Текст книги "В Поисках Пернатого Змея Солнечного Бога Кетцалькоатля"

– Брухо Бухо замолчала. Ей снова не хватало воды, а в кувшине осталось лишь несколько капель.

– А ты знаешь, когда пойдет Большой ливень? – Спросил Кил Чилим.

Казалось, из последних пропадающих сил бедная Брухо Бухо набрала воздух, не открыв уже запавших глаз.

– Придет, придет Большой ливень, – прошептала она. – Придет, когда разбудят спящего ягуара, когда разобьется каменное сердце, когда злобный койот отдаст перья. И когда город станет лесом. А сейчас вы должны возвращаться. Скорее, скорее, – произнесла священная рыба-птица Брухо Бухо и замолкла.

Воды в кувшине не осталось. Мальчики прикрыли тело Брухо Бухо тонкой кисеей, не понятно как сохранившей влагу, и уже готовы были проститься, как неожиданно услышали.

– Соберите ракушки, которые покрывали меня, отдайте их улиткам и возьмите мою серебряную чешую. – Это было последнее и самое непонятное, что произнесла мудрая волшебница. Но ребята послушно собрали валявшиеся ракушки, затолкали их в пустой кувшин. В кусочек кисеи они завернули серебряную чешую и перья священной рыбы-птицы Брухо Бухо. Дары волшебницы Шал Талам прикрепил к своей веревке на поясе.

Друзья постояли немного, надеясь, что вдруг рыба-птица заговорит и скажет им еще что-нибудь важное, объяснит свои загадочные слова о каких-то улитках, но та молчала.

Впереди предстояло долгое возвращение в город Полуденного солнца. Шал Талам шел молча, а Кил Чилим, этот Звенящий тростник, болтал без умолку по своему обыкновению. Он делился впечатлениями об услышанном, предлагал то один, то другой план дальнейших действий, вслух мечтал, как они отыщут Храм цветов, встретятся с Чикатли, как найдут Кетцаля, спасут его сына и отца Шал Талама.

– Хорошо бы опять собираться по вечерам у вас дома и слушать старые сказания, про то, как было раньше, – вздохнул Кил Чилим. – Зато мы теперь и сами сможем рассказать о наших приключениях, правда? – Обратился он к другу, пытаясь очередной раз вызвать его на разговор, но тот шел, углубившись в свои мысли.

– Нет, Кил Чилим, как было раньше, уже не будет, – наконец произнес Шал Талам.

– Я тоже думаю, что не будет, как раньше, – тут же подхватил его слова Кил Чилим, обрадовавшись, что тот заговорил. – Не будет голода, а воды будет, сколько хочешь. Пойдет Большой ливень, и снова будет, сколько хочешь, вареной кукурузы, лепешек перцев и даже какао. Правда? – Не унимался Кил Чилим. Но он так и не дождался ответа. Шал Талам снова надолго замолчал, только пошел еще быстрее, не разговаривая, не слушая, не оглядываясь. Приятелю пришлось приложить силы, чтобы догнать его.

Они шли долго, ни разу не остановившись. Ночью дорогу им освещала ярко-желтая луна. Они торопились вернуться в город до полнолуния, до открытия нового храма Тлалоку.

… В Белом городе почти закончилось строительство Храма богу дождя Тлалоку. Великолепный, сияющий белыми резными плитами храм стоит на плоской четырехугольной вершине Главной пирамиды. Там же на специальном постаменте установлены и жертвенные скамьи, предназначенные для Избранного и его Спутника.

Искусный мастер тоже закончил высекать скульптуру, точную копию Лазоревого мальчика. В подземной мастерской собрался весь Хор непререкаемых, чтобы посмотреть работу. Кажется, все довольны. Оригинал и копия стоят рядом, поражая сходством. Правители запели гимн в честь бога дождя Тлалока. Холканесы уносят скульптуру, чтобы поставить ее у входа в новый храм. Долгие столетия она будет служить здесь прекрасным украшением.

