Текст книги "Заговоренный меч"

Давно уже скрылись за степным горизонтом уехавшие гости, а он все сидел и думал, подперев свою громадную голову поросшей волосами рукой. Слишком поздно спохватился он. Неслыханный позор уже пал на него, и исправить что-либо было поздно. О коварстве Абулхаира, который подтолкнул его на это убийство, появились у него мысли. И подумал он, что правы батыры, советующие ему откочевывать к Тургаю…

Все больше аулов снималось с места и уходило вслед за Джаныбеком и Кереем в сторону Моголистана. Те, кто не захотел открыто идти за мятежными султанами, просто уходили в бескрайнюю степь подальше от греха. Когда совсем уже пусто стало вокруг Орда-Базара, с южной стороны показался одинокий всадник. Во весь опор скакал он на громадном коне, и длинный хвост коня стелился по ветру. Это был Кобланды-батыр.

Услышав о том, что большинство аулов откочевало от ханской ставки из-за убийства Акжол-бия, он вскочил на коня и поскакал сюда. Больше суток мчался он без остановки на своем необыкновенном коне и по дороге убеждался, что никого не осталось в этой стороне. Только потухшие огнища да конский навоз говорили о том, что еще вчера в этих местах было многолюдно.

Остановив коня о Орда-Базара, долго стоял над опустевшей долиной Кобланды-батыр. Вдруг в глазах его появилась жизнь, разошлись нахмуренные брови. Другого всадника на холме заметил он и пришпорил коня.

Медленно подъехал к холму батыр, слез с коня и приблизился к всаднику. Это была девушка лет пятнадцати. Лучи солнца играли на белом лице, в маленькое сердечко были сжаты пунцовые губы, а в черных глазах отражался батыр Кобланды с неестественно расставленными руками.

– Что ты хочешь сказать мне, батыр? – спросила она.

По всему было видно, что не очень обрадовалась она свиданию.

– Я все уже сказал тебе, ханская дочь! – ответил Кобланды-батыр. – Разве не ради тебя убил я в поединке Акжол-бия!.. И знай, Саян-батыра я тоже хотел отправить на казнь, потому что без тебя не жить мне на земле!.. Пусть весь мир выходит на бой со мной, я не испугаюсь, если он встанет на моем пути к тебе!..

Нетерпеливый жест рукой сделала девушка, и батыр опустил голову. Долго стоял он так, а когда поднял глаза, в них уже не было жизни.

– Теперь… теперь мое львиное сердце сжалось в кулачок ребенка. Как у зайца, колотится оно в моей груди. Широкая, словно степь, душа моя поместилась на твоей маленькой ладони, девушка. Так не глумись же надо мной и скажи всю горькую правду!..

Девушка решительно кивнула головой…

– Я не думала глумиться над тобой, батыр. И все правда, что ты говоришь. Мать действительно хотела отдать меня в жены Акжол-бию. Но разве его вина в этом? Правда и то, что любила я батыра Саяна, но чем он виноват? Моя мать без памяти любит меня и на все пойдет ради моего счастья. И Рабиа-султан-бегим во всем помогала мне. А счастье мое не с тобой, безрассудный старый батыр. Никогда я не стану твоей женой!..

* * *

Гордый батыр вскинул голову:

– А если твой отец отдаст тебя мне?

– В таком случае мне придется умереть… – Она вынула из-под одежды маленький хорасанский кинжал и задумчиво посмотрела на него. – Этот нож раньше тебя прикоснется к моему телу!

– Но разве я такой уж плохой? – вскричал батыр.

– Пусть это будет наша последняя встреча! – твердо сказала девушка и, отвернув коня, поскакала, не оглядываясь на застывшего в горестном недоумении Кобланды-батыра.

Неотступно смотрел он ей вслед, пока не въехала она в город.

– Да, все было напрасно! – сказал он со вздохом.

