Текст книги "Адмирал Лазарев"

Самовольный уход из Новоархангельска

Таким образом, шлюп «Суворов» самовольно покинул Новоархангельск, оставив на берегу Шеффера и Молво.

Русский морской офицер Д. И. Завалишин потом высказал по этому поводу такое мнение: «Лазарев много мне рассказывал о причинах размолвки своей с бывшим правителем колонии Барановым, вынудивших Лазарева к бегству, но из всего слышанного мною от самого Лазарева я вынес убеждение, что Лазарев не оценил тогда достоинств Баранова и затруднительности его положения. Если бы Лазарев имел более снисхождения к недостаткам Баранова, истекавшим из тех условий, в каких его оставили, то мог бы сделаться исполнителем гениальных планов Баранова, и утверждение на Сандвичевых островах имело бы конечно успех, если бы за это взялся Лазарев, а не было бы дело вверено Барановым, по необходимости, шарлатану доктору, брошенному в Ситхе Лазаревым.

План Баранова состоял в том, чтобы, утвердясь постепенно на острове Шарлоты, в Калифорнии, на Сандвичевых островах, в южной части Сахалина и на устье Амура и владея уже Камчаткой, Курильскими и Алеутскими островами, сделать северную часть Великого океана действительно, фактически, русским морем. И замечательно, что все это начало уже приходить в исполнение, и если не было завершено, то потому только, что Баранов не имел себе достойных помощников. Оставленный без поддержки из России, не имея около себя никого кроме буйных промышленников, которых должен был сдерживать жестокими мерами, поставленный в Ситхе… <…> Баранов не мог не огрубеть, будучи и по рождению простым человеком, и понятно, что эта грубость отражалась на отношениях его к людям, не привыкшим к ней, и имела влияние на нерасположение к Баранову и предубеждение против него, в чем сознавался и Лазарев. Но имей Баранов разумных и деятельных помощников, получи он поддержку из России, то при настойчивом выполнении его плана и военная морская сила, и торговый флот давным-давно развились бы на Великом океане; русский флаг господствовал бы на нем, и исполнилось бы стремление Петра Великого, чтобы Россия была сильною державою не только сухопутною, но и морскою»[68]68
  Завалишин Д. И. Кругосветное плавание фрегата «Крейсер» // Древняя и новая Россия. Год третий. СПб., 1877. Т. III. С. 154.


[Закрыть].

Итак, шлюп «Суворов» самовольно покинул Новоархангельск 25 июля 1815 года.

Лазарев, приняв на корабль груз, состоявший большей частью из пушного товара и вещей, назначенных для продажи в Лиме, направился прямо к порту Сан-Франциско, чтобы запастись там провизией и сделать запас качественной питьевой воды. Как мы уже знаем, по непредвиденным обстоятельствам он не смог сделать в Новоархангельске ни того ни другого.

С. Я. Унковский отмечает это особо: «Мы оставили Ситху без денежных средств, и запасы нашего продовольствия были весьма ничтожны. <…> Пришлось зайти в Калифорнию, в порт Сан-Франциска, запастись там провизией на все плавание до России, а оттуда плыть к Перуанским берегам, в Лиму»[69]69
  Унковский С. Я. Записки моряка. 1803–1819 гг. М., 2004. С. 129.


[Закрыть].

Возвращение домой

Оставив Новоархангельск, лейтенант Лазарев направил шлюп «Суворов» на юг вдоль берега Америки.

9 августа 1815 года в пять часов показался флаг крепости порта Сан-Франциско.

На следующий день русские моряки салютовали крепости семью выстрелами и получили аналогичный ответ. Дежурный офицер был отправлен на берег и там получил дозволение пополнить запасы воды и заготовить нужную для команды провизию. Само собой разумеется, строго было запрещено говорить о самостоятельном отходе из Ситхи. Иначе русская колония могла связаться с комендантом и «Суворов» могли задержать.

31 августа шлюп «Суворов» прошел мимо островов Святой Берты и Сокорро, расположенных примерно в 440 километрах к югу от южной оконечности Нижней Калифорнии.

24 сентября шлюп «Суворов» остановился для поверки хронометров у крошечного тропического острова Кокос, а затем зашел на четыре дня к испанскому селению Святой Розы на берегу Колумбии, что близ экватора. Там русские моряки сошли на берег и были очень учтиво приняты начальником господином Казреро. Было получено много всякого рода свежей провизии, купили свиней, запаслись кокосами и ананасами, которые, несмотря на свои большие размеры и привлекательный вид, оказались кисловатыми на вкус.

