Текст книги "Французский орден особиста"

Глава 2
Нашествие

Скругулёвские военные лагеря, Украинская ССР,

г. Бердичев, 18 июня 1941 года

Минуло 18 суток с того дня, как 404-й артиллерийский полк в составе 109-й мотострелковой дивизии 16-й армии, выполняя директиву Генерального штаба, погрузился в эшелоны и покинул пункт постоянной дислокации – станцию Харанор Читинской области. Полку предстоял долгий, длиной в 6000 километров, путь к новому месту назначения. Конечной точкой маршрута должен был стать украинский город Бердичев Житомирской области.

Единственным человеком в полку, хорошо знавшим эту местность и условия службы, был оперуполномоченный Особого отдела по 16-й армии лейтенант Иван Рябов. После окончания 2-й Ленинградской артиллерийской школы он получил назначение на должность командира взвода управления и огня 58-го тяжелого артиллерийского полка, и полк этот располагался в окрестностях Житомира. Иными словами, молодой лейтенант начинал свою службу в Скругулёвских военных лагерях, на базе которых проводились учения Киевского Особого военного округа. С наступлением весенне-летнего периода там отрабатывалась тактика ведения боевых действий, решались вопросы взаимодействия между различными частями и спецподразделениями, велись практические стрельбы.

Командиру 404-го артполка майору Василию Волкову, его заместителю по политической части батальонному комиссару Александру Колпакову и начальнику штаба капитану Василию Валяеву была небезынтересна история места, где им предстояло служить. Они с нескрываемым интересом слушали рассказы Рябова о Бердичеве.

Прошлое города терялось в седой древности, когда еще не распалась Киевская Русь. Предположительно, крупное поселение, которому еще только предстояло стать Бердичевым, возникло на рубеже IX–X веков. Земли здесь были плодородные, позже нашли железную руду, в карьерах добывали глину, столь нужную и для строительства, и для изготовления посуды, купцы из восточных городов ездили через поселение в Западную Европу – как говорится, только успевай поворачиваться. Понятное дело, что столь лакомый кусочек много раз переходил из рук в руки. С 1320 года Бердичев входил в состав Великого княжества Литовского; в конце XV века (в 1483 году) городок был сожжен крымскими татарами, потом восстановлен; в 1569 году, после заключения Люблинской унии между Королевством Польским и Великим княжеством Литовским, Бердичев отошел к новообразованной Речи Посполитой, а в январе 1793 года вследствие раздела польско-литовских земель стал частью Российской империи. Статус полноценного города Бердичев получил в декабре 1845 года, при Николае I. Одновременно он стал центром Бердичевского уезда Киевской губернии. Уже после революции, с образованием СССР в декабре 1922 года, Бердичев стал частью Украинской Советской Социалистической Республики.

Рябов рассказал также о знаменитых бердичевских ярмарках. По своему размаху они мало чем уступали знаменитой Нижегородской ярмарке. Особо славилась Онуфриевская ярмарка в окрестностях города. Длилась она больше месяца, с 12 июня по 23 июля. С Кубани, предгорий Кавказа, из Северного Крыма коннозаводчики пригоняли тысячные табуны лошадей. Самые лучшие скакуны отбирались для гвардейцев Его Императорского Величества и отправлялись в Санкт-Петербург.

На ярмарки съезжался не только торговый люд, но и авантюристы всех мастей, карточные шулера, контрабандисты, мелкие и крупные жулики. Деньжищи вращались громадные: годовой оборот бердичевских ярмарок достигал двадцати миллионов рублей серебром. Но порой и спускались многомиллионные состояния очень легко: проигрывались в казино за одну ночь, – и те, кому не повезло, пускали себе пулю в лоб.

