Текст книги "Шуточки жизни"

Глава 19

Среда. Хороший день. К среде организм уже окончательно забывает о разрушающем воздействии понедельника, и настроение начинает потихонечку подниматься. Своего апогея оно достигает к вечеру пятницы. Обожаю вечер пятницы! Если бы кто-нибудь меня спросил, какой мой любимый день недели, я бы не колеблясь ответила: «Вечер пятницы». Вечер длиной в сутки. Ты знаешь, что впереди еще целых два дня, которые можно употребить как угодно, и жизнь как будто замирает, время тащится медленно-медленно, растягиваясь до своего предельно длинного состояния… Не в пример, кстати, второй половине воскресенья, отравленной мыслями о том, что завтра опять все начнется сначала.

Не поймите меня неправильно – я люблю свою работу, но «синдром понедельника» – мой постоянный спутник. Отчего бы это?

Итак, среда. Завтра должна вернуться из Москвы Жаннета. С решением или без. Галка очень удивилась, услышав о неожиданном Жаннетином отъезде:

– Зачем это она?

– Понятия не имею, – пожала плечами я и туманно добавила: – Какие-то семейные проблемы…

В общем-то и против истины не погрешила. Жаннетины проблемы иначе как семейными не назовешь.

– Любопытно, – протянула Галка, однако в глазах ее я особого любопытства не заметила.

К слову сказать, в последние дни она ведет себя весьма странно. Я задумываюсь на секунду и отрываю взгляд от экрана компьютера. Да, пожалуй, это так. Можно даже сказать, что Галка сама на себя не похожа. Молчалива и незаметна. Как будто вынашивает какую-то мысль. Не о том, как создать вокруг меня ажиотаж, – это точно. В этом случае она как раз трепалась бы вовсю и ее стало бы безумно много. А тут наоборот, вчера, например, я видела ее ровно два раза за весь день. Да, конечно, я была страшно занята с бюджетом для филиалов, но такое – для Галки не причина. Нет, она сама не появлялась на горизонте. Очень интересно.

Я опять щурюсь на экран. Бюджет продвигается. Черепашьим шагом, но все же. Филиалов у нас, кстати, намечается целых три, кроме московского. Новосибирск, Ростов-на-Дону и Екатеринбург. Большие и малые города нашей необъятной родины… Черт! Я выпрямляюсь в своем кресле. Так вот о чем болтал тогда М.А. Ну, разумеется, филиалы! Их надо будет обучать, контролировать – словом, воспитывать. Вот тебе и пустой разговор за чашкой утреннего кофе. Хотя я тоже не лыком шита: уловила тогда, что беседа свернула куда-то в сторону. Да, хитер, но не слишком. А вообще, меня уже третий день мучит вопрос: собственно, он-то тут при чем? Директор по производству. В филиалах пока организовываются только отделы продаж и маркетинга. Вот бы и занимался этим Витя. Витя – директор по продажам. Я, честно сказать, его недолюбливаю за излишнюю хамоватость. Хамоватость, знаете ли, бывает в меру, а бывает чересчур. Вот у Вити – второй случай. «Ольга, – любит орать (именно орать – по-другому Витя просто не умеет) он на весь офис, – забыла, о чем я тебя просил?! Принеси-ка мне…» – и дальше следует перечисление того, что я должна ему принести. На меня никогда, никогда не орали, и я вечно нервно вздрагиваю, когда слышу Витины вопли. «Что ты трепыхаешься? – удивляется Галка. – С ним нужно точно так же, как он с тобой». То есть орать. Что-то вроде: «Витя, уймись, а!» Я себя лично в таком качестве не представляю. «Лелька, – говорит мне на это Галка, – пора перевоспитываться. А то доживешь до старости, а ума не наберешься». Может быть, но мне что-то не хочется.

Да, так вот Витя по части новых филиалов оказался не у дел. И у меня это, признаться, вызвало недоумение. Неужели М.А. альтруист? Взвалил на себя чужое поручение? Если так, продолжаю размышлять я, одновременно втискивая в таблицу нужные цифры, это его хорошо характеризует или не очень? И между прочим…

Что «между прочим», я додумать не успеваю. Дверь распахивается, и на пороге вырастает сам исследуемый объект.

– Здравствуйте, – говорит мне М.А.

– Здравствуйте, – отвечаю я, машинально ныряя ногами в туфли, которые взяла на работу разнашивать и уже устала от этого процесса.

