Текст книги "Поезд"

– Слава богу, – вздохнули диспетчера.

Дядя Зиновий молчал. Он уже стоял в коротковатом пиджачке, что незаметно стянул со стула, пока шло обсуждение.

Свиридов улыбнулся.

– Вы как жених у нас, дядя Зиновий… Когда же двинете поезда с большим весом?

– В пятницу, полагаю, – осторожно ответил дядя Зиновий.

– Есть сомнения?

– Не знаю, возьмем ли такой вес?

– Возьмем, – вмешался Глымба, – почему не взять? С толкачом и возьмем… Ты, Зиновий, и проведешь. Почин будет.

– Посмотрим, – осторожничал дядя Зиновий.

Свиридов распрощался и двинулся к выходу.

– Безграмотно ездим, – ворчал он, ни к кому не обращаясь. – Слабо пользуемся мощью техники, весом поездов…

Глымба, почтительно отстав на полшага, тяжело вздыхал, точно волок за собой многотонный состав. За свою железнодорожную жизнь он повидал всякого. И начальников повидал разных. Новая метла хорошо метет, только осыпается быстрее. Но этот не осыпется. Глымба уже наслышался о Свиридове. Это только кажется, что рельсы глухие – передают все, что твой телеграф…

– Может, задержимся? – робко пригласил Глымба. – Вы и не завтракали с утра, Алексей Платонович.

– Завтракал, Глымба… Да и дел по горло, матрисса заждалась, – Свиридов взглянул на Глымбу. – Есть ко мне вопросы?

– Есть, – начальник отделения продолжал мять фуражку. – Личное дело, – добавил он негромко.

Свиридов вновь оглядел широкое лицо Глымбы, на котором затерялся маленький детский носик.

– Я вот что, Алексей Платонович, – волновался Глымба. – Заявление хочу подать. Уволиться хочу, наработался.

Свиридов выжидательно молчал. Глымба был на хорошем счету в управлении. Что это он так?

– Что это вы так? – обескураженно спросил Свиридов.

Глымба поглядывал исподлобья на стоящих поблизости сотрудников. Мысок тупорылого его башмака елозил по чисто вымытому полу. Точно смущенный мальчишка…

– Ступайте к матриссе, я догоню, – приказал Свиридов сотрудникам и, дождавшись, когда коридор освободился, обернулся к начальнику отделения. – Слушаю вас.

– Не сработаться нам, Алексей Платонович, – решился Глымба и поднял глаза на Свиридова. – Не потянуть мне, чувствую. Вы уж извините.

– Не понял, – сухо оборвал Свиридов. – Кому же потянуть, если не вам? Опытный движенец…

– То-то и оно, что движенец, – воспрянул Глымба.

– Не придирайтесь. Это вам не помешало стать хорошим начальником отделения. Другому механику и не угнаться за таким движенцем, как вы.

– Не потянуть мне, Алексей Платонович, – уныло повторил Глымба. – Не смогу идти против местной власти. Привык уже… Помните, вы как-то рефрижераторы потребовали у меня. Я послал. Стояли они без толку у мясокомбината… Так меня на ковер вызывали, головомойку задали. Чуть ли не партбилет грозили отобрать.

– Интересно, – удивился Свиридов. – Очень интересно. Рефрижераторы принадлежат государству, это не частная собственность. Что за отношение такое!

– А вы не знаете? Так и относятся, – все вздыхал Глымба. – Главное, самим выскочить… Дорога всему затычка. Особенно в конце месяца. Не дай бог вдруг к сроку не будет под рукой вагонов. То, что сами отправители работают ни шатко ни валко, это можно. А если нет вагонов, скандал на всю область. Точно из-за дороги все их беды…

– Ну и что?! – хмурился Свиридов.

– А то, что при старом начальнике… общий язык находили. Не я, так руководство. То на охоту его пригласят, ублажат, у нас тут места сами видите – красотища, отдыхай – не хочу. Вот и идет взаимное уважение. Всегда есть вагоны…

– За счет других дорог, – проговорил Свиридов.

– Не без этого, – согласился Глымба. – Я же с вами начистоту, Алексей Платонович… Вы ведь этого терпеть не будете, по почерку вижу… Меня и обложат, как волка. Что справа, что слева. Я и решил убраться…

– И место себе подыскали?

– Подыскал, – чистосердечно признался Глымба.

