Текст книги "Последняя надежда Императора. Историко-приключенческий роман. Издание 2-е"

Глава вторая

Ужин был накрыт в малой столовой зале. Хрустальная люстра с сотней свечей ярко освещала стол, на котором сверкали хрусталь, серебро, начищенное до пожарного блеска, и фарфор. Стол был уставлен закусками: грибочки, икорка, осетринка, редька, ну, и так далее, по списку. На столике у стены старательно преломляли лучи бутылки и графинчики всех форм и размеров, таинственно мерцая напитками самых разных цветов и оттенков. Лакеи в ливреях и белых перчатках, возглавляемые величественным дворецким с вот такими бакенбардами, стояли навытяжку.

– Проходите, сударь мой, не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома! У меня попросту, – приговаривал хозяин, потирая руки.

Нос его, и без того красноватый от специфических прожилок, после коньяку стал и вовсе пурпурным.

«Если это называется попросту, то как же у них по праздникам?» – прикинул Антуан, но представить не смог.

Вошла графиня. Совсем молодая, лет двадцати, симпатичная женщина. Круглолицая, румяная, с ямочками на щеках. Модное платье выглядело скромно, но пошито было отлично, и из дорогой материи. Бриллиантовые серьги отбрасывали цветные лучики на нежные ушки.

– О! Душенька, позволь представить тебе месье Антуана Карсака, лейтенанта драгун армии Буонапарта! Волею судеб, г-м, нашего пленника и гостя, – оживленно провозгласил граф.

Антуан низко поклонился хозяйке, поцеловал протянутую душистую ручку, не без шаловливости пощекотав усами. Француз, однако!

– Аншантэ, мадам! – негромко мурлыкнул он, чувствуя, что совсем пришел в себя.

– Сердечно рада встрече, сударь! Меня зовут Наталья Сергеевна. Увы, превратности войны, как и пути Господни, неисповедимы… Надеюсь, Вам понравится у нас! – улыбнулась хозяйка, отчего ямочки на щеках стали ещё пикантнее, – Алекс! Предложи господину лейтенанту освежиться, пока братец не подошли!

Александр Романович деловито подвел гостя-пленника к столику с напитками.

– У нас принято, чтобы напитки имелись на каждую букву алфавита, хе-хе! Водки и настойки с наливками у меня, в основном домашние. Вот, рекомендую, аперитивчик: на ревене! Или калины-ягоды?

Антуан выбрал на калине. Дворецкий ловко открыл графинчик и налил две рюмки.

– Себе налей, Никифор! – строго сказал помещик.

Антуан поднял брови. В бане ещё так-сяк, с кучером-то, но в столовой, со слугой…

– Премного благодарны, ваш-сиясь! – отозвался дворецкий, выпил рюмку, и покрутил головой, – Хороша-а! Рекомендую!

– Знаток, однако! Всегда проверяет качество, ну, и на предмет отравы… Шучу! Хе-хе! – пояснил граф.

Выпили. Калиновая оказалась очень крепкой, приятно горькой. Аппетит, действительно, сразу же взыграл с новой силой.

Вошел, сильно прихрамывая, высокий молодой человек в гусарском мундире.

– Серж! Позволь представить нашего гостя Антуана Карсака, пленного, г-м, лейтенанта драгун императора Наполеона Буонапарта! – торжественно, как-то немного искусственно произнес граф.

– Поручик Ржевский! – щелкнул каблуками гусар.

– Лейтенант Карсак! – звякнул шпорами драгун.

На долю секунды воцарилось неловкая пауза, оба военных походили в этот момент на котов, неожиданно столкнувшихся на узкой тропке и не готовых драться, затем брат хозяина дома (семейное сходство было очевидно: тот же крупный нос, густые темные брови) широко улыбнулся и протянул руку бывшему врагу.

– Добро пожаловать на постой, сударь! Зовите меня просто Серж! Я тут гощу у братца, поправляюсь после ранения.

Антуан обменялся с ним крепким рукопожатием. Поручик ему понравился.

– А вы, я смотрю, уже причастились, господа? Фи, не могли меня подождать! Никифор! Налей-ка ржаной, прозрачной!

Никифор налил Сержу из запотевшего хрустального графина, налил себе. Выпил, потянул носом:

– Хороша-а! Рекомендую!

Выпил и поручик.

– Действительно, отличная!

