Текст книги "Калипсо"

Глава 33

Каин вздрогнул, когда переднее колесо уперлось в тротуар и сдавленная резина мучительно заскрипела. Машину тряхнуло, и он стал выруливать на проезжую часть. Черт, черт. Тут же люди ходят. В зеркале он увидел, как на него показывают две женщины, и он рванул вдоль улицы Моссевейен. Дизельный мотор яростно взревел.

Каин фыркнул. Его уже подстерегали за дверью раньше. Но чтобы шестидесятилетняя уборщица с оружием – никогда. Видимо, он и сам уже стареет.

Шел снег, и на улицах было немноголюдно. Каин тут уже проезжал, но не представлял себе, где еще можно поискать. Он был и в центре, и вдоль реки Акерсэльва, и у фьорда. Что такого сделала врач, чтобы так страшно испугать Лин? Зачем так поступать?

На «P4» ничего не сказали, и слава богу. Эта радиостанция всегда сообщала, если что-то случалось. Если находили какой-нибудь труп или что-то подобное. Значит, Лин где-то там. Должна быть. Он в ярости ударил рукой по кнопочной панели на руле.

На съезде к Ормея он свернул. Он знал, что там, по дороге к порту, есть гравийная площадка. Там он и припарковался. В прежние времена бывало, что он приводил сюда должников. Бетон и краны на кораблях заставляли разыгрываться людское воображение.

В бардачке лежал пакет с порошком, и, подобно маслу растекаясь по телу, бупренорфин успокоил переменчивый нрав Каина. Исчезли беспокойство и боль в животе. Голова Каина склонилась набок, и он посмотрел на пассажирское сиденье.

Там лежал ледоруб. Каин сосредоточился, и мысли взяли верх над звуками.

Почему именно ледоруб? Почему не топор, не нож и не пистолет? Наверное, давняя привычка. Как-то однажды он понял, что оружие как таковое не разумно. Ведь страх возникает не от того, что с тобой могут сделать. Страшно становится от того, как. Тут срабатывают известные тебе ощущения, и было бы сложно вообразить, каково это – когда в тебя стреляют. А нож такой маленький и неказистый. А топор… черт возьми, он же все-таки не неандерталец какой-нибудь.

А вот ледоруб – другое дело. Изогнутая головка из блестящей как зеркало стали с идеальными ровными гранями. Рукоятка из отшлифованного дерева, обернутая кожей. Вот такое зрелище точно вызывает страх. Каин с ледорубом. Это вовсе не тот человек, с которым можно сидеть и разглядывать птиц, парящих над фьордом. И какое-то время Каин зарабатывал на этом страхе. Стучал в дверь, объяснял, кто он такой и о какой сумме идет речь. Ледоруб просто позвякивал на кожаном ремешке вокруг запястья, и тысячные купюры падали на стол.

Но это было давно. До того, как наркота истощила его, сделала уязвимым. И теперь от крупного бизнеса он вынужден был перейти к мелкому. От былых времен у него едва ли что-то осталось. Кроме ледоруба. И воспоминаний. И Лин.

Желеобразная мозговая масса по краям раны. Зияющая дыра в черепе. Тяжесть оружия в руке. Запах кишок, запекшейся крови и экскрементов. Глаза. Он просыпался по ночам. С лежащей на его груди головой Лин и ее хрупкими руками на его плечах. Она гладила его по спине, не обращая внимания на пот, и целовала в затылок. Утешала его. Воспоминания о психозе. Амфетаминовые воспоминания.

Когда он пришел в себя, уже стемнело. На лобовом стекле мерцали ореолы света от портовых огней, и, видимо, он так крепко спал, что кто-то сумел написать «идиот» по снегу на капоте.

Каин сел прямо и завел машину. Сегодня вечером искать он больше не может. Он звонил. Каин знал, по какому поводу, поэтому не стал перезванивать. Пришло время платить по счетам. Теперь его очередь выкладывать тысячные купюры на стол. Если говорить образно. Ведь речь тут идет не о деньгах. А о намного более серьезных вещах.

– Идиот, – пробормотал он. Какой же он идиот, сунул права Микаэля Морениуса себе в карман. Он сделал это по старой привычке. Фальшивое имя? Для таких людей, как Каин, в любой момент может возникнуть необходимость в этом. А нужно было, чтобы парень просто сгнил. Сгнил и исчез.