Он действительно напоминал сейчас смертельно раненного льва. Красавица Гульбахрам, младшая дочь хана Абулхаира, ради которой совершил он столько безрассудств, отвергла его…

V

Чем ближе к старости, тем больше убеждался хан Абулхаир, что наслаждения этого мира мимолетны и преходящи, как сон. Да, золотой трон, богатство, любовь и горести – все это лишь обман зрения. Реальна одна лишь смерть. Прав был его великий предок, который верил только в нее и ни во что больше…

В один прекрасный день он тоже простится с этой обманчивой мишурой и вернется в землю – постоянное обиталище для всего, что некогда жило, страдало и радовалось. Однако, пока он жив, нельзя отказываться от земных забот. Пока топчет человек бренную землю, его не оставляют страсти и желания…

Главным из них было – как можно лучше устроить своих многочисленных сыновей и подрастающих внуков. В уме он давно уже распределил между ними власть: кого определил эмиром, кого – султаном или правителем крупного города. Созданная им Орда должна остаться у него в руках и после смерти!..

Однако это желание далеко еще не было исполнено, хотя некоторым его сыновьям было под тридцать. Иные, правда, уже стали эмирами и правителями, но никто из них не участвовал в трудных походах и войнах, не проявил личного мужества и отваги, не правил самостоятельно, без подсказки с его стороны. Что будет, когда умрет он и некому станет руководить их действиями!..

Отец – самый верный ценитель тех или иных качеств в собственных сыновьях. Самую большую надежду возлагал хан Абулхаир на внуков Мухаммеда-Шейбани и Султан-Махмуда, а из сыновей – на Суюнчика. Все трое энергичны, жестоки, их, как хороших змеенышей, не возьмешь голыми руками.

* * *

Внуки были почти ровесники, а сын Суюнчик старше их лишь на пять лет. Так или иначе, а нужно выдержать и не умереть до того времени, пока они не подрастут и оперятся. Прежде всего бремя власти ляжет на сына его Суюнчика, и поэтому хана обрадовало сообщение везира Бахты-ходжи, что тот готов на все ради власти. Опытный везир сказал: «Несмотря на свою юность, султан Суюнчик проявил крепость духа, достойную настоящего мужчины. Он с полуслова понял положение дел и готов казнить мать в интересах ханства!»

Да, многое зависит от крови, которая течет в жилах человека. А в жилах сына слилась воедино кровь чингизидов и тимуридов. Есть ли на земле более благородное сочетание? Кому, как не такому человеку, править людьми?

Вчера к нему пришел этот чудаковатый врач-дервиш Абдразак Нахчивани. Хоть и принял он правую веру, но осталась в нем какая-то слабость от его отцов. Серьезную болезнь нашел он в султане Суюнчике.

– О мой повелитель-хан, ваш сын страдает таким страшным недугом, что необходимо решительное вмешательство!..

При этом в карих глазах раба был ужас.

– Какой же это недуг? – спокойно спросил у него хан.

– Это не случайная болезнь. Вызвана она вмешательством каких-то страшных людей, мой повелитель-хан!.. Тринадцать лет ему, и это может плохо закончиться…

– Говори!

– Вчера я беседовал с ним… – Бедный слабодушный врач вытер пот со лба, и близорукие глаза его расширились до предела. – У него одна лишь навязчивая мысль: как можно скорее воссесть на ханский трон!..

Абулхаир, не сдержавшись, удовлетворительно кивнул головой. Чем раньше начинает наследник стремиться к трону, тем лучше. От рождения должно быть в нем это чувство, а взрослые обязаны соответственно поощрять и воспитывать его.

– Что же ты находишь в этом предосудительного? – спросил хан у лекаря.

– Это еще не все! – возбужденно заговорил тот, не обратив внимания на вопрос. – День и ночь, во сне и наяву, мальчик твердит, что хочет убить свою мать. «Она преступная… Я брошу ее в пыль и забью камнями за то, что она хочет видеть Кушкинчика на ханском троне!»

Как ни были приятны хану такие настроения у сына, но его все же покоробило страстное ожидание отцовской, то есть его, смерти. К тому же, что это за мысли насчет Кушкинчика? Кто внушил их ему? Везир Бахты-ходжа ничего не говорил ему про это. А тут чужеродный лекарь еще подбавил собственных рассуждений.