– Вас, – лаконично заявляет он, протягивая мне переносную телефонную трубку из приемной.

– Правда? – изумляюсь я, аккуратно принимая трубку из его рук. – Кто бы это мог быть?

Он поднимает правую бровь и легонько усмехается. Я с опаской прижимаю трубку к уху и говорю в нее:

– Да, слушаю вас.

– Привет! – слышу я в ответ радостный голос. О нет!

– Привет, – тем не менее отвечаю я, косясь на М.А.

Тот, похоже, и не собирается уходить. Привалился плечом к косяку двери и с любопытством разглядывает меня. Я чувствую, как заливаюсь краской. А мой юный московский друг на том конце провод! жизнерадостно интересуется:

– Как дела?

Как, как? Мерзковато. Какой черт дернул его звонить на телефон приемной? И я, не в силах удержать рвущиеся наружу эмоции, спрашиваю об этом:

– А чего это ты звонишь в приемную?

М.А. вновь легонько усмехается, но пока ведет себя в рамках. Может, просто ждет, когда я освобожу трубку? Да ну, тут же понимаю я, дурацкая мысль. Словом, Альбертино я почти не слушаю, недосуг. А он между тем радостно сообщает мне:

– Представляешь, я потерял твою визитку. А как еще тебя найти – только через приемную. Так как все-таки твои дела?

– Нормально, – мрачно отвечаю я, лихорадочно соображая, как бы мне избавиться от М.А. Или от Альбертино, но так, чтобы он не обиделся.

И тут – о, хвала небесам! – у М.А. мелодично звонит мобильник. Он вытаскивает его из кармана пиджака и принимается с кем-то болтать. Я перевожу дух и уже более миролюбиво спрашиваю у Альбертино:

– А как у вас там? Все нормально?

– Да что нам сделается? – смеется он. – Все классно. Погода отличная, не то что тогда, когда ты здесь была.

М.А. продолжает разговаривать с невидимым собеседником, но почему-то мне опять кажется, что он способен делать два дела сразу.

– А ты зачем звонишь? – спрашиваю я у Альбертино.

– Просто так. Узнать, как у тебя дела. Услышать твой голос.

– И все? – Я искренне удивляюсь.

– А что тут такого? – теперь изумлен уже Альбертино.

– Да нет, – улыбаюсь я, – все нормально.

Давненько никто не звонил мне, чтобы просто узнать, как мои дела. И услышать мой голос… Стоп, стоп, торможу я себя. Ребенку двадцать восемь. Какой голос? Какие дела? И что вообще это значит? Но ведь не спросишь его об этом – М.А. уже отключил свой мобильник и опять взирает на меня с нескрываемым интересом.

– Ты знаешь… – мямлю я в трубку.

– Не хочешь разговаривать на работе? – догадывается сообразительный «ребенок».

– Да.

– Хорошо. Тогда, может быть, продиктуешь свой домашний телефон, раз уж я такой растяпа?

Мне вновь хочется спросить, зачем ему все это нужно, но я беру себя в руки и послушно диктую телефон.

– О'кей, – говорит Альбертино, – тогда прощаемся?

– Да. Пока.

– Удачного тебе дня.

– Спасибо. И тебе тоже.

Я с облегчением отрываю от уха изрядно нагревшуюся трубку и протягиваю ее М.А. со словами:

– Наконец-то вы получили ее обратно.

На мое ехидство он с не меньшей иронией в голосе комментирует:

– Вскружили голову парню.

Я вздрагиваю и растерянно бормочу:

– Пардон?

М.А. пристально смотрит на меня своими глазами цвета предгрозового неба и повторяет:

– Я говорю, бедный парень – пал жертвой ваших чар.

«Неужели ревнует?» – мелькает у меня шальная мысль.

Чепуха, одергиваю я себя. Откуда бы взяться ревности? Подумаешь, развлек меня в Москве, обаял, помог почувствовать себя в непривычной обстановке чуть-чуть комфортнее, но кто сказал, что это от какого-то чувства ко мне? Просто человек хорошо воспитан, вспоминаю я кое-что из Хмелевской. Да, подал пальто, да, открыл дверцу машины, да, сводил в театр – от всего этого так отвыкаешь, что любое проявление элементарной мужской вежливости готова принять за знаки неземной любви к себе. Я делаю вдох и открываю рот, чтобы ответить, как вдруг слышу:

– Какой парень? Чьих чар? – и за спиной М.А. появляется Вика.

