Текст книги "Дресс-код вдохновения"

Перелистнув еще десяток лет, как десяток страниц, Егор, тридцатишестилетний и остолбенелый, думал, глядя на Милу: «Какая красивая покойница».

Покойники не должны быть такими красивыми, красивыми должны быть живые.

Хоть нос у нее мертво заострился, а грим на лицо наложили так густо, что кожа приобрела оттенок абрикоса, она все равно была красива, снова как Мадонна. Про нее так на поминках и говорили – как Мадонна, красивая и добрая.

Приглашенный священник был молод, но деловит – сурово велел отключить мобильные телефоны и не курить до конца церемонии. Служил бойко, недовольно посматривая в сторону источников неожиданного шума. С некоторой угрозой взмахивал кадилом. Потом сказал, что по традиции следует поцеловать покойную в лоб, попросить прощения и простить самому, чтобы все вольные и невольные… У Егора вдруг засело в голове одно: я раскачивал тебя на качелях, Мила, ты взлетала так высоко, ты смеялась оттуда, свысока, прямо как Мадонна, мне нечего прощать тебе, но я прощаю, прощаю. Твоя книга получилась коротенькой, всего на тридцать пять неполных страниц крупным шрифтом, прости и ты меня, прости меня.

И она простила его, конечно, простила.

Невероятно было вообще как-то вернуть себя к жизни, зачем-то просыпаться утром, умываться, разговаривать, но раз и навсегда решив изменить свою жизнь полностью, Егор действовал последовательно.

Демобилизовавшись из армии в звании майора, он на пару с боевым товарищем Тимохиным организовал один из первых в Питере компьютерных магазинчиков – сначала арендовали прилавки то в здании бывшего кинотеатра, то в булочной; партнеры из Скандинавии исправно поставляли снятую с производства там и страшно популярную тут орг– и компьютерную технику. Прилавочки постепенно заменились на полноценный торговый зал в хорошем районе. Со временем таких залов стало больше, возрос ассортимент товара – к компьютерам, принтерам и сканерам прибавились мобильные телефоны и бытовая электроника. Три года назад бывшие офицеры Разуваев и Тимохин стали учредителями банка, имя которому дала Егорова малая родина – город Курган. В настоящий момент у «Курган-банка» дела шли неплохо, и кризисы он преодолевал хорошо, на твердую четверку.

Три сестры Егора давно уже были перевезены заботливым братом в Петербург, жили в шаговой доступности друг от друга, мама, постаревшая, но еще бодрая и полная сил, кочевала от одной дочери к другой, так ей больше нравилось. Отца они похоронили три года назад, на старом кладбище близ того самого озера Половинное, где впервые Егор поцеловал Миле руки.

* * *

Юлия. Июнь. Cocktail

Отправитель:

957 55 57

08 июня 10.30

«Шеф, первую часть текста отправила. Ловите письмо! С итальянским приветом, Ю.»

Она проснулась и боялась пошевелиться. Боялась спугнуть свое настроение. Повернулась к Максиму. Он еще спал, словно маленький ребенок, улыбаясь во сне. Удивительно, но даже самые серьезные мужчины превращаются в беззащитных и маленьких. Провела рукой по его волосам. Виски совсем седые, у глаз сложились небольшие морщинки. Но все это поразительно шло ему, придавало законченность всему его облику. Они так много смеялись вместе – иногда ей даже казалось, что он вообще не способен на серьезные разговоры.

Но это только казалось… Временами лицо Максима становилось строгим и невозмутимым. Как будто он обдумывал вопросы космической важности.

«О чем он думает?» Ей так хотелось проникнуть в его мысли и прочесть каждую, не упустив ни одной буквы, ни одной запятой.

На цыпочках Юлия вышла на балкон. Яркое солнце вставало над Тосканой, прибрежным городком Виареджио.

«Неверное, у городов, как и у людей, есть свой генетический код?» – мелькнуло в голове. Юлия вспомнила, что читала в университете про этрусков, когда-то тысячелетия назад населявших Тоскану. Это были миролюбивые, добродушные люди, возводящие любовь в ранг культа. Ни с кем не воевали и ни с кем не боролись. Наверное, поэтому здесь так дышится и все так правильно, если вообще что-то может быть правильным.

