Текст книги "Из глубины. Избранные стихотворения"

 
В Одессе даже в феврале
увидишь зелень на земле.
Ей трудно. Жизнь в ней длится вяло.
Должно быть, ждать весны устала,
скучна, от холодов бледна,
но всё-таки – жива она,
и учит нас долготерпенью.
Как благодарен я растенью,
едва живому стебельку,
травинке слабой, пустяку!
Ползком одолевая зиму,
уйти под снег – как принять схиму,
и молча мокнуть под дождём…
Как ждёт она! Мы так ли ждём,
мы так ли жизнь храним, мы так ли
верны весне, когда озябли,
мы солнцу радуемся так,
вздымая ввысь зелёный стяг?
 

28.02.04

 
Унылый город поднимает ворот,
погодой мерзкой он по горло сыт.
Пожалуй, лучше самый лютый холод,
чем дождь, что, не кончаясь, моросит.
А жизнь под дождь – томительно проста,
и вся она скукожилась к тому же.
Что можем видеть мы из под зонта?
Чужие ноги, да асфальт, да лужи…
Как мал наш мир, как сужен горизонт,
как мы приземлены, к земле прижаты.
Пускай нам заслоняет небо зонт —
на что нам небеса из серой ваты?
О, дождь нас искушает, словно бес:
сполна поверить этой непогоде
и отказаться от своих небес,
всего себя отдав земной заботе.
И мы, куда-то по делам идя,
воздушные свои оставив замки,
глядим, как в лужах капельки дождя
выкапывают маленькие ямки.
 

20.01.04

2. Зимние сны
(январский дневник)

 
Как жизнь страшна – когда б мы это знали,
когда она, почти сходя с ума,
ломает всё, что строила сама,
шумит большой толпою на вокзале,
иль, очутившись где-нибудь в больнице,
едва попискивает, как комар…
Не знаем: это – наяву, иль снится
один и тот же нам ночной кошмар.
Как жизнь страшна: дом перестал быть домом.
Он тоже – как больница и вокзал,
хоть кажется в нём всё таким знакомым.
Уже не свяжешь всё, что развязал.
Всё сдвинулось – так незаметно, вдруг!
Все вещи порознь – и глядят угрюмо.
И стол уже – не друг, и стул – не друг.
Ты жив ещё – а мир привычный умер.
Бездомен ты, как многие бездомны.
Как жизнь в своём безумии – проста!
И в небеса, что над тобой – огромны,
бросайсятак, какпрыгаютс моста…
 

3.01.05.

134

 
Когда ещё так было одиноко?
Когда ещё был этот мир так пуст?
Я – как песчинка на ладони Бога.
Как в небе – птица. Как замёрзший куст.
Я – облаком плыву, снежинкой таю,
я – ветер, что свой лоб расшиб, затих.
Свободы воздух жадным ртом глотаю,
на волю отпускаю каждый миг…
О, до чего нелеп житейский сор,
когда огромное – так близко, рядом.
Ну что ж, возьми, вмести в себя простор,
глотая ртом и впитывая взглядом…
 

2.01.05

 
Когда тебя волной накрыло горе —
молчи, не разговаривай с людьми.
Вот солнце. Вот трава. Вот небеса. Вот море.
Так много каждому дано – пойми!
Гляжу, как будто вышел из тюрьмы,
почти до боли напрягая зренье.
Трава, что даже посреди зимы
зелёная – даёт урок терпенья.
Ладонь свою я щедро распахну —
пускай клюют по зёрнышку синицы.
На жизнь не стоит обижаться, злиться,
а нужно в день войти, во глубину
сияния, недвижности, покоя.
И солнцем освещённые стволы
(прижмись к ним ухом) – говорят такое
из тьмы, из глубины, подземной мглы!
В той мгле – и наших бед и смерти нет.
Там жизнь струится, в тишине таится.
И выйдя, как она, из тьмы на свет,
увидишь: день – как чистая страница…
 

5.01.05

 
Зимы дождливой истина гола.
Но жизни новой жаждет каждый сук.
Ликующе звонят колокола
и влажный воздух держит каждый звук.
Журчит вода из водосточных труб.
И чудится везде такая ширь!
Ну что же, пробуй сущее на зуб,
не прозевай его, не растранжирь.
Не пропусти! – возносит ноту Бах,
присутствует неслышно в мире – Бог.
Ведь что-то происходит в небесах,
хоть вряд ли ты увидеть это смог.
Как будто пред тобой была стена,
был в этой жизни пасынок – не сын,
но – нет стены и смерть побеждена.
Как всё переменилось в миг один!
Хотя пейзаж и сумрачен, и наг,
а всё ж беда – как будто не беда,
исчезла тяжесть и уходит страх…
Звонят колокола. Журчит вода.
 