Да вот, – небрежно поясняет М.А., – Ольга Николаевна одним своим появлением ввергла в смятение целый московский офис, особенно его молодую мужскую часть, и кое-кто там теперь себе места не находит.

– Правда? – восторженно реагирует Вика. – Какая прелесть!

Кто б сомневался! А М.А. хорош – болтун несчастный! Мужчина – что с него возьмешь. Он полагает, что очень удачно и остроумное пошутил, а на самом деле дал жизнь новой большой, длинной и жирной сплетне. Уже давно никому не мыли кости на тему личной жизни. И вот тебе, пожалуйста! Ольга Николаевна и юный Альбертино. Просим любить и жаловать. Будет чем заняться в течение долгого рабочего дня. Судя по плотоядному Викиному взгляду, волна сплетен накроет меня не далее как сегодня к вечеру, а поглотит – к концу недели. Я лучезарно улыбаюсь ей и поворачиваюсь к компьютеру.

– Максим Александрович, – спохватывается Вика, – я же за вами.

– Да? – вопрошает М.А. абсолютно незаинтересованным голосом.

– К вам же сын пришел.

– Действительно, – боковым зрением вижу, как М.А. смотрит на свои часы, – спасибо, Вика.

Они удаляются. Я вскакиваю со своего места и подхожу к двери. Выглядываю в коридор. Вика и М.А. идут в сторону приемной и о чем-то разговаривают. Надеюсь, не обо мне. М.А. не похож на человека, способного откровенничать с секретаршей. Тогда, позвольте, задумываюсь я, какого черта он выдал меня?

Никакого сына в коридоре не наблюдается. Наверное, сидит, ждет папашу в кабинете. Я опять усаживаюсь за компьютер. Значит, это был мальчик. Тот ребенок, которого должна была родить белобрысая и пухлая Наталья. И ему сейчас ни много ни мало – я принимаюсь за подсчеты – лет четырнадцать. С ума сойти! У М.А. уже сыну четырнадцать, а я все еще не у дел.

Нет, невозможно сидеть и делать бюджет филиалов, когда рядом, почти за стенкой, такое происходит! Я подхватываюсь и вылетаю в коридор. Напускаю на себя деловитый вид и шествую в сторону приемной. Что мне там нужно? Быстро, быстро соображай. Бумага? Нет, отпадает, Вика только что из моего кабинета, наверняка вспомнит, что с бумагой у меня все в порядке. Вика у нас глазастая. Дискету? Чушь собачья. У Вики у самой вечно нет чистых дискет. Я замедляю шаг. Вот напасть, как трет левая туфля. А в магазине все было чудесно. Известный парадокс: туфли, такие удобные и мягкие в магазине, превращаются в некое подобие «испанских сапог», стоит за них только заплатить и принести их домой. Я бросаю взгляд на злополучную обновку и – о, эврика! – понимаю, зачем мне срочно нужно в приемную. Пластырь. Мне жизненно необходим пластырь. Вика, как всякая уважающая себя катастрофистка, держит в тумбочке солидную аптечку. Пластырей у нее там – всех размеров и конфигураций. У меня, впрочем, тоже, но не по причине страха перед всем на свете, а по причине постоянных конфликтов с обувью, но сейчас я собираюсь сделать вид, что только Вика с ее предусмотрительностью и любовью к ближнему способна спасти меня от тягот земных… И я тяну на себя дверь приемной.

Через несколько минут я покидаю заботливую Вику, удовлетворенная по части пластырей от пяток до макушки и абсолютно не удовлетворенная по части четырнадцатилетних подростков. Его там просто-напросто нет. Сына М.А. Он, скорее всего, у отца в кабинете. Не сидеть же сиднем, дожидаясь его появления. Да и что я хочу увидеть? Не знаю. Поэтому ухожу, зажав в руке пачку модных японских пластырей.

Каким образом другие умудряются обзаводиться детьми? Я имею в виду, конечно, не техническую сторону дела. С этим-то как раз все ясно. Хотя вопрос о том, как другим удается заводить детей – логическое продолжение вопроса о том, как другим удается находить себе спутников жизни. Все взаимосвязано. Можно, безусловно можно родить ребенка, не выходя замуж. Слава богу, с этим сейчас никаких проблем, не то, что лет двадцать-тридцать назад, но ведь не от кого попало, верно? Хочется родить ребенка от человека, который… который… словом, от которого хочется родить ребенка. А такого нет. У меня, во всяком случае. И поэтому я, несмотря на всех своих тридцать семь претендентов, одна как перст.

