Текст книги "Маленькая книга счастья. Где прячется радость и как ее найти"

3
Свобода

Когда мне было восемь, одним летним утром я собрала рюкзак, немного еды из кладовой и справочник по деревьям Северной Америки, надела ветровку и сказала папе не ждать меня к ужину: я убегала из дому, чтобы жить в лесу. На это приключение меня вдохновила классическая книга для взрослеющих «Моя сторона горы», где мальчик по имени Сэм Грибли отказался от комфортной жизни дома в пользу дупла в стволе канадской ели. Жизнь Сэма на севере была не из легких: он молол желуди в муку для блинов, ставил капкан на оленя, смолил шкуры, чтобы сделать себе одежду, поймал сокола, назвал его Вселяющим Страх и учил добывать еду. То, чем он так легко пожертвовал, окупилось ему сторицей. Он купался в холодном ручье в компании лягушек и лесных дроздов. Сэм подружился с путешественником, научившим его вырезать ивовые свистульки. Ночью мальчик спал в своем уютном доме на дереве, записывал свои приключения на березовой коре при свете свечи в черепаховом панцире.

В отличие от Сэма я не смогла уйти в лес и к ужину была дома. И хотя моя попытка жить в дикой природе продлилась всего несколько часов, это небольшое приключение было захватывающим. Я слонялась по заболоченной лужайке в конце дороги, вглядываясь в ариземы и раскапывая палкой камышовые корни, собирала дикую землянику на дальней стороне луга. Я нарвала большую охапку цветов лилейника и цикория, чтобы украсить шалаш, который так и не построила. И когда я ворвалась через заднюю дверь перед самым закатом, признаками этого приключения были только толстый слой грязи на моих кроссовках и улыбка на моем лице.

С тех пор я часто задавалась вопросом: что такого привлекательного в этих загородных зарослях, что делает побеги туда такими вдохновляющими?

В моменты радости мы говорим, что мы легкокрылы, парим, вольны и свободны как птицы. Некоторые из наиболее радостных моментов в жизни – те, когда мы так или иначе получаем свободу. Вспомните, в каком восторге распахиваешь дверь на выходе из школы в последний учебный день перед началом летних каникул или суету в офисе, когда часы бьют 17:00 в пятницу. Радость расцветает, когда жесткие ограничения смягчаются. Приятное потягивание в ногах, когда вы выходите из машины, остановившись отдохнуть после долгих часов езды, – это радость свободы. Так же как и сон под звездным небом, езда на авто с откидным верхом, прикосновение прохладной воды к голому телу при купании.

Любовь к свободе начинает проявляться рано. Дети двух-трех лет – неутомимые борцы за свободу и без колебаний устраивают истерику пятого уровня против угнетения детей автомобильным ремнем безопасности или тирании варежек. Радость динамична, ее нельзя втиснуть в рамки или отложить на потом. Мы готовы храбро сражаться за свободу, потому что она дарит нам ощущение радости, как и все, что имеет значение в нашей жизни. Для наших предков возможность кочевания означала, что они с большей вероятностью получат пропитание, более комфортную среду обитания и потенциальных супругов. По той же причине тюремное заключение по своей жестокости уступает только смертной казни, а, говоря о повседневности, среднее кресло в салоне самолета вселяет всеобщий ужас.

Все мы интуитивно осознаем, насколько свободно себя чувствуем, хотя свободу, как и энергию, нельзя увидеть, попробовать или потрогать. Как наши чувства определяют, что в данный момент мы на свободе? Это непрерывный поток, и определить момент можно только через сравнение его с другим. Игровая площадка свободнее, чем класс, а пикник свободнее, чем официальный банкет. Но на каждом конце спектра присутствуют абсолютные величины. С одной стороны – общеизвестные пространства, ограничивающие свободу, как туннель аппарата МРТ или камера одиночного заключения. С другой – те, где чувствуешь безграничную свободу: поля и озера, парки и пляжи. Размышляя об этом, я прихожу к выводу, что наиболее освобождающие места, за небольшим исключением, можно найти в природе.