7.01.05

 
Бог – это просто тишина дыханья.
Прислушайся – неслышно дышит Он,
но мир колеблется подобно ткани,
подобно занавеске у окон.
Пока охватывает вещи трепет,
они – живые, дышат в такт с Творцом.
Его дыханье эти формы лепит.
Материя становится лицом.
Немых камней неловкие улыбки,
глаза деревьев, что глядят, кося…
В них исчезающий, стыдливый, зыбкий
намёк на то, чего сказать нельзя.
Но внятны нам не эти лица – спины
вещей, лишь ощутимое рукой,
шершавая поверхность – не глубины,
не тишина дыхания, покой.
Не оттого ли пролетают мимо
слова, ушей коснувшись лишь едва?
А то, что мы высказываем – мнимо,
совсем не то, чем эта жизнь жива.
 

7.05.04

 
Нужно идти, никуда не спеша.
И – как прислушиваются, где рана,
я прислушиваюсь: где душа?
Спит ли? Бодрствует неустанно?
Спит. Ведь сон – утоляет боль.
Зимний простор, утонувший в тумане —
вроде усталой заботливой няни.
Не кипятись, не разыгрывай роль.
Не торопясь, эту горечь впивай
воздуха, душу целящий напиток.
Ветру поведай горя избыток
и перед небом себя не скрывай.
Поздно скрываться – деревья вокруг
знают о том, до чего тебе худо.
В жестах ветвей – запрокинутых рук —
мука своя и сочувствия чудо.
Вьётся куда-то в парке тропа,
листья сухие ещё не под снегом.
Вот и узнаешь, что значит судьба.
Вот и поймёшь, как в разладе быть с веком.
Нежно ко лбу прикоснётся зима.
Ибо, увы, от привычного ада
и от всего, что сводило с ума, —
только и есть, что вот эта прохлада.
 

7.01.05

 
Дождь идёт и нашёптывает: «спать, спать, спать…»,
соединяя землю и небо, мёртвых, живых.
Если ты в силах ещё проснуться и встать,
то возьми с собой свои сны – мы ущербны без них.
Я, как рыба, спокойно вплываю в дождливое утро.
Я сейчас не в коконе слов, а в коконе снов.
И на всё я гляжу беспечально и мудро,
потому что каких-то коснулся основ…
Да и мир глядит на меня, ничего не тая.
Всё значительно в нём – даже и незнакомые лица.
Он на деле таков – или, может быть, всё ещё снится?
До чего же он полон! Вот она, полнота бытия.
 

7.01.05

 
О чём же волны шепчут, умирая,
по синю морю нагулявшись всласть?
О том, что жизнь – хоть без конца и края —
в итоге нужно к берегу припасть.
Обнять, всей грудью, о него разбиться,
отдав себя, забыться как во сне.
И этот шум бесформенный, что длится —
передоверить ли другой волне?
Ах, в нём и ликование, и всхлипы,
все звуки, ноты, нежные слова,
что, может быть, и мы сказать могли бы,
что говорит волна, пока жива.
Какой привычно городили вздор мы!
Но вслушаемся в эту моря весть,
в ритмичный всплеск и тихий шум без формы,
благословивший всё, что в мире есть.
В волнующий и неумолчный шепот,
который, ничего не утая,
как будто бы передаёт нам опыт
просторного, как море, бытия.
 