По случаю предстоящего открытия храма и обряда жертвоприношения, Великий повелитель решает устроить еще один праздник. Эта будет пелота, командная игра с тяжелым мячом овальной формы сделанным из чистого каучка. Это самая любимая игра тольмеков. На этот раз зрелище обещает быть особенно увлекательным. Ведь прямо со своих скамеек зрители смогут увидеть на главной трибуне среди правителей города таинственного Лазоревого мальчика. Слух о том, что он назначен Избранным, посланником к богу дождя Тлалоку, давно будоражит жителей Белого города Полуденного солнца. Приказ об этом Великого повелителя будет оглашен именно в День священной игры в пелоту.

– Пусть смотрят, ахают, любуются, давно мечтали увидеть Избранного, – недобро ухмыляясь, произносит Ата Ву. Верховный жрец Ахав Кан согласно кивает головой.

Наступает День пелоты. Тольмеки с детства знают правила игры, и всегда с азартом, как настоящие болельщики, следят за борьбой команд. На стадионе у Храма утренней и Вечерней зари собралось почти все население города. Все рады празднику: можно будет хоть на время забыть о том, как накормить и напоить семью. Головы зрителей повернуты в сторону, откуда начнется торжественное шествие Хора непререкаемых во главе с Великим повелителем и Верховным жрецом. Но самое главное, всех интересует, будет ли Лазоревый мальчик? Вот-вот он покажется здесь, и все убедятся, что это – не выдумка, не легенда…

Процессия приближается к стадиону. Лазоревый мальчик идет, окруженный отрядом высоких и сильных воинов и холканесов. Бойцам охраны выдали сегодня праздничные одежды. Головы стражей украшают высоченные уборы с изображениями рыб, птиц и зверей, над ними развевается целый пучок разноцветных перьев. Лица разукрашены красной и желтой краской, в ушах – огромные круглые серьги из агата. Сверкают перламутровые ожерелья, поблескивают ножи на кожаных поясах, а тела, смазанные специальным жиром, тоже отливают на солнце, подчеркивая мускулистые спины, грудь, ноги. Процессия появляется на стадионе, и толпа зрителей громко кричит от восторга и восхищения. Но еще громче, перекрывая звуки барабанов, флейт и каменных рожков, с четырех сторон стадиона раздаются зычные выкрики глашатаев. Их голоса усиливаются, проходя через конусные каменные трубы: «Идет Избранный! Идет Избранный! Не подходить! Не прикасаться! Дорогу Избранному!».

Сотни, тысячи зрителей, еще минуту назад шумных и оживленных, замирают в немом потрясении: они видят Лазоревого мальчика! Они столько слышали о нем, шептались о тайне его рождения, осторожно передавались слухи, что это – сын самого Кетцалькоатля, мечтали его увидеть… И вот он, идет, Избранный для жертвы в дар богу Тлалоку! Разные чувства тяжелыми волнами проходят по трибунам стадиона: страх, ужас, жалость, гнев, робкий протест и тут же – покорность Великому повелителю и смирение перед волей богов. Гнетущее безмолвие не смеют нарушить даже трубачи и барабанщики, которые обязаны сейчас дать сигнал к торжественному крику тольмеков «айа-юйа-йа». Все встали с мест и смотрят, как правитель города, его свита и Лазоревый мальчик в окружении нарядных стражников поднимаются на свои высокие скамьи в центре стадиона.

Все садятся. Лазоревый мальчик остается стоять. На его длинном плаще ярко сверкают зелено-голубым цветом драгоценные пластинки из бирюзы и лазурита. Лучи солнца попадают и на зеленый нефрит медальона на груди, высвечивают темно красную яшму на кольцах и серьгах, усиливает и без того слепящий блеск золотых браслетов. Сверкают изумруды, вставленные в глаза маски игуаны на его голове, а выше развиваются разноцветные перья священной птицы ицкуль.

Он должен будет стоять долго, чтобы каждый мог, хотя бы издалека, увидеть Избранного и мысленно попросить передать богу Тлалоку мольбу о Большом ливне.