Не оставляли Бердичев своим вниманием и мировые знаменитости. Четырнадцатого марта 1850 года под сводами костела Святой Варвары венчался великий французский романист Оноре де Бальзак. Его избранницей стала красавица графиня Эвелина Ганская. Но, увы, через пять месяцев после свадьбы писатель скончался в Париже. В Бердичеве юный Фредерик Шопен черпал вдохновение и создавал свои первые музыкальные шедевры. На берегах реки Гнилопяти, в тенистых двориках старой части города, прошли детство и юность искателя приключений, классика британской литературы Джозефа Конрада.

Упомянул Рябов и о том, что до революции Бердичев считался «еврейской столицей», его даже «Волынским Иерусалимом» называли. Вроде и уважительно, но на деле больше всего погромов в Бердичеве и проходило.

Скругулёвские военные лагеря, находившиеся в десяти километрах от Бердичева, должны были стать новым местом дислокации штаба и частей прямого подчинения 109-й мотострелковой дивизии. Изначально эта дивизия, сформированная в апреле 1939 года, дислоцировалась в Новосибирской области, затем была переведена в Забайкалье. А в мае 1941-го по приказу Генерального штаба 16-я армия, в состав которой входила 109-я мотострелковая дивизия, была переброшена на Украину, к западным границам СССР. О причине, по которой Генштаб принял это решение, командиры догадывались, но не решались высказаться вслух. И не напрасно. Слухи о грядущей войне с Германией, хотя и ходили повсеместно, решительно пресекались сотрудниками Особых отделов НКВД СССР – военной контрразведки и комиссарами частей и соединений. Расценивались они как провокационные, направленные на подрыв боеготовности армии. И меры принимались соответствующие – по пути следования эшелонов четверо болтунов, распустивших языки, сурово поплатились: одного передали в военную комендатуру в Иркутске, двоих сняли с поезда в Новосибирске и еще одного передали комендатуре в Омске. Это стало серьезным назиданием для всех остальных бойцов и командиров – любые разговоры о возможной войне с Германией мгновенно прекратились.

Позади остались бескрайние просторы Сибири, седой Урал и Волга, а эшелоны 404-го артиллерийского полка в составе 109-й дивизии продолжали движение на запад. В течение всего этого времени в подразделениях не прекращалась учебно-боевая подготовка личного состава. Командиры вели интенсивные теоретические занятия по организации технического обслуживания, тактическим и техническим вопросам боевого применения артиллерийского вооружения. Начальники штабов, ехавшие в вагонах для комсостава, в обстановке строжайшей секретности размечали на картах и схемах места расположения артиллерийских батарей, складов с боеприпасами, административно-хозяйственных зданий и сооружений. В утренние и вечерние часы комиссары и политруки выступали перед личным составом с лекциями и беседами о политической бдительности в армии, проводили воспитательную работу с младшими командирами и бойцами. Особое внимание они уделяли разъяснению ключевых положений речи товарища Сталина, которую он произнес 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий. Эта речь стала программной для всех, кто носил на петлицах гимнастерок «треугольники», «кубари», «шпалы» и генеральские звезды.

Неизвестность для личного состава 404-го артполка закончилась 18 июня 1941 года. Ранним утром эшелоны прибыли на станцию Бердянск-товарная. Их встретили командир 109-й дивизии полковник Николай Краснорецкий и его заместитель по строевой части полковник Николай Сидоренко. Три дня назад вместе со штабом дивизии и 381-м мотострелковым полком они прибыли на новое место службы и уже разместились в Скругулёвских военных лагерях.

Поручив Валяеву заниматься выгрузкой техники и личного состава, Волков поспешил к командиру. Поздоровавшись, он доложил:

– Товарищ полковник, четыреста четвертый артиллерийский полк прибыл к месту назначения. По пути следования происшествий не случилось. За исключением… – Замявшись, Волков сообщил: – Четверо красноармейцев…

– Знаю. Начальник Особого отдела уже доложил. Просто балбесы! Языки им мало отрезать! – остановил доклад Краснорецкий и спросил: – Больные, травмированные есть?

– Никак нет, товарищ полковник! Все здоровы!