У кладбища «Вор Фрелсерс» Каин свернул и припарковался в самом начале Акерсбаккен, куда только смог доехать. Отсюда он мог видеть кирпичный замок, возвышающуюся крепость, построенную когда-то во времена войны, одна из стен которой выходила на парк в южной части площади Александа Кьелланда. Каин сидел неподвижно до тех пор, пока свет в салоне не потух. Он наклонился вперед и посмотрел. Никаких изменений. Жалюзи за грязными окнами были по-прежнему опущены. Он видел, как в соседней квартире кто-то поставил на окно подсвечник с светодиодными свечками. Свеча посередине не работала. Этажом выше в окне висела звезда. Но у русского было темно. Хоть глаз выколи.

Нужно только завершить последнее дело, и тогда Лин вернется. Тогда он спросит ее.

Он все спланировал. Поработать несколько месяцев, отложить денег и увезти Лин с собой в Таиланд. Лин так много говорила об этом. Рисовала картины – солнце цвета красного апельсина над рисовыми полями. Семейные ужины. Братья и сестры. Дядя, который привез ее в Норвегию, думая, что Каин держит ресторан, и сказавший, что там она будет работать.

Каин так и не открыл ей правды. О конверте с тремя тысячами евро, которые он заплатил в тот день, когда четырнадцатилетняя Лин стояла в аэропорту Гардермуэн.

Что было, то было. Тогда он не любил ее. А теперь любит.

Она согласится. Он был уверен в этом. Но прежде ему нужно слезть с наркотиков.

Каин пообещал брату избавиться от «БМВ». Отчистить его, облить бензином и дать огню сделать свое дело. Но затем пропала Лин.

Он подумал о пакетике с порошком, лежавшем в багажнике. Хорошо было бы. Слишком хорошо. Он опять заснет. Но все же вместо этого он схватил спрей с чистящим средством с заднего сиденья и принялся неистово чистить салон. Дверь, руль, лобовое стекло и ручку коробки передач. Запах тела сменился неприятным химическим едким запахом. Он кинул тряпку назад. Там лежали шоколадные сердечки в красной фольге и цветы в целлофане. Он просил розы, высокие красные розы, но продавщицы настаивали на ирисах. Ирисы цвета морской волны и белые лилии с лиловыми сердцевинами.

– Лилии? – спросил он. – Разве это не похоронные цветы?

– Они говорят о вашем хорошем вкусе, – ответила цветочница.

Он хотел открыть окна, чтобы сначала выпустить вонь. Но тут он увидел его. В жалюзи раздвинулась крошечная щелка.

Глава 34

Выпавший снег укутал город серебристым плащом. Мерцающий блеск освещал ночь, заставляя звезды сиять во всю мощь, как если бы они хотели быть увиденными.

Из окна полицейского участка, просторного здания, возвышавшегося над всем разноцветным населением Гренланда, Фредрик смотрел на ночное небо. Был вечер воскресенья, выходной, но, несмотря на это, он был тут.

Ему вспомнилась одна ночь много лет назад. Ночь, когда он стоял на балконе со своей матерью. «Звезды рождаются, когда умирает ребенок, – говорила она. – И гаснут, когда последняя душа, помнившая об этом ребенке, покидает эту жизнь».

А потом они читали «Отче наш».

Что же он упустил? Что за звезды светили, но не давали себя увидеть в свете расследования? Фредрик посмотрел на записную книжку, которую бросил на пол, и оглядел погрузившийся в темноту офис.

В квартире Микаэля Морениуса во Фрогнере не сохранилось ни единого следа. Не осталось ни одной тайны на вилле на Бюгдей. Он звонил уже бесчисленное количество раз на номер уборщицы из подвала, который ему дал Андреас. Результат был всегда один и тот же. Автоответчик, говорящий в нос.

Фредрик поднял записную книжку. Как только он шевельнулся, включился свет. Фредрик так долго стоял, не двигаясь, что сенсоры, видимо, решили, что в здании никого нет. Он прошел между столами, заваленными бумагами и записями, мимо пучков проводов от компьютеров, мониторов и ламп, мимо кофейных чашек и мусорных ведер для бумаги, стекла и пластика.

Фредрик остановился у стола одного вечно угрюмого парня. Франке. Ветерана полиции, которому против его воли назначили рассмотрение дела о жестоком обращении с ребенком, от которого сумел отговориться Фредрик. Они не разговаривали с того дня. Папка с этим делом лежала на столе. Фредрик открыл ее. Какие ужасы судьбы прошли мимо него?