– Этот несчастный мальчик хочет забить камнями давшую ему жизнь и взрастившую его мать, – сказал он. – И все по подозрению, что она хочет передать ваш трон его старшему брату. Кто поручится за то, что завтра он не набросится на вас? О, чья-то преступная, подлая рука направляет его ум!..

Эти слова невольно заставили задуматься хана Абулхаира. Везир явно перегнул палку и чего-то не досказал ему в своих докладах. Да и слишком уж быстро добился он успеха в этом деле. Следует быть настороже с этим лизоблюдом!..

Через два-три дня должен был состояться всенародный суд над Рабиа-ханум-бегим. Везир Бахты-ходжа обязан объявить на нем о преступлениях ханум и вынести приговор. Нужен будет хотя бы один одобрительный кивок со стороны Суюнчика. По словам везира, можно было не сомневаться в его решимости наказать мать.

Что ж, такое не раз уже бывало при ханском дворе. Абулхаир сам подготовил это и ни о чем не жалеет. Вот только то, о чем рассказал лекарь Абдразак… Ну и что же!.. Сегодня нужно казнить Рабиа-султан-бегим, и об этом следует думать. А если завтра тот же Суюнчик окажется замешанным в заговоре против отца, то пойдет вслед за матерью!

Тогда в заключение разговора смешной лекарь вытянулся перед ним во всю длину своего тела и произнес срывающимся от волнения голосом:

– Если мальчик будет наговаривать на свою мать, я объявлю о его сумасшествии… Нельзя верить словам больного ребенка. А то, что он болен, бесспорно!..

Знаменитый лекарь Абдразак Нахчивани был известен всему ханству не только своим искусством, но и смешными чудачествами. Вот и сейчас он вмешивается явно не в свое дело. Услышав бред Суюнчика, он понял, что какая-то змея проникла к мальчику и, если ей не помешать, доведет его до безумия. Поэтому он и счел своим долгом предупредить хана об этом. И очень удивился тому, с каким спокойствием воспринял Абулхаир его сообщение.

Но не мог же хан оборвать врача и сказать, что это по его повелению обрабатывает везир Бахты-ходжа наследника. И не потому, что хан стеснялся правдолюбца Абдразака. Он просто боялся остаться без врача, зная, что недолго проживет тогда на свете со своей страшной болезнью…

Помимо других тяжких недугов, хан давно уже страдал астмой. Всевозможные лекарства от китайских трав до казахских заговоров перепробовал Абулхаир, но пользы было немного. Какие только знаменитые врачи, шаманы, волхвы не приезжали к нему со всех концов света – из Тибета, Хорасана, Сирии, Рума и Индии, но все было напрасно. Болезнь обострялась, и к тридцати пяти годам ему предстояло быть прикованным к постели. Приступы учащались, и со дня на день ожидал он смерти. Сам пославший на смерть многих людей без всякого сожаления, он вдруг почувствовал, что жизнь все же чего-то стоит…

И вдруг из Мерва нукеры привезли захваченного в плен раба-лекаря Абдразака, который за несколько недель, пользуясь самыми простыми средствами, буквально поставил на ноги хана. Одышка не прекратилась до конца, но все же дышать можно было полной грудью и не бояться всякую минуту смерти. Около десяти лет прошло с тех пор, а хан, который собрался было умирать, живет и здравствует по сей день…

С приездом Абдразака как рукой сняло него и множество других, более мелких недугов, которые мучили его в прежние времена. Недаром сам хан говорил часто, что он будет жив, пока при нем посланный богом врач. Он искренне верил в то, что именно от бога направлен к нему Абдразак Нахчивани.

Зная упрямство своего лекаря, хан решил повременить с казнью своей четвертой жены. Дело здесь было не только в угрозе врача. Хана насторожили переданные ему врачом слова наследника Суюнчика. Если Бахты-ходжа что-то скрывал от хана, то это было подозрительно. Следовало все досконально проверить, но так, чтобы не возбудить подозрения у хитрого везира…

А везир Бахты-ходжа вел в эти дни последние приготовления к предстоящему суду. Больше всего он занимался с султаном Суюнчиком, потому что именно от мальчика зависел успех всего предприятия.