– В каком состоянии находится боевая и инженерная техника?

– Вся техника в полностью исправном состоянии и готова к боевому применению.

– Говоришь, в исправном состоянии… Готовься, проверю на учениях. Они через неделю, – предупредил Краснорецкий и уточнил: – По месту размещения техники и личного состава вопросы есть?

– Никак нет, товарищ полковник.

– Схемы составлены?

– Так точно!

– Николай Иванович, – обратился Краснорецкий к Сидоренко, – проверишь на месте! Если будет необходимость, внеси коррективы. Особое внимание, товарищи командиры, уделить охране артиллерийского парка, складам с боеприпасами и ГСМ. Выстроить систему охраны, патрулей и пикетов так, чтобы даже мышь не проскочила.

– Не проскочит, Николай Павлович! – заверил Сидоренко.

– Надеюсь на вас! Что касается тебя, Василий Михайлович, ты со своим комиссаром найди время и познакомься с местными властями. Первый секретарь горкома – нормальный, толковый мужик. Обещал помочь людьми, техникой и материалам. Так что, Василий Михайлович, грех помощью не воспользоваться.

– Есть! – улыбнувшись и молодцевато козырнув командиру, принял к исполнению Волков.

– Только не затягивай. Мы тут гости, и потому важно первыми соблюсти дружественный политес.

– Понял, товарищ полковник. Завтра же заеду познакомиться в горком и исполком.

– И еще, Василий Михайлович, техника техникой, а люди прежде всего. Сегодня же разверни полевые кухни и обеспечь личный состав горячим питанием.

– Я уже дал команду, товарищ полковник.

– Молодец, что не ждешь! Кстати, как у тебя с продовольственным обеспечением?

– Все в полном объеме по нормам похода. Тушенка, крупы, макароны…

– Не пойдет! После двух недель сухомятки люди изголодались по супам, щам и борщу. А украинский борщ – это же настоящее объедение. – Краснорецкий причмокнул губами и, подмигнув, пообещал: – Будет борщ у твоих бойцов, Василий Михайлович. Дам команду начальнику тыла, он обеспечит свежими продуктами.

– Спасибо, товарищ полковник! – искренне поблагодарил комдива Волков.

– Поварих подходящих, надеюсь, сам найдешь. Но дивчины здесь дюже гарные, так что смотри, Василий! – засмеялся Краснорецкий и шутливо погрозил пальцем.

– Лично займусь, товарищ полковник, – с улыбкой произнес Волков.

Краснорецкий хмыкнул и заметил:

– Слишком не увлекайся. В этом деле главное – вовремя остановиться.

– С моим комиссаром особенно не разгонишься.

– Ладно, шутник. Вопросы ко мне есть?

– Никак нет, товарищ полковник.

– Если появятся, я буду находиться в триста восемьдесят первом полку, у Подопригоры, – закончил разговор Краснорецкий.

Сидоренко и Волков, проводив его к машине, занялись выгрузкой техники и личного состава. Она продолжалась несколько часов. Когда на платформу выкатили последнее орудие, полк построился в походную колонну и, совершив короткий марш, прибыл на место расположения.

Подчиненным Волкова, не избалованным благами цивилизации, сетовать не пришлось. Мягкий климат Украины ни в какое сравнение не шел с суровым забайкальским, с его перепадами температур от минус и до плюс сорока и свирепым «монгольцем», валившим с ног в феврале. Да к тому же и обустраиваться предстояло не в чистом поле. Бывшая барская усадьба с хозяйственными постройками и огромным садом после лысых продуваемых сопок и ветхих лачуг Харанора показалась просто раем земным. Глаз и душу радовало природное изобилие. Ветки ломились от будущего урожая яблок и груш, а пруд буквально кишел рыбой.