– Из собственной отборной ржи гоним! – пояснил Александр Романович, подводя Антуана к столу.

Лакей проворно отодвинул стул. Все сели, заложили салфетки, принялись за закуски. Так вкусно наш герой не ел даже в родном Париже!

– Месье Карсак, не расскажете ли Вы нам о своей семье? – деликатно спросила графиня.

Вытерев рот салфеткой, которую мгновенно заменили, Антуан начал рассказывать:

– Увы! Я один на всем белом свете! Мои родители были казнены, как враги нации, во время террора. Меня воспитал дядюшка, школьный учитель. Мы жили в Париже. Семнадцати лет я вступил в армию… Сейчас мне двадцать шесть. Дядя умер пять лет назад.

Все сочувственно повздыхали. Графиня промокнула повлажневшие глаза кружевным платочком.

– Позволю себе и я поинтересоваться, господа. Где я нахожусь? – прожевав кусок осетрины задал мучивший его вопрос драгун.

– Село Тимашово, семнадцать верст от Боровска. Три тысячи семьсот душ. Изволите ли видеть, моё родовое имение. Живем самодостаточно – все свое! – объяснил граф.

– В Боровске военный комендант, Вам придется с ним познакомиться, сударь, – добавил поручик Ржевский.

– О, да! Я понимаю! – кивнул Антуан.

Предмет был деликатный. Конечно, допроса в контрразведке не избежать. Но для всех – он просто отставший от своего полка офицер. Никаких документов о его секретной миссии нет. Все было приказано держать в голове, именно на случай плена, и лейтенант Карсак был избран для сокрытия обоза с трофеями исключительно благодаря своей памяти. Он мог с запомнить и воспроизвести потом любой пейзаж, нарисовать любую местность, укрепления противника с точностью необычайной, со всеми деталями. Недаром он, вот уже три года, был командиром эскадрона разведчиков. Так что клад у деревни Сороковеть он не выдаст, а самим русским вовек не догадаться!

Тем временем подали уху с растягаями. Божественно! Нет, пожалуй, в плену жить можно!

– Вы знаете, господа, у нас в армии ходят истории о некоем русском гусарском поручике, Вашем однофамильце, Серж, который изобрел новую карточную игру, легендарную Пипиндру. Но никто не знает правил. Было бы очень интересно…

– А! – захохотал поручик Ржевский, – Надо же, даже у вас слыхали! Сейчас покажу… Никифор! Подай карты!

– Почему такой игры не знаю? Покажи, Серж, мне тоже интересно! – воодушевился старший брат.

Поручик стасовал колоду и раздал всем по карте.

– Делайте ставки, господа! – предложил он, кладя на стол империал.

Граф и Антуан также положили по золотому.

– Объясняю правила: тот, у кого Пипиндра, выигрывает. Нужно просто объявить: у меня Пипиндра!

– Но что есть Пипиндра, Серж? – озадаченно спросил Александр Романович, разглядывая свою карту, семерку треф.

– Это не есть важно! Как говорят англичане, джэнтльменам верят на слово. Итак, у меня Пипиндра! Я выиграл! – с этими словами поручик Ржевский предъявил валета пик и сгрёб деньги.

Граф и драгунский лейтенант ошарашенно вытаращили глаза.

– Желаете отыграться, господа? – веселился шалун-гусар.

– Да! – хором ответили его противники.

Карты раздали снова. Ставки удвоили.

– У меня Пипиндра! – быстро объявил граф, едва глянув на свою карту.

– У меня… тоже! – нашелся Карсак.

– О, редкий случай! Две сразу, надо же! Открывайтесь, господа! – предложил Серж.

Александр Романович открыл короля бубен. Антуан положил на стол свою десятку треф.

– Ваша Пипиндра старше, братец! – заявил гусар, откровенно веселясь.

– Ага! – обрадовался помещик, готовясь забрать выигрыш.

– Не так быстро, Алекс! У меня – козырная Пипиндра! – на стол шмякнулась шестерка червей.

Поручик положил выигрыш в кошелек. Все захохотали.

– Вот такая, значит, новая игра! – веселилась графиня, – Надо будет показать, когда гости приедут!

– Ещё про Вас говорили… – начал Антуан, отсмеявшись.

– Э-э… давайте не будем! Все равно это неправда! – быстро вымолвил поручик Ржевский.

– Но… – растерялся француз, прерванный на полуслове.

