Текст книги "Последняя надежда Императора. Историко-приключенческий роман. Издание 2-е"

Глава пятая

Проснувшись утром, и решив никому ничего не рассказывать о своем приключении, Антуан заявил вошедшему с бритвенным прибором Мише:

– С сегодняшнего дня я начинаю учить русский! Давай, брей быстрей, и начнем, не мешкая!

– Что ж, сударь, дело хорошее! – весело отозвался брадобрей, он же камердинер, а теперь ещё и учитель.

До завтрака, впрочем, удалось выучить всего три слова: хочу, хорошо, ещё.

За завтраком зашел разговор о научно-техническом прогрессе.

– Наступает век пара и электричества! – вещал Илларион Ипполитович, – Предвижу, что скоро движимые паром суда вытеснят парусники! Паровая машина будет двигать токарные, ткацкие станки, паровые молоты, лесопилки! Леонардо Да Винчи спроектировал паровую пушку огромной мощности!

– Да, изменится жизнь. Паровые машины будут двигать безлошадные повозки, – поддержал князя поручик Ржевский, – Я читал, англичанин Ричард Тревитик ещё в 1801 году построил паровую карету, на которой по городу разъезжал.

– Ну, это мы тоже читали! Англичане собираются железную дорогу строить, во! Представляете, паровая машина на колесах сможет тянуть три, а то и четыре ломовых подводы с грузом! Лошади станут не нужны! – поддержал беседу граф, наворачивая рисовую кашу.

Тема была благодатная, развивать её можно было долго. Научно-технический прогресс интересовал всех. Но Антуану было жалко лошадей, которым не было места в будущем лязгающих и дымящих машин.

– Электрический телеграф создадут! – поведал поручик, намазывая тост мармеладом.

– Как это, Серж? – удивилась княжна Лили.

– А так! Слова можно будет по проводам передавать, буквами! Опыты уже давно ведутся. Представляете, у вас дома в будуаре стоит этакий аппаратус, – он показал растопыренными руками нечто большое и округлое, – Захотели Вы, допустим, поговорить с кем-то из подруг в Петербурге. Пишете письмо, и передаете его по проводам посредством электрической силы, букву за буквой. И, вуаля! Вам сразу приходит ответ!

Лили впечатлилась. Впрочем, все остальные тоже. Ещё бы! Письма тогда долго шли до адресата. Несколько дней.

– А хорошо бы было говорить при помощи электричества, тоже по проводам! – мечтательно протянула княгиня и вздохнула.

Очень уж она любила поговорить с подругами.

Супруг снисходительно усмехнулся:

– Ну, милая моя, это уже фантазии из области чудес!

Все согласились, что сие невозможно. Наука, к сожалению, имеет свои ограничения, увы! Как живое слово по проводам пустишь?

После завтрака засобирались: князь с семейством домой, Ржевские и Антуан – в Боровск. Граф, поручик и Антуан погрузились в сани, запряженные тройкой рысаков, подобранных в масть друг другу. Слуги, четверо, сели в другие сани, также запряженные тройкой. На облучок сел Герасим в папахе и армяке, подпоясанным красным кушаком. Седоки укрылись огромной медвежьей шкурой. Мороз был небольшой, день – солнечный.

– Ну, с Богом! Трогай, Герасим! – истово перекрестился Александр Романович.

Не спеша выехали на укатанную дорогу. Тут Герасим показал класс: почти не шевеля вожжами, одними окриками разогнал тройку до скорости двадцати верст в час! Серебряный, искрящийся алмазами лес летел навстречу. Пахло морозом, дымком и чем-то ещё, не определяемым, но очень приятным.

– Отличные у Вас кони, месье ле конт! – восторженно воскликнул Антуан.

– Да, дерьма не держим! – слегка самодовольно отозвался Ржевский, – Сам пытаюсь разводить. Но эти – покупные. По две тысячи целковых плачено. Коренник, Громобой, у меня производитель. Редко его запрягаем, но иногда промяться надо, чтоб не разжирел.

– Что Вы, он в отличной форме! Кстати, я решил учить русский язык. Как будет по русски «лошадь»?