После отличного обеда и короткого отдыха командиры и красноармейцы с энтузиазмом взялись за хозяйственные и строительные работы. Основное внимание было уделено складам со стрелковым оружием и артиллерийскими снарядами, системам организации охраны. Пушки и автомобильную технику пришлось временно оставить под открытым небом. К вечеру в парке был разбит палаточный городок, в нем расположились младшие командиры и рядовые. Старший командирский состав разместился в бывшей барской усадьбе, и там же был устроен штаб.

В последующие три дня командованию и личному составу было не до боевой и политической подготовки. С подъема и до отбоя все занимались обустройством нового места службы. Работы было невпроворот, но, как говорится, глаза боялись, а руки делали. Двадцать первого июня, к концу дня, почти со всем управились. Невозможное стало возможным благодаря помощи местных жителей. На обращение Колпакова и Волкова откликнулись не только в горкоме и горисполкоме Бердичева, но и самые простые люди. От желающих помочь отбоя не было! Трудились все вместе, и штатские и военные, ненадолго прерываясь на перекус. И здесь уж блеснули своим мастерством армейские повара. Да и девчата-поварихи из заводских столовых превзошли самих себя. Не избалованные кулинарными изысками забайкальцы таких вкусных блюд еще и не пробовали. Тут тебе и борщ украинский, и вкуснейшие вареники с уже начинающей созревать вишней, творогом и картошкой. Свою нотку в общий настрой внес полковой оркестр. Бодрые мелодии маршей, украинские и русские песни, которым охотно подпевали, заставляли забывать об усталости. Между подразделениями развернулось настоящее социалистическое соревнование – никто и никому не хотел уступать. Намеченные на день планы перевыполнялись, и военный городок буквально рос на глазах.

Двадцать первого июня 1941 года работы закончились на два часа раньше, и причина была более чем уважительная: в полк по инициативе местных комсомольцев приехали команды футболистов и волейболистов. После ужина весь свободный от нарядов и караула личный состав потянулся к спортивным площадкам, где полным ходом шла разминка игроков. Армейцы сколотили свои команды, а про усталость никто и не вспоминал. Звонкие удары по мячу раздавались тут и там. Футболисты били кручеными в «девятку», вратари, не без того чтобы сыграть на публику, взлетали в красивых акробатических прыжках. У волейболистов своя песня. Нападающие мощными ударами вгоняли «колы» и «свечки» в землю. Защитники, не жалея локтей и коленей, ныряли рыбками и «из-под низа» тащили «мертвые» подачи. На импровизированных трибунах болельщики оценивали шансы команд на победу.

У футболистов разминка закончилась. Команды построились и под задорные звуки «Футбольного марша» Матвея Блантера бодренькой вереницей вслед за судьей устремились к центру поля. Судья – местная театральная знаменитость, чей профиль напоминал гордый профиль римских императоров в учебниках, – с величием олимпийского бога исполнял возложенную на него роль. Выдержав долгую паузу (среди болельщиков пронесся шелест восхищенных голосов – надо думать, женских), он кивнул футболистам. Дружное «Физкульт-привет!» потонуло в громе аплодисментов. Капитаны шагнули навстречу друг другу, обменялись рукопожатиями, традиционными букетиками цветов, разыграли ворота, и игроки заняли свои позиции.

Свисток судьи потонул в реве болельщиков. Обе команды начали игру в бешеном темпе. С первых же минут инициативой завладели армейцы. Их атаки одна за другой обрушивалась на ворота гостей, и тем пришлось уйти в глухую защиту. Пытаясь сбить натиск армейцев, они при первой же возможности выбивали мяч за пределы поля. Но это не спасло – после очередного углового мяч, как пойманная рыба, затрепыхался в сетке ворот. Стадион взорвался: «Гол!» Игра продолжалась. Отразив очередную атаку на свои ворота, гости перешли в контратаку. Дальше, до конца первого тайма, ничего такого особенного не произошло: острые моменты были, но голов – нет. После перерыва гости удачно провели две замены и после блестяще разыгранной комбинации ударом в угол ворот сравняли счет. Пропущенный гол завел армейцев, и они взяли гостей в оборот. Болельщики орали и свистели, взрывались аплодисментами, и наконец матч закончился вничью, чему все были рады. Футболисты широко улыбались, пожимали друг другу руки, обнимались, похлопывая друг друга по спине. А болельщики сошлись на том, что игра была бескомпромиссной, так что все по-честному – победила дружба.