Поручик подмигнул ему левым глазом и нажимом спросил:

– Что Вы там такое про Париж говорили, господин Карсак?

Все примолкли, удивленные такой реакцией. Чтобы сгладить неловкость, Антуан предложил тост за очаровательную хозяйку дома. Никифор налил всем шампанского, ибо за дам не принято пить водку. Выпили с энтузиазмом! Всем захорошело, Наталье Сергеевне в том числе. Один Никифор оставался трезвым, как будто и не выпил уже двенадцать пузатеньких рюмок разных напитков (без закуски!) и фужер шампанского. Такая у него была работа…

– Я, изволите ли видеть, сударь, на Натали недавно женился, – объяснил гостю граф, отвечая на невысказанный вопрос о разнице в возрасте, – Как раз после возвращения из Петербурга, прошлой весной. Два года вдовел, первая-то моя супруга, Клавдия Михайловна померла от воспаления легких, царствие ей небесное! Пятнадцать лет прожили вместе. Деток Бог не дал нам с ней… А наследник-то, нужен!

Он поцеловал жене ручку. Та слегка зарделась. Отставной гвардии полковник умолчал, что от дворовых женщин у него было несколько внебрачных детей, и графиня об этом знала. Конечно, все они были крепостными, и детьми признаны не были. Но сам факт такого многочадия доказывал несомненную мужскую силу Александра Романовича, и ей нужно было во что бы то ни стало оправдать его надежды на наследника.

– А вот, я в полку историю слышал! – встрепенулся уже изрядно захмелевший поручик, – Один помещик, назовем его N, приехал в имение покойного папеньки. Смотрит – мужик сено косит, похож на него, как брат-близнец! Удивился, конечно, подозвал его и спрашивает, не дворовая ли женщина у его отца была мать этого мужика. А мужик отвечает, что нет, не дворовая, но батька его и посейчас кучером служит у барыни…

Все захохотали, а громче всех – графиня, которую этот рассказ навел на интересные мысли.

– Это что же… Это значит, он… Ой, не могу! Барин – от крепостного! Ха-ха-ха! – надрывался граф, вытирая выступившие слезы.

Выпили за любовь, которой все сословия покорны. Поскольку пили ржаную, уже отпробованную, Никифор пропустил.

Принесли горячее – жареного гуся с яблоками и спаржей. После гуся Антуан почувствовал, что набит доверху, и не сможет вместить более ни кусочка. От приятного чувства сытости и всего выпитого клонило в сон. Опять же, баня… Но подали ещё десерт – домашнее мороженое, изумительно вкусное, и ликеры – клубничный, рябиновый, ананасный и ещё штук пять. Никифор добросовестно отпробовал все.

Поговорили о разном. Антуан выяснил, что Тимашово – не единственное имение графа Ржевского, что он владеет деревнями не только в Калужской губернии и периодически объезжает их, устраивая смотр. Зиму и весну принято проводить в Петербурге, где у графа дом, но, из-за войны, этой зимой они с женой останутся в деревне.

– Надо разделить лишения с народом, страданием очиститься! – с пафосом вещал Александр Романович.

«Действительно, как я не заметил, сплошные лишения и страдания у людей!» – подумал Антуан иронически, но виду не подал.

Подали сыр. Вернее, блюдо с полудюжиной сортов. С удивлением парижанин узнал Рокфор, Камамбер, Эмменталь, Грюэр – свежайшие, со слезой!

– Я вижу, граф, что, несмотря на войну, Вы умудряетесь покупать сыры в Европе! – восхитился он, кладя ломтик Рокфора на тонкую пресную галету.

– Покупать? В Европе? – искренне удивился Александр Романович, – Ах, сыр! Нет, сударь, это местное производство. Сосед мой, Шереметев, делает. Такое у него, как говорят англичане, хобби. Во Франции учился, мастеров нанимал. Такую сыроварню отгрохал! Ну, любит он сыр! Теперь всю округу снабжает, и даже в столицу, государю-императору, шлёт. А ведь не хуже французских, ей-богу! А что, молоко-то отличное! У нас такие луга! Вообще, край богатейший. И лес, и речка. Земля, правда, не чернозём, но родит хорошо, ежели правильно хозяйствовать. У меня в оранжерее персики и ананасы растут! Сладкие-сладкие!

– А у Вас какое хобби, месье граф? – полюбопытствовал Антуан.

