь Иудейский. А перед этим был торжественный въезд на молодом осле в Иерусалим на фоне ликующего народа, который устилал Ему дорогу зеленью и собственными одеждами и кричал: «Осанна Сыну Давидову!» – и это соответствовало пророчеству Захарии: «Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной».

По поводу того, как можно одновременно сидеть на двух животных, есть разные взгляды. Один, например, такой, что здесь ошибка, источником которой является греческий вариант Ветхого Завета, принятый за основу. В еврейских источниках, где используется оригинал, животное одно – это молодой осел, сын своей матери. Но это, в общем-то, мелочь. А вот царский въезд в Иерусалим согласно пророку и хозяйское изгнание менял и продавцов из Храма наводят на размышления. Согласно пророчеству, Мессия – спаситель народа Израиля – должен быть потомком царя Давида. Поэтому в двух Евангелиях делается попытка доказать Его происхождения от Давида по отцовской линии, которое совершенно бессмысленно, если в другом месте говорится о непорочном зачатии. Но в третьем месте перечисляются имена его братьев. Конечно, концы не сходятся. Так что же все-таки произошло? И справедливы ли претензии христианства на непогрешимость? В связи с этим вопросом мне хочется, чтобы ты, читатель, вместе со мной оценил изящество высказывания неверующего иудея – Б. Н. Стругацкого, – которое стоило бы в качестве одиннадцатой заповеди выбить на стене храма любой конфессии:

Всякое мировоззрение зиждется на вере и фактах. Вера – важнее, но зато факты – сильнее. И если факты начинают подтачивать веру – беда. Приходится менять мировоззрение. Или становиться фанатиком. На выбор. Не знаю, что проще, но хорошо знаю, что хуже.

Стоит ли мне озвучивать мой выбор? И так ведь понятно?.. Первоначально на этом я хотел закончить главу, но недавно у меня состоялась очень плодотворная беседа с А. Е. Штанько, в процессе которой возникли мысли, развивающие тему мифа, затронутую здесь. Этими мыслями хочется поделиться с тобой, читатель, до выхода в электронном журнале «Квантовая магия» статьи Александра Евгеньевича на данную тему. Время торопит, к сожалению…

Итак. В основе всякой религии лежит древний Миф. Новообращенный человек должен этот Миф принять, несмотря на некоторые несуразности, которые первоначально видны ему как человеку со стороны. Когда он принимает Миф в целом, несуразности замечать перестает. Он осваивает пространство Мифа, он вдумчиво изучает страницы древних текстов, делая собственные открытия. В то же время он сохраняет зоркость взгляда по отношению к Мифу чужой конфессии. Этот другой Миф кажется ему странным, не заслуживающим доверия. Так рождается религиозный фанатизм.

Религиозный Миф нельзя проверить. Все события уже совершились, и нового чуда произойти не может. Но есть живые носители традиций, изложенных в Мифе. Назовем их жрецами. Они понимают Миф глубже. Они пастыри. Они несут слово Бога… Что мы в итоге видим? Что фактически говорим о частном виде идеологии, в котором человек растворил свое «Я».

Давайте объективно оценим ситуацию. Что через посредство данного Мифа человек пришел к вере в Бога – это хорошо. Что человек выделяет свой Миф как единственно правильный – это плохо. От такого выделения происходят религиозные войны. Так что же надо делать? Надо освободится от власти Мифа и установить прямой индивидуальный контакт с Богом. Надо воспользоваться научным путем к Богу, который открывает познавательная наука (об этом пути мы поговорим в третьей части книги).