Не менее жаркая баталия развернулась на волейбольной площадке. Первые две партии выиграли армейцы. В третьей и четвертой верх одержали гости. Все должно было решиться в пятой партии. Зарубились не на шутку, болельщики следить не успевали за мечом, настолько быстро он летал. И буквально на зубах гости вырвали победу. Все потом сошлись во мнении, что успех во многом определила блестящая игра в нападении студента-разрядника Житомирского пединститута, отличного волейболиста.

Праздник спорта завершился награждением участников. Ответную товарищескую встречу решено было провести в следующее воскресенье в Бердичеве.

На часах было без двадцати десять, подошло время вечерней поверки. Полк замер по стойке «смирно». Старшины называли фамилии, и в ответ по рядам катилась отрывистая разноголосица. Перекличка закончилась, затем из строя вышел трубач и вскинул горн. Звуки вечерней зорьки несли покой и умиротворение, шумный день подошел к концу.

Яркая россыпь звезд украсила небосклон, и все вокруг сказочным образом изменилось. Наступила дивная украинская ночь. Сад, пруд и мельница над тихой речушкой напоминали пейзажи непревзойденного мастера света и тени Архипа Куинджи.

Уже через десять минут после отбоя в лагере 404-го артполка воцарилась тишина, которую изредка нарушали голоса патрулей и часовых. Однако отбой был не для всех – Рябов, Колпаков и Валяев сразу после поверки собрались в кабинете Волкова. Причиной экстренного совещания послужила срочная шифрованная радиограмма, поступившая из Особого отдела 16-й армии на имя Рябова. Ее подписал полковник государственной безопасности Василий Шилин. Ссылаясь на данные «Центра», он информировал оперативный состав:

«…Из анализа поступающих оперативных данных, а также материалов допросов задержанной агентуры немецко-фашистских разведывательных органов усматривается, что германская военщина в ближайшие часы готовится совершить крупную военную провокацию.

Так, в последние дни на протяжении всей западной Государственной границы СССР наблюдается концентрация войск вермахта и его сателлитов. Наиболее интенсивные перемещения происходят на минском и киевском стратегических направлениях.

С 17 июня с. г. заметно участились попытки прорыва государственной границы разведывательно-диверсионными группами Абвера. В ходе допросов захваченных в плен диверсантов было установлено, что их основными целями являлись вывод из строя каналов связи, совершение диверсий на транспортных коммуникациях и восстановление связи с глубоко законспирированными агентами.

Наряду с этим, по сведениям территориальных органов госбезопасности, в западных областях Украины, Белоруссии и в Республиках Прибалтики резко активизировались антисоветские элементы и националистические бандформирования…»

Шилин предписывал подчиненным довести до командования частей и подразделений содержание шифровки и совместно «разработать дополнительные организационные и оперативные меры по обеспечению надежной охраны складов с оружием и боеприпасами, поддерживать высокий уровень готовности вооружений к боевому применению. В случае враждебных проявлений со стороны отдельных неустойчивых лиц пресекать их решительно, не допускать среди личного состава панических, пораженческих настроений».

Когда Рябов закончил читать, в кабинете повисла гнетущая тишина. Офицеры, прослужившие в Красной армии не один год, хорошо понимали, что крылось за лаконичными строчками радиограммы чекистов.

– Неужели война? – нарушил затянувшееся молчание Валяев, и на его скулах заходили желваки. Участник боевых действий на реке Халхин-Гол в Монголии, он не раз смотрел смерти в глаза и знал цену жизни.

