Текст книги "Гоголь и географическое воображение романтизма"

Издатель «Московского телеграфа» Полевой был активным популяризатором географического знания как такового. Эта область его деятельности была отдельно отмечена в программе журнала:

Кроме известий географических и статистических о России и описания различных многочисленных обитателей нашего отечества, будут помещаемы лучшие географические статьи из иностранных журналов и новейших сочинений; исследования ученых мужей и новые путешествия по всем частям света[235]235
  Цит. по: Сухомлинов М. И. Н. А. Полевой и его журнал «Московский телеграф» // Исторический вестник. 1886 Т. 23. № 3. С. 509.


[Закрыть].

Обещания издателя были исполнены – «Телеграф» стал настоящей сокровищницей географии, для которой отводилась отдельная рубрика журнала «Науки. География». Здесь помещались сведения о путешествиях и открытиях, обзоры географических иностранных и российских книг, карт и учебников, рассказы путешественников. Особой заботой Полевого были материалы по географии России: статьи о малоисследованных областях империи – Сибири, Камчатке, Кавказе, Бессарабии, Татарских степях. Когда в критическом обзоре трех русских географических учебников Полевой писал, что «с некоторого времени в Русских журналах появилось довольно замечаний на географические сочинения и довольно материалов для Географии»[236]236
  [Полевой Н. А.] [Рец. на три учебника географии] // Московский телеграф. 1827. Ч. 13. № 1. С. 81.


[Закрыть], он мог в первую очередь указать на свой собственный журнал.

Полевой принадлежал поколению страстных приверженцев философии Шеллинга[237]237
  См.: Иванов И. И. История русской критики. СПб., 1898. Ч. 1–2. С. 380–382.


[Закрыть]. Нет сведений, по которым можно было бы судить, что Полевой обнаруживал в географии Риттера ее несомненный натурфилософский пласт. Тем не менее рвение, с которым Полевой выступал за новое отношение к географии, во многом может быть отнесено на счет его философских пристрастий и рационального системного подхода к природе, которому учила философия Шеллинга. В своем журнале Полевой поместил и перевод большой статьи о Гердере (в качестве источника назван некий швейцарский журнал)[238]238
  [Б. п.] Гердер // Московский телеграф. 1828. Ч. 20. № 6. С. 137–150.


[Закрыть]. В ней, в частности, речь шла о том перевороте, который совершил Гердер в воззрениях на природу, введя в оборот понятие организма земли:

Другие целость природы холодно почитали механическою громадою; Гердер вдохнул в нее органическую жизнь и пролил во все сердца теплое чувство своего сердца. Другие по пальцам пересчитывали бесконечный ряд частных явлений природы: он видел в сих явлениях члены одного организма, и возвысил каждое <…> [239]239
  Там же. С. 143.


[Закрыть]

Благодаря Полевому, а также «Библиографическим листам» П. И. Кеппена в 1825 г. в России узнали имя Риттера, услышали о его лекциях в Берлине и об основном труде – «Землеведении»[240]240
  См.: Сухова Н. Г. Карл Риттер и географическая наука в России. С. 79–81. Упомянуть Кеппена следует только ради исторической справедливости, так как язык его сообщений в «Библиографических листах» настолько невнятен, а сами сообщения настолько коротки, что вряд ли они могли способствовать распространению идей.


[Закрыть]. Как показывают критические разборы географических книг, Полевой был последовательным адептом новой географии, понимал ее суть и значение и с ее точки зрения критиковал состояние российской географии. Так, статью о новых переизданиях старых географических учебников Полевой начинал с риторического вопроса, зачем переиздавать старые учебники, если новых сведений достаточно для написания новых книг, и не пора ли подумать о новых методах:

…особливо когда об этом напоминала критика. Но критика хоть говори, хоть нет, у наших сочинителей Географии как было расположение географической книги, так и остается, как были в ней факты, так они и перепечатываются снова, с поверхностным прибавлением кое-чего, кое-где[241]241
  [Полевой Н. А.] [Рец. на три учебника географии]. С. 81.


[Закрыть].

Лучшим учебником по географии Полевой считал учебник Шульгина[242]242
  Курс всеобщей географии, в пользу воспитанников Императорского лицея и учрежденного при нем Благородного пансиона составленный И. Шульгиным. СПб., 1824–1825. Ч. 1: Европа. Ч. 2: Азия, Африка, Америка и Австралия.