– А партбилет не будет жечь карман? – не удержался Свиридов.

– Я его при себе не держу, дома храню, – в тон ответил Глымба. – Надежней.

Свиридов резко обернулся и заспешил вниз по скрипящим ступенькам.

2

Днем зал гостиничного ресторана с погашенной люстрой выглядел неуютно. Сегодня, как и вчера, Елизавета обедала одна – Свиридов мотался где-то по магистрали, на инспекции. С утра Елизавета ездила смотреть квартиру, но не застала коменданта. Дом был еще не полностью заселен, но лифт работал, газ подключили. Она напросилась посмотреть квартиру, что размещалась этажом ниже, для общего представления. Так что настроение было превосходным, если бы не… это странное видение…

Подошла знакомая официантка. Обычно она консультировала Елизавету по всевозможным вопросам. И сегодня официантка проинформировала Елизавету о каких-то мелочах. Но та слушала невнимательно…

Неужели ей показалось?! В конце концов, мог встретиться человек, похожий на него, в гостинице столько людей.

Полчаса назад Елизавета спускалась в стеклянном лифте. Загруженный до предела лифт шел безостановочно, и тут, среди ожидающих на одном из этажей, она увидела высокую тощую фигуру и… черное лицо. Елизавета была убеждена, что лицо было Его, но почему-то казалось темным до черноты. И никакой это не сон…

Спустившись на этаж, где размещался ресторан, Елизавета заставила себя подождать. Створки лифта выпускали все новых и новых людей. Возможно, он намеревался ехать вверх?! Можно обратиться в справочное бюро, узнать, проживает ли среди постояльцев гостиницы человек с его фамилией? Нет, это галлюцинация, игра воображения – память Елизаветы часто возвращалась к Нему, а это не проходит без следа…

– Что с вами, Елизавета Григорьевна? – спросила официантка. – Не заболели?

– Да, да, Шурочка… Голова что-то. Весна, перепад давления, – и, упреждая дальнейшее участие официантки, Елизавета добавила. – Все как вчера, пожалуйста. Суп с фрикадельками, тушеное мясо. И кофе.

– Кофе? А если у вас подскочило давление? – официантка отошла, слегка обидевшись.

Елизавета разглядывала снежный узор крахмальной скатерти, не в силах поднять глаз. И удивляясь этому. Словно узор обладал гипнотической силой. Наконец, переборов себя, она подняла глаза, и тут мгновенно ее взгляд вобрал Его лицо. Смуглое до черноты, это лицо, казалось, заполнило все бледно-сиреневое пространство полупустого зала. Он стоял у входа и смотрел на Елизавету…

Елизавета вдруг вспомнила слова Свиридова о том, что у Него глаза без блеска. Действительно, она никогда не обращала на это внимания – глаза Его были тусклыми, словно на матовой фотографии. Значит, она не обозналась – на этаже у лифта был Он. Несколько секунд они разглядывали друг друга, ничем не проявляя своего знакомства. Возможно, он полагал, что Елизавета ждет Свиридова, и не хотел ставить ее в неловкое положение. А Елизавета? Голова ее, казалось, налита свинцом, она не в силах была ею шевельнуть. Не выдержав этой тяжести, Елизавета вновь опустила взгляд на снежный узор скатерти. Она думала о том, что впервые видит Его таким смуглым. Когда Елизавета уезжала из Чернопольска, Он выглядел неважно, но сейчас совсем плох. Он болен, болен… Надо подойти к нему. Или пригласить к своему столу; или просто кивнуть в знак того, что она Его видит, что она Его узнала…

Елизавета решительно приподнялась и тут, на том же самом месте у входа в зал увидела… Свиридова. Наваждение и только! Да, да, это был Алеша! И никого больше вокруг. Только официантки маячили в полупустом зале.

Свиридов шел к ней, улыбаясь, прижимая к груди букет забавных худосочных цветов.

– Алеша, Алеша, – прошептала она, и, оттолкнувшись от стола, заспешила к нему навстречу. – Откуда ты? Где ты взял цветы, Алеша? Как они называются? – говорила она торопливо, не узнавая своего голоса.

– Сам не знаю, – смеялся Свиридов. – Мне подарили на станции под названием Варежка.

Они вернулись к столику. Елизавета лихорадочно посматривала в зал, но Его не было, точно растворился в сутеми высокого потолка.