Я вспомнила об этом прошлым летом, когда мы с Альбертом гостили у друзей, живущих рядом с заповедником на берегу моря в Новой Англии. В один из дней перед закатом мы шли по кошеной тропе между кустов барбариса и высокой травы на поляну. Все взрослые спускались не спеша и вдыхая аромат трав с еле уловимым соленым запахом моря, доносящимся с пляжа. Мальчики – Генри шести лет и Чарли, которому скоро исполнялось три, – бежали впереди, крича и хихикая. Они наклонялись, прятались в густой траве, выпрыгивая и пугая взрослых. Они бегали туда-сюда, размахивая найденными здесь же палками, вовлекая нас в игру, которой мы не могли противостоять. Я работала сверхурочно за неделю до этой поездки, щурилась, глядя в ноутбук с раннего утра и засиживаясь допоздна. Но на этой поляне я почувствовала, что тело мое будто бы стало больше, а разум освободился, как разжимается крепко сжатый кулак.

Конечно, идея о том, что природа дарит нам чувство свободы, не нова. Гораздо интереснее, впрочем, то, что я узнала, когда стала пытаться понять, почему естественная среда оказывает такой освободительный эффект на тело и разум человека.

Идеальный пейзаж

В 1993 году пара российских художников-диссидентов Виталий Комар и Александр Меламид запустили необычный проект. Их интересовали различные художественные вкусы людей по всему миру, и они провели исследование в десяти странах, узнавая, на какое искусство людям нравится смотреть, и углубляясь в такие детали, как любимые цвета, стили, предмет изображения. Когда данные были собраны, они создали «самую желанную» картину для каждой страны – визуальное обощение всех собранных данных [1]. Картины, иллюстрирующие результаты, не были шедеврами, и арт-мир отнесся к проекту больше как к высокоинтеллектуальной шутке. Но в одном эти картины поразительны, и с их художественной ценностью это ничего общего не имеет. От Китая до Турции, от Исландии до Кении – все они изображали пейзаж. В общем-то все они изображали один и тот же пейзаж. За некоторым исключением, «самой желанной» картиной были приятные зарисовки на природе, в окружении зеленой травы с группами деревьев и обилием безоблачно-голубого неба. На них также были небольшие холмы и водоемы, изображения нескольких животных или людей.

Некоторые критики приписывали впечатляющие результаты Комара и Меламида широкой распространенности подобных зеленых пейзажей в принципе. Они обращали внимание, что те же сцены, что и в «самой желанной» картине, типичны для изображений американских и европейских пейзажей от Школы реки Гудзон до золотого века голландской живописи, а также на то, что подобные изображения растиражированы на дешевых постерах и настенных календарях, висящих в домах по всему миру. Возможно, всеобщая любовь к зеленым пейзажам в «самой желанной» картине – это плоды эстетического империализма, где предпочтение пейзажа, естественное для Запада, распространилось по всему миру, как вкус бигмака и кока-колы [2].

Но для ряда теоретиков эволюции невероятное постоянство в выборе «самой желанной» картины имеет другое значение. Этот тип пейзажа популярен не только в искусстве, отмечали они, – он также часто встречается в реальной жизни от выдающихся английских садов, созданных Ланселотом Брауном, до городских парков Фредерика Ло Олмстеда, таких как Центральный парк и Проспект-парк в Нью-Йорке [3]. Часто это стоило больших усилий – превратить кусок земли в один из таких ландшафтов. Например, для создания своих горячо любимых парков Браун и Олмстед вырубали деревья, выращивали траву, копали пруды и придавали форму грунту. Только в Центральном парке Олмстед контролировал перемещение 1,9115 миллиона кубических метров камней, грунта и глины [4]. Эти пейзажи не вполне природные. Вместо этого они поразительно напоминают другую часть света – ту, что большинство дизайнеров и художников, создающих их, никогда не посещали: африканскую саванну.