Братья с энтузиазмом принялись за преподавание русского языка, поэтому семнадцать верст пролетели незаметно. За сорок минут добрались. Боровск показался неожиданно из-за поворота дороги. Герасим сбавил ход, и через несколько минут обе тройки остановились на центральной площади.

– Озябли, месье Карсак? – весело спросил граф, – Тогда выпейте сбитню, рекомендую! Эй, любезный! – окликнул он мужичка с большим самоваром на санках.

Тот проворно подкатил к господам и налил три кружки ароматного, пахнущего имбирем и гвоздикой, горячего медового напитка. Антуан выпил с удовольствием. Вкусно до чрезвычайности! И согревает моментально!

Военная комендатура оказалась тут же, на площади. Около крыльца ждала небольшая очередь. Французов в ней не было.

– Ну, вы тут бумажными делами занимайтесь, а я схожу… тут, неподалёку, – заявил поручик.

– В трактире встретимся! – бросил ему брат-полковник.

Подойдя к крыльцу комендатуры, он важно сказал дежурному вахмистру:

– Доложи-ка, братец, что прибыл полковник граф Ржевский и с ним пленный французский драгунский лейтенант!

– Так точно, Ваше Сиятельство! – откозырял вахмистр и скрылся за дверью.

Через минуту на крыльце появился майор-артиллерист с тростью.

– Александр Романыч! Дорогой! – завопил он, хромая с крыльца, – Вот радость-то!

– Федя! Ты? – обрадовался Ржевский, обнимая и троекратно лобзая коменданта, – Ранен?

– Да, ещё под Бородино. Сейчас поправился, так, поскольку к строю временно не годен, назначили служить сюда, комендантом. Что за нужда? Никак, с пленным пожаловал?

– Да, мои разведчики нашли. С дороги сбился, замерзал уже. Лейтенант пятого драгунского полка Антуан Карсак, рекомендую.

– Граф Федор Матвеевич Апраксин, волею командования здешний военный комендант, – наклонил голову майор и щелкнул каблуками, – Проходите в присутствие, господа, не на улице же беседовать!

В жарко натопленном кабинете он быстро допросил Антуана: фамилия, имя, чин, род войск, дислокация полка, обстоятельства пленения и т. д. и т. п. Двое писцов записывали вопросы и ответы.

– Как получилось, сударь, что Вы отстали от полка?

– Я был послан с донесением к генералу N и на обратном пути попал в метель. К тому же, отступали мы в беспорядке. Даже в хорошую погоду не сразу нашел бы своих, – ответил Антуан, глядя честными глазами в лицо контрразведчика-коменданта.

– Даете ли Вы честное слово дворянина и офицера, что не попытаетесь бежать? Если нет, то, г-м, придется Вас, сударь, того… В тюрьму!

– Да. Я даю честное слово, – с достоинством ответил Антуан.

Куда бежать-то? До границы далеко… Все равно поймают. Уж лучше с комфортом у графа до конца войны пересидеть несколько месяцев. Тем более, что необходимо сохранить тайну клада…

На этом допрос и закончился. Ржевский подписал обязательство принять пленного на постой. Антуану был выписан аттестат на получение ежемесячного денежного довольствия – пятнадцать рублей. Неплохие деньги, учитывая, что, например, учитель получал в месяц 22 – 25 рублей!

– А теперь, господа, прошу покорнейше ко мне отобедать! И не возражай, Александр Романыч! Отказа не приму! В кои-то веки встретились… Молодцы мои тут сами справятся, не маленькие. Пойдемте, у меня квартира тут, за углом! – шумел Апраксин, натягивая шинель.

– Мы с Федором вместе всю прошлую кампанию прошли. Лихой офицер! Его батарея за лучшую скорострельность однажды была пожалована ведром водки самим генералиссимусом, графом Суворовым-Рымникским! А Федю анненской шпагой наградили, вот! – пояснил Антуану его, теперь уже официальный, хозяин,

Слугам было выдано денег и велено дожидаться в трактире, что было воспринято с энтузиазмом.

– Смотрите, не напивайтесь там! Выпорю! – посулил граф Ржевский, строго сдвинув брови.

– Не извольте сумлеваться, барин! Мы свою плепорцию знаем! – хором ответили мужики.

– Знать-то вы знаете, разгильдяи, да кто ж столько выпить-то может? – проворчал барин, впрочем, добродушно.