[Закрыть], тем не менее и это издание страдало от многих недостатков старой школы. Полевой считал, что самое определение географии, которое дается в учебниках, не дает представления о ней как о науке: «…наука, описывающая земной шар», «доставляющая познание», но не исследующая, не анализирующая. С другой стороны, продолжал он в критическом запале, если считать, что география является наукой, которая описывает, например, физическую географию, можно ли в этих учебниках найти физическое (геологическое, фитологическое, зоологическое, минералогическое) описание? «Ничего не бывало: Сочинители говорят, что такое мыс, гора, река»[243]243
  [Полевой Н. А.] [Рец. на три учебника географии]. С. 84.


[Закрыть].

Полевой познакомил с «Землеведением» Риттера будущего издателя «Московского вестника» Погодина. В 1825 г. в рецензии «Московского телеграфа» на осуществленный Погодиным перевод книги П. Ф. Нича о древней географии было сказано, что сочинение Нича принадлежит «к книгам старой школы, когда все достоинство поставляли в многочисленности собственных имен и мало думали о методе, о способах изложения, о собственном взгляде на науку»[244]244
  [Полевой Н. А.] [Рец. на: ] Краткое начертание древней географии. Москва. 1825. in 8. VI и 236 стр. // Московский телеграф. 1825. Ч. 4. № 13. С. 68.


[Закрыть]. Полевой указал на «Землеведение» Риттера как на образец научной географии и поставил перед переводчиком цель: «Пусть Переводчик сделает верный, хороший выбор из Маннертовой и других Географий, пусть расположит его по системе Риттера, и – он окажет важную, большую услугу соотечественникам»[245]245
  [Полевой Н. А.] [Рец. на: ] Краткое начертание древней географии. С. 69.


[Закрыть]. Задача была вряд ли исполнимой, но Погодин принял вызов: он одолжил у Полевого «Землеведение» Риттера, которое, по его записи в дневнике, прочел с восхищением[246]246
  Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1889. Кн. 2. С. 140–142.


[Закрыть]. Несмотря на то что он не стал переводить «Землеведение», а остановил свой выбор на «Шести картах Европы с объяснениями», интерес к географии Риттера он сохранил надолго, в 1835 г. посещал его лекции в Берлине, убеждал министра просвещения С. С. Уварова в состоятельности географии как университетского курса[247]247
  Сухова Н. Г. Карл Риттер и географическая наука в России. С. 111.


[Закрыть]. Этот интерес Погодина отразился и на тематике публикаций в «Московском вестнике», который он стал издавать в 1827 г.

Отводимое для географии место в «Московском вестнике» уступало таковому в «Московском телеграфе», однако «Вестник…» был в глазах молодого Гоголя большим авторитетом[248]248
  См.: ПССП. 3, 515.


[Закрыть], что, пожалуй, способствовало более внимательному отношению к его материалам. Установлено, что приводимые в его статье сведения о королевской тюрьме Лондона Кингс-Бенч, торгово-развлекательном центре Пале-Рояль в Париже, а также идею о карте просвещения он почерпнул именно из сообщений в «Московском вестнике»[249]249
  ПССП. 3, 811–812.


[Закрыть]. Тем не менее должно считать, что более важное значение для Гоголя имели две концептуальные для новой географии публикации – глава из «Идей…» Гердера и статья o жителях разных частей света Н. Мёллера, взятая из газеты Шеллинга.

Глава из первой книги «Идей…» Гердера в переводе С. П. Шевырева («Планета, нами обитаемая, есть непрерывная цепь гор, возвышающаяся над поверхностью водною») была напечатана в «Московском вестнике» под знаменательной рубрикой «Науки. География» и создавала значительный философский контекст осмысления дисциплины. Взгляд Гердера в первой книге его труда охватывает всю Землю, которая предстает как Божественное творение и театр человеческой истории: «…природа, своими цепями и реками, напояющими землю, обрисовала грубый, но прочный чертеж для всех ее переворотов»[250]250
  Гердер И. Г. <Планета, нами обитаемая, есть непрерывная цепь гор…>. С. 54.


[Закрыть]; «…если мы рассматриваем землю, как сцену истории человеческой: то должны согласиться, что Творец весьма мудро не в движении шара положил причину образования гор, но уставил для сего другой закон, нами еще не открытый»[251]251
  Там же. С. 61.