8 ноября 1815 года, находясь недалеко от Лимы, Лазарев повернул к востоку и 25 ноября прибыл в перуанский порт Кальяо. На рейде стояло до 30 испанских купеческих судов и один военный бриг «Патрицио».

Во время трехмесячной стоянки в порту Кальяо Михаил Петрович и офицеры знакомились с жизнью города и порта. В частности, 29 ноября, в день рождения испанской королевы, русские тоже принимали участие в торжестве по случаю этого события. Было много посетителей с берега на «Суворове», как на первом из русских кораблей, посетившем этот край, а русские моряки познакомились с высшими чиновниками гражданского управления Лимы.

Наступление нового, 1816 года команда скромно отпраздновала на борту «Суворова». Наконец, 15 февраля 1816 года шлюп «Суворов» после 110-дневной стоянки на рейде в Кальяо был готов к продолжению плавания.

Следует отметить, что солонина в некоторых бочках, взятых из Кронштадта, оказалась совершенно негодной для употребления в пищу, и ее пришлось выбросить за борт.

22 марта 1816 года «Суворов» миновал южную оконечность мыса Горн и переменил курс к норд-осту. Далее при сильном попутном ветре «Суворов» за трое суток благополучно прошел 560 миль. Больных на корабле к тому времени было всего три человека, и это являлось большим достижением для длительных плаваний. Ко всеобщей радости команды, купленные в Перу ламы перенесли непогоду при огибании мыса Горн вполне благополучно, одна из них даже принесла потомство.

И все же «прелести» погоды в этом районе Мирового океана, которые выпали на долю «Суворова», не прошли бесследно: шторм серьезно потрепал корабль.

Лейтенант Лазарев выбрал путь южнее Фолклендских островов, а далее на северо-восток – в Атлантический океан. Михаил Петрович не стал останавливаться в Рио-де-Жанейро, а сделал лишь небольшую остановку у архипелага Фернанду-ди-Норонья, что в 350 километрах от северо-восточного побережья Бразилии. Там на «Суворове» были исправлены повреждения, причиненные штормом, и корабль направился к берегам Англии.

28 апреля 1816 года миновали экватор. Продолжая идти с переменными восточными ветрами, 6 июня шлюп «Суворов» прибыл в британский Портсмут.

С. Я. Унковский описывает это так: «Тихий ветер от норд-норд-оста и норд-норд-веста. Приятная, ясная погода. Множество купеческих судов в виду. Спустили четверку, послали за рыбой на рыбацкую лодку (французскую); рыбаки в киверах и старых французских мундирах. Это люди распущенной наполеоновской армии. Купили рыбы для себя и команды. После 108-дневного плавания из Лимы (Перу), мы сегодня имели отличный обед из макрели (отличная вкусная рыба, ловимая у берегов Англии и Франции по всему Британскому каналу). <…> На другой день, в 8 часов утра увидели Портленд на норд-норд-ост»[70]70
  Там же. С. 157.


[Закрыть].

Была уже ночь, когда русские моряки миновали Нидлсский маяк на острове Уайт и в 11 часов 7 июня 1816 года шлюп бросил якорь на рейде между Портсмутом и этим островом.

В день прибытия в Портсмут с даты выхода «Суворова» из родного порта миновало 108 дней. По исчислению, ведущемуся на корабле, путешественники опередили текущий английский календарь на один день, что случается со всеми мореплавателями, совершающими кругосветное путешествие в восточном направлении.

После приезда капитана с карантинного корабля, удостоверившегося, что больных на судне нет, команде было позволено беспрепятственно сходить на берег.

В течение всей стоянки корабль Лазарева посещали англичане, желавшие увидеть находящихся на борту диковинных лам и викуний (из семейства верблюдовых), совершивших такое продолжительное и неспокойное путешествие.

В Портсмуте «Суворов» простоял, за разными надобностями, более двух недель, а 24 июня взял курс на Кронштадт.

9 июля наши моряки шли по Балтике и увидели знакомые очертания острова Готланд. Корабль под всеми парусами шел домой. Нетерпение скорой встречи с родиной остро ощущалось всеми. Это отчетливо передается в записках С. Я. Унковского, которые становятся все подробнее и фиксируют ход судна уже не по дням, а по часам: «<…> В 6 часов пополудни прошли на траверзе Кошкарский маяк, в 9 часов видели Эксгольмский маяк. Пополуночи в 1 час пеленговали Гогландский маяк …»[71]71
  Там же. С. 163.