Юлия поймала себя на мысли, что впервые она наблюдала восход солнца. Упивалась красотой природы, всеми ее оттенками. Глубоко вдохнула в себя теплый воздух.

– Неужели это мой период, неужели я дождалась его?..

Она почувствовала, как теплые мягкие руки обнимают ее за плечи. Руки Максима. И трудно было поверить, что всего год назад она закрывала ладонями зеркало, не желая рассматривать чужую женщину в нем. В той женщине вряд ли кто-то узнал бы задорную, непосредственную и открытую девочку, которая так любила жизнь. Вернее, она любила ее и сейчас, только любовь эта была где-то совсем глубоко и пробивалась на свет еле заметным пульсом, который даже опытный терапевт уловил бы с величайшим трудом. Год назад Юлия ничего не хотела и ничего не ждала.

* * *

Юлия. Июнь. Executive Casual

Отправитель:

957 55 57

05 июня 12.36

«У меня все хорошо. Италия прекрасна! Смайл, смайл. Ю.»

Наперегонки они спустились в ресторан. Лифтом пользоваться не хотелось. Ей казалось, что ее тело невесомо, точно пух. Облаченная в белоснежный длинный сарафан, с распущенными, неуложенными волосами, она походила на нимфу. Эта небрежность так шла ей, солнечный свет нежно играл на коже, глаза сияли, и у всех людей, попадающихся навстречу, лица становились тоже немного сумасшедшими и очень радостными.

Юлия неожиданно для себя вдруг ясно осознала, что люди стареют именно из-за того, что перестают удивляться чему-либо и теряют непосредственность восприятия, когда идешь по дороге и радуешься движению, – и неважно, льет ли дождь, падает ли снег. Главное, что ты идешь своими быстрыми ногами, а рядом человек совершает такие же движения и держит тебя за руку. И единственное, чего ты хочешь, чтобы это никогда не заканчивалось: и дорога, и это желание идти вместе вперед.

Прожить жизнь день за днем, просыпаясь и засыпая на плече Максима. Это так просто. Это так сложно. Максим, казалось, сбросил добрых два десятка лет, смеялся и шутил как мальчишка.

Они прошли в просторное помещение в стиле модерн.

Светильники в форме больших цветов, на окнах витражи, низкие столики темного дерева, мягкие стулья с гнутыми спинками. Все дышит временем и историей. Юлия взяла Максима за руку и поцеловала.

– Я уже говорила тебе сегодня? – Она улыбнулась ему.

– Что именно? – Он слегка прищурил один глаз.

– Что обожаю тебя и буду обожать тебя всегда!

– Нет, сегодня я еще не слышал этой сентенции.

Она засмеялась. Только он умел вставлять все эти красивые слова и мастерски строить осмысленные диалоги. Он редко делал комплименты и выражал свое восхищение, но иногда говорил что-то по-настоящему важное.

«Для меня нет ничего лучше прикосновения твоих губ и твоих глаз рядом» – и это признание было намного важнее всего другого. Была в нем какая-то немногословная глубина, которая так нравилась ей. Как-то речь зашла о предстоящих президентских выборах, и Юлия нерешительно промямлила, что все сложно, и все запутанно, и народ не понимает… «Что сложно? – вскипел Максим. – Что народ не понимает? Учиться надо, тогда народ будет понимать! Вот есть молоко. Ты хочешь молока, наливаешь и пьешь.

А если ты хочешь вкуснейшего натурального крем-брюле, то для начала ты должен его изготовить. Но для этого нужно знать, чем крем-брюле отличается от молока и технологию приготовления! И молоко не превращается в крем-брюле по мановению волшебной палочки, нет таких волшебных палочек! Вот что должен знать твой народ. И еще ведь есть просто вода, об этом как-то все прочно забыли…»

Юлия внимала Максиму, наслаждалась каждым его словом, каждым уверенным жестом его руки, каждым поворотом красивой головы. Она была влюблена или любила. Все, будь то психологи или просто оправдывающиеся, пытаются разделить «любовь» и «влюбленность». Делают умные лица, выделяют различия, временные рамки. А какие различия? Кто вообще способен определить степень любви, вернее, ее градус, объяснить ее глубину, делая из этого двоякие выводы… Да, это была всего лишь влюбленность, а любовью там и не пахло. Человек живет в настоящем. Значит, и все его эмоции зависят от настоящего момента. А все остальное – создаваемый им фантом.