[Закрыть]. Действующими лицами на сцене истории являются как человек, так и земля – в их взаимодействии:

Дело текущей Истории рода человеческого, равно как и Естественной, разрешить следующие вопросы: каким образом здесь и там втеснились народы и открыли дальнейшие страны? Как простерлись они вдоль по рекам и на плодоносных равнинах построили хижины, села и города? Как они заключали себя в среде гор и пустынь, у берегов рек, и называли своими эти углы земли, определенные им природою и привычкою? Как отселе, смотря по свойству страны, возникли различные образы жизни, государства, пока род человеческий не достиг наконец пределов земли – и презрев бесплодные берега, не пустился в море – искать на нем себе пищи? Одна горная высота возлелеяла звероловцев, воспитала и укоренила в них дикость; другая, более обширная, в климате умеренном, отверзла тучные поля для пастырей и сдружила с ними мирных животных; третья высота облегчила и даже сделала необходимым земледелие; четвертая высота, примыкавшая к обильным водам, заставила плавать, ловить рыбу и напоследок породила торговлю: вот периоды, необходимость которых проистекает из различных свойств нашей земли и ее изменений. Во многих странах в продолжение тысячелетий сохранились одни и те же нравы и образ жизни; в других, напротив того, они часто были изменяемы, большею частию внешними причинами; но всегда и всюду сии перемены зависят от положения той страны, отколе они происходят, равно и той – где они совершаются. Сама природа назначила моря, цепи горные и реки гранями для стран, для народов, их образа жизни, для языков и государств; во всех великих переворотах бытия человеческого они служили путями направления, или лучше сказать, пределами для всемирной Истории. Пусть иначе прострутся горы, польются реки, улягутся моря – и другую, совершенно другую картину раскроет нам шумное зрелище народов[252]252
  Гердер И. Г. <Планета, нами обитаемая, есть непрерывная цепь гор…> С. 54–55.


[Закрыть].

В 1828 г. вышел перевод первой части «Идей…», содержавший первые пять книг труда Гердера и получивший резкий и не вполне справедливый критический отзыв Полевого: «Русского переводчика „Идей“ Гердеровых единственно за доброе намерение поблагодарить можно, а более ни за что»[253]253
  [Полевой Н. А.] Мысли, относящиеся к философической истории человечества, по разумению и начертанию Гердера // Московский телеграф. 1829. Ч. 29. № 7. С. 91.


[Закрыть]. В рецензии верно было определено значение Гердера и его сочинения, которое принадлежит «к тем великим, редким знамениям, коими человечество напоминает от времени до времени о божественности своего начала, образе Божием, проявляющемся в творениях гениев, составляющих эпохи умственной деятельности нашей»[254]254
  Там же. С. 93.


[Закрыть].

Публикация Гердера в «Московском вестнике» под рубрикой «География» должна была подействовать на представление Гоголя об идеологической глубине дисциплины. Несомненно, что именно под влиянием Гердера писатель так много внимания уделил горам как основе земли и человеческой истории, что нашло отражение не только в статье, но и в написанной позже «Страшной мести». В этом фрагменте «Идей…» было обосновано представление об Азии как месте появления человеческого рода и Европе как месте его наибольшего разнообразия, которое возникло под влиянием разнообразия рельефа.

Другая важная для статьи Гоголя публикация в «Московском вестнике» – «Опыт характеристики четырех частей света (соч. Мёллера.) Из Шеллинговой всеобщей газеты для немцев 1813 г.»[255]255
  Опыт характеристики четырех частей света (Соч. Мёллера): Из Шеллинговой всеобщей газеты для немцев 1813 г. // Московский вестник. 1827. Ч. 6. № 24. С. 408. На возможную опору указано: Гоголь Н. В. Арабески. С. 450.


[Закрыть] Именно к «Опыту…» Мёллера восходят ориенталистские образы людей Азии и Африки в статье Гоголя. Публикация имела авторитетную для Гоголя рекомендацию Погодина, в очередной раз указавшего и на несостоятельность преподавания географии в школе:

В предлагаемом отрывке читатели не найдут полного, ученого обозрения; но некоторые новые мысли и соображения Автора (кажется, молодого человека, который не сделался еще хозяином своего предмета) заслуживают общее внимание, особливо у нас, где с подобных сторон и не заглядывали на географию, низверженную в низшие детские классы[256]256
  Московский вестник. 1827. Ч. 6. № 24. С. 408 (примеч. к статье «Опыт характеристики четырех частей света»).


[Закрыть].