Идея хобби была для него совершенно новой.

– Я столяр-краснодеревщик, – помещик показал мозолистые ладони, – Вся мебель в этом доме моими руками сделана!

– Это верно, братец часов по пяти каждый день в мастерской проводит! – подтвердил поручик.

Наш лейтенант потерял дар речи. Богатый человек, офицер, аристократ – и столярничает!

– Я не понимаю… Вы ведь могли купить мебель… Или сделать на заказ…

– Что Вы, сударь! Намного интереснее самому! Особенно приятно готовое изделие политурой покрывать. Так, знаете ли, фактура играть начинает! Чудо! Да у нас все помещики хобби имеют. Я столяр, Шереметев – сыровар, Оболенский – сапожник. Такие туфли моей Натали подарил – любо дорого! Он всем в уезде обувку шьет. Вот, смотрите! – граф выставил напоказ сапог, – Шевро! Пять лет ношу и радуюсь! Как вторая кожа! Натали, душечка! Покажи туфельку!

Наталья Сергеевна кокетливо приподняла подол, показывая изящную туфельку и стройную лодыжку.

– Ну, так высоко-то, не надо бы! – укорил её муж.

Графиня заливисто рассмеялась. Носик её лукаво сморщился.

Голова у лейтенанта, простого парижанина, пошла кругом. Ум зашел за разум. Сапоги, сыр, мебель… Все делают аристократы, своими руками. Обалдеть!

– Я Вам попозже, месье Карсак, сундучок сделаю, для личных вещей! – продолжал Александр Романович.

– Сочту за честь, такой подарок… Только у меня и вещей-то нет…

– Будут! – уверенно заявил столяр-помещик, – Вы ведь к нам не на неделю, и даже не на месяц!

– А я живописцем подвизаюсь! – подал голос поручик Ржевский, – Пейзажи пишу, но особенно люблю девиц симпатичных изображать! В стиле Ню. Намедни закончил картину: «Психея» называется. Деваха-натурщица красивая, фигуристая, загляденье! Но как же трудно было работать, господа!

– Это почему же, Серж? – удивилась графиня, – Дунька вертелась, что ли? Велели бы посечь!

– Нет, не вертелась, – покраснел поручик, – Глазами стреляла, шельма!

– Ну, так наказали бы… по-свойски! – веселилась графиня.

Щёки её раскраснелись, глаза сияли. Высокая грудь волновалась под корсажем.

– Так, это… Наказывал! – развел руками Серж, – А она опять… провоцирует на, г-м, наказание!

Все смеялись до упаду, у Антуана даже живот заболел.

Подали кофий, коньяк и сигары.

– Никифор! Позови песенников! – ласково попросила графиня, – Гулять, так гулять!

Через несколько минут в залу вошли пятеро молодых парней в одинаковых малиновых рубахах. Трое с балалайками, причем одна – здоровенная, с опорой на пол, один с гармошкой, и ещё один – со сложной конструкцией из трех барабанов и медных тарелок. Споро разместив аппаратуру, они замерли в ожидании.

– Что исполнить, барин? – спросил почтительно парень с самой маленькой балалайкой.

– Давайте-ка, для начала, Светит Месяц!

Квинтет начал весело:

Светит месяц, светит ясный!

Светит полная луна!

Играли виртуозно! Барабанщик старался до пота, выбивая палочками причудливый ритм, каждая балалайка вела свою партию, оттеняемая гармошкой.

– А сейчас будет изумительное соло на басах! – шепнул Антуану довольный Александр Романович.

Действительно, соло на басовой балалайке, или, как называли её музыканты, басухе, прозвучало впечатляюще.

Песня закончилась, музыканты поклонились в пояс. Слушатели захлопали.

– У меня один английский лорд гостил, сэр Вальтер Скотт, сочинитель, так он очень их хвалил! Прямо, говорит, камнепад, Роллинг Стоунз, по ихнему! Вот я и назвал ансамбль: Камнепад! Ведь на катящемся камне мох не вырастает, хе-хе! А Митьке Жагерову, солисту, псевдоним сценический придумал: Мик Жаггер! Лучше моих во всей России не найдете! Ударную установку они сами изобрели! И нотную грамоту знают! Что хошь сыграть могут! Хотя, больше, конечно, по слуху работают. Они у меня на оброке, хорошие деньги зарабатывают. Только на зиму домой возвращаются, – хвастался ансамблевладелец.