[Закрыть]

16 июля (28 июля) 1816 года в восемь утра шлюп «Суворов» стал на якорь на малом Кронштадтском рейде против ворот Средней гавани.

С. Я. Унковский в своих «Записках моряка» пишет: «Не стану описывать той радости, которая ощущалась на душе по совершении такого дальнего плавания. После 2-х лет и 10 месяцев отсутствия из своего отечества, не имея никаких вестей ни от родных, ни от друзей, это ощущение едва ли можно описать. Оно невидимо и неуловимо. Мысли постоянно заняты о близких сердцу и родных, и с каким-то трепетом на сердце ожидаешь встретить появление знакомого человека, и с нетерпением ждешь услышать от него весточку из родного края, а между тем на сердце весело, что вот уже мы на месте и исполнили свой долг честно. Корабль возвратился в совершенной исправности. Команда вся здорова и бодра. Ничто не помрачило нашей дружбы – пошли приятелями, а вернулись друзьями»[72]72
  Там же. С. 163, 164.


[Закрыть].

Вскоре после прибытия на корабль явились директора Российско-американской компании Михаил Матвеевич Булдаков, Венедикт Венедиктович Кремер и Андрей Иванович Северин. Они выразили свою удовлетворенность тем, как было исполнено порученное М. П. Лазареву дело. Они сочли благоразумным то, что он распорядился оставить Ситху по своему усмотрению для пользы компании.

С. Я. Унковский констатирует: «Груз, доставленный нами на “Суворове”, ценою в 2 000 000 рублей, передан весь в порядке, а равно рекомендательные письма о прибытии нашем в Лиму от вице-короля к императору и от гл[авного] директора Филиппинской компании г-на Абадии к директорам нашей Р.-А. компании, с подарками, посылаемыми от обоих Его Императорскому Величеству»[73]73
  Там же.


[Закрыть].

В числе посетивших шлюп «Суворов», пока он стоял на рейде, был и граф Павел Александрович Строганов, герой войны с Наполеоном, тогда отправлявшийся на русском фрегате к Канарским островам для отдыха и лечения.

22 июля все офицеры «Суворова» отправились в Петергоф на праздник. Им были отведены придворные палатки с прислугой и полным содержанием. Граф Николай Александрович Толстой, гофмаршал двора, лично пришел посмотреть, все ли у них хорошо, и сказал, чтобы приглашенные офицеры нисколько не церемонились, спрашивали все, что потребуется к их столу, а если «какая будет неисправность», то чтобы обращались лично к нему.

23 июля император Александр I с императрицей Елизаветой Алексеевной, вдовствующей императрицей Марией Федоровной и всем царствующим домом приезжали на шлюп «Суворов» смотреть лам, викуний и черепах.

С. Я. Унковский вспоминает: «Долго они любовались этими животными, императрица Елизавета кормила белым хлебом. Все внимание было обращено на этих невиданных зверей, но нам не сделано было никакого приветствия, потому что наш морской министр маркиз да Траверсе не счел нужным нас представить. Грустно и досадно было нам такое невнимание»[74]74
  Там же. С. 166.


[Закрыть].

Итак, завершилось кругосветное путешествие Михаила Петровича Лазарева на шлюпе «Суворов», начатое 9 октября 1813 года. Оно стало четвертым по счету в истории российского флота и продолжалось два года и девять с половиной месяцев. Если исключить из времени плавания стоянки у берегов Русской Америки – то всего 773 дня, из них под парусами «Суворов» провел 484 дня и 289 дней простоял на якоре.

Последствия конфликта с А. А. Барановым

Михаил Петрович Лазарев благополучно возвратился в Кронштадт, не имея на судне медика и суперкарго. Правление Российско-американской компании оправдало его поступок, а вот А. А. Баранов получил отставку.

Отметим, что имело место следственное дело по обвинению М. П. Лазарева в злоупотреблениях во время круго-светного плавания на шлюпе «Суворов».