В статье Мёллера четыре части света соотнесены с характером и культурным развитием обитающих там людей, которые предстают и как результат деятельности окружающей их природы, и как параллель к ее состоянию. Статья представляет наглядный образец географического воображения, описанного Ч. Тангом и подверженного критике Д. Грегори: наблюдаемые европейцами внешние различия между ними и туземцами в колониальных странах интерпретируются автором как исторические различия в категориях отсталости и неразвитости[257]257
  См.: Gregory D. Geographical Imaginations. Cambridge; Oxford, 1994. P. 27 и след.


[Закрыть]. Мёллер писал:

…высокомерие и гордость, сия внутренняя глубочайшая, непобедимая почти, склонность нашей испорченной природы, есть самая явственная и характеристическая недобродетель, главный порок Азии[258]258
  Опыт характеристики четырех частей света. С. 409.


[Закрыть].

В гордом самодовольстве они запирают, где могут, свои границы от чуждых народов, и презираемый Европеец едва осмеливается преступить за священные пределы Китая и Японии. <…> ни за какие познания не оставят своего отечества, чтобы познакомиться с презренными царствами, искусствами, науками иностранцев; и на какую низкую ступень образования, на какую плачевную нищету духа, осудили себя <…>. Впрочем, они любят еще брать учительский тон… [259]259
  Там же. С. 410–411.


[Закрыть]

С каким неподражаемым проворством мчатся Арабы, Киргис-Кайсаки и другие Татарские степные народы на своих конях, быстрых как серны…[260]260
  Опыт характеристики четырех частей света. С. 412.


[Закрыть]

В статье Гоголя эти характеристики смягчены и значительно укорочены: «важны», «холодны с вида и вдруг кипят неукротимыми страстями», «при детском уме своем думают, что они умнее всех»; «где все гордость и рабство; где все одевается и вооружается легко и свободно, все наездничает» (§ 5).

Об Африке Мёллер говорил как о земле чувственности, где природа «заставляет и человека преклониться пред своим скипетром»:

Окруженные дремлющею природою, ослабевают в Африке благородные силы духа, Науки исчезают совершенно, Искусства большею частию. Духовное образование человека превращается опять в животное. Лицо, выражение и зеркало души, сходствует с лицом обезьяны, чувственного, похотливого рода[261]261
  Там же. С. 419.


[Закрыть].

Гоголь лаконично обобщает: «…человек, мало чем разнящийся и наружностью, и своими чувственными наклонностями, от обезьян, кочующих по ней ордами» (§ 5).

Европейцам, которых никто никогда не покорил (имеется в виду центральная часть Европы), по представлениям Мёллера, более всего свойственны и «крепость, и сила. И потому в добре и зле раздражимость и мощь (Zorn und Kraft)»[262]262
  Там же. С. 413–414.


[Закрыть]. У Гоголя характеристика менее «психологизирована» и удалена от контекста Мёллера: он определяет Европу как «зрелость и мужество» (§ 5).

Гоголевское представление о Европе будет развито в статье «О преподавании всеобщей истории», где признак зрелости отнесен к внутренним силам человека – развитию ума, приведшему к идее христианства[263]263
  Указано: ПССП. 3, 808.


[Закрыть]. Любопытно отметить, что сама формула «зрелость и мужество» восходит к другой публикации «Московского вестника» – к анонимной статье «Четыре возраста естественной истории», напечатанной под рубрикой «Науки», в которой постепенное созревание науки соотнесено с периодами человеческой жизни, а о периоде зрелости сказано: «…и на пределах юношества расцветает сильное, зрелое мужество, которое в свою очередь сменяется старостью»[264]264
  [Б. п.] Четыре возраста естественной истории // Московский вестник. 1827. Ч. 5. № 17. С. 41.


[Закрыть].

Таким образом, формула «зрелость и мужество» в первой редакции статьи Гоголя о географии относится не к уму, изобретшему христианство, а к уму научному: в статье «О четырех возрастах естественной истории» зрелость соотнесена с научной систематизацией К. Линнея. Европа как место науки в первичной концепции Гоголя противопоставлена Азии, жители которой, согласно Мёллеру, «ни за какие познания не оставят своего отечества, чтобы познакомиться с презренными царствами, искусствами, науками иностранцев»[265]265
  Опыт характеристики четырех частей света. С. 411.


[Закрыть], и Африке, где «науки исчезают совершенно»[266]266
  Там же. С. 419.


[Закрыть].