– Ну, как ты съездил, Алеша? – пыталась справиться с дыханием Елизавета. – Намучился?

– Что ты?! Королевские условия. А места какие, ты бы видела. Эта станция Варежка…

– Какая прелесть. Большая станция? Или как варежка?

Свиридов засмеялся и ответил шутливо:

– Внеклассная, участковая. Пропускает шестьдесят пар поездов в сутки. Обрабатывают до четырех маршрутов… Тебя устраивает?

Подошла официантка, поздравила Свиридова с приездом и, спросив о заказе, удалилась.

Елизавета спрятала лицо в букет, стараясь остудить жар. Цветы не пахли, но еще хранили дух влажной земли и делились им щедро, пронзая и успокаивая. Елизавета с нелепостью поглядывала на Свиридова поверх букета…

– У тебя одинаковый с ними цвет глаз, – чему-то усмехнулся Свиридов.

– Да. Я сразу это приметила, – Елизавету насторожила его усмешка. – Сегодня я была на квартире, правда попасть вовнутрь не удалось… Как я счастлива тебя видеть… Алеша, возьми меня на станцию Варежка, а?

– Возьму как-нибудь. Не пожалеешь. – Свиридов скосил взгляд на плывущую в руках официантки тарелку с супом. – Черт, а я и впрямь проголодался…

Елизавета смотрела, как он ест. Энергичный человек, дорожащий временем.

– Я не успеваю за тобой, Алеша, – взмолилась Елизавета.

– Не торопись, посиди еще, – ответил Свиридов. – Я и машину не отпустил, надо срочно возвращаться в управление. – Он поскреб ложкой по почти сухому донцу тарелки. – Знаешь, Лизок, какая-то мистификация… Когда я поднимался в ресторан, мне показалось, что встретил в вестибюле знакомого человека. Правда, не слишком светло в том предбаннике. Но мне показалось…

Елизавета откинула со лба волосы и провела пальцами по щеке.

– Да, Алешенька… это был Он.

Свиридов отодвинул тарелку в сторону.

– Вот как? – проговорил он ровным голосом. – Как это понимать?

– Не знаю, Алеша. Я сама его увидела в ресторане за минуту до твоего прихода. Он постоял в дверях и ушел. Молча…

Сорок второй номер оказался в конце длинного коридора. Голубая ковровая дорожка вбирала своим упругим ворсом каждый шаг. Свиридова это увлекало, он шел не торопясь, отдаляя момент малоприятной встречи, втайне надеясь, что в номере никого не застанет…

Вернувшись из управления в девятом часу вечера, Свиридов, не поднимаясь к себе, узнал у администратора гостиницы номер, в котором остановился бывший муж Елизаветы, и теперь шел в конец длинного коридора. Его волновала предстоящая встреча, он даже ее немного боялся. Нет, не то слово – он ее опасался… Но надо, надо пройти через эту встречу, как и через встречу с Савелием. Почему он оттягивает свидание с Савелием? Раньше внушал себе, что не готов, не знает состояния дел на дороге. А теперь? Боится? Робеет?

Ключ торчал в скважине – дома, теперь уже деваться некуда.

Свиридов постучал.

Услышав ответ, Свиридов толкнул дверь и вошел в комнату. И сразу увидел смотрящие на него из-под газеты темные тусклые глаза. Почему-то вид человека, читающего газету, сразу успокоил Свиридова.

– Добрый вечер, Илья… – Свиридов замялся. – Простите, я забыл ваше отчество.

Хозяин номера молча смотрел на гостя.

Свиридов отвел взгляд в сторону, и тут его внимание привлек красный кошелек, что лежал на тумбочке. Кошелек наполовину прикрывала бумажная салфетка. Он сразу узнал этот кошелек, но постарался взять себя в руки. Прошел в глубину комнаты и сел в кресло, что стояло под торшером.

– Вспомнил… вас зовут Илья Анатольевич, извините, бога ради, – как можно мягче проговорил Свиридов.

Илья Анатольевич медленно и аккуратно сложил газету.