Чтобы довести Суюнчика до необходимого состояния, он с утра сажал его в одной из комнат дворца на специально сделанный «золотой трон» и прислуживал ему, как везир подлинному хану.

– Человек, хоть раз в жизни проявивший жалость к кому бы то ни было, а прежде всего к родным, не может быть ханом! – говорил он, а затем становился на колени и полз к трону, вытянув вперед руки. Устроившись возле самого уха ребенка, везир начинал в сотый раз одними и теми же словами перечислять страшные грехи его матери.

– Что же прикажете сделать с ней, мой повелитель-хан? – спрашивал он в заключение, смиренно сложив руки.

– Отрубить ей голову! – кричал в исступлении Суюнчик.

– Слушаюсь, мой повелитель-хан!

Везир отползал назад и повторял все сначала.

– Она обещала Кушкинчику трон, на котором вы сидите, мой повелитель-хан… Что сделать с Кушкинчиком?

– Отрубить ему голову! – вопил Суюнчик, и в глазах его плавали безумные огоньки.

Пожалуй, даже взрослый человек не выдержал бы такого, а Суюнчику было всего тринадцать лет, и природные склонности его вполне соответствовали тому, чему учил его везир Бахты-ходжа. Мальчик во сне и наяву уже видел себя ханом, и тем сильнее проявлялась в нем жгучая ненависть ко всем родным и близким, в каждом из которых видел он претендента на свой «золотой трон». Не первым и не последним наследником престола, которого воспитывали таким образом, был маленький глупый султан Суюнчик.

И внешне изменился мальчик за несколько недель. Бледным как мертвец сделался он, щеки его увяли, а в глазах стоял сухой голодный блеск. Он забросил игры, конную езду, которой увлекался раньше, и боялся отойти хоть на минуту от своего «золотого трона». С криком и проклятиями бросался он на всякого, кто пытался приблизиться к нему.

Бедная Рабиа-султан-бегим тоже исхудала и увяла за это время. Не зная, что ей делать с сыном, злобно огрызающимся на ее ласки, она обратилась за советом к Абдразаку Нахчивани. За десять лет придворной жизни добрый лекарь не раз был свидетелем всяких происков и интриг. Поэтому он быстро поставил диагноз и вынужден был рассказать о своих подозрениях хану.

В этот вечер хан Абулхаир приказал везиру Бахты-ходже повременить с судилищем над Рабиа-султан-бегим…

* * *

Еще когда сбежал из-под стражи батыр Саян, Абулхаир велел бросить в зиндан своего бывшего советника Оспан-ходжу. Но тут вспыхнул скандал с мятежными аргынскими султанами, произошло убийство Акжол-бия, и хан совсем позабыл о своем старом верном слуге.

Утром через старшую жену ему были переданы слова Оспан-ходжи. Как это удалось, хан не стал доискиваться. Бывший советник просил исполнения правила «Можно отрубить голову, но нельзя отрезать язык». И еще якобы сказал Оспан-ходжа: «Я знаю, что сгнию под землей. Но перед смертью мне хочется оказать последнюю услугу своему повелителю-хану. Пусть призовет меня и не откажется выслушать!»

Хан Абулхаир не мог отказать в такой законной просьбе человеку, который верой и правдой служил ему столько лет. К тому же его заинтересовало, что может сообщить ему бывший советник. Он приказал привести его, а сам начал невольно вспоминать, сколько раз этот самый Оспан-ходжа выручал его в трудную минуту…

Один из таких случаев произошел давно, при взятии Самарканда. Оспан-ходжа, служивший самаркандскому эмиру, не мог забыть о том, что некогда Тимур разгромил их дом и взял в плен его деда. И когда лазутчики Абулхаира проникли в Самарканд, Оспан-ходжа быстро нашел с ними общий язык.

Однажды, когда Абулхаир со своим войском пировал в Орда-Базаре после победы над своим предшественником, прискакал гонец из Самарканда от Оспан-ходжи с известием, что город остался без войск, так как мирза Улугбек – внук Тимура, увел их в Хорасан. Несмотря на усталость, огромное войско Абулхаира тут же выступило из Орда-Базара. Как только подошло оно к Самарканду, правитель города сам вышел к Абулхаиру навстречу и встал на колени, положив руки на голову в знак покорности.