Большая часть Восточной Африки – это саванна, экосистема, состоящая из лугов, с характерными скоплениями деревьев. В то время как палеонтологи спорят о том, насколько долго проходила эволюция человекообразных в саванне, нет сомнений, что она была значимой средой обитания для всего раннего человечества [5]. У саванны есть определенное преимущество для наших предков охотников-собирателей – больше пищи рядом с землей, чем в лесных массивах, где пища преимущественно находится высоко в кронах деревьев, а также больше белка на квадратный километр по сравнению с любым другим местом обитания на планете [6]. Саванна также обладает привлекательными характерными чертами. Здесь открытые пастбища и цепи холмов обеспечивают обзор достаточно большой дистанции, чтобы заметить хищника и добычу, в то время как удобно расположенные деревья и кустарники защищают от солнца и служат надежным укрытием в случае опасности. Британский географ Джей Эпплтон первым заметил эту привлекательную комбинацию характеристик и ввел термин «видеть, но не быть на виду» для описания привлекательности ландшафта, который предлагает как широкую перспективу (видеть), так и доступное укрытие (не быть на виду). В таких условиях мы находим идеальный баланс между безопасностью и свободой.

Некоторые теоретики эволюции предполагают, что по прошествии времени эти особенности отпечатались в нашем ДНК, создав что-то вроде внутреннего Эдема, который мы неосознанно ищем и даже воссоздаем, где бы ни оказались [7]. В поддержку этой гипотезы исследования показывают, что люди в различных культурах склонны предпочитать ландшафт по типу саванны благодаря линии прямой видимости, открытому горизонту и отсутствию мелколесья, препятствующего свободному передвижению и видимости [8]. Работы биолога Гордона Орианса и психолога по влиянию факторов окружающей среды на человека Джудит Хирваген открыли межкультурные предпочтения в пользу деревьев, которые выглядят как акации, произрастающие в полноценной саванне, с раскидистой, зонтикообразной кроной и стволом, разветвляющимся у земли [9]. В некоторых культурах даже подрезают естественные деревья, придавая им подобную форму.

Теория «видеть, но не быть на виду» посвящена тому, как мы относимся к природе, но также применима к тому, как мы создаем пространство вокруг себя. Например, панорамные окна, из которых открывается чудесный пейзаж, помогут даже владельцу крошечной квартиры чувствовать себя живущим в замке. В то же время люди, как правило, готовы заплатить больше за роскошь дома или номера гостиницы с прекрасным видом [10]. Это особенно верно для видов на воду: мы выбираем их, даже если у нас нет желания поплавать или выйти под парусом. Внутренние дворики и балконы также открывают пространство, размывая границы между «внутри» и «снаружи».

Эти виды имеют большую функцию, чем просто декоративную. В хорошо известном исследовании 1980-х годов пациенты после операций на желчном пузыре выписывались из больницы раньше и обходились меньшим количеством болеутоляющих, когда окна палаты были обращены на группу деревьев, чем те, кто видел в окно кирпичную стену [11]. И хотя учителя иногда беспокоятся, что окна в классах будут отвлекать внимание учеников, в действительности виды природы улучшают концентрацию учащихся за счет снижения уровня стресса [12]. Виды природы помогают глазам отдохнуть и перезагрузиться между периодами, когда ученики смотрят на экраны или в учебные материалы, оказывая на наше сознание так называемый «микровосстановительный эффект», снижая усталость и обновляя способность к концентрации [13]. Неудивительно, что согласно исследованиям работники, сидящие у окна, отличаются лучшим состоянием здоровья и чувствуют больше удовлетворения от работы. Наверное, поэтому такие компании, как Apple, Kickstarter и Amazon, отдают предпочтение зеленым видам в дизайне новых рабочих мест. И хотя в большинстве офисов окна преимущественно достаются руководящему составу, эти компании признали важность вида на открытое пространство всем.