– А ты знаешь, куда мы сегодня поедем?

– Даже не представляю. Но какое это имеет значение… – Юлия сделала глоток обжигающего кофе, наслаждаясь его вкусом. Отломила кусочек наисвежайшего круассана. – Мне так хорошо с тобой, – медленно произнесла она, – здесь и сейчас.

– Мне тоже, но придется поторопиться. Ближайший поезд во Флоренцию отходит через тридцать минут. Успеешь?

– Я уже готова! Флоренция! И мы пойдем в галерею Уффици, – глаза ее сияли счастьем.

– И даже останемся там, сколько захочешь. Хочешь, даже переночуем. Спрячемся за каким-нибудь диванчиком, никто нас не заметит, а ночью я буду любить тебя, сначала перед Боттичелли, а потом перед Караваджо.

Юлия снова прижалась к нему. Ей все время хотелось чувствовать его кожу, прикасаться к нему. Временами она пыталась сдерживать себя, боясь, что его это раздражает. Но Максим уверял ее: «Я так люблю, когда ты ко мне прикасаешься. Все время жду этого».

– Когда я раньше наблюдал за теми, кто целуется на улице, меня это раздражало. Или может быть, я просто завидовал. А теперь я понял, что так действительно бывает. И вообще, много чего бывает. – Он снова стал серьезным.

Галерея Уффици была для Юлии мечтой – казалось, несбыточной. Собранная здесь коллекция картин итальянского Возрождения несравненна по своей исчерпывающей полноте – одни только имена заставляли замирать в сладостном предвкушении ее сердце – Джотто, фра Беато Анджелико, Боттичелли, Рафаэль, Леонардо да Винчи, Филиппо Липпи, Мантенья, Мазаччо, Пьеро делла Франческа, Караваджо, Тициан… К тому же галерея Уффици расположена в самом сердце Флоренции, ставшей родиной Ренессанса и являющейся одним из лучших его произведений.

Но оказывается, что даже несбыточные мечты вполне могут осуществиться, если Создатель улыбнется, а любимый мужчина реализует его замысел. Они бежали наперегонки по эскалатору и запрыгнули в первый вагон. В Италии все кажется обаятельным и уютным, даже старые поезда.

– Знаешь, – сказал Максим, – а ведь в истории Уффици достаточно трагических событий. Первый раз галерея сильно пострадала еще в девятнадцатом веке во времена наполеоновских войн – некоторые произведения искусства были безвозвратно утеряны. Второй раз музей серьезно пострадал во время Второй мировой войны, когда немцы взорвали водопровод и газопровод Флоренции. В галереях вода доходила до щиколотки, а практически все здешние шедевры были разворованы нацистами и вернулись на свои места после долгого заключения в пещерах, туннелях, шахтах, подвалах и уединенных замках.

– Хорошо хоть вернулись, – заметила Юлия. – Вообще, мне кажется диким, просто дичайшим, что здесь, под этим солнцем, на этой священной земле Римской империи… махровым цветом расцвел фашизм…

– Тем не менее, – склонил голову Максим, – очень даже расцвел. Если разобраться, первоначально идеи национал-социализма были не так уж и безумны. Имели много достоинств.

– Конечно же нет! – Юлия даже подпрыгнула на сиденье. – Послушай. В детстве я обожала энциклопедии. Медицинскую читала у двоюродной сестры, все сто тысяч томов, а дома у родителей имелось несколько энциклопедий домашнего хозяйства и – ну а как же! – большой энциклопедический словарь, темнокрасная обложка. Такой словарь был у всех моих одноклассников, это очень сказывалось на содержании разных рефератов про какую-нибудь… мммм… Аву – государство в Центр.

Бирме, переставшее существовать в 1752 году.