Господа пошли пешком, благо было рядом. По дороге Антуан с любопытством вертел головой: деревянные дома, одно-двухэтажные, на каменных фундаментах. Церкви с золочеными куполами. Базар с множеством горожан. На Париж совсем не похоже, г-м.

Апраксин занимал скромный дом в четыре комнаты.

– Поскольку военное время, живу по спартански. Денщик, кухарка – и всё! Но кухарка хорошая, маменька из своего имения прислала в подарок! Итальянскую кухню знает! Такую лазанью готовит – пальчики оближешь! Сюда проходите, проходите, господа! – возбужденно приговаривал военком.

– Как здоровье Анастасии Георгиевны? Они все в подмосковном имении живут? – вежливо поинтересовался Ржевский.

– Да, в Востряково, на юго-западе от первопрестольной… А здоровье хорошее, даром, что скоро семьдесят пять.

Расположившись в столовой приняли по рюмке под селедочку и сало. Антуану это кушанье было внове: свиной, в общем, жир, но вкусно! Лучше британского бэкона.

– Деликатесов у меня нет, извиняюсь. Щи да каша… – развел руками майор.

– … Пища наша! – договорил за него полковник и рассмеялся.

Кухарка внесла щи. Все трое стали с аппетитом хлебать из глубоких мисок.

– Люблю щец покислей! – покрутил головой Ржевский.

– И чтоб у девки потесней! – засмеялся Апраксин.

Антуан вздохнул. Опять русский юмор прошел мимо него! Нет, надо срочно учить язык!

Пока ждали второе блюдо, разговорились о последних новостях.

– Буонапарт уже в Смоленске, от армии всего тысяч пятьдесят осталось боеспособных солдат, из них кавалерии – не более пяти тысяч, – рассказывал Апраксин.

Сердце Антуана сжалось. Император, которого они боготворили, терпел поражение! И не от противника – от русской зимы, будь она неладна! Но дайте срок! Он соберет новую армию, ещё сильнее прежней, и вернется триумфатором! Непобедимый и легендарный! Вся Европа склонилась перед ним, покорится и Россия! И скромный драгунский лейтенант Карсак проведет его к месту, где зарыты сокровища! А император положит руку ему на плечо и скажет…

– Месье Карсак! Вы меня слышите?

Антуан очнулся от своих грез.

– О, простите, господин комендант! Задумался. Что Вы сказали?

– Я спросил, какая норма дневного перехода для кавалерии во французской армии.

– Сколько необходимо, столько и проходим! – гордо ответил Антуан, – Хоть тридцать лье!

Ржевский и Апраксин переглянулись. Гонор! Бодрится лейтенант, преувеличивает, хотя дела и кислые. Ну, да Бог с ним!

– Федя, ты мне газет прикажи собрать, ладно?

– Конечно, Алекс! Все, что есть отдам! – воодушевился Федор Мавеевич, довольный, что может оказать малую услугу боевому товарищу, – Ну, давайте выпьем за… (тут он хотел сказать «за победу русского оружия», но не пожелал лишний раз ранить самолюбие пленного!) близкий конец войны!

Антуан угрюмо проглотил водку. Да-а, когда-то ещё он попадет домой!

Кухарка внесла барашка с гречневой кашей и луком. Вскоре от него остались рожки да ножки.

– Славно, славно! – похвалил кушанье Александр Романович, отдуваясь и вытирая вспотевшее лицо платком.

– Говорил я тебе: кухарка – первый сорт! – довольно засмеялся хозяин, – Сейчас ещё и лазанью принесет!

– О! Не дрогнем! – подмигнул гость, – Как в народе говорится: ешь – потей, работай – мёрзни!

Съели и волшебно пахнущую лазанью, принесенную на огромном блюде.

«Русские едят так много жирной пищи… Потому им и мороз нипочём!» – подумал раздувшийся, как удав, Антуан.

Десерт был скромный: моченые яблоки и клюквенный кисель. После обеда полковник достал портсигар и все закурили, запивая ароматный сигарный дым кофием.

– Отличный кофий, Федя! – похвалил Ржевский.

– Да, обжарка хорошая. Может, сливок желаете в кофий, месье Карсак?