Великий повелитель Ата Ву, весьма раздосадованный не слишком праздничным настроением зрителей, сердито отдает приказание Батабу начать игру. Помощник тут же посылает одних воинов к музыкантам, с требованием бить в барабаны и дуть в трубы, других к холканесам, чтобы те заставили зрителей громко, единодушно и радостно выкрикнуть «айа-юйа-йа». Не с первого раза, но, постепенно, набирая силу, над стадионом гремит, наконец, традиционный и радостный клич тольмеков. Радость, действительно, была искренней, так как совершенно неожиданно среди зрителей стали раздавать воду и лепешки. Потом между рядами скамеек быстро прошли младшие холканесы и тем, кто успел сообразить и протянуть руку, они сыпали в ладонь несколько зерен коки-као или горсточку жевательного табака. Конечно, как всегда, не обошлось без вездесущих менял и торговцев. Они снуют туда-сюда, перемещаясь вверх, вниз и обратно, спешат, заметив, что кто-то зовет их. У кого находится браслетик из оникса, они предложат в обмен несколько глотков воды. За красивое перо редкой птицы или несколько бусин из бирюзы или сердолика могут налить в глиняную плошку немного пульке, а то и пару глотков магического напитка октле, сделанного из перебродившего сока пустынного кактуса, агавы и толченых грибов. Ну а за горсть ценных зерен какао меняла мог дать даже чудодейственного порошка чихуаны. Примешь, и сразу становится весело и радостно, напрочь забываешь про беды и несчастья. Раздача кончилась, менял и торговцев прогнали холканесы. Все готово к игре. Нетерпение нарастает. По стадиону еще и еще раз проносится традиционный крик тольмеков. На этот раз он звучит по-настоящему бодро и радостно. Ата Ву доволен.

Главный судья в синей накидке, выбирает среди захваченных воинов чужого племени самых крепких и здоровых: по шесть на каждую команду игроков. Правила священного обряда-игры знают все, и чужаки тоже. Игра распространена на огромной территории разных племен и народностей. Движения игроков каждой команды, их позиции по отношению друг к другу, общий рисунок игры на поле должен максимально приближаться к движению небесных светил, положению особо почитаемых звезд и больших созвездий. Это не просто бег с мячом. Это обрядовый танец. Сложный сам по себе, он становится еще более трудным для безупречного выполнения, когда надо забросить тяжелый каучуковый мяч в каменное кольцо – символ солнечного диска. Каждая команда и каждый игрок хочет быть лучшим, хочет победить, зная при том, что победителю отрубят голову. Они готовы на это и даже радуются, потому что им не придется больше долго и мучительно умирать от непосильного труда в мрачных каменоломнях. Бывшие пленные, рабы, они вновь станут свободными воинами, их души унесут в поднебесье маленькие уйтиль, колибри, и они будут жить вечно рядом с богами.

Двенадцать игроков найдено. Им одевают на грудь, живот, локти и колена плотные кожаные щитки, на голову – специальный шлем, тоже сделанный из кожи. Они готовы к игре.

Стадион, окруженный каменной стеной, представляет собой поле в форме вытянутого туловища человека с распростертыми в сторону «руками», длиной примерно в 150 метров, шириной на половину меньше. На длинной стороне стены, там, где нет зрительских скамеек, сразу при строительстве стадиона укреплялись мощные каменные кольца, диаметром чуть-чуть больше мяча. Туда-то и нужно было запихнуть тяжелую пелоту. Сделать это чрезвычайно трудно. Действовать разрешалось только бедрами, головой и ногами, но не руками. Игра, начинаясь на закате солнца, длилась долго, обычно до рассвета. В тяжелой борьбе каждый из игроков старался завоевать право быть свободным. Победитель радостно встретит свою свободу с первым лучом восходящего солнца. Его отрубленная голова украсит сначала верхушку колонны у входа в храм Солнца, а потом его высушенный череп поставят рядом с чучелом священной ночной птицы уцву охраняющей храм Луны.

Во второй раз оглушительный гром кожаных барабанов сообщает, что игроки выбраны, команды готовы. Чтобы издалека отличить команды, у каждого игрока на шее и запястье правой руки повязана широкая шерстяная лента определенного цвета.