И если вид из вашего окна не особенно вдохновляет, ощущение «видеть, но не быть на виду» можно создать за счет открытого пространства. В помещении можно убрать ненесущие стены, увеличить линию прямой видимости и создать ощущение свежести. Или, если это невозможно, вы можете добавить простора за счет уменьшения количества мебели в комнате: вместо громоздкой кушетки или огромного гардероба выбрать мебель поменьше, а то и вовсе отказаться от ненужного. Уменьшив количество мебели, можно создать больше отрицательного пространства – это термин, используемый дизайнерами для пространства, не заполненного объектами.

Побочный эффект от незаставленного пространства – это увеличивающаяся свобода передвижения; то, что биомеханик Кэти Боумен обнаружила несколько лет назад, когда переехала в новый дом. Пока не перевезли мебель, им с мужем пришлось сидеть на полу. Боумен заметила, что это стимулировало их больше двигаться, и они решили избавиться от дивана насовсем. Пару лет спустя, будучи родителями малыша, они заметили, как сложно заставить его сидеть за столом, приходилось сажать его в детский стульчик и фиксировать ремнями. Они избавились от стульев и подпилили ножки стола, так чтобы все вместе могли сидеть на полу.

Отвечая на критику тех, кто называет ее дом без мебели странным, Боумен пишет: «Все довольно просто. У меня небольшой дом и двое маленьких детей, и я изучила преимущества движения. Если я поставлю мебель, они не только будут сидеть, но и потеряют пространство, занимаемое диваном (или телевизором, или кофейным столиком, или чем-то еще)» [14]. Когда убрали мебель, в дом Боумен поместились турники, что поспособствовало появлению различных видов радостной семейной активности. «Частенько мы практикуем упражнения в гостиной, пока дети здесь же прыгают или крутят сальто», – говорит Кэти. Если турники для вас слишком брутальны, возможно, качели будут лучшим решением для детской площадки внутри вашей квартиры. И вы, возможно, не удивитесь, узнав, что Тина Рот Айзенберг, основательница Tattly и беззастенчивая любительница конфетти, повесила качели прямо посреди офиса. Качели дарят сотрудникам радость смены перспективы в течение рабочего дня и создают более вдохновляющее и открытое пространство.

Биофилия

Ближе к концу фильма «Красотка» есть короткая жизнерадостная сцена, где захватчик компаний Эдвард Льюис (Ричард Гир) убегает с делового совещания, закатывает брюки и гуляет босиком на небольшом участке травы вдоль улицы. Он тихо улыбается и приплясывает, словно вспомнив о долго сдерживаемом порыве. В то время как просторные помещения дарят нам пространство для движения, небольшие участки природы могут быть такими же освобождающими. В созданной человеком среде повсюду встречается бесчисленное множество дворов, общественных садов, зеленых разделителей трасс и скверов. Некоторые из них достаточно крупные, в них есть где развернуться, и они дарят радостное чувство освобождения.

Заинтересовавшись силой воздействия этих небольших зеленых пространств, я обратилась к Джеймсу Корнеру – ведущему дизайнеру Хай-Лайн. Это узкая зеленая аллея, разбитая над путями старой железной дороги в западной части Манхэттена. Корнера называют современным преемником Фредерика Ло Олмстеда и суперзвездой развивающейся отрасли ландшафтной архитектуры. И если кто и знает, как природа может создавать радость в ограниченных пространствах, так это он.