Идея возрастов человечества восходила к Гердеру[267]267
  М. Я. Вайскопф усматривает здесь возможный отголосок идей А. Г. Л. Геерена, см.: Вайскопф М. Я. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. М., 1993. С. 188.


[Закрыть]. Однако в начале XIX в. она получила развитие и в географии. Ср. в статье Мёллера:

Взглянув теперь на все представленные черты, мы видим, что четыре части света, Азия, Африка, Европа, Америка, соответствуют в некотором отношении четырем темпераментам Древних: холерическому и сангвиническому, меланхолическому и флегматическому. Недавно профессор Стеффенс заметил, что есть соответствие между сими темпераментами и возрастами каждого человека, младенческим, юношеским, мужеским и старческим: такая же аналогия приметна и здесь. К утру (Востоку). Где первее явилась на свет, так сказать, История, люди обилуют чувством, пиитической силою; племена набожны, легковерны, склонны к фантастическому величию и пышности. Азию называют еще колыбелию человечества, и в некоторых отношениях Азиатцы остались еще младенцами. В Африке находим мы чувственно наслаждающегося юношу, в Европе доброго, предприимчивого, смышленого и глубокомысленного мужа. Америка, отделенная от прочего света, выходит поздно, в последнем возрасте мира, на сцену, и может быть, человечество в сей великой, прекрасной, отдельной части света доживет до спокойной счастливой старости, смотря на игры, радости, действия и глупости веков предшествовавших[268]268
  Опыт характеристики четырех частей света. С. 425–426.


[Закрыть].

Примечательно, что Гоголь не воспользовался мёллеровским образом Европы, предпочитая ему источник, в котором Европа соотнесена с развитием науки. Собственным изобретением Гоголя, скорее всего, было найденное им для Африки «жаркое юношество» – многозначное определение, которое, с одной стороны, сохраняет «чувственно наслаждающегося юношу» Мёллера, а с другой – указывает на африканские климатические условия[269]269
  Определение «грубое юношество» появилось только во второй редакции. Комментатор связывает его с «Идеями к философии истории человечества» Гердера, см.: ПССП. 3, 808.


[Закрыть]. Для Азии Гоголь сохранил гердеровское выражение «колыбель человечества», повторенное и Мёллером[270]270
  Это же выражение по отношению к Индии (той же Азии) употреблено в статье «Гердер» в «Московском телеграфе», см.: [Б. п.] Гердер // Московский телеграф. 1828. Ч. 20. № 6. С. 148.


[Закрыть]. Сама идея соотношения частей света с периодами человеческой жизни также восходит к статье последнего. У Мёллера была рекомендация Погодина, которому Гоголь доверял, однако, скорее всего, научно-художественная интуиция писателя, его способность видеть за разрозненными идеями целостность позволяли достигать синтеза географической концепции, общие очертания которой были даны во «Введении» к «Землеведению» Риттера.

Наблюдения над интертекстуальными связями статьи Гоголя позволяют усомниться в решающем значении для нее непосредственного знакомства с «Идеями…» Гердера, на которые обычно указывают комментаторы статьи «Мысли о географии» в «Арабесках», а также публикуемого обычно с ними гоголевского «Отрывка детской книги по географии». «Отрывок» написан примерно в то же время, что и статья для «Литературной газеты»[271]271
  См.: ПССП. 3, 982–983.


[Закрыть] и, по моим наблюдениям, воспроизводит базовые образы Мёллера в описании Африки[272]272
  Ср.: «Там живут люди, которые ничем не лучше зверей, а если бы показался кто-нибудь из нас, то они, может быть, съели бы, как едят сырое мясо. Они не умеют ни шить себе платья, ни учиться. А лица у них такие черные, как <у> трубочистов, и безобразные, как у обезьян» (IХ, 275–276).


[Закрыть] и те же, что в статье, характеристики эскимосов, которые противоположны интерпретации Гердера.

Возможно, что ко времени создания второй редакции статьи Гоголь знал «Идеи…» лучше, но в статье в «Литературной газете» знакомство с ними трудно обнаружить[273]273
  Возможные отсылки к Гердеру в описании земной поверхности могут восходить к «Картам…» Риттера, который находился в большой зависимости от концепций Гердера в период создания этого труда.


[Закрыть]. Гоголевские «Несколько мыслей о преподавании детям географии» выстроены на идеях Гердера, как на них выстроена вся новая парадигма географии. Величественная гердеровская картина истории земли и человека содержалась в главе «Идей…», опубликованной в «Московском вестнике», но она же легла в основу и холистических картин мира в творчестве Гумбольдта, и описаний узоров целых континентов в «Землеведении» Риттера, а также обосновала подход к земле во всеобщей истории. Поэтому гердеровский взгляд на мир как на одно целое в статьях Гоголя мог быть опосредован как раз географическими источниками.