9.01.05

 
Ветка с сухою листвой, отразившись в зелёном стекле,
зазеленела. О, эти волшебные стёкла!
Воображенье, и ты таково. Всё на земле
преображаешь, пока мы ходим вокруг да около.
Ловим от нас ускользающую суть,
а ты нам являешь её: жизнь, что в цвету, на пределе.
Сущее живо, пока совершает путь —
в воображении ль нашем, на самом ли деле…
Преображается, временем взято в плен,
листья роняя свои, страдая и умирая,
чтобы рождаться вновь, побеждая тлен,
чтобы шуметь и цвести, доходя до края,
и, как волна, переплескивать через край…
Даже и старость, даже зима – не пораженье!
О, бытие многоликое, радуй, играй,
не убывай, проходя, – хотя бы в воображенье.
Этот камень, пожалуй, не меньше нашего жив.
И замёрзшее дерево – по-настоящему живо.
А человек, что живым притворяется – лжив
и, принуждая себя, улыбается криво.
Что случилось – разбилось воображенья стекло,
и он видит лишь факты, упрямо тряся головою?
…Нет, покуда мы живы – нам даже и в холод тепло:
машет ветка сухая зелёной своею листвою.
 

10.01.05

 
Мир дан нам изначально. С дня рожденья.
И даже до рожденья, может быть.
Его касались локти и колени,
обнять пытались мы его, вкусить.
Ты, мир, – в телесном растворён составе,
как соль. Бушуешь в лимфе и в крови.
Ты – жажда жизни, что в любом суставе,
в биеньи сердца, помысле, любви.
Вот из какой материи – все мысли!
Мир мыслит в сердцевине тишины.
И если в подсознанье вход прогрызли
неслышные и ласковые сны —
во тьму души живую лишь вглядеться:
что в мире есть – там заново живёт.
Мы – дети мира, и куда нам деться.
В нас камень, и вода, и небосвод…
Текучее и прочное, мужское
и женское… О, этот мир второй!
С природным там рифмуется людское.
Там бездна форм и мирозданья строй.
И как же мир внутри нас – разглядеть?
Он – не картина в золочёной раме.
Владеем тем, чем и нельзя владеть!
А может быть – оно владеет нами?
 

11.01.05

 
Вот пень – и камни около него.
Он жив? Он мертв? Но мы ему – не судьи.
Мы – существа, он тоже – существо,
он существует, обладает сутью.
Быть может, корни живы в глубине,
быть может, есть в нём искорка сознанья,
что шевелится словно бы во сне,
неясные будя воспоминанья.
Он словно всадник, что без головы
куда-то всё ещё, бедняга, скачет…
Он вспоминает ровный шум листвы.
Он, может быть, о жизни прежней плачет,
Ну что ж, присядь, и голову руками
обняв, о зимней размышляй поре,
о времени, да и о топоре,
о том, что ты – не камень, он – не камень,
о жизни, что летит, как облака
по небу, о небесной этой пряже,
из коей сотканы все думы наши,
что, вопреки всему, легка, легка…
 

12.01.05

 
И, вглядываясь в даль морскую,
пространства в оборот беря,
я быть незваным не рискую,
здесь не случайно я, не зря.
Я – гость, но тот, какого ждали,
готовились его принять,
и, дали распахнув, сказали:
войди! садись! к столу присядь!
Ты зван на пир для слуха, зренья.
Отплатишь чем за этот дар?
И постигаешь в миг прозренья
природы потаённый жар.
Гляжу на птиц на водной глади,
мне внятен солнца тихий блеск.
Пойму: волна – строка в тетради,
и в рифму повторится плеск
её. Какой высокий слог!
И звук так чист. Прозрачно слово.
Стихи должно быть, пишет Бог —
и их зачёркивает снова,
поскольку мыслям нет конца
и рифмы всё бегут попарно…
Но не стирай восторг с лица.
Внимай светло и благодарно.
 

12.01.05

 
Кажется, все возникает, всё исчезает случайно.
Ветка качнулась, голубь взлетел, улыбнулся старик.
Всё это – не согласовано ли изначально?
Мир, как оркестр, инструменты настроены: музыки миг!
Эта мелодия – не записана в нотной строке.
Это импровизация. Жизнь и слышна, и зрима.
Вот и внимай, как проходит всё это мимо,
только что рядом было, и вот уже – вдалеке.
Мир – это то, чем нельзя самовольно владеть,
то, что само безраздельно владеет тобою.
Нужно, чтоб утро и улица – стали судьбою.
Чтобы душа захотела всё это воспеть.
Пусть и не слышен кому-то твой голосок,
пусть ты не ведом кому-то – но миру ты ведом.
Нет, не вздыхать от обид, не стремиться к победам —
в эту картину войти, как последний мазок.
 