– Какие познания! – восхитился Максим чуть снисходительно.

– Ну, про государство Аву я ни черта не помню, естественно, зато знаю наизусть три признака фашизма из шести: обоснование по расовому признаку превосходства и исключительности одной нации; нетерпимость и дискриминация по отношению к другим нациям; отрицание демократии и прав человека.

– Ты не перестаешь меня удивлять! – Максим тонко улыбнулся.

– Все очень просто! – Юлия плавно повела рукой. – Дело в том, что я часто убиваю в себе фашиста. Внутренний фашизм велит считать себя умным, свои убеждения – единственно верными, а всех инакомыслящих хорошо бы аккуратно уничтожить. С приступами фашизма можно и нужно бороться, демонстрировать его неприлично и стыдно. Мне кажется, это – одна из самых понятных в мире вещей. Мне кажется, люди, достигшие совершеннолетнего возраста, не имеют права предъявлять своих внутренних военных преступников миру – у мира, кстати, сформулировано на этот счет несколько статей в уголовных кодексах. У взрослых людей вообще масса обязанностей. Иногда их скучно выполнять.

– Ты абсолютно права. – Максим поцеловал ее пальцы и еще раз поцеловал. – Моя прелестная Гипатия[1]1
  Гипатия (Ипатия) Александрийская (др.-греч. 370(?)–415) – женщина-ученый греческого происхождения, философ, математик, астроном.


[Закрыть]. Но можно мне вернуться к истории Уффици?

– Конечно! – Юлия тоже поцеловала его.

– В третий раз трагические события произошли уже в наши дни – в 1993 году на улице Джеоргофили взорвалась бомба, которая повредила часть дворца, а также принесла смерть пятерым людям.

– Господи, какой кошмар! – Юлия нахмурилась.

– Самый существенный урон был нанесен залу Ниобы, чей неоклассический декор был с великим трудом восстановлен, но часть фресок восстановлению уже не подлежала…

Максим замолчал.

– Знаешь, – сказал серьезно, – мне иногда кажется, что путешествие по Италии вполне можно приравнять к гуманитарному образованию…

– Тогда мне необыкновенно повезло с профессором. – Она снова улыбалась ему.

Народу было немного, но с каждой остановкой прибавлялось все больше. В окнах мелькали поля и маленькие домики. И снова синее, всепоглощающее море. И снова маленькие балконы с вывешенным наружу бельем, обязательно детским. Маленькие футболочки, юбочки, брючки. Наверное, нигде так не любят детей, как в Италии. Вся эта житейски правильная уютность разбавлялась великолепными дворцами, настоящей историей, а не новоделом. Снова балкончики…

– Садитесь, садитесь, – услышала Юлия грубоватый голос итальянки. Две девочки, лет по пять, хорошенькие двойняшки, смирно уселись напротив. Круглые лица, большие черные глаза, крупные руки.

Женщина выглядела усталой и равнодушной. Руки, испещренные морщинами, давно не видевшие маникюра, огрубевшие от физического труда. Уголки губ, направленные вниз. Было видно, что она нечасто улыбается. В ней не было той итальянской изысканности, какого-то прямо-таки врожденного вкуса, всех этих разноцветных шарфиков и шлейфа духов, сводящих с ума. Она тоскливо смотрела в окно, губы ее слегка шевелились, но это не выглядело благодарственной молитвой, скорее простым пересчетом ежедневных трат. Или утрат?

Юлия продолжала незаметно разглядывать женщину, удивляясь тому, что вот эта счастливица живет в стране, путешествие по которой «можно приравнять к гуманитарному образованию», но она не наблюдала радости на ее смуглом лице.

– А я рада! А я так рада! – внезапно и громко воскликнула она. Максим засмеялся и сжал ее руку.

– Почему эти дети все время смотрят на тебя? – шепнул он чуть позже, показывая глазами на итальянских близнецов.

– Потому что они девочки и с любопытством рассматривают мой наряд, – улыбнулась Юлия. Прошло еще немного времени, и одна из девочек начала петь что-то очень громко по-итальянски.