Все какие-то дискотеки, проходные варианты, суета. Дети, мне кажется, вносят в эту жизнь некий элемент стабильности. Не только потому, что привязывают тебя к себе: корми, пои, укладывай, никуда не ходи. Это-то само собой разумеется. Я имею в виду стабильность другого рода. Они – нечто, вокруг чего начинает крутиться твоя жизнь, крутиться и наполняться смыслом. А раз появляется смысл, значит, появляется стабильность.

«Что это со мной?» – озадачиваюсь я. Давно ли я захотела иметь детей? Нет-нет, я и не захотела еще. Мы же договорились: захотеть можно только от одного конкретного мужчины. Нет, я пока просто задумалась. И это тоже в новинку. Раньше я и не задумывалась. Было некогда. Ведь столько было суеты. Дискотеки, проходные варианты…

Может, мама и права, и стоит попробовать еще пару-тройку раз. Не исключено, что я не дошла буквально одного шага до той черты, за которой для меня начнутся перемены. Она сказала, что быстро «свести» (ненавижу это слово, ненавижу!) меня с этим «симпатичным брюнетом» в возрасте «года на три тебя старше» не получится. Надо подготовить почву, чтобы все выглядело спонтанно. «Ты же знаешь этих мужчин». Мне ли не знать? После тридцати семи экземпляров-то. Пусть готовят почву. Маме с ее подружкой это только в кайф. Реалити-шоу. «Свидание вслепую».

Я листаю свои расчеты. Выкинуть все из головы и взяться за дело. Надо довести работу до ума и отдать Юрику. Или М.А.? Черт, жизнь как-то неожиданно усложнилась. Причем по всем направлениям сразу.

Галка врывается ко мне в шестнадцать двадцать три. Волосы стоят дыбом, глаза прищурены. Я внутренне сжимаюсь. Тревога! Она хлопает дверью и останавливается напротив меня, скрестив на груди руки и пронизывая меня взглядом. Неужели что-нибудь узнала?

– Когда Жаннета собирается вернуться? – тоном следователя угро спрашивает Галка.

– Наверное, завтра, – неуверенно отвечаю я. – А что?

– Утром? – продолжает допрашивать Галка.

– Скорее всего.

Жаннета, в отличие от меня, предпочитает путешествовать в Москву и из Москвы по ночам. Не любит терять время в дороге.

– Тогда вечером назначаем сбор, – решительно говорит Галка.

– Сбор чего? – морщу я лоб.

– То есть встречаемся. – Галка смотрит на меня взглядом психиатра, только что распознавшего в подопытном неизлечимые психические отклонения.

– Зачем? – Я все больше и больше напрягаюсь.

– Есть дело.

– Какое? – Нет уж, нужно выяснить все на берегу, до того как Галка обрушится со своим делом на ничего не подозревающую ранимую Жаннету.

– Расскажу, когда встретимся, – строит загадочные глаза Галка и мимолетно улыбается. – Не назначай никаких мероприятий на завтра.

Я тихонько перевожу дух. Улыбается – значит, не замышляет ничего смертельного. И тут же начинаю заводиться – к чему тогда весь этот агрессивно-таинственный вид? Все бы ей важности на себя напускать.

– Что-то про работу? – Я делаю еще одну попытку приблизиться к истине.

Галка пренебрежительно фыркает:

– Вот еще! Исключительно про личное.

Поворачивается и выходит из кабинета, на. ходу посылая мне воздушный поцелуй. Я встаю и направляюсь к стеллажу, где стоит банка с кофе. Пора принять допинг, иначе я не дотяну до конца рабочего дня. Все как сговорились трепать мне нервы!

Я беру в руки бутылку, в которой храню питьевую воду. Закончилась. Надо идти на кухню. На кухне в основном и происходят все наши чае– и кофепития. Юрик весьма строг по части принятия пищи на рабочих местах. Но мне иногда делает поблажки. Я ведь никому не мешаю своим скромным бутербродом и тихим прихлебыванием, так как сижу в одиночестве. Время от времени я демонстрирую приверженность рабочей дисциплине и тусуюсь со своими обедами на кухне, но сейчас мне необходимо одиночество. Хорошо бы еще закрыться на ключ, чтобы уже гарантированно ни с кем не общаться до конца дня, но вряд ли это удастся сделать.