Там было про женщину. Ее звали Милла Мадсен. Ей было чуть за тридцать, и она связалась с мужчиной. Не с каким-то там мужчиной. Она прочитала про него в газете, как объяснила на допросе. Его осудили за убийство жены, и Милла Мадсен отправила ему письмо с вопросом, может ли она за него помолиться. Он разрешил. Вскоре она пришла к нему на свидание. Чтобы восславить Господа вместе. Он был намного старше ее, и как оказалось, хороший мужик. Она влюбилась в него, и они уединились в семейной комнате в тюрьме Ила. Когда его выпустили, около полугода назад, он переехал к Милле. У них родилась дочка. Ей два года. Но посмотрите на него. Он решил, что ребенок слишком много кричит. Все время виснет на матери. Он отверг, а затем и начал бить двухлетнюю малышку. Потом и мать тоже попалась под руку.

Дура баба. Вот почему Фредрик так ненавидел эти дела. Он всегда презирал преступников. Но зачастую он презирал и жертв. Женщин, это всегда были женщины, которые думали, что обладают избавляющей силой при столкновении со злом.

Господи, как же они страдали за свою глупость. Господи, какую цену за это платили дети.

Теперь мужчина в розыске. Он исчез, вскоре после того, как отец Миллы Мадсен силой привел ее в участок и заставил заявить на сожителя.

Эту свинью звали Педер Расмуссен.

Педер Расмуссен?

Фредрик похолодел. Быстро пролистал до последней страницы в папке, там обычно лежали фотографии.

Господи.

На фото был лысый мужчина в летах. Узкие, злобные глаза.

Это он. Мужчина с фотографии, лежавшей на письменном столе в подвале Микаэля Морениуса.

Теперь Фредрик вспомнил. Наконец он вспомнил точно, когда в последний раз он смотрел в эти узкие, уродливые поросячьи глазки.

Это было восемь лет назад, и этот день выдался одним из самых холодных на памяти Фредрика. Его с Андреасом направили в желтый деревянный дом в Галгеберге после сообщения о шуме в доме. Фармацевт Педер Расмуссен убил свою жену. Он затащил Фредрика в квартиру, и когда Андреас и парни из отряда «Дельта» вломились, чтобы спасти его, Педер Расмуссен крикнул своему сыну:

– Стреляй в этих сволочей! Стреляй!

Глава 35

Тем вечером, восемь лет назад, на ночном небе зажглась новая звезда.

Эта звезда не потухнет. Пока Фредрик, Андреас и трое крепких полицейских из отряда мгновенного реагирования не будут лежать в могиле.

Фредрик не пошел домой. Вместо этого он открыл все окна в офисе, которые можно было открыть, и лег на один из красных дизайнерских диванов с высокой спинкой, стоявших вдоль окон. И смотрел в потолок до тех пор, пока не погас свет.

Восьмилетний мальчик успел сделать один-единственный выстрел. Он попал в дверной косяк, в полуметре от парней. Его мать они нашли в ванной. Она была голой, с разнесенным выстрелом лицом. Словно добыча охотника она лежала, истекая кровью. Во время судебного разбирательства Педер Расмуссен рассказал, что она хотела забрать у него сына. И что полиция помешала ему упаковать ее в мешок и отнести в лес, не дав возможности похоронить ее с достоинством, чтобы сын смог попрощаться. Она же как-никак была его матерью.

Ложь психопата, конечно же. На этой планете нет такой лопаты, которая смогла бы пробить замерзшую зимнюю землю. Но мать все же похоронили с достоинством. И мальчика тоже. Они лежат рядом друг с другом, она в большом гробу, а он в гробу поменьше, под деревом на столичном кладбище.

В управлении пошли разговоры об этом. Расстояние в три метра. Лучшие обученные сотрудники полиции в Норвегии. И только один из четырех выстрелов попал в цель. Но кто же мог выстрелить в ребенка? Пуля попала в сердце.

Никто так и не узнал, кто из четверых убил мальчика. Смысла выяснять это не было. Все понимали, что это случилось в целях самозащиты. Никому из полицейских не нужно было признаваться, что это его пуля убила мальчика. Андрей. Его звали Андрей.

– Кофе?

Андреас сел на диван напротив и пододвинул к Фредрику чашку на низком стальном столе. Фредрик хмыкнул.

– Ты что, вчера работал? В воскресенье?