С первых же минут раб из команды «зеленой ленты» привлек внимание всех. Он оказывался чаще других не только самым быстрым и ловким, но и самым точным в рисунке священного танца. Он так умело управлял своей командой, что зрители безошибочно узнавали и восход солнца, появление утренней звезды, а потом игроки точно «нарисовали» Большую и Малую медведицу. Преимущество капитана «зеленых» стало окончательным, когда ближе к рассвету, ему дважды удалось воткнуть мяч в кольцо. Он стал победителем.

Игра закончилась, но это только часть праздника. Начинается другое священнодействие. Внимание болельщиков занято зрелищем торжественного обряда превращения раба в свободного человека. Победителя пелоты жрецы усаживают на специальной скамье: согнутые колени прижаты к груди, руки опущены вниз, голова повернута на восток и вверх. Ему подпиливают зубы и надевают нефритовые коронки, а сверху их покрывают еще золотым напылением. Небольшие, сверкающие золотом медальоны, прикрепляются на левый висок, к носу и шее. В эти заранее обозначенные места жрецы-воители пошлют священные стрелы. Яркая кровь, брызнув из свежих ран, будет видна богам, они примут победителя пелоты, вытащат из раба свободную душу и заберут ее к себе.

Лазоревый мальчик, измученный стоянием на трибуне, содрогается, видя, как падает обезглавленный человек, но не может даже отвернуться от этого жуткого зрелища: шею сковывает высокий воротник унизанный драгоценными аквамаринами. Он может только закрыть глаза и больше не смотреть на древний обряд тольмеков, который был отменен его отцом, добрым Кетцалем…

Шал Талам и Кил Чилим появляются в городе как раз к концу священного обряда пелоты. Пока внимание всех приковано к ритуалу, они незаметно пробираются на высокую трибуну, где все еще неподвижно стоит на время забытый всеми Лазоревый мальчик. Они теперь знают его имя, Катли Чи. Они подходят к нему, осторожно переступая через двух охранников, которые заснули, разомлев от жары и выпитого пульке.

Не тратя времени на приветствия, Шал Талам шепчет прямо в ухо Лазоревому мальчику.

– Мы были в Храме бабочек и говорили с волшебницей Брухо-Бухо. Мы найдем твою сестру и Кетцаля. Бежим с нами.

Ответные слова тоже едва слышны. Лазоревому мальчику трудно говорить: горло пересохло от жажды, сдавленно воротником.

– Тебе следует спасать прежде всего своего отца, Шал Талам. Я – Избранный, а Искусный мастер – мой Спутник. Он будет сопровождать меня через Страну теней к Тлалоку. Жертвенные скамьи готовы. Мастер уже в Покоях сна и забвения, а меня отведут туда сразу, как закончится праздник.

Два друга потрясены услышанным. У Шал Талама подгибаются ноги, он чуть не падает.

– Я должен увидеть отца. Я не хочу, чтобы он был Спутником. Я придумаю что-нибудь, – говорит Чал Талам и сильно, до боли нажимает ладонями на глаза. Никто не должен видеть слез будущего мужчины. – Где эти…, как ты сказал, Покои сна? Как мне найти их? – Спрашивает он в отчаянии, не надеясь услышать ответ. Он понимает, видит, что Катли Чи, этот бедный Лазоревый мальчик, сам уже почти в забытьи, в полном истощении от многочасового стояния на жаре в тяжелом наряде.

И все же, не сразу, преодолевая боль сжатого горла, сын Кетцаля хрипло шепчет: «На 19-ой ступени Пирамиды, есть вход, найди…, там большая черепаха, потом собака». Больше он уже не смог ничего сказать: зашевелились, просыпаясь, стражники, да и правители, закончив просмотр финала пелоты, направились как раз туда, где находились мальчишки.

Не теряя ни минуты, опережая зрителей и отряды охранников, удачно проскочив мимо холканесов, два неразлучных друга бегут к Главной пирамиде, чтобы там, где-то в ее длинных лабиринтах и бесконечных залах, разыскать одно помещение, называемое Покоями сна и забвения, найти Чуэн Мулука, спасти его от обсидианового ножа палача.