Войска без кровопролития вошли в город, Абулхаир получил богатый выкуп и договорился о ежегодной дани.

А вскоре еще одну неоценимую услугу оказал Оспан-ходжа хану. Когда убили Улугбека, осталась сиротой его дочь Рабиа-султан-бегим. Неземной красоты была его четырнадцатилетняя девочка. К тому же, вопреки установившимся законам в отношении женщины, великий Улугбек-мирза отдал свою дочь семи лет в медресе, учил ее персидскому, турецкому и арабскому языкам, сам занимался ее воспитанием. Это была одна из самых образованных женщин Востока в то время.

Оспан-ходжа сказал Абулхаиру о ней: «Если уж ты хочешь увезти из Самарканда золото, то самым ценным самородком здесь является Рабиа-султан-бегим!..» Когда Абулхаир увидел ее, то впервые в жизни оробел. Днем и ночью мерещился ему взгляд девушки, и в конце концов он взял ее себе четвертой женой.

С превеликим торжеством провожала его тогда самаркандская знать, прекрасно понимая, что сближение степного могущественного владыки с ними рано или поздно приведет его в их лагерь. В числе приданного за Рабиа-султан-бегим были сорок молодых рабов и сорок прекрасных рабынь, а впереди вышагивал огромный белый слон, на котором под шелковым балдахином сидела невеста. Вместе с нею ехал на постоянную службу к хану новый советник Оспан-ходжа…

Немало лет прошло с тех пор, и не было случая, чтобы Оспан-ходжа каким-либо образом слукавил или не выполнил ханского приказа. Опасность, угрожающую ханскому трону, он угадывал раньше самого хана и всегда вовремя предупреждал о ней. Словно добрый ангел-хранитель, незримо сидящий на ханском правом плече, удерживал он Абулхаира от неверных шагов. Смело можно сказать, что многими успехами в этот период хан Абулхаир обязан был Оспан-ходже.

Что же касается Рабиа-султан-бегим, то она родила хану двух здоровых сыновей и благодаря уму, благовоспитанности и красоте сделалась его любимой женой.

Вошел главный везир Бахты-ходжа, склонился:

– Мой повелитель-хан, привели этого предателя Оспан-ходжу.

Абулхаир нахмурился… «Предатель!.. Откуда ему известно, что Оспан-ходжа предал кого-нибудь? Наверно, смотрит на него моими глазами, а я ведь так и думаю… Но правильно ли мое решение? Стоило ли из-за бегства какого-то ничтожного батыра заточать в зиндан такого слугу? О изменчивый мир!.. А что, если такое случится когда-нибудь со мной? Сейчас, пока их жизнь в моих руках, они сгибаются в три погибели. А попробуй хоть на минуту обессилеть среди людей. Как от прокаженного, побегут тогда от тебя, и самый последний из них тут же переломает тебе спину! Такова жизнь и изменить ничего нельзя…»

Хан Абулхаир кивнул головой:

– Введите его!

Два охранника ввели арестанта, поддерживая его под руки. Оспан-ходжа и раньше был как скелет, за что люди называли его стрекозой. Но как ни привыкли глаза хана к его худобе в течение нескольких лет, он невольно вздрогнул, увидев его сейчас. Это был не живой человек, а только тень. Сухая кожа была натянута на голые кости, и глаза запали так глубоко, что их не было видно.

Оспан-ходжа заговорил хриплым, едва слышным голосом:

– Мой повелитель-хан!.. Если бы ты даже освободил меня сейчас, я уже не жилец на этом свете. Волю Аллаха не нарушить ни одному из земных владык, а жить мне осталось не более недели. Так что не прошу у тебя жизни, хоть ты и хан над людьми… Даже на минуту не в силах продлить ты мое дыхание. Ну а если пожелаешь сократить, то я тоже не боюсь. Совсем о другом хотел я поговорить с тобой, мой повелитель-хан!..

– О чем же хочешь просить меня?

– Чтобы ты выслушал меня до конца…

– Говори!