Заключение по этому делу было сделано в 1817 году, и в нем говорилось следующее:

В прошлом 1816 году по поводу отношения главного правления американской компании к господину морскому министру с жалобой на находившегося в службе той компании на корабле «Суворов» лейтенанта Лазарева, якобы он, в противность инструкции, на возвратном пути в Россию заходил в Лиму и во французские порты для произведения торгу; произведено было в учрежденной в Кронштадте особенной комиссии исследование, по коему открылось, что лейтенант Лазарев с офицерами и всей командой, на корабле «Суворов» бывшими, готовы подтвердить присягой показание свое, что они во французские порты никогда не заходили и торга в Кале не производили.

По рассмотрении сего следствия Адмиралтейств-коллегией найдено, что показанная жалоба основана единственно на донесениях Баранова и изветах суперкарга Молво, ибо возведенные поступки на Лазарева и бывших с ним офицеров ничем не доказаны[75]75
  М. П. Лазарев. Документы. В 3 т. М., 1952. Т. 1. С. 70.


[Закрыть].

В объяснительной записке лейтенанта Лазарева по поводу предъявленных ему правлением Российско-американской компании обвинений в злоупотреблениях по службе во время кругосветного плавания на корабле «Суворов» было сказано:

Будучи обязан по воле начальства объяснить все предметы, коими главному правлению компании угодно помрачить и службу, и обязанности, и поступки мои во время путешествия моего вокруг света, я пройду каждую страницу той записки, которая на мой счет в комиссию поступила, и надеюсь, что правосудное начальство, имея в виду беспорочное мое служение, защитит меня от опасных для меня заключений правления компании. <…>

Предмет решимости моей предпринять путь, с великими трудами сопряженный, состоял (признательно скажу) в пользе Отечеству, в составлении себе доброго имени и по знанию и по опытам в службе, мной занимаемой. В пылкости чувствований сих не предвидел я, при вступлении в распоряжение компании, что в сей же предмет мой войдут и оскорбления и клеветы, званию моему нанесенные, но я, вооружаясь силой чистой совести, за честь себе вменяю поставить истину противу оных. <…>[76]76
  Там же. С. 72.


[Закрыть]

Далее М. П. Лазарев давал такие объяснения:

Руководствуясь 12 пунктом данной мне инструкции… <…> я на обратном пути зашел в Лиму. Главнейшие виды мои по сему предмету были: заведение торговли с богатейшей страной в свете, куда доныне ни единая европейская нация, кроме гишпанской, не торговала.

Компания осмеливается обвинять меня за то, что я там купил хины. Основания, на коих произвел я сию операцию, суть следующие: хина, растущая единственно в области Перу, привозима была доныне одними гишпанскими судами и то в Кадикс. За вывоз из Кадикса взимается установленная там пошлина. Англичане, вывозя оную в Англию, платят также пошлину, наконец, из Англии привозят уже оную в Россию… <…> и продают весьма дорого. Ныне, проложив путь привозить из первых рук статью сию, мог ли я ожидать за доброе мое намерение привязки, если смею сказать, и негодования. <…>

Все, что ни куплено было в Лиме, куплено на остаток груза, после Ситхи, состоящего из российских продуктов, стоящий компании по фактурам ее около 25 тыс. руб. Несомненно, что груз сей продан был на пиастры. <…> Надобно знать, что серебро из Лимы вывозить запрещается под опасением конфискации самого судна, следовательно, надобно было купить товаров.

Касательно 800 пудов хины, привезенных мною на комиссию компании от [господина] Абадия, я долгом чту объяснить, что [господин] Абадия есть первый фактор Филиппинской компании, что он просил меня принять сии 800 пудов хины в знак первых связей перуанского торга с Российско-американскою компанией, полагая, что первый опыт сей принят будет с признательностью. <…> Если виды американской нашей компании сим правилам противны, то я, с моей стороны, действуя в видах государственной неминуемой пользы, не стою, кажется, обвинения за то. <…>

Ратания[77]77
  Р а т а н и я – лекарственное растение, низкорослый кустарник с крупными шишковатыми корнями. Корни ратании применяются в гомеопатии и народной медицине.


[Закрыть], которой свойство правлению компании неизвестно до того, что не так написано и звание сего растения, взял я небольшое количество по той единственно причине, что [господин] Абадия сказывал мне, что товар сей беспрестанно требуют в Англии.