Они без труда находят указанную Катли Чи каменную черепаху, так как ими давно исследованы все ступеньки пирамиды. Они все здесь облазили и знают каждую плиту с резными орнаментами, рельефными фигурами птиц и зверей, скульптуры и стелы в честь тольмекских богов, правителей, воинов. Именно здесь они нашли и «слуховую трубу», возле которой теперь договорились о встрече. Здесь Кил Чилим должен остаться и ждать своего друга, пока тот выйдет… А выйдет он вместе с отцом, он уверен. В случае опасности Кил Чилим свистнет в «трубу» три раза или просто постучит камушком. В ночной тишине внутри пирамиды звуки чрез слуховую трубу будут слышны, где бы ни находился в это время человек.

Спрятавшись в углублении под каменным панцирем черепахи, мальчишки ждут, пока наступит ночь, и многочисленные стражники, расставленные повсюду, покинут свои посты. Когда, наконец, остаются всего четыре охранника по сторонам прямоугольного храма и еще два у его входа, ребята решают, что теперь можно действовать.

В темноте на ощупь Шал Талам находит плиту с рельефом собаки. Для него это не трудно: сын Искусного мастера, он не один раз помогал отцу шлифовать и счищать пыль с готовых каменных изображений.

Под плитой он обнаруживает узкий проем, «вход» в пирамиду.

– Спасибо, приятель, – бормочет Шал Талам, обращаясь как бы к Лазоревому мальчику, – все ты правильно указал. Все как ты говорил.

Гибкий и быстрый как ящерица, Шал Талам подтягивается, проскальзывает сквозь узкую щель и оказывается в знакомом лабиринте. Сейчас в чреве пирамиды стоит кромешная тьма. Он пробирается на ощупь по длинным коридорам, проходит одно помещение за другим, но отца, кажется, нигде нет. Чтобы убедиться, он иногда тихо зовет: «Отец, отец, ты здесь? Это я, твой сын, Шал Талам». Но никто не откликается, и он идет дальше, стараясь не впасть в отчаяние, не потерять надежду спасти отца. Время бежит, убегает, его просто не остается. Надо проходить быстрее, еще быстрее все эти бесконечные залы лабиринта.

Хорошо, у него на поясе всегда намотана крепкая веревка. Зацепив когтем ягуара один ее конец за стену, он в прыжке-полете перемахивает огромные пространства, перемещается из одного отсека лабиринта в другой. Из темноты каждый раз неожиданно, на него надвигаются каменные изваяния летучих мышей, змей, тапиров, рельефы еще каких-то зверей и птиц. Кажется, он просмотрел уже все комнаты, залы, как вдруг, среди темноты Шал Талам различает слабый свет. Он мчится туда и оказывается в помещении, куда через круглое отверстие в потолке попадает лунный свет, а по углам горят свечи из пчелиного воска. Он осматривает огромный зал, темно-синие стены которого разрисованы небесными созвездиями. По периметру зала расставлены стелы из белого известняка, вершины которых украшены изящными статуэтками, фигурками тольмекской богини сна и забвения, Ушмальши. Ее изображения сделаны из редкой дорогой породы зелено-голубого нефрита. Руки она держит на уровне груди, накрыв одну ладонь другой, а тонкие запястья украшают маленькие браслеты с колокольчиками. Время от времени, возможно, от дуновения ветра через потолочное отверстие, колокольчики начинают звенеть, издавая нежный звук, при этом зал наполняется сладким и пряным ароматом каких-то цветов или трав. Выражение лица богини полно безмятежности и сонной неги. Она, кажется, даже улыбается, чего никогда не делают другие многочисленные боги тольмеков, высеченные из камня. Их мужественные лица всегда суровы, облик устрашающий. А здесь, среди этих стел с улыбающейся богиней Ушмальши, становится хорошо и спокойно, хочется остаться подольше, забыться, отдохнуть, поспать…И Шал Талам почему-то замедляет шаг, а потом вообще останавливается, не в силах двинуться дальше. Его завораживает мелодичный звон серебряных колокольчиков, пряный аромат цветов, мягкая успокаивающая улыбка на лице доброй богини. Его охватывает тихая радость, ему хорошо и спокойно. Шал Талам начинает медленно кружиться между стелами, где прекрасная Ушмальши с полузакрытыми глазами, нежной улыбкой, сложив красивые маленькие руки, как бы призывает забыть все земные беды, уснуть…

И вдруг откуда-то сверху явственно слышится знакомый голос Кил Чилима: «Эй, дружище, ты где? Скоро рассвет, придет отряд стражников. Ты нашел отца?».