– Конечно, вы вправе меня прогнать, – старался быть спокойным Свиридов. – Но я пришел не за тем, чтобы меня прогнали…

Свиридова обескуражил собственный тон. Он усмехнулся. Но кажется, Илья Анатольевич не заметил усмешки. Или сделал вид, что не заметил…

Смуглые худые пальцы Ильи Анатольевича сжимали у горла ворот байковой рубашки. От этого шея как-то странно утончалась…

– Надеюсь, ваше появление в этой гостинице чистая случайность? – Свиридову хотелось задать тон откровенному разговору.

– Я должен был увидеть Лизу, – вяло обронил архитектор.

– Вот как, – без нажима подхватил Свиридов. – Но ведь она, в некотором роде, моя жена.

– Я должен был ее повидать. Без этого я бы умер. Сердце бы разорвалось, – он произнес это просто, без рисовки…

Свиридов смутился.

– Вы же мужчина, Илья, черт бы вас побрал, – пробормотал он.

– Мужчина! – подхватил Илья Анатольевич. – Поэтому бы и умер.

– Вероятно… не так просто умереть, – Свиридов глядел в пол, он был недоволен разговором, что-то ему мешало.

– Просто, Алексей Платонович, просто, – торопливым шепотом ответил хозяин номера. – Просто, Алексей Платонович. Вам этого не понять, – он коротко тронул сухим языком губы. – Сейчас не понять.

Свиридов вытолкнул себя из кресла. Сделал несколько шагов по тесной комнате. Он чувствовал фальшь в разговоре, но не мог определить, в чем она. Но фальшь появилась, пока робкая, словно сорняк на асфальте… Свиридов остановился у стены, на которой висела картина. Боковым зрением он пытался внимательнее разглядеть торчащий из-под салфетки красный кошелек. Случайное совпадение? Впрочем, кто знает… Ничего не решив, он вернулся на свое место под торшером. В его сознании мелькнула странная мысль, скорее – шалость, шутка, если шутка была уместна в столь серьезной ситуации. Не то чтобы у Свиридова имелись основания сказать то, что он хотел сказать Илье Анатольевичу, вовсе нет, но интуитивно понял, что именно это и надо ему сказать. Прозвучит пошло? Но только внешне, по форме. А по существу, он стряхнет с этого человека его фальшь, обнажит его тайную сущность.

– Послушайте, Илья Анатольевич, давайте поговорим о… женщинах.

Черные брови на смуглом лице Ильи Анатольевича удивленно вскинулись.

– О женщинах, – повторил Свиридов с грубоватой фамильярностью. – Какие вам нравятся? Брюнетки, блондинки? Тощие или в теле? – он наклонился и тронул за колено хозяина номера, точно не замечая растерянности архитектора. – Откровенно, Илья Анатольевич, вы ведь не прочь были прокатиться с милой бабешкой за город, в ресторацию, а? Заложить за галстук, закусить строганиной. Признайтесь! А то все: «Помру да помру». Скучно, брат, – Свиридов видел, как в круглых глазах архитектора появилось испуганное выражение. А крупные уши непонятным образом прижались к голове.

– Я всю жизнь любил одну женщину, – важно произнес архитектор. – А вы – пошляк!

– Признайтесь, Илья Анатольевич… Уважаете вы это дельце: свалить с бабенкой в какой-нибудь холостяцкий вертеп, в дачном пригороде? – со злостью растягивал слова Свиридов, стараясь разбередить гнев.

– И такого человека она полюбила! – Илья Анатольевич вскинул к потолку тощие руки и развернул светлые, точно у макаки, ладони. – Нежная ее душа потянулась к такому пошляку… Она его полюбила.

– Именно так, друг мой ситцевый.

– Почему же… ситцевый? – вдруг обиделся Илья Анатольевич.

– Я, понимаете, родом из Кинешмы. Там так говорят, не сердитесь, – как можно спокойней произнес Свиридов. Он чувствовал, как в нем наконец просыпается гнев. И вместе с– тем голова была совершенно ясной. – Я столько вам наговорил, а вы надулись из-за чепухи. Ну не ситцевый, фланелевый. Вы ведь, Илья Анатольевич, более всего за себя страдаете. Вы не ее любили, себя. И вниманием ее окружали ради, себя. Покой свой берегли. И к уходу ее отнеслись, как к измене себе. Вы не можете допустить и мысли, чтобы она оказалась счастливой. А говорите, что любите ее…

– Ну и хитрец! – изумленно проговорил Илья Анатольевич. – Все с ног на голову… Уйдите, я вызову дежурную.