– Э-э… Нет, пожалуй. Я придерживаюсь итальянской доктрины, согласно которой кофий должен быть подобен поцелую прекрасной дамы, сиречь: крепкий, сладкий, горячий. Сливки отбивают, увы, весь вкус этого напитка. А вот с шоколадом сливки сочетаются отлично.

Русские слушали с интересом.

– А какие ещё доктрины Вы знаете, сударь? Насчет, значит, кофию? – подался вперед Апраксин.

– Арабская доктрина утверждает: с солью. В Турции пьют с кардамоном и гвоздикой. Я пробовал – ни тот, ни другой мне не понравились.

Поговорили ещё о всяких пустяках. Затем Александр Романович посмотрел на часы и нахмурился.

– Однако, скоро домой ехать! Братец, наверное, уже нас ждет.

Не успел он вымолвить это, как на улице послышался звон колокола пожарной команды, проскакавшей мимо.

– Епишка! Где горит? – гаркнул комендант, растворив дверь.

Вбежал денщик.

– Так что, Ваш-сиясь, горит, извиняюсь, заведение купчихи третьей гильдии Парамоновой, бардак, то-есть! Девки в одних панталонах на снег повыскакивали!

– Ну!? И сильно горит?

– Никак нет, больше дыму. Сичас потушат!

Все вышли на улицу. Из соседнего переулка, действительно, шел густой дым. Мужики с баграми и ведрами, матерясь бежали на помощь пожарным. Кого-то несли на одеяле.

– Мать честная! – вскрикнул Ржевский, приглядевшись, – Это же братец! Угораздило его, эка!

Поручик Ржевский был невредим, но в невменяемом состоянии, то-есть пьян. И голый.

– На первом этаже загорелось, Ваш-сиясь, – докладывал старшина пожарников, – Огонь, дымина! Все суетятся, кричат: воды, воды! А Ваш братец вышли к перилам на втором этаже в чем мать родила и, громовым голосом: а в седьмой нумер ещё дюжину шам-панс-кава! Мы, значит, туды, а они уже спят. Промеж Зинки и Клавки. И три ящика шампанского пустые. Гусары, им все нипочем! Барышни господина поручика отдавать не хотели: желаем, говорят, дальше праздник праздновать! А пожар, дескать, тьфу!

– Растроганный полковник сунул старшине полуимпериал:

– Спасибо, любезный, за брата. Вот, возьми, угости команду!

– Премного благодарны, ваш-сиясь! Мы, это, завсегда… Стихия! – бормотал старшина кланяясь, но его уже никто не слушал.

Денщик проворно сбегал в трактир и Герасим подогнал сани, куда погрузили завернутого в одеяло поручика и сумку с газетами.

– До свиданья, Федя! Спасибо за всё! – обнял Апраксина граф.

– До свиданья, Алекс! До свиданья, месье Карсак! Если что, обращайтесь, поможем обязательно!

– Всего хорошего, месье военный комендант! Да, а когда письмо можно будет отправить?

– Увы, сударь! Только после заключения мира!

И тройка помчала их обратно в Тимашово. Поручик лежал колодой под медвежьей шкурой, мычал что-то, пытаясь петь.

– Бывает с ним такое, – деловито объяснил Антуану старший брат, – Запой называется, чисто русское, знаете ли, явление. Дня три будет пить, потом протрезвится, опохмелится пивком, в баню сходит – и опять хороший, хоть икону с него пиши!

– Н-не надо… ик! …кону… Грешен есьмь! Студными бо окалях душу грехми… Очиститься желаю! – воззвал из-под шкуры поручик Ржевский.

– Герасим! Останови-ка! – скомандовал, весело улыбаясь полковник, переваливая верхнюю часть туловища пьяного через борт саней, – Очищайся, Серж!

– Ы-ы-рк! – блеванул в снег поручик и снова отключился с блаженной улыбкой на лице.

Антуан попытался представить, сколько нужно было выпить, чтобы достичь этакой нирваны, но не смог.