Шал Талам вздрагивает, наваждение проходит, он понимает, что чуть не попал под могущественные чары волшебницы, богини сна и забвения. Он поводит плечами, трясет головой и руками, как бы отмахиваясь от колдовской силы, и говорит, надеясь, что друг услышит: «Я сейчас, сейчас. Я найду…».

Едва проговорив это, он вдруг замечает неподвижную темную фигуру в самой глубине зала. Это Чуэн Мулук, его любимый отец! Он бросается к нему, но тут же видит, что тело Мастера крепко привязано к каменной креслу, а лицо закрыто традиционной маской для Спутника Избранного, изображением священной ночной птицы смерти цвимурт.

– Отец, это я, твой сын, – громко, позабыв об опасности, почти кричит Шал Талам, пытаясь стянуть маску. – Я нашел тебя, я сейчас развяжу веревку, и мы пойдем. Мы убежим отсюда.

Мальчик теребит отца, старается развязать крепкие узлы, а главное, стянуть с головы отца страшную маску смерти. И вдруг он слышит почти неузнаваемый, глухой и невнятный голос отца:

– Нет, сын, ты уже не спасешь меня. Народ ждет жертвы, ее ждет и бог Тлалок. Но если ты найдешь Кетцалькоатля, он тебе укажет путь к океану, уходи, уплывай далеко, далеко…

Шал Талам слушает, и снова, чтобы сдержать слезы, он изо всех сил нажимает ладонями на глаза.

– Ищи Кетцалькоатля, – снова повторил отец, – доброго Пернатого змея. Я знаю, он жив, его прячут где-то…

Голова, покрытая маской, поникла. Силы оставили Искусного мастера, и как ни старался мальчик расшевелить его, тот больше не говорил ни слова. «Отец, я останусь с тобой до конца», – в отчаянии шепчет Шал Талам.

В этот момент он снова слышит встревоженный голос Кил Чилима: «Беги, идут холканесы». Шал Талам колеблется, понимая, что время на собственное спасение может быть упущено. «Я вернусь, отец, я вернусь!», – повторяет Шал Талам, обнимет почти безжизненное и бесчувственное тело отца и убегает.

Когда стража врывается в Покои сна и забвения, они находят там только неподвижную фигуру «Спутника» и молчаливо улыбающуюся богиню Ушмальши. Звенят колокольчики на ее запястьях, и диковинный аромат цветов плывет по залу. Холканесы застывают в оцепенении, готовые повалиться и заснуть, пока их не приводит в себя грубый окрик Халач Виника. Он приказывает им немедленно покинуть зал: никто не смеет нарушать предсмертное одиночество того, кто будет сопровождать Избранного.

Шал Талам мчится в обратный путь, не зная еще, что его друг схвачен. Да, Кил Чилим не заметил, как сзади к нему подкрались два холканеса и зажали его в своих мощных накаченных руках. Теперь веселый Звонкий тростник – Кил Чилим преступник. По новым законам «койотов» он нарушил сразу несколько запретов Великого повелителя: поднялся ночью на Главную пирамиду, пытался проникнуть в лабиринт пирамиды, находился вблизи священной трибуны правителей города. Возможно, он совершил и самое страшное преступление: забирался на площадку, где стоит новый храм Тлалоку и осквернил жертвенную скамью Избранного!. Человека, преступившего законы, ждет суровое наказание. Кил Чилима связывают, сажают в клетку как пойманного зверя, и несут в Зал белого оникса, где сам Ата Ву должен назначить ему казнь.