– Прежде всего тебе надо знать, почему я служил тебе все эти годы верой и правдой. Только сумасшедший променял бы чистого и благородного Улугбека-мирзу на такое чудовище в облике человеческом, как ты, мой повелитель-хан. Так что услышь подлинную причину и не думай ничего другого.

– Ладно… послушаем!

– Всем известны десять поколений твоих предков… И у меня были десять поколений предков. И хоть не сохранились их имена в памяти людей, мне знать их нужно, как каждому человеку… Я далек от того, чтобы сравнивать своих предков с твоими, хан. Вы властители, а мы – рабы. Мне хочется рассказать о другом. Все вы – чингизиды, но и среди вас иногда попадались люди. Таким человеком, достойным этого высокого слова, был твой прадед в седьмом поколении султан Иис-Буги. Не достиг он в свое время ханства, но был большим батыром и отважным полководцем. А рабом его был мой прадед в седьмом поколении – Кара-Нар.

Даже от супа остается на дне котла накипь. Так и Кара-Нар хоть и был простолюдином, но тоже славился как батыр. В одном из сражений с калмыками, пытаясь спасти султана Иис-Буги, он с несколькими другими батырами был сбит с коня и попал в плен. Когда закончилось сражение, начался обмен пленными. Калмыки брали выкуп за них – по сто голов лошадей за султана и по десять голов за простого джигита. Были, правда, среди пленных батыры, за которых калмыки требовали столько лошадей, сколько за трех султанов сразу. Слишком большой урон нанесли они им в бою. Одним из таких троих батыров, оцененных в триста лошадей каждый, был и мой прадед Кара-Нар…

Двух батыров, происходивших из знатных казахских родов, сразу же выкупили богатые родственники, а кому было дело до простого ханского раба-туленгута? Горько заплакал он тогда, но аулы, к которым он принадлежал, сами жестоко пострадали от завоевателей и все вместе не могли собрать такого табуна. Его ждала смерть, потому что калмыки тут же срезали головы тем пленным, которых не выкупали вовремя. В лучшем случае они заковывали их в кандалы и гнали на китайские невольничьи рынки для продажи в рудники. Это было еще хуже смерти…

Но тут подоспел благородный султан Иис-Буги. Не проронив ни слова, отсчитал он триста иссиня-черных чистопородных коней из своего табуна и выкупил моего прадеда. Вернувшись к семье, Кара-Нар дал клятву, что семь последующих поколений его потомков будут беззаветно и преданно служить семи поколениям твоей семьи, хан Абулхаир. Он оставил устное завещание, чтобы мы не обижались на вас, даже если будете несправедливы. На нас с тобой, хан Абулхаир, заканчивается заклятие предка моего Кара-Нара… Вот почему я перешел от благородного Улугбека к тебе.

Абулхаир криво усмехнулся:

– Видишь, как далеко забрался ты во времени… Кроме того, твой предок завещал не обижаться на нас?

– Да из рода в род переходит у нас это завещание… И я не обижусь, даже если зарежешь меня, как барана!

– Ну вот видишь, значит, я вдвойне властен над тобой, и приговор тебе вынесен твоим предком…

– Это несомненно так. Если убьешь меня собственноручно без всякой вины с моей стороны, то не окажешься в ответе даже перед Богом. Но дело в том, что я виновен перед тобой хан!..

– В чем же виновен?

– Это я устроил побег батыра Саяна!

– Ты!.. В таком случае я прикажу оттянуть твою смерть на год, на десять лет!.. Я прикажу кормить тебя так, чтобы до глубокой старости прожил ты в каменном мешке и проклял бы десять поколений собственных предков!..

Гнев хана нисколько не тронул узника. Он продолжал смотреть куда-то сквозь стену дворца.

* * *

– Хочешь, чтобы каждый день я умирал сначала… – сказал он. – Пусть будет так, я не боюсь… Если ханская воля пересилит божье предопределение, то этому следует покориться. Но не об этом хотел я говорить…

– О чем же еще, старик?

– Почему не спросишь меня, мой хан, зачем я устроил побег этого батыра?

– И божий ангел сворачивает с пути, когда блеснет ему в глаза золото!