– Бросьте, архитектор! Вы знаете – я прав. Я это чувствовал, но не мог для себя сформулировать, что ли, – резко оборвал Свиридов. – Я бы не стал говорить о смерти во всей этой истории, не стал. Не вызывал бы к себе жалости… Случись со мной все, я бы не ныл, не показывал всему городу своего несчастья. Не настраивал бы всех против Лизаветы, превращая ее жизнь в ад. Вы ведь публично ее истязали. От нее отвернулись все ваши друзья. А вы знаете, как она ими дорожила… Наоборот! Понимаете – наоборот! Я бы боготворил ее, не дал и тени пасть на ее имя! Понимаете, архитектор?! Я принял бы все на себя. Придумал бы себе вику. И не мучил бы ее своим несчастным видом. Если бы воистину любил… Теперь вам понятно, ситцевый, почему она предпочла меня вам?

Свиридов дернул за шнур торшера, плеснув в лицо Ильи Анатольевича яркий сноп света. Тот зажмурил глаза и вскинул руки.

– Будьте мужчиной, архитектор. Вернитесь в свой город и поступите так, как я вам советую. Не полощите ее имя во всех рюмках и чашках. Не предавайте ее анафеме, не унижайте себя! Выметите из своей берлоги мусор, разгоните сердобольных сплетниц и начните новую жизнь.

– Обойдусь без ваших советов, сударь, – Илья Анатольевич опустил руки – глаза привыкли к яркому свету. – Вы – человек жестокий, Алексей Платонович. Вы отняли у меня жену и меня же обвиняете. Вы приехали в этот город. Здесь до вас работал ваш друг. Вы сели в его кресло. Вам плевать на человеческие отношения…

Теперь наступил черед Свиридова удивиться.

– Мне Лиза все рассказала, – возликовал архитектор.

– Не сплетничайте, Илья Анатольевич, любезный. Не «рассказала», а «сказала». Разница! – усмехнулся Свиридов. – Что же касается моего институтского друга, я его не предал. Я принял предложение приехать в этот город по вашей милости. Мне надо было вывезти жену из паутины, которой вы ее оплели в Чернопольске, от молвы, которую вы посеяли… А с другом своим я разберусь, да постараюсь, чтобы имя его оставалось незамаранным. Уверяю вас! Не вам судить, архитектор.

Свиридов шагнул к тумбочке, отодвинул салфетку. Сомнений быть не могло. Кошелек он подарил Елизавете, привез из поездки в Тюмень. На красной коже бисером вышит олененок. Свиридов взял кошелек в руки и вопросительно посмотрел на архитектора.

– Да, да! Она заходила ко мне сегодня вечером. И забыла кошелек! – воскликнул Илья Анатольевич с ухмылкой. – Но учтите, между нами ничего не было.

– Между… кем?! – Свиридов вытянул вверх подбородок и стал похож на гуся. В голосе его звучал едва сдерживаемый смех. – Между вами?! Помилуйте! Неужели я могу подумать, что между вами что-то могло быть? – всем своим видом Свиридов выражал презрение.

– А что?!

– Опомнитесь, дружище! Как вам не совестно… Хотите свое отношение к Лизаньке привить и мне? Значит, между вами ничего не было? А могло и быть, да?! Спасибо, мой великодушный друг, добропорядочный друг! – Свиридов шагнул к архитектору и, подобрав его тонкую женственную руку, принялся пожимать. – Родной вы мой! Спасибо!

Илья Анатольевич пытался вырвать руку, но безуспешно.

– Благодетель вы наш. Спасибо… Другой бы за такое оскорбление жены и морду бы набил. А я вот руку жму и благодарю за милость такую. Не тронули вы жены моей, спасибо. – Свиридов резко отбросил ладонь архитектора и проговорил сухо: – Так вот, любезный… Чтобы уехал отсюда в ближайшее время. А то, клянусь, несдобровать тебе. Я ведь Лизу люблю по-настоящему. И покой ее мне дорог, запомни…

Свиридов сунул кошелек в карман и дернул шнур от торшера. Как мальчишка, заодно, выходя из комнаты, погасил и потолочный светильник. Резко хлопнул дверью.

В баре Свиридов купил коробку конфет и бутылку «Кагора». Он предпочитал это густое и терпкое вино остальным маркам.