Шал Талам пролезает сквозь узкий проход под плитой с изображением собаки, выходит наружу и крадется к «слуховой трубе», где намечена встреча с другом, но его там нет! Уверенный, что Кил Чилим не мог бы просто так нарушить слово и уйти, Шал Талам догадывается, что с другом что-то случилось. Он лежит на плите, слившись с ней, стараясь сообразить, с чего и где начать поиски Кил Чилима. Он понимает, что здесь он опять рискует, его могут обнаружить ночные стражники. И все-таки, надеется, что темнота и природное умение долго лежать неподвижно, затаив дыхание, поможет ему остаться незамеченным. Рядом с ним «слуховая труба», через которую они вместе с Кил Чилимом подслушали как-то разговор из Зала белого оникса. И в тот момент, когда он вспомнил про это, до него донеслись голоса. Шал Талам немного оторопел, вздрогнув от неожиданности, потом приложил ухо к трубе и приготовился слушать.

И он услышал и понял, что охранники – холканесы схватили Кил Чилима, приволокли его в Зал и бросили у ног Великого повелителя. Теперь Ата Ву и Верховный жрец Ахав Кан вынесут ему приговор.

– Мы будем следовать древнему обычаю тольмеков из славного клана «свирепых койотов», – отчетливо услышал Шал Талам голос Повелителя. Того, кто нарушал установленные законы, наши предки сбрасывали в священный колодец Чен Ица, отправляя его к богу питьевой воды, богу ручьев и рек Чан Чаку. Пусть он, наш благородный Чан Чак сам решает судьбу осужденного. Если посланный вернется из бездонного колодца, он, как и прописано законом, будет считаться Вестником Чака.

– Тогда он может быть приобщен к Хору непререкаемых и носить, как и мы, длинный хитон, украшенный драгоценными камнями, а на праздниках вставлять перья редких птиц в головной убор, – торжественно произнес Верховный жрец. – Имя его, Посланца к Чаку, Вестника от него, будет навсегда вписано в земные летописи тольмеков. Он будет удостоен чести сидеть на главной трибуне пирамиды Солнца рядом с Великим повелителем.

Описывая безбедную жизнь будущего Вестника, ни Верховный жрец, ни Великий повелитель не сомневались, что мальчишке не удастся выйти, как говорится, сухим из воды. За тысячу лет, когда начали составлять свитки – хуны с описанием всех событий в Белом городе Полуденного солнца, из колодца не вернулся ни один сброшенный туда.

В своем укрытии Шал Талам слушает приговор другу. Его верное сердце стучит от гнева и отчаяния, но в голове рождается дерзкий по смелости и рискованности план спасения друга. Мало вероятно что удастся, но надо попробовать! «Хватит только переживать, ничего не делая. Вперед!», – приказывает он сам себе и, не теряя больше ни минуты на размышления, вскакивает, готовый к действию. Зацепив конец веревки за выступ на пирамиде, он в несколько летящих прыжков спускается вниз и бежит к восточным воротам города, где с незапамятных времен находится священный колодец Чен Ица. Шал Талам принял решение…

С высоких сторожевых башен глашатаи разносят весть о том, что сегодня после заката, когда появится первая ночная звезда, будет совершен обряд подношения дара богу воды Чан Чаку. К нему отправится Посланец. На площадь у священного колодца Чен Ица стекаются толпы народа. Воды из колодца давно не достать: она ушла на глубину, не видно, как не заглядывай. Не только бог дождя Тлалок, но и бог рек, ручьев и колодцев Чан Чак разгневался за что-то на тольмеков, на их город.

Давно надо было принести ему жертву, – так думают многие, не зная еще, что сегодня правители города отправят к Чаку не раба или пленного воина, но тольмекского мальчика Кил Чилима, родного брата Вуцле Кеха, уважаемого человека, победителя на Празднике топора, славного представителя рода «разбуженных ягуаров». Толпа содрогается, завидев издалека, как стража ведет приговоренного к смерти.