Фредрик довольно быстро уснул и спал крепко. Носовые пазухи пересохли от сухого воздуха, и кровь моментально прилила к голове, когда он сел. Не говоря ни слова, он схватил очки, поднялся, достал зубную щетку и маленький тюбик пасты из ящика стола и отвернулся. Застегнул рубашку и вытер слезы.

– Педер Расмуссен, – гаркнул он.

Андреас провел руками по кудрям и откинулся на спинку кресла. Фредрик не смог прочесть выражение его лица.

– Это было адское дело.

– Слишком адское.

Фредрик объяснил, что на фото в подвале Микаэля Морениуса – Педер Расмуссен.

Коллега посмотрел на него с таким лицом, словно тот сидел и сочинял.

Расмуссена выпустили полгода назад. Едва освободившись, он сразу начал колотить новую дамочку и ребенка. Этим делом занимается Франке.

– С какого хрена Педер Расмуссен имеет отношение к нашему расследованию?

Андреас нагнулся вперед и приглушил голос.

– Фредрик, ты уверен, что ничего не путаешь? Тебя же били по голове в последнее время?

Фредрик с удивлением посмотрел на Андреаса. Такой реакции он не ожидал.

– Он в розыске. Ты знал, что его выпустили?

Андреас покачал головой.

– Разве не поразительно, что это произошло так быстро? – продолжил Фредрик.

– Минимальный срок, – ответил Андреас. – Наверное, за хорошее поведение.

Фредрик фыркнул.

– Он изменил внешность. Вот почему я не узнал его сразу на том фото. Он бритый наголо. Довольно сильно постарел за решеткой… – Фредрик немного подумал, – … тот взгляд, Андреас. Сощуренные, впалые глаза. Это он. Я уверен.

Андреас скептически покачал головой.

– Я тебя слышу. Но послушай, та рыжая молодая полисменша. Ханна. Кафа попросила ее проверить телефонный каталог, который они нашли на Бюгдей. Он лежал раскрытым на страницах с отелями, и теперь она прозвонила весь список.

Фредрика раздражало, что Андреас вел себя так незаинтересованно. Ведь он еще не закончил. Но нужно проглотить это. Хотя то дело отразилось на всех них. Андреас даже на похороны ходил. Кафа как-то сказала, что семейное насилие мы обсуждаем только после ланча. Наверное она права. К тому же Фредрик спал на диване, сделанном для красоты, а не для удобства, а Беттина звонила уже четыре раза. Строго говоря, ему не нужна была ссора, чтобы сделать этот день еще хуже.

Вместо этого он проклинал кофе между глотками.

– Я слушаю, – пробормотал он.

– Отель Воксеносен. Четыре недели назад они получили письмо с угрозами. Против конференции Вооруженных сил, которая состоится на выходных.

– Что за угроза?

– Не знаю. Ее переадресовали на полицейский участок в Майорстуа. Я сейчас поеду и взгляну.

Глава 36

Зубная паста и несколько движений щеткой помогли взбодриться. Он бумажными салфетками похлопал себя под мышками, поменял рубашку и вышел из туалета. Кафа в легком пальто стояла снаружи, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Она казалась выспавшейся.

– Ты что, спал здесь?

– Почему ты спрашиваешь?

Она пошкрябала рукой свою шею.

– Ты за мной следишь? – спросил он.

– Все девочки из отдела следят за тобой, когда ты ходишь в туалет, Фредрик, – сказала Кафа, закатив глаза. – У нас договоренность, – добавила она. – Через десять минут. Но сначала ты должен взглянуть на это.

Она протянула ему документ. В нем говорилось об инсулине и инсулиновых ручках.

– Инсулин измеряется в международных единицах. Самое распространенное – сто единиц на миллилитр. В аптеке тебе дают его уже разбавленным. – Она указала на один из абзацев. – Такие ампулы мы нашли в медицинском шкафчике Акселя Тране. Но также там были ампулы с дозой пятьсот единиц на миллилитр. У некоторых пациентов высокая толерантность, и им нужны дозы посильнее.

Кафа подняла голову и посмотрела на Фредрика.

– Ручка, найденная в шкафчике, была пустая. Почему? Могло ли быть так, что ампулу удалили, потому что она содержала высокую дозировку? В пять раз выше нормы. Недостаточную, чтобы убить, но более чем достаточную, чтобы вызвать у Акселя Тране сильную реакцию, – пояснила она. – Так что преступнику надо было всего-навсего вставить туда одну-две дозы и подождать, пока жертва сама упадет на пол.