Теплый свет падал от малиновых абажуров, придавая помещению бара уют. Музыка лениво стекала с драпированных стен. Конечно, можно было пригласить Елизавету посидеть в этом крохотном зале. Но должны позвонить из управления, проинформировать о вечерней передаче. Так уж заведено…

Он спустился лифтом на свой этаж и, поздоровавшись с дежурной, направился к себе, чувствуя неловкость за торчащую из кармана плаща бутылку.

В прихожей Свиридов увидел на вешалке серое мужское пальто и чужую шляпу. И в следующее мгновение он точно знал, кого сейчас увидит. Даже в чем одет тот человек, что сидит и что скажет, когда увидит Свиридова.

Свиридов не торопился показаться в комнате. Он сейчас волновался куда сильнее, чем перед встречей с архитектором. Вытащил из кармана бутылку, но никак не мог сообразить, куда ее пристроить. Так и стоял, держа в руках коробку конфет и бутылку, раздраженно оглядывая прихожую. Наконец толкнул ногой дверь в ванную и поставил все на ящик для белья: как ни странно, это его немного успокоило. Освободив руки, он стянул плащ, снял фуражку, повесил ее на крючок и, вернувшись в ванную комнату, привел себя в порядок. Испытывая непонятное удовлетворение при мысли о том, какую досаду вызывает его нудное копошение у тех, кто ждет его в глубине номера… Дольше возиться было просто неприлично, все равно волнения ему не унять, наоборот, обратный эффект получается.

В дальнем углу ярко освещенной гостиной он увидел тыльную сторону высокой спинки кресла и над ней сивую макушку.

– А у нас гость, Алешенька, – произнесла сидящая на кушетке Елизавета.

– Гость?! – с напускной серьезностью ответил Свиридов. – Что-то не ждал я гостей сегодня.

– И я не ждала. Да вот гость сидит. Разные истории мне рассказывает, даже собрать на стол не отпускает.

Кресло резко развернулось на винтовой основе, и Свиридов увидел Савелия Прохорова. С тех пор как они закончили институт, пожалуй, впервые Свиридов видел своего приятеля не в форме железнодорожника, а в обычном костюме. Но в следующее мгновение он уже чувствовал железные объятия. Сам Свиридов был не из хлипких, но с Савкой Прохоровым ему не тягаться. Ростом еще куда ни шло, а вот массой своей Савелий его перетянул, это точно…

– Что ж ты, сукин сын, носа не кажешь к заболевшему другу-товарищу? – укорил Прохоров, пряча за добродушием немалую обиду.

– Собирался, клянусь тебе, – Свиридов был рад, что встреча их наконец состоялась. И так просто. Молодец, Савелий, умница…

– Думал, понимаешь, Люську свою прихватить, – Прохоров все не ослаблял объятий.

– Позвони ей! – загорелся Свиридов. – С Елизаветой посидит.

– Нет, не надо. Серьезный разговор нас ждет, брат… Мы с тобой теперь вообще видеться перестанем. Раньше хоть на коллегиях виделись. А теперь – все! Кранты! Конец куску жизни нашей, Алешка, сукин ты сын, калининский стипендиат… Елизавета, знаешь ли ты, что твой муж был калининский стипендиат?

– Знаю. Хвастал, – Елизавета поднялась с кушетки. – Вот что, мальчики – вы разговаривайте. А у меня дела, стол ждет.

Прохоров отпустил Свиридова и вернулся в кресло, скрипнувшее под тяжестью его тела. Не такой представлялась Свиридову встреча со старым другом. Все оказалось иным – и то, во что одет Савелий, и то, что говорил…

– А все оттого, брат, что забурели мы с тобой за два десятка лет на службе нашей казенной, – отвечал Прохоров на мысли товарища. – Но я за три последних месяца после отлучения пришел в себя. А ты остался на том же уровне. Разница!

«Прав он, прав, – думалось Свиридову. – Он встретил меня тем же Савкой Прохоровым, любимцем курса, рубахой-парнем. А я шел к нему как к начальнику дороги, пусть бывшему, это не имеет значения».

Неловкость нарушил голос Елизаветы. Она интересовалась, каким образом в ванной комнате очутилась коробка конфет и бутылка «Кагора».

– «Кагора»?! – подхватил Прохоров. – Ты в своем уме, Алеша? Кто пьет «Кагор»?