Всю дорогу Антуан думал. Мыслей было много. В первую очередь надо было вычислить ночную незнакомку. В графском доме было много женщин: четыре горничных, у графини девушка для услуг и няня, плюс три девушки на кухне в помощь Ефросинье, Фекла-ключница, две уборщицы. Ещё с дюжину, живших не в доме, но в дом вхожих в любое время: песенницы, вышивальщицы, доярки, птичницы. Непростое уравнение с одной неизвестной! Няню, Феклу, Ефросинью можно не брать в расчет. Хотя… Фекла очень даже ничего! Красивая женщина, статная. Но старовата для того, чтобы быть незнакомкой: ей лет тридцать шесть – тридцать восемь…

Глава шестая

Домой приехали к ужину.

Поручика унесли в его покои. В прихожей графа и Антуана встретила Наталья Сергеевна, в персиковом шелковом платье, бриллиантовых серьгах и благоухающая дорогими духами.

– Вижу, успешно съездили! Братец-то, с друзьями повидался? – весело подначила она мужа.

– Да, душенька, все в порядке. Он теперь утомился и ужинать не будет… Тебе привет от Феди Апраксина, помнишь, был у нас на свадьбе? Он тебе ещё шкатулку стальную, под алмаз граненую, подарил?

– О! Вы его встретили? Но, разве он не воюет?

– Вообрази, милая, служит военным комендантом у нас в уезде! Ранен был под Бородино, теперь поправляется. Вот, газет свежих пожертвовал!

Разговаривая, они прошли в столовую.

– Я думаю, Алекс, надо послать ему посылочку. Лимонов там, мандаринов, ананасов, бобов кофейных… Для поправки!

– Завтра же пошлем, Натали!

После ужина, который без поручика Ржевского прошел скучновато, Антуан направился к себе. Два часа позанимался русским языком с Мишей. Ничего, способности есть! Скоро он русский одолеет!

Устав – день был длинный – залег в постель с книгой. Пламя свечи слегка колебалось, отбрасывая тени на страницы. Чтение не лезло в голову, и устав бороться, Антуан уснул.

Арина приснилась снова, на этот раз в виде ангела.

Александр Романович, в халате с кистями, вошел в спальню графини. Она, уже в ночной рубашке и папильотках, пила приготовленный няней декокт.

– Не желаете ли чаю, граф? – слегка насмешливый, дразнящий взгляд жены разжег в вопрошаемом готовность к исполнению супружеского долга.

– Отнюдь! – ответил граф, сбрасывая халат и демонстрируя свои серьезные, готовые к действию… э-э… намерения недвусмысленным образом.

С развернутым знаменем он ринулся на штурм сами знаете, чего.

Кровать заскрипела в ритме кавалерийской атаки. Без подготовки, всяких там нежностей и поцелуйчиков. Ну, военный человек!

«Конечно, Алекс хорош, силен… В своем роде!» – думала Натали, рассеянно обнимая мужа и глядя в потолок, где гипсовый купидончик лукаво целился в них стрелой, – «Но, ведь изобретательности никакой! И не хочет, главное, ничего менять! Предложить, разве, самой?»

– Алекс, милый…

– Что, дорогая? – пропыхтел бравый полковник гвардии в отставке, предвкушавший скорый финал.

– Ой, давайте по другому… Я хочу сзади!

– Раком, что ли?

«Фи, как он неделикатен! Мужлан!»

– Да! Да!

– Извольте тогда встать в оную позу, о повелительница моего сердца и звезда моих очей…

«Ну, вот, другое же дело! Прощу, пожалуй… О! О! О-о-о!»

Издав рык, едва не загасивший свечу, граф упал на кровать. Супруга перевела дух. Сегодня она поставит мужу высший балл! Полежала немного, успокаиваясь. Ой! Он уже уснул! Ай-яй-яй! И что прикажете делать теперь? Не будить же! Обычно исполнит супружеский долг – и уходит, зная, что жена храпа не выносит. А как же визит незнакомки к месье Карсаку? И выпил муженек за ужином мало… Вдруг проснется, а её рядом нет? Осторожно потрясла благоверного за плечо. Тот, что-то промычав, повернулся спиной и засвистел носом. Ладно, хоть не храпит… Подумав, решила рискнуть: авось, не проснется! А ежели проснется – соврем что-нибудь!