В комнате для допросов одна стена была полностью зеркальной. Напротив нее стоял мужчина с легкой сединой в волосах. Он, подняв подбородок, как будто рассматривал себя, когда вошли Кафа с Фредриком. Перед тем как повернуться к ним, он сделал шаг назад, поправил воротничок рубашки и провел руками по пиджаку.

Он был высоким и худым, как и Фредрик, и рукопожатие оказалось крепким.

– Там за стеклом кто-то сидит? – спросил он, показав на зеркало.

Слегка улыбнувшись, Фредрик покачал головой.

– Нет. Так обычно делают на допросах подозреваемых. А не свидетелей.

– Свидетель, – приглушенно сказал мужчина и сел в кресло, на которое ему указал Фредрик. – Это будет новый опыт.

Всего в комнате стояло три кресла, и одно из них было придвинуто к стене. Кресло для адвоката. У Фредрика были такие коллеги, которые плевали на правила, когда знали, что их никто не видит. Кафа придвинула кресло к круглому столу, эта обстановка была слишком уютной, по мнению Фредрика. Он был человеком старой закалки, предпочитавшим холодную комнату для допроса с квадратным столом и стульями с железными ножками.

– Кофе? Чай? – Кафа кивнула в сторону бумажных стаканчиков.

Мужчина покачал головой.

– Лучше расскажите мне, зачем я здесь.

Фредрик пролистал папку, которую дала ему Кафа. Неторопливо прочитал и покосился на другую сторону стола. Мужчина беззвучно барабанил ухоженными пальцами по столу.

– Эгон Борг, – начал Фредрик. – Сорок семь лет, старший советник Министерства обороны в департаменте политики безопасности.

– Сорок восемь, – поправил Борг.

– Вырос на Бюгдей, служил в Вооруженных силах, изучал политологию, а затем пару лет экономику, прежде чем стать чиновником. Все правильно?

– Все именно так, как в резюме, – подтвердил он и посмотрел в потолок.

В основном деятельность советника Борга касалась международных вопросов. Но теперь, когда русский медведь снова вышел из спячки, Борг также принимал участие в работе над проектом по боеготовности страны.

– Министр вдруг поднял вопрос о бомбоубежищах. У нас в стране их не строили уже двадцать лет. А те, что есть, пришли в запустение.

Борг поднял брови.

– Но вы ведь пригласили меня не для того, чтобы поболтать о мелких передрягах в министерстве?

– Вы знали Акселя Тране? – Фредрик попытался сказать это так, чтобы вопрос прозвучал как можно более доверительно. И выражение лица, так досаждавшее следователю, сразу исчезло. Первый раз за время допроса пальцы Борга стали неподвижными. Он выпрямился в кресле и положил руки на подлокотники.

– Вы можете объяснить мне, в чем дело?

– Вы хорошо знали Акселя Тране? – продолжил Фредрик.

Эгон Борг глубоко вдохнул через нос.

– Он был моим другом. И сослуживцем в армии, до самой своей смерти.

– Когда он умер?

Фредрик заметил, что чаша терпения наконец переполнилась. У Эгона Борга раздулись ноздри, и он тяжело откинулся на спинку кресла.

– Что вы имеете в виду?

– Акселя Тране нашли мертвым на вилле его матери на Бюгдей совсем недавно, – серьезно сказала Кафа.

– Нет…

Фредрик никак не мог понять, что не так в этом человеке. Не в его поведении, он достаточно много видел таких высокомерных чиновников, а что-то во внешности. И вот сейчас Фредрик увидел что. Этот худой, хорошо одетый мужчина, с плавными движениями и искрой в глазах, которая обычно бывает у человека, привыкшего, что его слушают, был просто-напросто необычайно бледен. Какого-то землистого цвета.

– Что вы такое говорите? – Эгон Борг непонимающе покачал головой и посмотрел на Фредрика, будто бы пытаясь получить подтверждение. – Этого не может быть. Аксель мертв уже… больше двадцати лет.

Следователи рассказали о том, что нашли на вилле на Бюгдей. О том, как Аксель Тране жил жизнью своей матери почти десять лет, о Герде Тране и неопознанной женщине, закопанной в могиле в саду. Взгляд Борга метался от Фредрика к Кафе. Он, казалось, не верил своим ушам и впитывал каждое слово.

– Это… – начал он. – Вы должны меня извинить. Это несколько неожиданно для меня, все это.

Эгон достал из внутреннего кармана платок и вытер лоб.