Пушные же товары состояли из нескольких кож черных медведей, которые проданы были по письменному требованию вице-короля на украшение киверов для тамошних войск. Он просил меня назначить им цену; хотя бы и должен я был поднести ему оные в дар за оказанное его благорасположение в гостеприимном нас принятии, но из крайней осторожности продал ему оные кожи по 22 пиастры каждую. По прибытии моем в Санкт-Петербург господа директоры упрекали меня в том, что не подарил я тех кож вице-королю; ныне в том меня обвиняют, что я их продал, так как бы не оставили они обвинить меня, если бы я подарил их.

Касательно сведения о ценах российских товаров в Лиме я старался узнать их, поелику ничего в убыток не продал, а касательно лимских товаров в России руководствовался сведениями Красильникова[78]78
  Приказчик Федор Красильников был помощником суперкарго Г. Н. Молво.


[Закрыть], наставлениями которого пользовался и сам господин Молво. Впрочем, я и доныне утверждаю, что невероятно, чтобы хина, привезенная через Кадикс и Англию в Россию, стоила то же, что хина, привезенная прямо из Перу. <…>

Ром в порте Джексоне никогда продаваем не был. Правда, что меняли оный за разные редкости, за мытье белья и прочее, и то не две пипы, а не более ¹/₃ пипы[79]79
  П и п а (pipe) – старая английская мера вина, около 477 литров.


[Закрыть]. Остаток же был по временам раздаваем команде в Ситхе, алеутам за привоз дичи и проч. Если ж что подобное и случилось, чего, однако ж, мне было неизвестно, то уповательно чрез самого господина Молво, который без моего позволения и без ведома свез ночью 3-анкерный бочонок рому к себе на квартиру. <…>

Касательно огорчения губернатора и скорого будто бы моего отплытия явно доказывается ложное показание тем, что за день перед выходом моим из порта Джексона губернатор пригласил меня, всех офицеров и самого господина Молво к себе обедать, что на другой день поутру при пушечном выстреле отдал я паруса (знак, что снимаюсь с якоря), что губернатор прислал ко мне офицера пожелать нам счастливого вояжа и поблагодарить за тихое и скромное пребывание нашего экипажа в порте сем, причем прислал и просил принять корзину с апельсинами и вареньем. <…> Все сии события, будучи публичны, сами по себе опровергают неосновательные слова преклонного господина Молво[80]80
  Там же. С. 72–74.


[Закрыть].

Относительно Германа Николаевича Молво и его претензий Лазарев писал:

Господину Молво показался я суровым потому, что я вел себя, как начальнику судна следовало, и никому на корабле дерзостей противу меня не дозволял. Будучи военным офицером и имея под командою моею военных же офицеров, я руководствовался во всем морским уставом. Помощник суперкарга Красильников действительно был мною связан, но вот за какую безделицу: в пьяном виде бунтовал он и ругал и офицеров, и меня. Сие случилось в море и довольно поздно ввечеру. Я, вышедши наверх, велел его немедленно связать и посадить на бак, он кричать не переставал, и тогда принужден я был велеть завязать ему рот, но не было ни обагренного кровью лица, ни кляпа во рту так, как объясняет главное правление компании; в истине моей свидетельствую я на тех самых, кои его вязали.

Впрочем, такого пьяного и буйного человека, не зна-ющего никакого повиновения, унять в то время иного способу не было, во-первых, для того, чтобы он в пьянстве ни себе, ни кому другому вреда не сделал, а во-вторых, дабы сквернословием своим не наносил соблазна. Сам Красильников, проспавшись, просил на другой день при всех извинения в учиненных им грубостях. Я, видя его раскаяние, сей случай, уже записанный, из журнала приказал исключить, дабы не сделать ему вреда в доверенности. Он сам, будучи здесь немалое время, не приносил ни малейшей жалобы и отправился обратно в вояж с благодарностью за мое снисхождение, а поступок сей с мещанином Красильниковым, в таковом бесчеловечном описании, уже взят со слов господина Молво.

В порт Кале я не заходил, а останавливался во время штиля на якоре за несколько миль от оного; ящики не из моей каюты, а с палубы были действительно свезены. Но какие ящики и с видами ли корысти то исполнено было? Ящики сии поручены были мне в Лиме от купцов (тех самых, с коими были благоприятные виды для американской нашей компании завести торговые связи) для доставления в Англию. За ласки и приветливость, какими мы в Лиме пользовались, неприлично мне показалось отказать им в такой малой услуге, имея в виду всевозможное усиление средств к утверждению торговых связей отечества нашего с Перувиею.