А Шал Талам давно опередил всех. Он уже успел спрятаться в каменной зубастой пасти чудовищной рыбы, изваяние которой стоит на постаменте у края колодца. Раскрытая рыбья пасть повернута и наклонена к краю бездны, куда должны сейчас сбросить Кил Чилима. А народ все прибывает, следуя за шествием холканесов, охраняющих преступника. Халач Виник объявляет волю Верховного жреца: послать к богу воды юношу, тольмека Кил Чилима. На лицах людей, собравшихся у колодца, застыл ужас, гнев против новых правителей города и сострадание. Многие знают младшего брата «Оленя обгоняющего ветер» и очень жалеют его, понимая, что он не спасется, потому что никто и никогда, ни один сброшенный в колодец «посланец», не возвращался.

Люди молчат, хотя Халач Виник с помощью своих подчиненных пытается заставить горожан прокричать традиционный одобрительный возглас. Оставив безнадежные попытки заставить ликовать горожан, холканесы по приказу Халач Виника кричат сами, напрягая глотки, чтобы казалось громко. Но даже и они замолкают, чувствуя и пугаясь явного неодобрения соплеменников.

При полном молчании собравшихся Кил Чилима сбрасывают в бездонную пропасть колодца. Через несколько мгновений долетает едва слышимый характерный всплеск упавшего в воду тела. И только тогда раздается традиционный возглас тольмеков «айа-юйа-йа». Но сейчас в нем нет торжества или радости. Он звучит как единый вздох скорби. Никто не расходятся, все остаются на площади у колодца ждать рассвета, до первого луча солнца – таков обычай. Надо убедиться, что Чан Чак принял жертву или, наоборот, вернул смертного, подарив ему жизнь и честь быть Вестником богов.

…Из пасти каменной рыбы, привязав к ее зубу конец длинной веревки, никем не замеченный, в колодец еще до начала обряда спускается Шал Талам. Он зависает над темной бездной, и пока сюда попадает свет вечерней зари, осматривается. Оказывается, что на гладких, отполированных древними каменотесами и самим временем стенах, есть несколько выступов, первый совсем близко от края круглой чаши колодца. Выступы сделаны из мощных стволов секвойи и врезаны в каменную кладку стены. Шал Талам стоит, прижавшись к стене, берет в правую руку нефритовую пластинку-талисман, подаренный Вуцле Кехом, и шепчет заклинание: «Кетцаль, Кетцаль, будь со мной. Мы с другом в беде. Помогай, выручай». Шал Талам сосредоточен. Он ждет, готовый подхватить друга, удержать его, когда тот будет «пролетать» рядом. Но сделать это не удалось: Кил Чилим пронесся мимо слишком быстро.

Не раздумывая, Шал Талам – Верное сердце, бросается вслед за другом в бездну, надеясь вытащить его. Он выдергивает конец веревки из рыбьей пасти, вонзает острый клык ягуара в деревянный выступ на стене колодца, завязывает крепкий узел и бесстрашно скользит по канату вниз.

Вода в колодце в этот засушливый год действительно опустилась далеко, даже длинная веревка не доставала. Пришлось отпустить ее и нырнуть в плотную глубину воды. Он нащупал неподвижное тело друга, чьи длинные ритуальные одежды намотались на его шею и голову, зацепились за огромное каменное изваяние бога воды Чан Чака.

«Сколько веков назад, и кто поставил его туда?», – мелькнула в голове у мальчика, когда он очередной раз вынырнул, чтобы набрать воздуха. Снова и снова он поднимался над водой и уходил вниз, пытаясь освободить неподвижное тело товарища от тяжелого, широкого хитона.

– Ты, жадный бог воды, – хрипел от злости Чал Талам, обращаясь к каменному идолу, с трудом разрывая клыком ягуара плотную, набухшую ткань. – Здесь у тебя столько воды, а там наверху люди умирают от жажды. И ты еще требуешь жертв. Мы думали, что ты добрый, Чак. Отпусти моего друга…, отпусти, – просил, требовал Шал Талам, продолжая бороться за жизнь Кил Чилима.

Хорошо, что жрецы не слышали, как мальчишка разговаривает с изваянием бога воды, не видели, как непочтительно он хватается за нос, губы, уши могучего Чака, чтобы стащить налипшие тяжелые одежды с тела друга. От бессилья, отчаяния и ярости он схватил клык ягуара и изо всей силы ударил им по каменной шее Чан Чака.