Я встретилась с Корнером в его офисе в понедельник после обеда. У него была серьезная манера держаться, а между бровями пролегла глубокая морщина, но лицо его озарилось светом, когда мы заговорили о радости. Для него впечатление от ландшафта – это не столько то, что мы видим, сколько то, что чувствуем. «Это целый ряд того, что нельзя запечатлеть на фото», – сказал он и стал описывать задумчиво, словно читая стихи: «Растения. Аромат. Цвет. Игра света и тени. Вода. Звуки воды. Влажность. Текстура. Температура. Эффект тумана. Концентрация погодных и атмосферных эффектов, – он замер, – все это неочевидно, но обладает мощной силой. И приносит радость».

Пока он говорил, я мысленно вернулась на час назад, к тому, как я шла вдоль Хай-Лайн по пути в его офис. Моя память наполнилась ощущениями, похожими на те, что он описывал. Это был знойный летний день, и мне пришлось ненадолго остановиться с ноутбуком в тени кленов. Здесь было на несколько градусов прохладнее и летний бриз дул сильнее. Фонтан выплескивал пузырящуюся воду на тротуар, и в лужицах плескались дети. Пучки травы колыхались туда-сюда, не успокаиваясь даже на безветренной жаре разгара дня. Травянистый запах накатывал волнами, вливаясь и смешиваясь с ароматом нагретого на солнце бетона. На лугу дальше к северу группами сидели люди, с обнаженными руками, босые. С тротуара я сошла на влажную траву и походила по ней. Когда я вернулась на бетонную дорожку, волна горячего воздуха окружила меня.

Я не осознала всех этих чувств в момент, когда ощущала их, но, слушая Корнера, поняла, как глубоко их прочувствовала. Это напомнило мне высказывание Аракавы о том, что у нас есть тысячи неназванных чувств. Корнер только что назвал некоторые из них, новые для меня, и тем самым открыл куда более глубокий смысл свободы, не тот, что о далеких горизонтах, а тот, что о минутных озарениях. Неожиданно я поняла, почему мы чувствуем себя свободно даже в крошечном саду или оранжерее. Внутри помещения толстые изолированные стены и система централизованного отопления и вентиляции гасят мягкие перепады температуры, запахов, влажности и движения воздуха – все то, что делает нахождение на улице таким радостным. Нахождение на природе освобождает наши чувства.

Любовь к ощущениям, связанным с дикой природой, таким как эти, – важная часть того, что биолог Эдвард Осборн Уилсон называет биофилией, естественной тягой людей к другим живым существам [15]. Уилсон утверждает, что это было присуще первым людям – испытывать интерес к другим организмам, которые были для них более предпочитаемы, чем неодушевленные предметы, и представляли возможную выгоду или угрозу для их выживания. Со временем этот практический интерес перерос в приятную деятельность. В 2015 году 305 миллионов человек посетили американские национальные парки, и Уилсон отмечает, что зоопарки каждый год посещают больше людей, чем профессиональные спортивные мероприятия. 68 % американских семей заводят одного или нескольких домашних питомцев. По мнению Уилсона, подобный опыт взаимодействия с растениями и животными – необходимая составляющая хорошего самочувствия человека.

Увеличивающееся количество исследований подтверждает это заявление. Было доказано, что доступ к природе улучшает качество сна, снижает кровяное давление и даже увеличивает продолжительность жизни [16]. Широкомасштабные исследования в США, Британии и Нидерландах показывают, что люди, живущие в более зеленых местах, меньше страдают от тревожности и депрессии и обладают способностью быстрее восстанавливаться после стрессовых событий, чем те, кто живут на менее озелененных территориях [17]. Вот одна из возможных причин: время, проведенное на природе, уменьшает кровоток в той части мозга, которая называется субгенуальная префронтальная кора [18], которая ассоциируется с тенденцией к сосредоточенному размышлению над проблемами. Естественная среда буквально помогает нам чувствовать себя более беззаботными.