13.01.05

 
Я ночью проснулся от хлопнувшей двери —
и дверь моего распахнулась сознанья.
Быть может, совсем не напрасны потери,
дожди, холода, неудачи, страданья?
И нужно идти, не ропща, не сутулясь,
свободен от груза – хотя бы отчасти.
Да, двери нечаянно вдруг распахнулись.
Иди, куда хочешь. Но это ли – счастье?
Иди, куда хочешь. Вот улицы, лица.
Нет прошлого, не помышляй о грядущем,
И не к чему злиться. Ты вольная птица.
Любуйся лишь чем-нибудь мимо идущим.
И сам ты себе – ничего не пророчишь.
Не смотришь на то, что уже позади.
Иди, куда хочешь. Иди, куда хочешь.
Вот – дверь распахнулась. Ну что же – иди!
 

15.01.05

 
Пока мы заняты собой,
душа – как мелкая посуда:
для жизни места нет, для чуда,
есть лишь для мелочи любой.
А если море – а не пруд?
А если небо, если птицы?
Пусть чувства наши подрастут
и пусть душа освободится.
Что в нас поместится? Ушат
воды. Увы, и смех, и горе!
Есть те, кто не принадлежат
себе – в них эта ширь, в них море.
Вот человек идёт, а в нём
(не слышишь разве?) – плещут волны.
О, те, кто морем, миром полны —
мы к ним как бы невольно льнём!
У них душа – такой сосуд
громадный: всё в себя вмещает!
Она не судит – что ей суд? —
всё принимает, всех прощает.
 

15.01.05

 
Море – серое, небо – серое,
и ворона сидит на столбе.
Так смотри, чтобы полною мерою
этот мир отразился в тебе.
Этот столб – наподобие трона
для вороны. Так что ж ты, злодей,
равнодушно глядишь, полусонно? —
вместе с ней этим миром владей!
Царь природы – учись у вороны.
Каркнет, всем возвещая: я тут!
Или здесь ты давно посторонний,
и тебя эти дали – не ждут?
Видишь, как распахнулись пространства?
Горизонт очень чёток, свинцов.
О, хоть взглядом, хоть мысленно странствуй,
будь достоин, в конце-то концов,
дара (сам он идёт тебе в руки!),
меры моря и меры небес,
всей безмерности зимней округи —
жив покуда, пока не исчез…
 

16.01.05

 
В мире шумном и болтливом —
очень просто стать счастливым:
лишь замедли жизни бег
и закутай душу в снег.
Мы у сумрачного неба
просим снега, а не хлеба,
просим, словно откровенья,
очень тихого мгновенья.
Чтобы нежная прохлада
лба коснулась, как рука.
Больше ничего не надо.
Снег идёт – и жизнь легка.
Средь забот привычных, бедствий —
он напомнит нам о детстве
и исчезнет без следа.
Нам бы снега! Нам бы стужи!
…На асфальте только – лужи,
только грязная вода…
 

18.01.05

 
Вот неба с морем сдвоенный простор,
существованье с подлинным размахом.
Когда б мы не были объяты страхом,
случайно вниз на миг бросая взор,
о, если б были мы подобны птахам,
когда бы не боялись высоты,
когда б, как корабли, стремились в дали…
Гляди на вниз бегущие кусты.
Пусть мысли будут строги и просты,
под стать покою моря цвета стали.
К тебе взывает всё. А ты – каков?
Гляди с обрыва. Глупо суетиться.
Ведь над тобою – горы облаков,
перед тобою – мир без берегов,
твоя высокая минута – длится.
Гляди ж, объят бессолнечным простором.
Но и потом – его не позабудь,
живи, мечтая о свиданье скором.
Сколько многое покажется лишь вздором,
когда ты сам открыт и видишь суть…
 