Придя в Портсмут, немедленно хотел я их отдать по адресу, но после узнал, что было затруднение их снять… <…> что иностранные товары одной нации на судне другой иностранной же нации привозить в Англию запрещено, что мне было известно, но я, будучи готов и поспешая в Россию, уведомил их, что ждать не могу, а потому и просили они сдать оные на французский пассажбот, крейсирующий нарочно для того между Довером [Дувром] и Кале. <…> Когда я за штилем при выходе из Канала остановился на якоре, судно сие пристало к борту и ящики были сгружены. Нет тут урона компании, нет тут корыстолюбивых видов, а если неведение мое в сем случае может обвинить меня, я предаю неумышленный поступок сей в великодушное рассмотрение начальства.

Изложив оправдания мои во всей истине и по чистой моей совести, я долгом чту усерднейше просить милостивое начальство удостоить своего внимания, что в отдаленной такой экспедиции, в какой я находился, легко могло случиться, что в некоторых обстоятельствах я не так, может быть, поступил, как бы следовало, поелику погрешности свойственны человечеству, особенно в таких сношениях, где и никакого полезного наставления встретиться почти не может…

За всем сим, поелику не чувствую я никакого преступления, могущего отягощать и мою совесть и мое звание, поелику обиды и оскорбления за предпринятый и совершившийся труд мой крайне меня огорчают и бесславят мундир офицера, я осмеливаюсь умолять милостивое начальство довести оправдания мои по порядку службы до сведения Государя императора. <…>[81]81
  Там же. С. 75, 76.


[Закрыть]

Следует отметить, что Герман Николаевич Молво, этот «нарвский гражданин», и его помощник Красильников (пьяница и дебошир) составили компанию немецкому доктору Шефферу. И именно эти трое, объединенные одним «недугом» с первых же дней пребывания на «Суворове», попортили немало крови и М. П. Лазареву, и всему экипажу в целом. Но этого молодого Молво не следует путать с Германом Николасом Молво, прибывшим в Санкт-Петербург примерно в 1750 году и основавшим с сыном Якобом фирму «Молво и сын». Герман Молво владел сахарным и водочным заводами и состоял в 1-й гильдии столичного купечества. Его сын тоже был 1-й гильдии купцом, производившим оптовую торговлю при Петербургском порту. С середины 1815 года он был петербургским городским головой, и при его участии разрабатывались новые таможенные тарифы для внешней торговли. В 1826 году он был возведен в российское потомственное дворянство.

После разбора вышеописанного конфликта Александр Андреевич Баранов, первый главный правитель русских поселений в Северной Америке, ставший уже при жизни живой легендой и сам себя называвший «Писарро российским», сравнивая с Франсиско Писарро, великим испанским конкистадором, в 1818 году оставил должность правителя и навсегда покинул Русскую Америку. Он отправился в Россию на корабле «Кутузов». Однако, простившись с Аляской, Александр Андреевич так и не смог достичь родных берегов: тяготы и лишения 28 лет пребывания в колониях сказались на его здоровье – после непродолжительной болезни он скончался на борту судна 16 апреля 1819 года. Произошло это близ острова Ява, и тело Баранова было опущено, согласно морскому обычаю, в воды Зондского пролива.

Завершая рассказ о первом кругосветном путешествии М. П. Лазарева, следует отметить, что молодой командир с честью провел свой небольшой парусный корабль, несмотря на тяжелые условия плавания.

Трудности этого возвращения – без медика и суперкарго продемонстрировали решительный и твердый характер Михаила Петровича, а также глубокие познания в морском деле, которые содействовали его последующему продвижению по службе.

Ну а дальше…

В 1817 году, за выслугу на море в 18 шестимесячных кампаниях, Михаил Петрович Лазарев был награжден орденом Святого Георгия 4-го класса.

А в 1818 году, с 28 мая по 9 июля, он ходил от Кронштадта до Красной Горки и обратно на 74-пушечном линейном корабле «Память Евстафия», под командой капитан-командора Мура. Он поступил на российскую службу в чине мичмана в 1783 году. Император Павел I отправил его в отставку в чине капитана 2-го ранга, но Александр I возвратил, назначив командовать кораблем «Память Евстафия». На флоте все звали Мура Устином Васильевичем, он участвовал во многих морских сражениях, и Михаил Петрович относился к нему с большим уважением.