В таком же отношении находится статья Гоголя и с другим философским контекстом – натурфилософией Шеллинга. К Шеллингу в статье отсылает высказывание о «дивных иероглифах, коими покрыт мир наш»[274]274
  Указано: ПССП. 3, 807.


[Закрыть], однако предположение знакомства Гоголя с «Системой трансцендентального идеализма», где есть примерно такое изречение, маловероятно, а немногочисленные толкования философии Шеллинга А. И. Галичем этого аспекта не включают. Поэтому остается думать, что в случае Шеллинга осуществлялась обратная связь: именно география стала посредником в знакомстве Гоголя с понятиями его натурфилософии[275]275
  Возможно, Гоголь уже был знаком с переводом пяти первых книг «Идей…» Гердера на русский, когда готовил вторую редакцию статьи, но в редакции «Литературной газеты» пересечений статьи с «Идеями…» не удалось обнаружить.


[Закрыть].

Шеллингианский контекст у Гоголя, скорее всего, опосредован «Введением» в «Землеведение» Риттера, в котором говорилось о том, что география призвана разобрать «иероглифические надписи» и рассмотреть «воздвигнутые <…> природою монументы»[276]276
  Риттер К. Введение ко всеобщему сравнительному землеведению // Гуманитарная география. М., 2006. Вып. 3. С. 273.


[Закрыть]. То, что иероглифы у Гоголя соотнесены не с Риттером, а с Гумбольдтом, можно объяснить тем, что в общем представлении Риттер был прежде всего кабинетным ученым, а не географом-исследователем. Гумбольдт же оказался тем «отважным путешественником», который проникся натурфилософским и научным пафосом, а в статье «О степях» писал в выражениях близких Шеллингу: «великие изображения первоначального мира», «оболочка разрушенной планеты»[277]277
  Гумбольдт А. фон. О степях // Московский телеграф. 1829. Ч. 29. № 18. С. 152–153.


[Закрыть].

Обобщая наблюдения над российским контекстом гоголевской статьи, следует сказать, что ко времени ее создания на интеллектуальном горизонте Гоголя оказались если не все, то большинство новых географических идей и вопросов, которые часто получали концептуальные формулировки в текстах Полевого и Погодина. Этот географический материал имел внутреннюю связь, однако она не выходила на поверхность. Полевой и Погодин превозносили работы Риттера, однако не видели их связи с исследованиями Гумбольдта и не соотносили с антропологией Гердера и философией Шеллинга. Гумбольдт на страницах их журналов выступал в качестве путешественника и исследователя, однако созвучия его научной статьи «О степях» с методом Риттера не замечал даже пропагандировавший их обоих Полевой. Это объясняется тем, что для Полевого, как и для Погодина, география оставалась отдельной областью знания, наукой, которая должна иметь свой отдельный язык, не смешиваемый с языками философии или литературы, что в принципе противоречило многоязычию новой географии.

Наиболее близким к пониманию новой географии должен был быть Жуковский: он ценил Гердера и следовал ему в своей философской прозе, Жуковскому была близка ранняя романтическая эстетика пейзажа, он читал сочинения Гумбольдта, преподавал введение в географию, имел «Землеведение» Риттера. Таким образом, он владел языками новой географии – языком гердеровской геоантропологии, языком Гумбольдта и теоретическим языком Риттера, опосредованно – через Тика, Фридриха, Новалиса – языком натурфилософии Шеллинга. К тому же Жуковский и Гоголь в это время жили в одном городе, и обстоятельства так совпали, что для обоих оказались актуальными вопросы преподавания географии.

То, что сделал в своей статье Гоголь, было следующим шагом в развитии российского географического дискурса. Писатель синтезировал идеи, представил философский, научный и эстетический аспекты новой географии в их связи и сделал это через объединение ее разных языков: он говорил вдохновенно как поэт, представлял систематизацию как ученый и раскрывал смысл дисциплины в терминах философии того времени. Так получилось, что Гоголь первым в России обобщил географию как философский художественно-научный проект. То, что совершили Жуковский, Полевой и Погодин, было деятельностью первостепенной важности, но не они, а Гоголь сделал последний шаг и этот процесс завершил.