– Мне нравится «Кагор», – с легким раздражением произнес Свиридов.

– Это ж церковное пойло! Вот так клерикалы разлагают изнутри честных членов партии. К дьяволу их козни! Лизавета! Я принес свою выпивку, – Прохоров наклонился к стоящему у ног портфелю и достал две бутылки водки. – Ответим единством наших рядов на происки церковников и мракобесов!

Три богатыря на этикетке бутылки, казалось, весьма одобряли поступок отставного начальника дороги.

– Помнишь, Алешка, в общаге висел плакат с этими молодцами. И девчонки распределили между нами их обязанности, – произнес Прохоров.

– Ты был Ильей Муромцем, – кивнул Свиридов. – Аполлошу назвали Никитой, боярским сыном. А меня, за скромный нрав и некоторую схожесть в имени, нарекли Алешей Поповичем… Кстати, куда делся Никита, боярский сын?

– О нем позже, Алеша… Вначале разберемся с нашими заботами. У меня, кстати, и закусь с собой… Елизавета! – крикнул он в сторону прихожей. – Принимай товарец. Слава богу, меня еще не отлучили от распределителя, руки не дошли. Я и пользуюсь.

– Не знаю, где он и находится, ваш распределитель, – отозвалась Елизавета.

– Узнаешь. Жизнь подскажет, – Прохоров достал из портфеля несколько пакетов. И яркую банку с какой-то рыбой. – Послушай, Ляксей, не думаешь ли ты, что я к твоей жене должен обращаться на «вы»? Нет? Хорошо. Не говоря о том, что она мне нравится. Это было бы просто бестактно, верно, Лизавета?

– Верно, Савелий, верно. Вы у нас простецкая душа, – ответила Елизавета.

Савелий Прохоров бросил на Елизавету взгляд начинающих блекнуть голубоватых глаз. Резкие крылья носа расширились, точно у придержанного на скаку коня…

– А как твоя Люсинда? – включился в разговор Свиридов. – С тех пор как вы женились, я ее и не видел. Столько лет прошло.

– Она – молодец. Болела одно время, но теперь – молодец, – ответил Прохоров. – Рада, что я рассчитался с дорогой. Теперь, говорит, и я поправлюсь… И ребятня не огорчает, славная у меня детвора.

– У тебя ведь… дочь?

– И сын. Кстати, Алексеем нарекли.

– Ну… не Аполлоном же.

– Да, действительно… Только не в твою честь, не возносись. Тесть мой Алексеем был.

Помолчали, наблюдая, как ловко и быстро Елизавета сервирует стол. Ей очень шло синее платье.

Свиридов хмыкнул и отвел взгляд, чувствуя неловкость перед Савелием за эту откровенную восторженность. Прохоров же думал о своем. И мысли его были далекими и печальными.

– Может, определим богатырей в морозильник? – встрепенулся Свиридов.

– Они уже там, – ответила Елизавета. – Мавр свое дело знает.

– Повезло тебе, брат, – вздохнул Прохоров. – Мой мавр по этому поводу устроил бы шествие с факелом.

– Видно, у нее припекло, – невольно обронил Свиридов.

– Припекло, брат, согласен, – вздохнул Прохоров. – Тянет меня к этой белоголовой паскуде. Пол-России-матушки на лопатки положила, стерва светлоглазая.

– Господи, неужели у человека нет силы воли! – вклинилась в разговор Елизавета. – Если столько вокруг бед.

Прохоров окинул Елизавету усталым взглядом, но промолчал. И это молчание прозвучало значительней десятка слов…

Свиридов подумал, что Савелий все же пришел не вовремя: возникший поначалу контакт явно пропадал. Хоть он был искренне рад гостю. Может быть, отослать куда-нибудь Елизавету? Но куда? Не к архитектору же, что сидит, вероятно, до сих пор в темноте…

– Савелий, давай и вправду позовем твою Люсю, – беззаботно произнес Свиридов. – Пошлю машину. Туда-обратно, двадцать минут.

– Кто у тебя сейчас шофер? Леонид?

– Леонид. А что?

– Моим был шофером… Проводником работал, проштрафился. Жаль стало парня, пригрел.

– Леонид, – повторил Свиридов.

– А секретарями кто?

– День – Наталья, день – Маргарита Никитична.

Претензий нет.

– Еще бы. Мои кадры… А кто у тебя в первых?