– Нет, мой повелитель-хан, ни ангелам, ни рабам не нужно золото. Оно нужно царям. Совсем по другой причине помог я бежать батыру Саяну. Дело в том, что он является самым младшим сыном мирзы Улугбека от его рабыни-аргынки и родным братом по отцу твоей супруги Рабиа-султан-бегим. Об этом знали только она да я…

В числе сорока рабов привезла сюда своего незаконнорожденного брата Рабиа-султан-бегим. Про то, что он сын Улугбека, не должны были знать другие наследники. Тебе, я думаю, мой хан, объяснять не приходится, что всем им не очень понравилось бы появление еще одного претендента на престол. Если отца они не пожалели, то этого малыша зарезали бы еще в колыбели.

Предчувствуя беду, великий мирза Улугбек за год до собственной смерти поручил мне беречь как зеницу ока свою любимую дочь Рабиа-султан-бегим и семилетнего побочного сына. Я дал ему в этом клятву. Ну а ты теперь знаешь, что я верен даже тем клятвам, которые давали мои далекие прадеды…

Теперь тебе известно, в чем я виновен перед тобой, и на душе у меня стало легче. Да, это я устроил побег, да и трех гнедых Рабиа-султан-бегим оставила дома по моему совету. А у султана Джаныбека я взял часовых-аргынов, потому что только они согласились бы бежать вместе с батыром, имеющим отношение к их роду…

Вот и решай сейчас мою участь, мой повелитель-хан, а мне уже все равно. Я спокоен, потому что свято исполнил в этой мимолетной жизни клятву своего предка Кара-Нара и так же честно выполнил свое обещание самому лучшему из людей – ученому мирзе Улугбеку!..

* * *

Хан Абулхаир опешил, услышав это признание. Он не знал, радоваться или огорчаться. Ведь когда он намеревался казнить Рабиа-султан-бегим, то исходил не из одной ревности. Ему не терпелось опозорить публично всех тимуридов, которых он не любил. А причиной этого было поведение Абдусаида – правителя Самарканда и его зятя, которое в последнее время все больше не нравилось Абулхаиру.

Посаженный некогда на престол ханом Абулхаиром, эмир Абдусаид признавал его своим верховным правителем и даже выстроил в Герате дворец в его честь. Половину собираемых налогов он неукоснительно направлял в Орда-Базар, за что ханские войска гарантировали безопасность Самарканда. Но в последние годы все переменилось. Присоединив к Самаркандскому и Бухарскому вилайетам значительную часть Ирана, включая богатейший северный Хорасан, эмир Абдусаид перестал считаться с ханом и делал все по-своему. Абулхаир вдобавок узнал, что его родная дочь, которую он отдал в жены эмиру, как раз и подбивает мужа к неповиновению…

Особенно нагло повел себя его самаркандский зять именно сейчас, когда в результате ухода многих казахских родов во главе с Джаныбеком и Кереем значительно ослабло его могущество. Он уже начал грозить кулаком хану, этот Тимуров последыш! Не проучи его сейчас, завтра все подвластные султаны, эмиры и беки станут поступать так же, и развалится его ханство, словно старый дувал…

Нет, этого он не допустит. Дальновидный, многоопытный Абулхаир еще покажет им свои железные когти. Ведь именно Рабиа-султан-бегим хлопотала о том, чтобы хан помог Абдусаиду когда-то воссесть на престол. Пусть она и ответит за все, а до Абдусаида еще дойдет очередь. Жаль, что войска сейчас недостаточно для осады Самарканда.

Да, он слабеет, а враги становятся сильнее с каждым днем. Джаныбек с Кереем, этот Абдусаид, Иса Буга – владыка Моголистана, в пределы которого откочевали многие степные аулы. Что же, надо иметь терпение…

Так думал все эти дни хан Абулхаир, и тут подвернулось дело Рабиа-султан-бегим. Это было поистине находкой для него, позволяющей показать всем тимуридам, да и другим зависящим от него правителям, насколько решительно он настроен. Вот почему не очень-то обрадовали его показания бывшего советника, снимающего всякие подозрения с Рабиа-султан-бегим.