Я возвращалась мыслями к моей прогулке по Хай-Лайн и всем тем ощущениям, незамеченным, пока Джеймс Корнер не указал мне на них. Моим первым порывом было осудить себя: неужели я настолько легкомысленна и рассеянна, что не обратила внимание на богатство окружающего меня мира? Даже когда наше внимание рассеяно и мы сосредоточены на чем-то другом, природа все равно проникает в наше сознание. «В каком-то смысле это как музыка, – сказал Корнер, – даже когда мы не особенно обращаем на нее внимание, она оказывает сильное эстетическое воздействие». Корнер и его коллеги работают над разрушением границ между природными и рукотворными составляющими Хай-Лайн, чтобы соприкосновение с природой было постоянным. Это очевидно хотя бы благодаря одной из базовых дизайнерских особенностей – бетонных плиток, формирующих дорожки. Команда Корнера выполнила края плитки как зубья расчески, оставив пространство, чтобы растения прорастали на дорожку. Этот простой прием создает эффект фонового присутствия живой природы, в то время как вы идете по делам, читаете книгу под деревом или устраиваете пикник с друзьями.

Если природа так просто помогает нам чувствовать себя здоровыми и свободными, почему мы не увеличиваем ее присутствие в нашей жизни? Одно из объяснений я встретила в работах ландшафтного теоретика Дж. Б. Джексона, отмечавшего, что мы долгое время чувствовали тревогу из-за принадлежности к царству животных, предпочтя сосредоточиться на чертах, которые отличают нас от других видов. Созданная нами среда отражает эту тревогу, предоставляя свободные пространства для проявления наших культурных амбиций и в то же время игнорируя естественные потребности. По мнению Джексона, современные города созданы так, что заставляют нас чувствовать себя отдельно от природы, в то время как фактически мы ее часть. Большую часть процесса эволюции человека, восемьдесят тысяч поколений, природа была не местом, где мы гуляем, но местом, где живем. Примерно шесть сотен поколений прошло с возникновения сельского хозяйства, дав начало оседлому образу жизни и общинам, и только двенадцать поколений прошло с момента создания современных городов с их твердыми поверхностями и обилием механических звуков. С точки зрения эволюции современный образ жизни – все еще только эксперимент на ранней стадии.

И сейчас, когда больше половины населения земли живет в городах, возрастает необходимость восстановить доступ к природе, и это все более очевидно для бюджетного сегмента недвижимости. Конечно, наивно полагать, что окружающая среда может самостоятельно исцелить массовые, систематические трудности бедных городских общин, но расширяющееся поле исследований предполагает, что небольшие участки живой природы окажут огромный эффект на качество жизни. Фрэнсис Куо и Уильям Салливан, основатели Лаборатории ландшафта и здоровья человека при Университете штата Иллинойс, обнаружили значительную корреляцию между нехваткой зеленых пространств и жестокостью жителей районов Чикаго. В одном известном исследовании они изучили полицейские отчеты о совершенных преступлениях в девяноста восьми домах муниципального жилого комплекса Иды Б. Уэллс. Выяснилось, что в районах, где здания были окружены растительностью, правонарушения случались на 50 % реже, чем в аналогичных зданиях с минимумом зелени [20].

Подобный эффект наблюдался в тюрьмах, где заключенные выражали меньше агрессии после просмотра видео о живой природе, в результате уменьшив количество случаев жестокости на 26 % [21]. В другом исследовании доступ к садам уменьшал периодичность враждебных вспышек [22] у пациентов с болезнью Альцгеймера, которые часто проявляются в процессе прогрессирования болезни. Одна из причин, почему естественные стимулы эффективны в снижении агрессии, – то, что они одновременно пробуждают реакции радости и спокойствия (в психологических терминах – «эмоциональный позитив» и «низкая активация»). Но меня поразило, что возможен еще один эффект, пока не исследованный. Нищета, тюремное заключение, пребывание в доме престарелых – все это ограничивающие факторы, каждый из которых накладывает на человека собственные видимые или скрытые границы. В природе мы находим временную свободу от этих ограничений. В природе у нас есть полный и свободный опыт общения с миром.