Женщина, не обращая на это внимания, продолжала смотреть в окно. Другая девочка стала подпевать. А потом двойняшки принялись громко смеяться и подпрыгивать на сиденье.

– Вот это девочки! – Было видно, что Максим искренне удивляется. – Какие шумные, – добавил он минуту спустя.

Юлии вдруг стало грустно, очень грустно. Он совсем отвык от детей, от маленьких детей. Чему я удивляюсь, ведь у него взрослая дочь.

– Максим, – лицо Юлии было серьезно, – а ты хотел бы еще ребенка? От меня?

Люди заспешили к выходу.

– Флоренция, нам пора выходить. – Он не ответил Юлии. Словно и не было никакого вопроса.

Юлия почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. «Это моя проблема. Это я сбежала, бросив все ради него, желая изменить свою жизнь. Но ему-то это совсем не нужно. Ему просто приятно проводить время вместе. Ему просто хочется целовать меня на улице и обнимать, потому что ему „приятно“. Он совсем не собирается менять свою выстроенную жизнь – с привычными домашними тапочками и шелковым халатом, с привычными банальными разговорами на кухне о работе, политике и футболе». Единственное, что интересовало Максима, помимо самого Максима, был футбол, причем итальянская сборная, за которую он отчаянно болел. Жена, следуя всем его интересам и слабостям, старалась быть ему другом (кем же еще можно быть спустя двадцать один год совместной жизни), была прекрасно знакома со всеми футбольными нюансами и могла перечислить все лучшие матчи и голы миланской команды. А что еще нужно для совместного проживания?

Юлии вдруг расхотелось гулять по Флоренции. Она почувствовала себя маленькой пугливой девчонкой, которая сильно провинилась. И теперь отец ожидает ее дома с ремнем, чтобы выпороть как следует. Но еще хуже становилось от того, что отец уже давно не ждал ее дома с ремнем и никто не собирался ругать. Разве что только она сама могла сложить все самые крепкие бранные слова и направить их в свой адрес. «Что я делаю? Что я наделала? Я разрушаю свою семью, свое благополучие – о, какое дурацкое слово, любимое социумом! Зачем? Ради чего?» – спросила себя Юлия. И не нашла ответа.

Максим обнял ее за талию, и Юлия почувствовала, как вся нежность, на которую она только способна, снова поднимается в ней, заслоняя все сомнения, все вопросы. Она снова была счастлива. О, эти любимые люди! С какой простотой они находят бреши в наших блистающих доспехах из золота, как виртуозно наносят туда точечные уколы, как невинно наблюдают потом за дрожью, сотрясающей нежное тело. «Но пусть, – бормотала Юлия, – пусть я унесу с собой печали столько, сколько смогу, пусть, ведь это не такая большая цена за мгновения вот этого безоговорочного счастья, такого острого, такого соленого».

* * *

Юлия. Июнь. Executive Casual

Отправитель:

957 55 57

10 июня 12.36

«Полинушка, я тебе купила два купальника и три сарафана на лето».

– Смотри, смотри!

По площади Синьории ходили самые настоящие терракотовые голуби, очень вальяжные и довольные собой. Даже итальянские голуби выглядели как-то иначе. Никогда прежде Юлия не видела голубей такого цвета. Она достала фотоаппарат и пыталась запечатлеть их. Было много туристов, но никто никому не мешал.

– Добрый вечер, не желаете чашку кофе, а может быть, итальянского вина? – Официант говорил по-русски практически без акцента.

Максим засмеялся.

– С чувством юмора у них все в порядке. Как тебе идея с чашкой кофе?

– Прекрасная мысль. – Юлия наконец-то сфотографировала голубя и удовлетворенно уселась на резной стул.

Солнце играло в ее волосах, и сама она была похожа на Златовласку. Максим снова восхищенно смотрел на нее. А она уже снова забыла о своих мыслях и улыбалась, заглядывая в его зеленые глаза. У одного из философов, она сейчас не могла вспомнить его имени, она прочла, что человек отражается в других людях как в зеркале, и в зависимости от человека отражаются различные черты характера. В глазах Максима она видела все лучшее, что есть в ней. Юлия чувствовала себя смелой и красивой, а главное, способной ради него на поступок. Пока еще не знала, на какой. Да и какая разница. Она, как говорил Будда, была светильником для самой себя, опорой самой себе. Придерживалась собственной правды как единственного света.