– Так что теперь вы понимаете наш интерес к Акселю Тране, – констатировала Кафа.

– От чего… он умер?

– Возможно это убийство.

– Ох, вашу мать.

Эгон Борг рассказал, что они с Акселем были друзьями с пеленок. Соседи на Бюгдей, ходили в один класс и вместе записались в армию. Они любили ту жизнь.

– Мы хорошо учились в школе и росли в благополучных семьях. Наши родители…

Он кашлянул.

– Наши отцы больше всего хотели, чтобы мы пошли в военное училище и стали офицерами, но… Знаете, каково это, слушать, когда все другие военные думают про тебя, что ты маменькин сынок с богатого запада Осло? И мы решили показать им, кто мы такие.

Через три недели после начала службы Эгон Борг и Аксель Тране спросили своего командира, какое обучение в Вооруженных силах самое крутое. И получили ответ – курс морских егерей.

– Но вы должны понимать, что сегодняшние морские егеря – это нечто совершенно иное, чем в те времена. Ведь Советский Союз тогда еще был врагом. Важнее всего было количество, а не качество.

У Норвегии была мощная оборона, подготовленная для масштабной войны против массивной советской военной машины. А специальные солдаты считались глазурью на торте.

– Обучали нас исключительно хорошо, но всего нас было не больше пятнадцати или двадцати человек. Лейтенант был высшим чином на базе. Лейтенант! – простонал Борг. – У некоторых парней был опыт в Ливане. Но наше отделение никогда не участвовало в боях. Нам не перепадало опасных заданий. Должно быть, мы были лучшими солдатами армии, в которых стреляли только холостыми.

– А Аксель Тране?

– Что-то случилось во время тренировки. Погиб в результате несчастного случая. По крайней мере, так нам рассказали.

– Вас там не было?

Эгон Борг положил руки на гладко выбритые щеки. Его узкое лицо было правильных пропорций, с ярко очерченными скулами и вытянутой ямкой на подбородке. Фредрик предположил, что Кафа сочла бы его красивым.

– Об этом я говорить вообще-то не могу. Я связан присягой о неразглашении. Это может показаться вам малозначимым обстоятельством, но для нас, существующих в этой системе, присяга о неразглашении неприкосновенна.

– Мы понимаем это, – кивнула Кафа. – Но если командование отменит эту присягу?

– Тогда я, конечно же, расскажу. Единственное, что могу сказать – меня не было там, когда Аксель… когда Аксель якобы погиб.

Морщины на лбу Борга расправились.

– Но ведь тогда должен быть тот, кто знает об этом больше меня?

– Микаэль Морениус. Вам знакомо это имя?

Глубокая морщина между бровей Эгона Борга говорила, что имя ему знакомо. Но он хранил молчание.

– Если для вас так будет проще, то добавлю, что он тоже мертв, – сказал Фредрик. – Убит. Очень жестоко.

Сколько раз приходилось Фредрику стоять вот так, в чьем-то дверном проеме или сидеть в чьей-то гостиной и сообщать о смерти. Это особенное переживание. Когда принимаешь такое известие, тонко настроенные, чувствительные струны души человека испытывают колоссальную перегрузку. Но очень мало кто выглядит сломленным, это только в кино. В жизни у людей обычно невозможно ничего прочитать по лицу. Они не знают, куда деть руки. Колени обмякают, плечи сникают, легкие хотят наполниться, а пузырь – опустошиться, и странный звук, смесь слез и смеха вырывается из горла.

Эгон Борг положил руки на колени и ссутулился. Фредрик ощутил некоторое удовлетворение, увидев лысину в темно-седых волосах на макушке. Борг два раза глубоко вздохнул, откинулся обратно на спинку кресла и потряс головой, словно боксер после полученного удара.

– Я просто не знаю, что и сказать, – вымолвил он наконец.

– Можете начать рассказ с того, откуда вы узнали друг друга, – сказал Фредрик.

– Микаэль Морениус… Микаэль тоже служил в отряде морских егерей. Только был офицером. Младший лейтенант, насколько я помню. Он не был моим… Мы не были такими же друзьями, как с Акселем. Я не знал Микаэля до того, как поступил на службу, и я не общался с ним после. Но мы все же были товарищами. Ведь, как я уже говорил, нас было не так много.

– Чем он занялся после?

– Думаю, остался в армии. В…

Фредрик заметил, что Борг решил не пускаться в детали.

– Какой-то разведке. Но… Я не тот, кто может рассказать вам больше о нем.