Но где-то в глубине души хан почувствовал и некоторое освобождение от ревности, которая прокрадывалась порой в его сердце. Он все же любил свою еще молодую и красивую жену, гордясь по-своему ее умом и образованностью и хорошими манерами.

Но почему не сказала ему Рабиа-султан-бегим о том, что Саян приходится ей братом? Аргынские султаны, видимо, знают об этом, а от него все скрывалось. Не говорит ли это о тайных сношениях ее с аргынами? Кто знает, какие сети сплетены уже против него!..

Хан снова помрачнел… Нет на свете мук сильнее, чем болезненное чувство преследования. Как раз им-то в наказание и болеют люди, подобные хану Абулхаиру. Повсюду мерещились ему враги. Никому на свете не верил он, кроме себя. Если прибавить к этому, что он был от природы мнительным, то станет понятно, какая жестокая змея грызла его сердце всю жизнь…

«Нет… нет… Они все объединились, чтобы уничтожить меня и мое ханство! – думал Абулхаир. – Первым делом следует стереть с лица земли эту змею Рабиа-султан-бегим!..»

Оспан-ходжа понял, о чем думает сейчас хан.

– Это от меня узнали аргыны, что Саян-батыр из их рода, – тихо промолвил он. – Я рассказал им про это еще пять лет назад…

– Для чего?

– На заливаемый волнами челн в открытом море похож сирота. Неужели нужно скрывать от него, что есть хоть кто-нибудь из родных у него на земле!..

– Разве не было у него на кого опереться, помимо аргынов? Сама ханум, тайная сестра, беспокоилась о теплом местечке аталыка для него.

– Но ты же не согласился, мой повелитель-хан…

«Да, я сам не согласился, – думал хан. – А было бы неплохо, если бы родной сын Улугбека стал названным братом моему сыну и жил у меня. Какой это был бы хороший кнут над головой тимуридов! Каждый день поутру оглядывались бы они в мою сторону. И наказание, которому подвергнул бы я гнусного Абдусаида, получило бы поддержку толпы… Сколько земли ни завоюй, а если не угодишь людям, ханство твое будет похоже на карликовый халат, натянутый на великана. При малейшем неуклюжем движении станет он расползаться по всем швам…»

Снова перебил его мысли Оспан-ходжа:

– Если бы вы казнили славного батыра Саяна, то тем самым лишились бы и своей дочери Гульбахрам…

– Почему?

– Как и у всякой дочери Евы, есть у нее чувства… Любит она батыра Саяна.

– Кому, кроме тебя, это известно?

Оспан-ходжа сразу догадался, что хан неспроста задает этот вопрос.

Он задумался, потом поднял голову и посмотрел долгим взглядом на хана:

– Рабиа-султан-бегим… Она спит и во сне видит, что соединятся эти два любящих сердца.

«Значит, Рабиа-султан-бегим действительно сестра батыра, – размышлял Абулхаир. – Тогда почему скрывала она от меня это? Если бы я узнал вовремя все об этом Саяне, то сделал бы его аталыком моему Суюнчику. Все уладилось бы тогда как нельзя лучше!»

– Рабиа-султан-бегим сперва хотела попросить тебя о том, чтобы ты сделал Саяна названым братом Суюнчику, то в таком случае он должен был навеки отказаться от Гульбахрам, так как нельзя по закону Мухаммеда жениться на сестре. Поэтому лишь о должности аталыка просила она для него… Ты почему-то заупрямился тогда, мой хан, а раскрыть тебе тайну батыра Саяна никто не решился, зная твой характер. Разве отдал бы ты свою дочь какому-то бродяге, когда главный каракипчакский батыр имеет на нее виды. Да и Кобланды-батыр не тот человек, который уступает добычу другому. Мало ли что могло произойти!..

«Прежде чем руководить ханством, научись править в своей юрте!» Это изречение, приписываемое Чингисхану, вспомнил сейчас хан Абулхаир. Как же допустил он все эти хитросплетения и почему ничего не знал о них? Сердцем ханства считал он себя, через которое проходит вся кровь из бесчисленных вен. А тут вдруг оказалось, что даже собственное сердце за семью замками для него!..