– Желаете, барин, новую вещь исполним? – спросил Мик Жаггер, – Только что закончили.

– А ну-ка! – поощрил отставной полковник.

И ансамбль «Камнепад» начал песню, впоследствии широко известную по всей России:

 
Шумел, горел пожар московский,
Дым расстилался по реке,
А на стенах вдали кремлевских
Стоял он в сером сюртуке.
 
 
«Зачем я шел к тебе, Россия,
Европу всю держа в руках?
Теперь с поникшей головою
Стою на крепостных стенах.
 
 
Все войско, собранное мною,
Погибнет здесь среди снегов,
В полях истлеют наши кости
Без погребенья, без гробов».
 
 
Судьба играет человеком,
Она изменчива всегда,
То вознесет его высоко,
То бросит в бездну без стыда.
 

(«Он». Слова Николая Соколова, музыка народная. Прим. Автора)

Песня произвела на всех сильнейшее впечатление. Антуану перевели, он тоже проникся. Действительно, судьба играет человеком… О, Император! Не скоро удастся предстать пред твоими очами и доложить, что задание успешно выполнено, и несметные сокровища ожидают хозяина в укромном месте в полной сохранности! Но плен не вечен…

– Никифор! – растроганно приказал барин, – Выдай ребятам по чарке! Заслужили! Помилуй Бог, заслужили!

– Вот если бы можно было машину построить, чтоб музыку запоминала вместе с пением! Спели в неё, рычаг повернули – и машина исполняет, что запомнено: хоть арию из оперы, хоть плясовую! – мурлыкнула графиня мечтательно.

Она была большая любительница музыки и коллекционировала музыкальные шкатулки.

– Душа моя, сие невозможно! – мягко возразил муж, – Музыкальный строй можно воспроизвести механикою: сами видели, пупырышки на валиках за пластиночки задевают и мелодию рождают. А голос как?

– А вот попугаи запоминают голос! – возразила Наталья Сергеевна капризно.

– Ну их, попугаев этих! – угрюмо буркнул поручик, передёрнув плечами, – Однажды был я… э-э… в гостях у одной купчихи, в Твери. И в самый, знаете ли, пикантный момент сзади вдруг раздается: «Мер-рзавец! Кто таков? Запор-рю!». Я растерялся, решил, что муж вернулся и невесть что про нас подумал, хватаю сапоги, саблю – и в окно! А купчиха мне кричит: «Сержик, это попугай!». Ну, вернулся, конечно, только настроение было уже напрочь испорчено, и визит мой закончить… г-м, так, как хотелось, не смог. И ещё целый месяц потом в… э-э… гости не тянуло. С тех пор попугаев не люблю…

Антуана согнуло от смеха, Александр Романович грохотал пушечными залпами гомерического тембра, графиня икала до посинения.

Концерт продолжался ещё целый час. Спели несколько романсов и плясовых песен, даже цыганских!

Кофий остыл, сигары догорели. Музыкантов отпустили, хотя и неохотно.

– Что ж, пора на отдых! Пойдемте, сударь, я Ваши покои покажу! – встал Александр Романович, делая рукой знак Антуану.

Тот, отдуваясь, встал на непослушные ноги. Спать! Это здорово!

Пройдя по коридору, хозяин отворил одну из дверей:

– Здесь и будете жить, месье Антуан! Гостиная, спальня, кабинет! Это у меня специальные, гостевые покои. Туалет вон там, за ширмой. Последнее немецкое изобретение – унитаз называется! Дергаете за цепочку – и все смывается! Ну, спокойной ночи! Завтра подберу, кто Вам служить будет. А пока сами. Если что понадобится – позвоните, вот звонок.

С этими словами полковник Ржевский вышел, притворив дверь.

Не в силах более бороться с наваливающимся сном, Антуан стянул мундир и сапоги и рухнул на огромную кровать под балдахином. Завтра он осмотрится хорошенько… Интересно, а кровать, и все эти балясины, тоже хозяин делал? Это была его последняя мысль. Сон поборол его. Во сне приснилась Арина, поющая русскую песню.