– Михайлов.

– Сохранишь?

– Присматриваюсь. Сам понимаешь, аппарат – дело серьезное. В Чернопольске у меня были крепкие ребята. Кое-кого хочу перетянуть.

– Понятно, понятно, – Прохоров прикрыл глаза и стал похож на усталого слона. Со своим длинным мясистым носом. – Я с этими людьми работал много лет, Алеша.

– Они тебя и подвели, – вскользь проговорил Свиридов, то ли утверждая, то ли спрашивая.

– Я сам себя подвел. Нечего тут крутить… Если на дороге серьезное происшествие, а начальник в это время за городом не делом занят…

– Только ли это? – не выдержал Свиридов.

– Знаю, что не только, – подхватил Прохоров и, переждав, потянулся к столу. Наполнил рюмку и махом опрокинул в широко раскрытый рот, поморщился, подхватил ломтик колбасы, закусил. – Так-то лучше… А то возится Елизавета, понимаешь, точно банкет в честь короля… Расскажи, как меня снимали.

– А ты не знаешь? – оторопел Свиридов.

– Рассказывали ребята… Но ты расскажи по-честному.

– Плохо тебя снимали, Савелий. Министр был очень сердит.

– Подробней расскажи, Алешка. Я, может быть, ради этого и пришел сегодня, не выдержал.

– Вот как? – удивился Свиридов. – Ты, оказывается, мазохист… Что-то мне не хочется вспоминать, как тебя снимали.

– Расскажи, как тебя назначали.

– Хорошо назначали, уважительно, – ответил Свиридов.

– Да. Назначать могут по-разному, знаю, – кивнул Прохоров. – И в Кремле был?

– Возили и в Кремль.

– К самому-самому по нашим делам?

– К нему.

– Ну и как, не томи?!

В этих словах слышалось нечто большее, чем просто любопытство.

– Подробней рассказывай, не жмись, – Прохоров всматривался в узкое высоколобое лицо институтского приятеля.

– Особенных подробностей здесь нет. Не более десяти минут говорили, – и, боясь, что Савелий примет его краткость за высокомерие, вздохнул. – Министр усадил меня в свой лимузин, и мы поехали в Кремль, в Совет Министров. Поднялись наверх…

– Так сразу и поднялись? – ворчливо прервал Савелий. – А проверка документов? А гардероб? Не в пальто же вы туда ввалились.

– Ну ты даешь! – рассердился Свиридов. – Как маленький.

– Мне все интересно. Меня туда не приглашали.

– И правильно сделали, – буркнул Свиридов.

– Ты полегче. Когда меня назначали, такого протокола не было. Другие времена.

– Делом занимаемся серьезным, вот и пригласили, – прервал Свиридов.

– И тогда занимались тем же делом. Другие времена были… Ладно, не отвлекайся.

– Словом, поднялись на этаж, не помню на какой, волновался.

– Вот всегда ты так, – обидчиво вставил Прохоров.

– Просторная приемная. Два молодых человека: один вроде посветлее, второй чернявый. Референты. Или секретари… В назначенное время нас пригласили в кабинет… Сам вышел из-за стола, руку пожал мне, министру. Усадил в кресло. Сел напротив, вроде как бы неофициально. – Свиридов взглянул на Прохорова и качнул головой. – Черт бы тебя взял, Савка… Кабинет как кабинет. Меньше приемной. Портреты основоположников. Шкафы с книгами. В стороне стол для заседаний… Волновался я, не все запомнил… Ну и зануда ты, Савка, – Свиридов вздохнул. – Министр меня коротко представил… Сам улыбается и говорит: «Слышал я, Алексей Платонович, что вы в свое время отказались от назначения в Главк. Думаю, теперь вам будет неудобно отказываться от назначения начальником Североградской дороги». Тут министр вставил шутя, мол, пусть только откажется… Потом поговорили о практических задачах дороги. Знает ситуацию человек, сразу чувствуется… И память такая – цифры приводит…

– Меня не вспоминал?

– Нет, о тебе он как-то забыл, хотя память у него отменная… Если уж ты такой мазохист, расскажи, как тебя на бюро обкома «чествовали», здесь, в Северограде.

– Не было пока бюро. Я же не придуриваюсь, Алеша у меня и впрямь обнаружили микроинфаркт. В больнице отлеживался. Три дня как дома…