Колпаков бросил взгляд на Рябова, чье лицо затвердело, потом, обращаясь к Валяеву, с металлом в голосе произнес:

– Василий Константинович, не нагнетай обстановку.

– А я и не нагнетаю, Александр Георгиевич. Я просто констатирую факты, – буркнул Валяев.

– Какие? Те, что в шифровке? Так в ней ясно говорится о провокации. Если речь идет о наших отношениях с Германией, то партия на этот счет четко высказалась в передовице газеты «Правда».

– Александр Георгиевич, я сужу не по газетным статьям, а по фактам. С чего бы это нас в пожарном порядке перебросили из Забайкалья к западной границе?

– Ну, Василий Константинович, ты даешь… Ты что, подвергаешь сомнению оценки партии? – вспыхнул Колпаков. Грозно сверкнув глазами, он добавил: – Извини, но твои рассуждения попахивают настоящим троцкизмом!

– Я… Я – троцкист?! Да я в партии… – взорвался Валяев, и его пальцы сжались в кулаки.

– Прекратите, товарищи! Прекратите! Вася, успокойся, не лезь в бутылку! Александр Георгиевич, а ты не спеши наклеивать на боевого товарища такие ярлыки! Ну какой Василий Константинович троцкист. Мы же его не первый день знаем. Не время сейчас искать врагов там, где их нет, – погасил конфликт Волков и потребовал: – Василий Константинович, карту и схемы на стол! Будем кумекать, что и как делать.

Валяев разложил на столе документы. Схемы расположения складов боеприпасов и ГСМ, автопарка, особо охраняемой зоны, в которой размещались артиллерийские орудия, пестрели обозначениями, понятными только военному человеку. В кабинете было слышно только тяжелое дыхание и шуршание бумаг. В трепетном свете керосиновой лампы лица участников совещания напоминали восковые маски, по стенам метались угловатые тени.

Карандаш Валяева скользнул по общей схеме расположения полка.

– Смотрите, вот здесь, на северной стороне парка артиллерийских орудий, кустарник вырублен не полностью. Предлагаю усилить этот участок парным подвижным патрулем. – Волков кивнул, и Валяев продолжил: – По периметру складов артвооружения, боеприпасов и ГСМ работы по возведению проволочного колючего заграждения завершены полностью. С двадцатого июня на трех сторожевых вышках установлена круглосуточная караульная служба. Однако с учетом значительной протяженности периметра предлагаю на южной стороне дополнительно установить еще одну вышку. За сутки, думаю, справимся. – Кончик карандаша обвел зеленое пятно на схеме.

– Нет у нас этих суток, Василий Константинович! Война уже на… – Волков осекся и посмотрел на Колпакова, тот промолчал, и Волков продолжил: – Хорошо. Бросьте на постройку вышки все силы. К исходу двадцать второго июня выставить пост!

– Есть! – ответил Валяев, и, перейдя к схеме палаточного городка, заметил: – Товарищи, прошу обратить внимание на северную сторону. Здесь лес вплотную подступает к расположению первого дивизиона капитана Линкевича.

– К тому же там есть глубокая и извилистая лощина, по которой легко выйти в расположение дивизиона, – добавил Рябов.

– Верно, Иван Васильевич, – кивнул Волков и распорядился: – Василий Константинович, немедленно на этом участке выставь хорошо замаскированный секрет!

– Есть выставить секрет! За счет кого будем комплектовать, Василий Михайлович? – уточнил Валяев.

– За счет первого дивизиона. Их участок, вот пусть и охраняют! – приказал Волков.

– Есть взять из первого дивизиона.

– Василий Михайлович, с учетом осложнения оперативной обстановки полагаю, что лишним не будет усиление подвижного резерва охраны периметра, – предложил Рябов.

– Логично. Василий Константинович, займись этим вопросом, – распорядился Волков и, завершая совещание, спросил: – Есть еще вопросы, товарищи?