Глава третья

Утром пленный драгун проснулся хорошо отдохнувшим и сильным. Любопытство бурлило в организме, требуя немедленного удовлетворения. Удовлетворять его он начал с немецкого изобретения – унитаза. Гениальная вещь! Удобно и гигиенично! Затем освоил продвинутый умывальник: нажимаешь педаль – течет вода. Он и раньше слышал, что в России все моются проточной водой. Умывшись, критически рассмотрел себя в зеркало: глаза слегка припухли, а так – ничего. Причесавшись, провел ладонью по подбородку и огорчился: суровая, как наждак, трехдневная щетина оцарапала руку. Попросить у хозяина бритву? В шкафу нашел халат и домашние туфли. Примерил – впору. Надо же, какая забота о человеке! Осмотрел квартиру: в спальне, кроме туалета, была прикроватная тумбочка, шкаф для одежды и белья – огромный, туалетный столик с трельяжем, кресло.

В гостиной – диван, пара кресел, небольшой, так называемый, кофейный, столик, камин с часами на полке. На стене – картина. Обнаженная красавица с фруктами и цветами в волосах. Исполнено недурственно. Пригляделся, прищурившись, разбирая кириллицу: Ржевский! Значит, господина поручика работа. На другой стене – небольшая коллекция холодного оружия: шпаги, мечи времен крестовых походов, кинжалы, пара ятаганов. Несомненно, хозяин из Турции привез. В углу какое-то дерево в кадке. Годится, скромненько, но со вкусом.

Перешел в кабинет. Письменый стол с чернильным прибором и стопкой бумаги, удобное кресло, бюро, книжный шкаф. Подбор книг: Библия на латыни, несколько романов, мемуары какого-то путешественника… Атлас России и Европы! Это интересно, полистаем на досуге. Вернулся в спальню. Обратил внимание на небольшую картину на стене: пастушка раздевается перед купанием в реке. Ничего, складная пастушка! Тоже работа брата хозяина, г-м! Но, что же дальше? Поразмыслив, дернул шнур звонка. Через несколько минут вошел молодой парень с бритвенными принадлежностями.

– Доброе утро, сударь! Меня зовут Мишель, – приветствовал он Антуана на хорошем французском, – Пожалуйте бриться!

Слегка удивившись, наш герой сел в кресло.

– Я, сударь, назначен Вам служить, – продолжал Мишель, проворно взбивая мыльную пену в чашке, – Коли какая нужда возникнет – сразу мне говорите.

– Какой здесь распорядок дня? – поинтересовался Антуан.

– Завтрак в восемь. Никифор в гонг ударит, услышите. Обед в час пополудни. Чай в пять. Ужин в восемь.

Лейтенант скосил глаза на часы: полвосьмого. Время есть.

Мишель сноровисто водил по лицу бритвой, отлично направленной. Через несколько минут щетины не стало. К лицу приложили горячий компресс. Приятно! С самой Варшавы так не брился!

– Одеколон какой желаете, сударь? – осведомился Мишель, а по русски – Миша.

Из пяти предложенных, Антуан выбрал Кёльнскую Воду. Затем облачившись в мундир и сапоги с помощью нового слуги, вышел из квартиры.

– Проводи меня на двор, друг мой Мишель, хочу размяться!

– Сюда пожалуйте, сударь!

Они вышли во двор через боковую дверь. Антуан огляделся: все засыпано снегом, воздух тих, ни ветерка. И, вроде как, не холодно! Хозяйственные службы, работники в зипунах заняты делом. Деревня виднеется чуть дальше, четверть лье, а то и меньше. Около дома большой замерзший пруд. Главная аллея, ведущая к парадному входу, усажена вековыми липами. Впечатляет!

Отойдя в сторонку, вынул саблю (оставили, оказали уважение!), провел бой с тенью. Кровь заиграла с новой силой, наливая тело бодростью. Во, теперь можно и на завтрак! Вернулся в дом, постучав ногами, отряхивая снег. Мишель тенью следовал за ним.

– Как бы мне приобрести кое-что из одежды, белья? – спросил Антуан слугу.

– Не извольте беспокоиться, все будет, сударь! – весело ответил тот. Новый хозяин ему нравился.

Завтракали в той же малой столовой. Завтрак был подан английский: тосты, яичница с ветчиной, овсянка, мармелад, масло. Кофий пах одуряюще вкусно. Сливки были густые, желтые, подогретые. В сахарнице голубыми алмазами искрился мелко наколотый рафинад. Хорошо-то как!