Встала, стянула через голову ночнушку. Несколько мгновений полюбовалась собой в трельяже, потянулась, чтобы грудь приподнялась: эх, заказать бы скульптурный портрет! Или картину… Нет, граф – человек старомодных воззрений, ни за что не согласится, хотя портреты в стиле Ню уже давно в моде.

Намочив тряпицу в молоке, тщательно протерла все тело, особенно горло, грудь и за ушами: там, где духами смазывала. Подумав, слегка коснулась кожи чесноком. Одела холщовую рубаху, освеженную сегодня дымом и навозом, повязалась платком. Надела халат и была такова.

Вот и дверь месье Карсака. Странно: у него свет! Прислушалась: тихо… Но, нельзя же при свете… Хочется ужасно! А если нельзя, но очень хочется, то можно!

Дверь отворилась без скрипа. На цыпочках графиня прокралась в спальню. Так и есть, забыл свечу погасить! Надо задуть… В этот момент в коридоре послышались шаги, ручка двери повернулась. Не раздумывая, метнулась к шкафу. Открыв тяжелые дверцы, юркнула внутрь и затаилась. Босые ноги прошлепали через гостиную в спальню.

– Месье Карсак! Вы спите? – раздался приглушенный вопрос Миши.

Ответа не было. Совсем уже близко раздалось ворчание слуги:

– Точно, спит! И свечку не погасил! Далеко ли до пожара?

Ф-ф-у-ух! Свет погас, но в следующий момент раздался радостный вскрик Антуана:

– Ага! Я тебя держу!

И, затем, по русски:

– Прелесть моя! Хочу! Весьма!

«Когда научился-то?» – изумилась Натали.

Несколько странно звучащий, грудной голос Миши:

– Как Вам будет угодно, сударь! Погодите, портки сниму…

– Merde! Мишель, это ты?

– Я, сударь… У Вас свеча горела, ну, я и зашел задуть. Но, ежели невмоготу, то постараюсь соответствовать. Только, лучше б Вы бабу себе нашли…

Графиня, вся содрогаясь от беззвучного хохота, заткнула себе рот подвернувшимися под руку подштанниками.

– О! Пардон, Мишель! Я… Мне… это… сон приснился… Точно, бабу надо!

– Значит, меня употреблять не будете? – с некоторым, как показалось Натали, разочарованием спросил Миша.

– Н-нет! – в ответе Антуана проскользнула еле заметная пауза.

«Замялся, французик! Засомневался! Конечно, лучше Мишка сейчас, чем незнакомка позже, к тому же, неизвестно: придет, аль нет!» – веселилась Натали.

– Спокойной ночи, сударь! – конфузливо попрощался Миша и вышел.

Графиня задыхалась, думая, что сейчас лопнет пополам от сдерживаемого смеха. Антуан, поворочавшись немного, похоже, уснул снова. Выждав минут десять и успокоившись, хозяйка дома выскользнула из шкафа.

Подкравшись к кровати, она повторила свой вчерашний маневр. Антуан проснулся и, страстно рыча, заключил её в объятия. Снова от незнакомки пахло дымом, молоком и хлевом. Потягивало ещё чесноком…

Графиня, не мешкая, подвигла его на позу номер пять. Для этого пришлось растопыриваться в сложную растяжку, как в балете. Было обалденно приятно, но, с непривычки, тяжело. Тем не менее, и Натали, и Антуан испытали чувство глубокого удовлетворения, причем графиня – неоднократно.

– Ты кто? – прошептал он по русски, когда они, оба мокрые от пота, повалились на взбаламученную постель.

– Не скажу! Секрет! – шепнула она в ответ, пряча лицо у него на груди.

Он не понял, но это явно не было именем. Ничего, он выучит русский только за то, что им разговаривает незнакомка!

Натали улыбалась в темноте. Так ему и скажи, кто она такая! Надо, вообще-то, придумать псевдоним… Что-нибудь такое… Эдакое… Нежное и страстное! Однако, уснул, любовничек! Пора и восвояси. Тенью невесомой покинула спальню. Прокралась в свою. Муж спал, испуская рулады храпа. Быстро переоделась в ночнушку, спрятала рубаху, напоследок понюхав. Отличная маскировка! Свернувшись калачиком, уснула. Последней мыслью было: посмотреть завтра в дневнике, как выглядит поза номер шесть!