– Чудесно, – слышу я, приоткрывая дверь на кухню, – просто фантастический вкус!

Алена, соображаю я и открываю дверь пошире.

– Ой, Ольга, привет. Ты никак решила осчастливить нас своим высоким присутствием?

И стерва Милочка, добавляю я про себя.

– Привет всем. – Я изображаю улыбку и осматриваюсь. – А где у нас нынче вода?

Милочка машет рукой в сторону окна и спрашивает:

– Не присядешь с нами? Я принесла пирожные. Я задумываюсь, поворачивая кран бутыли с водой:

– М-мм…

– Безумно вкусно, – подает голос Алена. Милочка самодовольно улыбается.

– Сама пекла? – интересуюсь я.

– А то! – восклицает Милочка. – Давай, налетай! Господи, как Алена может с ней общаться? Я бросаю быстрый взгляд на Алену. Та сидит в уголке, медленно пережевывая пирожное и мило улыбаясь. Никогда не поверю, что такая девушка, как Алена, может получать удовольствие от совместного чаепития с этой жабой. Как бы там ни было, Алена мне нравится. Я ничего не могу поделать с собой. Первый шок от ее совершенства уступил место ровной симпатии. К высоким скулам, длинным ногам и роскошным зеленым глазам прилагались еще незаурядное обаяние и острый ум. Сочетание убийственное. Ее даже нельзя было рассматривать в качестве конкурентки, потому что во всем она шла вне конкурса. М.А. был бы просто идиотом, если бы не клюнул на Алену. Но идиотом он не был.

– А можно… – мнусь я, – я возьму пирожное с собой?

Алена опускает глаза, пряча – сомнений в этом нет никаких – быструю усмешку.

– Э-э… – продолжаю извиваться я, – у меня там идет загрузка на компьютере, боюсь, чтобы чего не вышло…

– Ясное дело, – издает хохоток Милочка. – Твоя преданность работе всем давно известна. Бери, ради бога! Потом расскажешь, как понравилось.

– Непременно! – торжественно клянусь я, принимаю тарелочку с пирожным из ее рук и поспешно удаляюсь.

Пирожное оказывается действительно очень вкусным. Как ни странно. Любопытное явление: если человек тебе нравится, сунь он тебе кулинарное творение даже самого невзрачного вида, ты будешь искать ему оправдания. Но когда ты кого-то терпеть не можешь, испытываешь чуть ли не огорчение, если он вдруг оказался на высоте.

«Терпеть не можешь» – это как нельзя более точно подходит к моему восприятию Милочки. Мне с ней неуютно даже просто находиться в одном помещении, не то что общаться. Нечто физиологическое, я думаю. Хотя внешне к Милочке очень идет определение «милая». Серые, широко распахнутые глаза, слегка вздернутый нос, полные яркие губы – Милочка слывет хорошенькой. Пока не открывает рот.

В каждом офисе есть своя штатная стерва. Иногда их бывает больше чем одна штука, но вот чтобы меньше одной – я еще такого не встречала. Конечно, если фирма состоит только из директора и бухгалтера, тогда, наверное, это возможно… Но нет, мне лично не повезло наблюдать подобные счастливые случаи. В нашем большом коллективе стерв имелось несколько. Разной степени стервозности. По большому счету в каждой женщине это есть, хоть немножко, но есть. Пусть со мной кое-кто и не согласится, но таков мой жизненный опыт. Все мы стервы. Каждая по-своему. Не всегда это заметно, но факт остается фактом. Если потребуется свернуть кому-нибудь кровь, то любая из нашего славного племени найдет в себе силы это сделать. Милочка по этой части била все рекорды.

Жизнь для нее была полем боя, где грохот пушек не смолкает ни на минуту. Разумеется, у нее были цели в этой вечной битве, но порой мне казалось, что не это самое главное для Милочки. Ей был важен процесс. Он наполнял ее адреналином. Благо наша бурная производственная жизнь поставляла поводы для крупных и мелких битв в изобилии. Когда же возникали паузы, а такое тоже случалось, в конце концов, и на войнах случаются перемирия, Милочка чувствовала себя не в своей тарелке. Она становилась вялой и скучной. Однако не надолго. На день-два, не больше. На третий день она являлась на работу с четкой программой действий. Раз конфликта, рожденного самой природой, нет, то его необходимо создать искусственным путем. Причем срочно.