Отец часто любил повторять, что человек работает на свое будущее. Юлия так и жила, желая во всем подражать своему отцу. Зарабатывала очки. Была прилежной дочерью. И когда в восемнадцать лет начала встречаться с Александром, отец посчитал, что неприлично девушке просто так встречаться и неплохо было бы оформить отношения.

Нет, она не жалела об этом. Это произошло с ней, и каждая страничка в этой книге была ею прожита и являлась частью ее жизни. Была… Вот ключевое слово. А сейчас ее жизнь была в настоящем, это она поняла благодаря Максиму. Она жила настоящей историей. Ей снова захотелось создавать свою жизнь, каждый день просыпаясь с улыбкой и посылая хвалу Создателю. Она перестала бояться своего возраста и, что самое главное, вывела простую формулу счастья. Юлия ни разу не призналась в ней Максиму, но ей хотелось вместе с ним состариться. Мужчины обходят, вернее, боятся старости и предпочитают изображать из себя молодых козликов. Но Юлия поняла для себя что-то очень простое, что вместе не так страшно и даже наоборот. Ей хотелось быть с ним, но что она могла изменить.

«Женись на мне!» – этим она только отдалила бы его от себя. Да и какое право она имела на этого интересного, состоявшегося мужчину. Нет… Права имела та, другая женщина, которую Юлия даже представить себе не могла. Какая она? Может быть, очень красивая и ласковая, а может быть, и нет… Но Максим прожил с ней долгую историю становления. Они вырастили вместе ребенка. А сейчас он просто наслаждается настоящим с ней, Юлией, и она тоже должна следовать этим правилам. Юлия поняла, что сейчас ее спасет бокал вина, иначе мысли просто не оставят ее в покое.

– Всю жизнь мечтала о бокале белого сухого вина во Флоренции, к тому же еще днем.

Максим подозвал официанта и заказал вино. Глоток холодного пино гриджио успокоил ее. Она снова любовалась фасадами и людьми, а терракотовые голуби горделиво расхаживали взад и вперед, словно осознавая свое великолепие.

В кассу галереи Уффици стояла очередь, да и как могло быть по-другому. Сколько людей со всего мира съезжаются, одержимые одним желанием – прикоснуться к истории и увидеть Боттичелли. Но двигалась очередь достаточно быстро. На каждом билете было условленное время, на их билетах – шестнадцать тридцать. Целых четыре часа они могли гулять по городу. На Юлии были удобные сандалии без каблуков, и она чувствовала, что может бродить сколько угодно.

Они обогнули площадь и добрались до кафедрального собора Санта Мария дель Фьоре – резного величественного здания из мрамора, которое венчает огромный купол ржаво-красного цвета. Юлия застыла, пораженная его великолепием. Собор был спроектирован так, чтобы вместить все население города – в те времена девяносто тысяч человек. В Италии своими размерами Санта Мария дель Фьоре уступает лишь собору Святого Петра в Риме, но если принять во внимание его необычное цветовое решение – сочетание розового, зеленого и белого мрамора, то он впечатляет гораздо больше. Сразу и остро осознаешь, что находишься именно в Италии, ведь Италия – это не совсем Европа, это навсегда Священная Римская империя, со своей историей, архитектурой и судьбой.

– Прав был Карл Пятый, – заметил Максим, – который сказал, что такую драгоценность надо хранить под колпаком и доставать лишь по большим праздникам.

– Да. – Юлия кивнула. – А представляешь, сколько людей молились здесь и доверяли Всевышнему свои желания?

Она с трепетом взяла Максима за руку и повела ко входу в храм. Там дежурила необыкновенной красоты женщина-полицейский, словно сошедшая со страниц глянцевых журналов, она попросила Юлию на ломаном английском накинуть специальный плащ на обнаженные плечи. Юлия послушно облачилась.