Утром Антуан проснулся оттого, что солнце ломилось в окно, беря приступом помещение сквозь раздвинутые занавески.

«Надо же, завтрак проспал!» – удивился Антуан, вскакивая.

Умывшись, позвонил Мише. Тот явился незамедлительно.

– Доброе утро, сударь! Проспать изволили? – улыбнулся он, раскладывая бритвенные принадлежности.

– Да уж! Никогда со мной раньше такого не было! А есть как хочется!

– Без проблем, сударь! Сейчас вот, побрею Вас… Сюда завтрак принести, или в столовую спуститесь?

– Сюда. Что я там, один в столовой…

Побрившись и отзавтракав, пошел извиниться перед хозяевами. На лестнице встретил Арину. Увидев его, девушка покраснела и опустила голову.

«Неужели она?» – обрадовался Антуан.

Потянул носом, когда она проходила мимо, задев его крепким бедром. Нет, не та! Запах был другой: пахло чистым, выглаженным бельем, мылом, сладким девичьим потом (совсем чуть-чуть!), какой-то пряной травкой. Такой, значит, букет. Будоражащий воображение, да! Пришла мысль обнюхать всех женщин в доме. Фыркнул, рассмеялся про себя.

В гостиной встретил графиню, поцеловал душистую ручку.

– Мадам! Я, простите, проспал сегодня. Не знаю, что случилось… Возможно, я впадаю в зимнюю спячку, как ваши русские медведи!

– Месье Каксак, Вы прощены! Пустяки, со всяким может быть. Алекс, вот тоже… Насилу добудилась утром!

– Г-м, да! Воздух, наверное, повлиял… Вчера передышали… А где господин граф?

– В оранжерее, посылку собирает для Апраксина.

Наталья Сергеевна пристально посмотрела на француза. Нет, ни о чем не догадывается!

– Завтра воскресенье, месье Карсак. В церкви будет служба.

– Но, я же католик, мадам! Разве мне можно в Вашу церковь?

– В церковь можно всем! Вам будет интересно. У нас отличный священник, отец Леонид. Говорит по французски! А без Слова Божия Вам тяжело!

– Тогда, конечно, приду на мессу!

Графа он нашел в оранжерее. Тот наблюдал, как работники срывали и укладывали в корзины мандарины и лимоны. Ананасы уже были упакованы.

Поздоровались за руку.

– Вот, отправлю Феде. Фрухты, значит, ну, и водочки, наливочки! Бобов, опять же, кофейных.

– О, граф, разве кофий у Вас тоже свой?

– Свой, месье Карсак! Десять кустов!

Прогулялись вместе. Антуан посмотрел на ягоды. Надо же! Свой кофий!

– А как здоровье братца?

– Мучается. Угрызениями совести мучается. Начудил вчера!

– Пойду навещу его, пожалуй!

Поручик Ржевский сидел у себя и мрачно пил водку. Привязанного за ногу ниткой таракана он пускал по столу, наливал рюмку и провозглашал:

– Выпьем за отъезд!

Затем подтягивал насекомое обратно, снова наливал:

– Выпьем за приезд!

Закусывал он чисто символически, черным хлебом с солью. Бутылка была уже опорожнена наполовину, даром, что было только одиннадцать часов.

– А, месье Карсак! Бонжур! Проходите, не стесняйтесь, посидите со мной! – радостно, хотя и несколько развязно, приветствовал он гостя, – Давайте выпьем. Иван! Вторую рюмку!

– Э-э… Для меня рановато… – замялся Антуан, – Может быть, пива?

– Ер-рунда! С утра не выпьешь – весь день насмарку! – выдав сей изящный силлогизм, поручик налил две рюмки и выжидательно воззрился на француза.

Антуан осторожно пригубил, чтоб не обидеть человека.

Опрокинув свою рюмку, как показалось французу, прямо в желудок, Ржевский занюхал корочкой и погрозил пальцем:

– Я все з-знаю!

– Что же Вы знаете, месье Ржевский? – заинтересовался Антуан.

– Знаю, почему про меня всякие гадости рассказывают… Я перед войной у князя Волконского на обеде по рассеянности рыбу ножом… пырнул… Ну, пьяный был! Так княгиня увидела и сказала: Фи! И с тех пор стали про меня глупости всякие рассказывать, небылицы… Пропало мое доброе имя! – поручик заплакал, высморкался в скатерть.