– Василий Михайлович, хотел бы обратить ваше внимание на то, что отдельные командиры под предлогом хозяйственно-строительных работ игнорируют проведение политических занятий с личным составом. С этим надо кончать! – решительно заявил Колпаков.

– Конечно, Александр Георгиевич! Возьми этот вопрос под личный контроль. Все, товарищи, расходимся! Завтра у нас напряженный день. В полку будет работать командир дивизии полковник Краснорецкий, – напомнил Волков.

– Извините, Василий Михайлович, я еще задержу ваше внимание на несколько минут, – обратился к нему Рябов.

– Слушаем тебя, Иван Васильевич.

Рябов достал из кармана листок бумаги со списком фамилий и положил на стол. В нем значилось пять человек. Волков, задержав на них взгляд, спросил:

– И чем же они провинились перед Особым отделом?

– Извините, Василий Михайлович, по соображениям конспирации я не имею права раскрыть существо полученных на них оперативных материалов.

– Конспирация, говоришь… А мне-то что с ними делать?

– Всех пятерых под благовидными предлогами, так, чтобы не насторожить, надо срочно откомандировать в распоряжение заместителя командира дивизии по тылу. Этот вопрос начальник Особого отдела армии полковник Шилин уже лично согласовал с командиром дивизии полковником Краснорецким.

– Ну, раз согласовал, то выполним. Откомандируем во временную сводную группу тылового обеспечения якобы по приказу командира дивизии, – не стал углубляться в щекотливую тему Волков. Взглянув на стоявшего перед ним Рябова, он заметил его одобрительный кивок. На усталом лице комполка появилась вымученная улыбка. – Все, хлопцы, по коням! – объявил он. – В смысле, по кроватям. Завтра дел невпроворот.

– Погодите, Василий Михайлович! – Колпаков схватил листок с фамилиями и, потрясая им, обрушился на Рябова: – Товарищ лейтенант, вы что же это себе позволяете?! На каком основании в этот ваш так называемый список неблагонадежных включен младший сержант Бельченко? Я, как комиссар, спрашиваю вас: на каком основании?!

– Александр Георгиевич, я же сказал, по соображениям конспирации не имею права раскрывать существо имеющихся оперативных материалов. За разъяснениями вы, как комиссар, можете обратиться напрямую в Особый отдел армии к полковнику Шилину, – сохраняя выдержку, строго проговорил Рябов.

– Знаю я эту вашу конспирацию! В тридцать седьмом она обернулась разгромом командного и политического состава Красной армии! До сих пор расхлебываем и расхлебать не можем! Партия не позволит… – наливался гневом голос Колпакова.

– Отставить! Александр Георгиевич, не заводись! Сейчас не тридцать седьмой год, – по-командирски вмешался в разговор Волков и, пытаясь сгладить, напомнил: – Партия осудила перегибы, допущенные органами госбезопасности. А если говорить об Иване Васильевиче, то он к ним не имел никакого отношения. Он в то время, как и мы с тобой, служил в Красной армии на офицерских должностях.

– А я и не завожусь, Василий Михайлович. Я к тому, что о наших коммунистах и комсомольцах подумают в дивизии, – кипятился Колпаков. – Бельченко избран делегатом от нашего полка на армейскую комсомольскую конференцию. А тут выясняется, что он шпион?! Да после такого заместитель командира дивизии по политической части полковой комиссар Шейко нам житья не даст!

– Ничего, Александр Георгиевич, как-нибудь и это переживем. Бельченко, к сожалению, не первый и не последний из тех, кто может попасть в такие списки. Охолонись и спокойно подумай, кем его заменить на армейской конференции, комиссар. Обстановка, сам видишь какая, вот всякое недобитое вражьё свое гнилое нутро и кажет.

– Нет, это какая-то чудовищная ошибка, Василий Михайлович! Ну не может Бельченко быть вражиной! – упорствовал Колпаков.