Никифор поднес хозяину рюмку водки на черносмородиновых почках:

– Во здравие, Александр Романыч! – истово пожелал он, глядя на движущийся кадык барина, глотающего целебный напиток.

– Спаси Христос! – отозвался помещик, веселея на глазах.

Поручик и Антуан от водки отказались.

Завтрак прошел быстро и по деловому. Графиня спросила Антуана, хорошо ли он спал, на что тот честно ответил, что спал без снов, и очень доволен квартирой и слугой. Граф покивал, мол, само собой.

– С Вас мерку надобно снять, сударь, – сказал он после завтрака, – А потом пойдем, я Вам усадьбу покажу.

Вернувшись в свою квартиру, Антуан обнаружил, что его ждут портной и башмачник. Сначала им занялся портной. С помощью Мишеля он снял мерку и показал образцы тканей. Объяснил, что пошьет для начала два сюртука и брюк тоже две пары, а также полдюжины рубашек. Затем сапожник, вручив заказчику два ведра с песком, обвел его, одетые в одни чулки, стопы, карандашом на листах бумаги. Кронциркулем померял подъем стопы, записал в книжечку. Обещал в скором времени сапоги и штиблеты.

– А что, Мишель, мастера тоже крепостные?

– Да, сударь. Они на оброке, считай, совсем, как вольные.

– А ты?

– Я – другое дело, я человек дворовый. Специально ремеслам не учен. Служить – другое дело.

– А откуда ты так хорошо французский язык знаешь?

– Так ведь в доме сызмальства, все при барах. Мы переимчивые, вот и научился!

– Ого! Молодец… Знаешь ли грамоту?

– Точно так, сударь! И французскую, и русскую. Только по французски пишу с ошибками. Но читаю бегло. Изволите, почитаю Вам на ночь?

– Г-м! Возможно… Сейчас проводи меня к барину, мы гулять пойдем.

– Всенепременнейше, сударь! Вот, извольте полушубок поверх мундира накинуть!

– Нет, я шинель лучше.

Александр Романович, одетый в полушубок и валенки, ждал на крыльце.

– Что ж, месье Карсак, пойдемте обнюхивать углы!

Они не спеша пошли осматривать усадьбу. Оранжерея, в которую зашли прежде всего, произвела на француза огромное впечатление. Стены из дорогих, больших стекол, натоплено, как в Африке. Десяток ананасных кустов, грядки под ягоду, деревья какие-то! Лимоны, мандарины!

– Растет отлично, только дров уходит прорва! – объяснил хозяин, срывая мандарин и презентуя его гостю.

Антуан съел душистый фрукт и только головой покрутил. Мандарин! Прямо с ветки! Зимой!

Осмотрели конюшню и каретный сарай. Кони все сытые, ухоженные – уж в конях-то драгунский лейтенант знал толк! Под седло только один жеребец – наверное, поручика.

Осмотрели хлев, овчарню. Коровы толстенькие, веселые, чистенькие. Овцы тоже, хоть на выставку.

– А вот псарни у меня нет! Псовою охотой не увлекаюсь, – развел руками помещик, – И соколиной тоже!

Последней посетили столярную мастерскую. Все в образцовом порядке, инструменты разложены по полкам. На полу – ни стружечки.

– За порядком слежу! – похвастался Александр Романович, сбрасывая полушубок и надевая фартук поверх старенького сюртука, – Извините, сударь, работать надо! К братцу в мастерскую уж без меня, пожалуйста!

Поручик Ржевский в просторной студии был занят тем, что выстраивал композицию из грудастой красавицы и копья со щитом. Одета девица была в золоченый древнегреческий шлем и сандалии. Больше ничего.

– А, месье Карсак! – обрадовался он, – Вот, хочу Диану изобразить! Как по Вашему, модель подходящая? Дуняша! Повернись-ка!

Дуняша грациозно, без стеснения и жеманства, повернулась на триста шестьдесят градусов.

– Фигура хорошая! – одобрил Антуан, – Только грудь великовата.

Дуняша, поняв по жестикуляции, о чем говорит француз, надула губы и что-то дерзко сказала, вроде бы ни к кому не обращаясь. Ржевский захохотал и погрозил ей пальцем.

– Что она сказала? – поинтересовался наш знаток женской красоты.

– Сказала, что кое-кто большой вырос, а ума не вынес! И ещё сказала, что, когда Бог сиськи раздавал, она первая в очереди оказалась, а когда чувство прекрасного – то кое-кому не хватило!