Вместе с Максимом они просто молчали. Каждый думал о своем, о разном. Но даже молчать им было хорошо вместе. А высоко над их головами отмеряли секунды счастья знаменитые часы, расписанные живописцем Уччелло в 1443 году и функционирующие по сей день. Стрелка этих часов движется против обычного направления. «Вот так же и я, – подумала Юлия, – я – такие часы. Всегда двигаюсь в противоположном направлении».

Виареджо оказался удивительным местом. Было приятно возвращаться в него после культурного шока, пережитого во Флоренции. Здесь происходила какая-то гармонизация пространства. Шествуя по этим улицам, залитым полуденным солнцем, глядя на этих улыбающихся, счастливых людей, с детьми и собачками, сразу хотелось примкнуть к их сообществу и быть похожим. Хотелось быть такими же счастливыми.

* * *

Отправитель:

932 18 18

27 ноября 21.00

«А помнишь, ты ушла тогда ночью в Италии? Я тогда так испугался. Представил свою жизнь без тебя и заплакал».

Отправитель:

957 55 57

27 ноября 22.12

«Зачем ты об этом? Несвоевременно и даже вредно».

Счастливая, Юлия совершала всякие странные вещи – например, одна вышла ночью из гостиницы. Странное время, половина третьего, на улицах города уже тихо – темные дома молчат, дискотеки закончены, красивые девушки при нарядах и каблуках уехали на такси, теплое небо над Юлиной головой.

У фонарного столба стоял невысокий человек с мобильным телефоном, зачем-то подбрасывая его в руке, телефон предсказуемо упал, не разбился. Невысокий человек громко рассмеялся, сказал что-то по-итальянски, его волосы начинали свой рост далеко ото лба, на носу круглые очки, у ног желтая матерчатая сумка.

А больше вокруг никого нет, несколько высоких тополей, ажурные урны, деревянные скамейки, похожие на театральные декорации. Недавно прошел дождь, Юлия специально ступила в лужу и отправилась дальше, на влажном тротуаре оставляя следы носками врозь. Рекламный постер призывал посетить фирменный магазин.

Начало четвертого, уже светает, темное небо размывается до синего, это настоящий рассвет, и скоро вот там, слева над крышами, будет красиво – нежно-нежно и розово-желто.

Небольшая кондитерская работает до последнего клиента, на летней веранде негромко играет хорошая музыка, что-то такое милое, староамериканское типа Фрэнка Синатры. На столиках горят свечи, не на всех. На трех справа и одном слева, он свободен. Юлия нерешительно прошла, села.

К ней сразу же направилась пышная женщина в наглаженном переднике, по-матерински улыбнулась и предложила кофе. Юлия кивнула, кофе, очень хорошо.

Заказала двойной эспрессо и стакан воды, вытерла руки салфеткой, откуда-то густо и сладко запахло жасмином.

– Ti piace il caffe? – спрашивает ласково официантка.

Юлия улыбается и вдруг говорит по-русски, бурно жестикулируя почему-то:

– У меня дома четыре пачки превосходного кофе разных сортов: Costa-Rica Tarrazu la Pastora, Guatemala Antigua, Indonesia Sulawesi Kalossie и Sumatra Mandhelling. Я расфасовываю кофе в нарядные банки с притертыми крышками, чтобы чередовать, и только на Суматру манделлин у меня не хватило правильной тары, надо озаботиться, кстати. Люблю ли я кофе? Я люблю кофе, уважаю его, как мастера миража и обмана, из безалкогольных напитков только он создает роскошные иллюзии благополучия, кофе – это мой окурок из анекдота про бомжа, где «а жизнь-то налаживается», кофе – это кофе, это кофе!

Все улыбаются. Справа кудрявая девочка и ее спутник пьют красное вино, он смотрит на нее, она – на бокал. Воздух вокруг становится прозрачнее, еще прозрачнее, на веранду поднимается мужчина, его густые волосы увязаны в хвост. Он возбужденно говорит по телефону:

– Ну и убирайся! Можешь собирать барахло и уматывать обратно!

Юлия с удивлением понимает, что он говорит по-русски. Ничего себе, встреча с земляком.