18.01.05

 
Просыпаешься в час предутренний.
Что-то спать тебе не даёт.
Может, это твой голос внутренний.
Плачет он, или, может, поёт?
Ах, услышь его и ответь ему —
тут ведь даже слова не нужны,
ты ответь ему хоть междометьями,
только были б они нежны!
Он, бедняга, жаждет общения,
как детёныш, как женщина он,
а ответят – через мгновение
успокоено падает в сон.
…Просыпаешься – звук незначащий,
слабый звук где-то там, за стеной:
женский голос, как будто плачущий,
отвечающий ей иной.
Может быть, не хватает малости
для того, что проститься с тоской:
женский голос, как будто жалующийся,
успокаивающий мужской.
Спать, конечно же, не мешало бы,
спицей сны кружевные вязать.
Но ведь нужно высказать жалобу,
ночью что-то кому-то сказать…
 

21.01.05

1.

 
В небеса гляди во все глаза,
словно это и твои владенья.
Стой же здесь, где вихри, где гроза,
где энергий мощное гуденье.
Слышишь? – в каждой клеточке твоей
словно бы энергии избыток.
Воздух этот лёгкий, колкий – пей,
этот опьяняющий напиток.
Пей – покуда ближе к небесам,
к этой бездне синей, бездне чёрной,
сверив на вершине этой горной
время по космическим часам.
 

2.

 
Закончена работа восхожденья.
Гляди. Дыши. Так вот он, тот покой,
которого так жаждал каждый день я?
Всему, что ниже – помаши рукой.
Конец ли это странствиям твоим?
Ты на вершине. Так куда же выше?
Как хорошо! Живём – покуда дышим.
Покуда дышим – высшего хотим.
 

19.01.05

3.

 
Себя забыв, в какой-то сладкой дрожи,
ты тычешься куда-то наугад,
мешок бросая из костей и кожи.
Между тобой и миром нет преград.
Ты забываешь прошлой жизни бред,
как бабочка, ты покидаешь кокон,
чтоб наконец-то вылететь на свет.
Ну что ж, гляди на мир прозревшим оком.
В лазурную проваливается бездну
твой взгляд. Не страшен свет, что бьёт в глаза.
Душа – теперь тебе уже не тесно?
Гляди, гляди на горы и леса…
Страх позабыт. Ты ко всему готова.
Всё вместе: высота и красота.
Ты – лист, слетевший с древа мирового,
летящий в даль, которая пуста.
Лети, душа – но вновь ко мне вернись,
опять смирись, веди со мною споры…
Иль не дано уже спуститься вниз,
туда, откуда не видны нам горы?
 

20.01.05

 
Проснулся. Лоб ощупал. Бок.
Да, это ты. Всё тот же. Здесь.
Очнись, и факты трезво взвесь,
и сделай вывод: одинок.
Легко тебе иль нелегко —
гляди во внутреннюю тьму.
Пролезть в игольное ушко
тебе придётся самому.
И незачем себя жалеть —
есть бытия ещё глоток!
Кто одинок – свободен впредь,
как дерево или цветок.
Житейскую умерив прыть,
из одиночества гляди.
Легко ли камню камнем быть —
ещё узнаешь, погоди…
 

22.01.05

 
Всех, кто в твоём сознанье поселился,
всех, кто болтать без умолку готов,
расположился в кресле, развалился,
чтоб затопить тебя потоком слов,
друзей, знакомых, паче всех – родных,
они-то (с виду смирные овечки)
пожалуй что опасней всех иных,
цепляются за место возле печки,
почти что прикорнут возле неё,
о чём-то незначительном болтая,
и ты уже впадаешь в забытьё,
как книгу, жизнь свою рассеянно листая —
их всех до одного – из головы,
гони, не вспоминай, забудь на время!
Чтоб в самом деле – ниже стать травы,
воды быть тише. Словом – сбросить бремя.
И лишь тогда: что видишь – видишь сам,
и с мыслью мысль неторопливо свяжешь,
притихнешь, палец приложив к устам,
прислушиваясь… Лишнего не скажешь.
 