Решив развлечь его, Антуан спросил:

– Как Вы относитесь к гомосексуализму, поручик?

– Я-я? Я… не отношусь! – выпучил глаза Ржевский и, перестав плакать, с интересом уставился на собеседника.

Тот рассказал про ночное происшествие с Мишелем, как принял его за женщину.

Поручик посмеялся, задумался, затем налил рюмку. Посмотрел на свет:

– Все симптомы налицо, как сказал уездный патологоанатом, увидев мертвого мужика с проломленным лбом! Вы, сударь, страдаете от чрезмерно затянувшегося… э-э… безбрачия! Я Вам прописываю бабу! В больших дозах – помогает!

– Мерси, конечно, но как? Они же все крепостные!

– А Вы что, расист? Ну, крепостные! Но, ведь, хорошие!

– А хозяин? Вдруг он будет возражать?

– Не-е, Алекс возражать не будет! Это дело полюбовное. Так и имейте в виду! Вы мужчина симпатичный, за кем-нибудь поухаживайте, все и получится. Только не за замужними! Можно оглоблей схлопотать, от мужьев, то-есть.

– Так, значит, свобода воли у них?

Поручик не ответил, так как был занят заглатыванием водки. Закусив, раздумчиво произнес:

– Свобода во-оли… Да, бабы – они такие! Свободные и волевые! Если чего возжелают – ни перед чем не остановятся.

Он оживился:

– А, кстати, о бабах! В Петербурге два года назад случай был. К Мари Воронцовой на ночь глядя заехали две её подруги: Биби Горчакова и Жюли Верещагина. Ну, выпили, и до утра щебетали в будуаре о своем, о девичьем. А поутру из шкафа выпала бесчувственная тушка Сашки Мещерского, кавалергарда, спрятавшегося, чтобы подглядеть, как хозяйка переодеваться будет! После рассказывал: мол, такого стыдобища наслушался, что едва не помер! Скандал!

Антуан впечатлился. Действительно, страшная смерть!

– Так, Вы сейчас в студию пойдете, Серж? Я бы Вас проводил! – предложил он, надеясь таким образом отвлечь поручика Ржевского от пьянства.

– Нет, месье Карсак, не сегодня. Отдыхаю я.

Поручик налил ещё одну рюмку, поставил её на стол, подпер голову руками. Взгляд его затуманился:

– М-медитировать буду!

Остаток дня Антуан частью провел в размышлениях о таинственной незнакомке, частью – изучая русский язык. И то, и другое дело двигалось туго. Миша учителем оказался слабеньким. Нужна была система, учебник, наконец. Словарь тоже не помешал бы. Что же касалось незнакомки… Вечером Антуан сел за стол и положил перед собой лист бумаги. Что о ночной даме известно?

– Рост – средний. Едва достает до подбородка.

– Телосложение – средней упитанности, не тощая, но и полнотой не страдает.

– Волосы даже в постели прячет под платком. Как ни искал, не нашел ни одного, чтобы хоть цвет узнать.

– Руки и ноги маленькие, нежные, без мозолей и цыпок, что странно для крестьянки.

– Запах. Ни намека на мыло, тем более, туалетное. Смесь дыма, хлева, молока. Чеснок.

– Кожа очень чистая. Везде! Странно, особенно учитывая отсутствие запаха мыла.

– Изощренность в любви. Знает позы и разные приемы, которые даже в Варшаве известны лишь по слухам.

– Французского явно не знает. Пытался шептать всякие грязные слова – не реагирует.

– Бескорыстна. Ни намека на вознаграждение.

Закончив писать, перечитал. Попытался осмыслить логически. Получилась молодая крестьянка, не занятая физическим трудом, чистоплотная, живущая, скорее всего, при барах. Так это все и так было ясно с самого начала! Что ж, будем искать!

Лег спать, решив дождаться незнакомку во что бы то ни стало. Терпел до двух ночи. Не выдержал, уснул.

А незнакомка так и не пришла. Завтра обедня, исповедь… Грех перед причастием нескромными вещами заниматься! Так рассудила Натали и осталась в своей спальне.