Мужчина извиняется:

– Да жена снова блажит. Каждый день скандалы. Устал, ну… В Италию вот привез. Думал, хоть здесь поутихнет. Так нет! Не понимаю, чего хочет в принципе?

Пышная женщина в наглаженном переднике могла бы ответить: «Любви». Мужчина бы возразил: «А я что же?», но женщина не знает русского.

– Любви, – ответила Юлия.

Мужчина возразил:

– А я что же?

Совсем светло, редкие автомобили, люди отправляются на работу. С приятным шорохом шин останавливается велосипедист, ставит ногу на бордюр и спрашивает, который час. Пригибается к рулю и продолжает путь.

Справа кудрявая девочка встает, оказывается в коротком пестром платье и высоких сапогах, обнимает себя руками за плечи, делает несколько танцевальных движений между столиками, останавливается, улыбается Юлии и продолжает танец.

Юлия допивает очень крепкий, очень вкусный кофе, и уже утро.

Когда она уходит, длинноволосый мужчина говорит:

– Я бы хотел, чтобы меня кто-то ждал, понимаете?

А пышная итальянская женщина гладит его по голове и понимает, понимает.

Он вышел вслед за ней.

– Можно с вами поговорить? – сказал глухо. – Я просто хочу поговорить по-русски.

– Проводите меня немного, – согласилась Юля. – О чем вы хотите поговорить? О своей жене?

– Нет. Хочу рассказать о другой женщине.

– Как ее зовут?

– Зовут? Ну, допустим, Ангелина. Вы выслушаете меня?

– Охотно.

Юлия посмотрела на мужчину с симпатией.

– Ее вполне могли бы звать Ангелиной, ей подходит это имя, кажется. Обманчиво мягкое. Ангелина никогда не имела отношений на расстоянии. Она прекрасно верит в существование таковых, она перечитывает письма известных писателей, русских классиков, к своим далеким возлюбленным. Но применительно к себе – нет, ответит она легко, никогда не случалось и упаси бог.

И это правда. Ангелина не писала писем, не ждала ответов, не сидела, затаив дыхание, перед монитором, гипнотизируя красный цветок или лимон. Ее любимый человек тоже ничего этого не делал. Они с Ангелиной пообещали, твердо пообещали друг другу именно не делать «ничего этого». Они расставались навсегда, это не было капризом, прихотью или кокетством, скорее – как у основоположника марксизма – осознанной необходимостью.

– Постойте, – прервала его Юлия, – раз уж мы с вами разговариваем на такие личные темы, вы позволите уточнить?

– Да. – Мужчина смотрел с неопределенной мукой.

– Любимый человек Ангелины – это вы?

– Да, – он помолчал, – но мне легче говорить о себе отстраненно. В третьем лице. Так я менее ненавижу себя. Вы не представляете, сколько слов было сказано, сколько слез пролито, сколько сердец растоптано! И хорошим, очень хорошим финалом стала территориальная разлука, чистым и незамутненным. Любимый человек Ангелины уехал в Канаду. Ему там предложили работу. По специальности.

Он уехал, а Ангелина осталась.

Он уехал, чувствовал себя спокойно, целеустремленно занимался разными делами, расширял круг знакомств, но без фанатизма. Никакого общения с Ангелиной, щепетильно соблюдал данное слово. Но никто не брал с него клятв, что он не будет заходить, скажем, на ее личные страницы в социальных сетях. Такие милые информационные листки, где всегда можно посмотреть новые фотографии, встретить друзей, послушать избранные мелодии и так далее. Как много возможностей для отслеживания настроения и общего состояния далекого абонента! Как легко достижимо – одним нажатием кончика пальца на левую кнопку мыши.

Он и нажимал. И Ангелина нажимала. Они посещали обоюдно личные странички друг друга. И имели всю информацию. Осенью любимый человек Ангелины путешествовал по Южной Америке, потом вернулся к работе, Новый год встретил в компании коллег, в январе завел собаку, в марте опубликовал научную статью, в июле отпраздновал день рождения, в августе побывал около знаменитой горы Японии и на пляжах Бали, в сентябре получил повышение по службе и дал званый обед. На обеде выглядел удовлетворенным, и темносиний цвет был ему очень к лицу.