– Всё! Всё, Александр Георгиевич, вопрос закрыли! Дискуссию прекратить! Где надо, с Бельченко досконально разберутся. Если не виновен, то отпустят, и он вернется в строй. Отбой, товарищи офицеры! – положил конец пререканиям Волков и поднялся из-за стола.

Офицеры двинулись на выход. Стрелки часов приближались к полуночи. Рябов вернулся в свой кабинет, служивший ему одновременно комнатой отдыха. В последние дни ему удавалось поспать не больше трех-четырех часов в сутки. Наряду с оперативной деятельностью, в которой центральное место занимала работа с агентурой, ему приходилось много времени уделять организационным вопросам, и в первую очередь подыскивать явочные и конспиративные квартиры, где втайне от посторонних глаз можно было бы проводить встречи с резидентами, агентами и осведомителями, получать от них информацию и отрабатывать оперативные задания.

Свой день Рябов обычно начинал с поездки в местный райотдел НКВД. Оттуда, пользуясь специальной связью, он докладывал Шилину о проделанной за минувшие сутки работе и получал необходимые указания. После этого занимался текучкой, проводил беседы с агентами, согласовывал с оперативными сотрудниками мероприятия по проверке связей военнослужащих полка с населением… Дел набегало много, и к себе в кабинет Рябов возвращался далеко за полночь.

Минувшая суббота ничем не отличалась от предыдущих дней, да еще это совещание… С трудом стащив сапоги с гудящих от усталости ног, он не нашел в себе сил раздеться, рухнул на кровать и через мгновение провалился в бездонную яму.

В последнее время ему снился один и тот же сон, возвращавший в места, где прошли детство и юность, – в село Сакмарское Чкаловской (Оренбургской) области. Старая часть села располагалась на реке Сакмара, на высоком мысу. Там стояла крепость яицких казаков, основанная атаманом Василием Араповым в далеком, 1724 году. С годами село разрослось и привольно раскинулось по берегам.

Ивану в Сакмарском все было знакомо до мелочей – а как иначе, ведь он там вырос. Центром притяжения для ребятни всегда была река. Зимой на льду устраивали баталии, а знойным летом купались до посинения. Когда надоедало, выбирались на берег и, прячась от солнца под кустами дикой смородины, предавались мечтам. Буйная фантазия мальчишек была безгранична! С наступлением вечера, накупавшись и наболтавшись, мальцы возвращались домой.

Во сне Иван видел проселочную дорогу, по которой ходил тысячи раз. Замысловатыми зигзагами она тянулась среди холмов, поросших березовыми перелесками. Если подняться повыше, родное село лежало как на ладони. Среди тенистой зелени садов угадывался домик Рябовых, потомков яицких казаков.

В 1917 году привычную жизнь разрушила революция. Безжалостные волны Гражданской войны, когда порой брат против брата, прокатываясь через село, оставляли могилы за околицей. Старый мир мучительно уходил, и так же мучительно рождался новый. Большевики решительно перекраивали вековой уклад, и на первых порах сельчане присматривались к ним с осторожностью. Но то, с какой самоотверженность и самоотдачей большевики отдавались делу, нельзя было не заметить.

Ивану в 1917-м было всего-то восемь. И он со всей мальчишеской самоотверженностью поверил в революцию, осененную такими притягательными словами, как Свобода, Равенство и Братство. Это были не просто слова – революция вырвала бедноту из дремучего невежества и беспросветной нужды. Но главное, она пробудила в сердцах небывалый энтузиазм. А уж у молодежи особенно – они с самозабвением строили новый, ни на какой другой не похожий мир. В этом мире точно не будет ни богатых, ни бедных, там открыты все дороги, а от тебя требуется только одно – дерзай и служи общему делу. Общих дел и в селе хватало. Когда строили новую школу и клуб, Ваня тоже принимал участие в строительстве. Со временем он мечтал получить хорошее образование – как знать, может, когда-нибудь повезет ему стать учителем в этой красивой школе, будет учить мальчишек и девчонок из их села всему самому доброму и светлому…