24.01.05

 
Был ночью мороз, ибо лужи затянуты льдом,
а утро – дитя, улыбающееся беззаботно.
Ему я в ответ улыбаюсь. О грустном – потом.
Сейчас – о хорошем, о главном. Дыханье – свободно.
Спасибо, январь, ибо было так много весны!
Спасибо за всё! За ледок, что хрустит под ногами.
За то, что ты словно приснился, как зимние сны,
просторные – с морем, деревьями и облаками…
 

24.01.05

 
Снег шёл всю ночь. Он шёл упорно,
хоть знал: его не долог век.
И всё, что прежде было чёрным, —
всё выбелил упрямый снег.
Его ещё не истоптали,
ещё он девственен и цел.
Он словно открывает дали
(там, впереди – просвет, пробел!)
Ах, сам я – как трава под снегом,
зимой зелёная трава!
Но должен быть я человеком,
миг жизни облекать в слова.
Кто я в твоём, природа, храме?
Но время замедляет бег,
и благодарными губами
я выговариваю: снег!
 

26.01.05

 
О, море, шуми напоследок, шуми!
Опять ты со мною простишься надолго.
Я буду уже не с тобой, а с людьми —
средь них потеряюсь, как в сене иголка.
А если найдусь – то тебя вспомяну,
твою неуёмно живую громаду,
твою несговорчивую волну,
с которой и Богу, должно быть, нет сладу.
Волну, что вскипает у берега пеной,
что влагой распластывается передо мной.
Ну вот и дождался я встречи мгновенной.
А новая встреча – с другою волной.
О, море, шуми без тоски и печали,
веди нескончаемый свой разговор,
тверди: нет конца. Всё что живо – в начале.
Есть лишь начинанье. Волненье. Простор.
 

27.01.05

Из книги «Молчание иова», Одесса, издательство КП ОГТ, 2010

«Вот лежат разбитые скрижали…»

 
Вот лежат разбитые скрижали.
«Не убий» – лишь камешков гора…
Чтоб греша – от страха не дрожали,
зла не отличали от добра.
Всё разбито: «не прелюбодействуй»,
«не твори кумира», «не кради»…
Богохульствуй, убивай, злодействуй!
Что за беззаконье впереди!
К правде путь – не бесконечно ль долог?
Дух угас, зато ликует плоть.
Заповеди крохотный осколок
может ненароком уколоть…
Но от этой непонятной боли
анальгин поможет, алкоголь…
И живёшь свой век, подобно моли.
Всё вокруг сжираешь, словно моль.
Может, каждый должен в одиночку
азбуку Господню вспоминать,
собирать скрижали по кусочку,
и в душевной муке – жизнь менять?
Буква к букве – вот и вспомнил слово.
Раня пальцы гранями камней.
Потому что нет пути иного.
Ибо карусель безумных дней
всё быстрей кружит нас. Без конца.
Век за веком. Мы уже устали!
…Пляшет хоровод вокруг тельца —
и лежат разбитые скрижали…
 

24.08.03

Молчание Иова

 
Вот печь, в которой труп сожгут. Вот ров,
в котором, расстреляв, зароют тело.
Не вопрошай же ни о чём, Иов.
Не видишь разве? – небо опустело!
Когда нас хладнокровно убивают —
Бог в мире пребывает? Убывает?
Весь этот океан вселенской боли,
в котором разум наш идёт ко дну,
и явь, подобную кошмару, сну, —
признать ли проявленьем божьей воли?
Когда предсмертный слышен детский плач, —
Он может быть спокоен, счастлив, весел?
Сокрылся Он. Он облаком завесил
лицо. Равны и жертва, и палач.
В предсмертную я вслушиваюсь тишь.
Что скажешь, Бог? Ты и сейчас молчишь?
И я молчу. Не задаю вопросов.
Иов молчащий – тот, что был так смел!
Пророк, что, ужасаясь, онемел.
Утративший все истины философ.
Душа нема. Что может быть печальней?
Молчу. И нет Тебя – в моём молчанье.
Но ежели Ты слышишь всё и видишь,
но ежели всё ведаешь, не спишь, —
Ты тоже проклинаешь, ненавидишь,
и вместе с нами Ты в огне горишь!
Участвуя в безмерной этой драме
и нас не покидая до конца,
Господь бессмертный – умираешь с нами,
страдальческого не открыв лица…
 

5.08.03