Антуан тоже засмеялся. Дуняша мстительно показала ему язык.

– А где Вы реквизит берете, поручик? – спросил, отсмеявшись, облитый презрением наш герой.

– К соседу позавчера прокатился, князю Обнинскому. Он охотно одолжил. Тут недалече – верст сорок пять. У него хобби – театр. Скоро премьера, между прочим! Съездим?

– Не понял… Как так, театр? Любительский, что ли?

– Нет, он, натурально, театр построил: сцена, занавес, партер, ложи. Буфет! На две сотни мест. В смысле, театр, а не буфет, г-м. Оркестр у него, труппа. Пиесы сам пишет, а то даже Шекспира ставит, Бомарше, ну, или ещё кого-нибудь. Иногда и сам играет, но не главную роль, а так: кушать подано, потому, что скромный он человек. Но талант, однако, огромный!

– Но артисты…

– А! Вы об этом! Конечно, крепостные все. Неужто не слыхали?

У простого, неискушенного француза голова пошла кругом: собственный театр! Это покруче сыроварни будет!

– Обязательно съездим, месье Ржевский!

– Ну, вот и славно, уговорил я Вас, значит… О! Дуня! Замри! То, что надо, прелесть моя!

Поручик принялся набрасывать углем на холсте. Антуан почувствовал себя лишним и тихо удалился.

Погуляв ещё часок по поместью и озябнув, вернулся к себе. Было около двенадцати.

– Если я Вам понадоблюсь, сударь, так я в людской. Позвоните – сразу приду, – сообщил Миша.

– Погоди, мой друг, не уходи. Поговорим немного, я ведь ничегошеньки не знаю. Давай-ка, чаю вместе выпьем!

– С ромом изволите? Или со сливками? – деловито спросил слуга.

– Не надо рому. С сахаром и печеньем, ладно?

Миша вышел и вскоре вернулся с блюдом свежайших, теплых ещё кренделей, сахарницей, молочником и заварным чайником. Минут через десять Ефросинья внесла самовар, важно пыхающий паром.

– Бон аппетит! – пожелала она Антуану.

– Мерси… – растерялся тот.

Ефросинья вышла.

– Неужели тоже французский знает? – обратился господин к своему слуге.

– Нет, только несколько слов! – улыбнулся Миша, наливая кипяток в чайник.

Пока чай заваривался, Антуан молчал и теребил ус. Многое в этой жизни было совершенно непонятно. Например, насчет денег. У него оставалось луидоров двадцать и немного мелочи, но надолго ли этого хватит? Платить за стол, за квартиру, за одежду и обувь… Конечно, он военнопленный, но… Военнопленным роскошь не положена!

Миша налил чашки:

– Кушайте, сударь!

Отхлебнув крепкого, душистого напитка, Антуан осторожно спросил:

– Дорого ли мне встанет гостеприимство господина полковника? Если честно, денег мне ждать неоткуда, в плену-то. И прислать некому, родственников нет.

Миша вытаращил глаза и поперхнулся чаем. Прокашлявшись, ответил:

– Господи, сударь! Хорошо, что Вы меня об этом спросили, а не Александра Романовича! Вот уж обидели бы, так обидели! Вы же гость у нас. А гости никогда не платят ни за что, таков уж обычай. Хоть сто лет живите – в голову не придет с Вас хоть копейку взять! Да ещё Ваше деликатное положение, г-м, военнопленного. Нет, даже и не думайте! Вот, ежели в город поедете, то – пожалуйста, тратьте деньги, коли охота. А здесь Ваши деньги хождения не имеют! Так-то!

У пленного драгуна отлегло от сердца.

– Порядок в имении образцовый, мне понравилось. Лучше даже, чем в армии. Но, если все работники крепостные, как они на жизнь зарабатывают? И кто порядок поддерживает?

– Барин наш передовых, значит, взглядов держится. Понимает, что должна быть материальная заинтересованность. Все крестьяне на оброке, барщины уж нет. Дворовых людей барин кормит, обувает, одевает, даже и деньги дает. А насчет порядка… Все очень просто: делаешь свое дело хорошо – наградят. Плохо – выпорют. А смутьянов – в солдаты.

– Действительно, просто! М-да… Но, как же крепостной театр? Там же из-под палки не поиграешь?