И вот она уже идет по коридору, заглядывает в кабинеты и цепляет всех подряд, пока не нащупает мягкое место, на которое только стоит чуть-чуть надавить, и вот он – конфликт! И все это с ефрейторскими шуточками и прибауточками. Они одни сами по себе уже были способны довести кого угодно до каких угодно темных эмоций. Если же их оказывалось недостаточно, то Милочка пускала в ход артиллерию средней тяжести: сплетни, недомолвки, технологию «вбить клин».

Последнее она однажды пыталась применить к нам с Галкой. «Ах, Олечка, какой у Галины Викторовны сложный характер! Я представляю, как тебе тяжело приходится. Если вдруг что, – при этом она многозначительно расширяла глаза, – я всегда могу подставить свое широкое плечо под твои слезы». Мы с Галкой раскусили ее на раз-два. «А мне она шептала, – рассказывала Галка, – мол, смотрите, Галина Викторовна, Ольга Николаевна так со всеми подружилась. Вам не обидно, что она на работе на вас – ноль внимания? Ведь это вы ее сюда привели».

Милочка полагала, что «испытуемые» никогда не будут делиться друг с другом содержанием своих бесед с ней. Любопытно, почему? Сама-то она не стеснялась выложить все, о чем только что давала чуть ли не подписку, что будет молчать. И это была фаза тяжелой артиллерии – когда Милочка пускала в ход все средства: от грубых шуточек до откровенного вранья в лицо. Вранье особенно обескураживало меня. Все мы врем. Кто понемногу, по мере необходимости, кто всерьез. Но обычно испытываем некоторое неудобство оттого, что нам пришлось прибегнуть к этому способу самовыражения, и стараемся хоть как-то облечь это вранье в удобоваримые формы. Милочка не затрудняла себя ни угрызениями совести, ни усилиями по приведению вранья в божеский вид. Врала с такой виртуозной наглостью, что полностью парализовывала своих собеседников.

Повторяю: она не всегда преследовала конкретные цели. Иногда ей было просто достаточно видеть твою перевернутую физиономию. Тогда день расцветал для Милочки яркими красками, и можно было жить и трудиться. А работала она неподражаемо хорошо. И именно поэтому все стоически терпели ее выходки. Милочкины отчеты о продажах и заключенных контрактах вызывали у дирекции священный трепет и желание носить Милочку на руках. «Кошмарная баба, – говаривал мне в приступе откровенности Никиток, – но продавец от Бога».

Алена с ее утонченностью и открытостью никак не вязалась в моем представлении с Милочкой. Но на кухне они выглядели как две подружки, собравшиеся пошушукаться о том о сем. Н-да, нонсенс. Хотя…

С Аленой никто не желал дружить. Третью неделю она билась над тем, чтобы завязать с кем-нибудь дружеские отношения, но все бежали от нее, как будто она страдала падучей. Объяснение этому было одно – Алена пришла к нам в роли подружки замдиректора. Все просто опасались приблизиться к ней. А вдруг о чем проболтаешься? А вдруг она что-нибудь выпытает у тебя? И так далее. Алена могла представлять интерес только для того, кому нужно было бы подобраться к М.А. Таких пока в офисе не нашлось. М.А. был сомнителен. Привыкал, постепенно внедрялся в производственный процесс, улыбался, но делал все немного отстраненно. Словом, виделся всем весьма темной лошадкой. Ставить на него ни у кого пока еще желания не возникло. Оттого и Алена с практической точки зрения пока никому не понадобилась. Кроме – как сегодня выяснилось – стервы Милочки.

– Думаешь, Милочка что-то наметила? – спрашиваю я у Галки после своего доклада об увиденном.

– Да черт ее знает, – пожимает она плечами. – Если только Витю хочет подсидеть. Что тут еще можно выжать? Вряд ли она захочет отправиться в тмутаракань директором филиала.

– Действительно, вряд ли, – соглашаюсь я.

Милочка – столичный житель. Ее в провинцию не загнать ни за какие деньги.

– Я звонила Жаннете, – меняет тему Галка.

– И что? – Я вздрагиваю от неожиданности.

– Завтра приезжает. В одиннадцать.

– Здорово.

– Ага. Мы с ней договорились на вечер на семь.

– Прекрасно! – восклицаю я с фальшивым энтузиазмом.

Галкино настойчивое желание устроить внеочередной междусобойчик продолжает меня беспокоить. Или я становлюсь излишне мнительной после всего произошедшего за последние несколько дней?