Текст книги "Шуточки жизни"

Глава 23

До секса дело не дошло. Разочарована? Скорее нет, чем да. Положа руку на сердце – сейчас прыгаешь в постель к малознакомому мужчине не так резво, как в двадцать с небольшим. Тогда проблем не было. Ни сомнений, ни метаний морального характера. Наоборот, проблемой казалось не прыгнуть – а вдруг впоследствии пожалею? Не хочу сказать, что все всегда проходило гладко. Бывало и так, что приходилось жалеть о скоропалительном сексе. Но – а как иначе осуществить качественный отбор? Вот так и вышло, что количество в «скорые на решения двадцатые» плавно переросло в качество в «рассудительные тридцатые».

Рассудительность вовсе не означает утрату интереса к сексу как к процессу. А между прочим, в двадцатые именно из-за этого и была вся суета. Казалось, что нужно успеть все сделать до того горького момента, когда грянет тридцать и уже не захочется абсолютно ничего: ни тусовок в дискотеках и клубах, ни новомодных шмоток, ни постельных забав. Насчет тусовок и шмоток мои ожидания, пожалуй, в основном подтвердились. Нет их – и вроде не сильно нужно. Но вот что касается секса… когда его нет, знаете ли, это не лучшие периоды в жизни.

Нет, я, конечно, не выскакиваю на улицу с бешено горящими глазами: «Подайте мне – и немедленно!», но озабоченное воображение услужливо поставляет мне эротические сны в больших количествах и заставляет обращать внимание на вещи, мимо которых в «неголодное» время я проскочила бы на полном ходу.

«А с виду такая незаинтересованная в этом деле», – удивленно протянула Галка, когда я однажды в припадке откровенности высказалась о насущном. С виду мы все незаинтересованные. Я не имею в виду мужиков, профессионалок и – опять же – двадцатилетних. Не принято как-то признаваться, что секс в моей жизни есть. Мало того, он занимает довольно высокую позицию в перечне моих жизненных потребностей. Что там впереди него? Воздух, вода, еда, кое-что еще… Словом, физиология. Ну а потом секс. Карьера? Увы! Уступает. Наверное. Я не современна. Сейчас секс принимает новые обличья. Карьера – одно из них. А я все ряжусь в консервативные тряпки, то есть когда говорю о «сексуальном удовлетворении», то это переводится не как «заключила многомиллионный контракт» или «получила третье высшее», а именно как «сексуальное удовлетворение».

Ну, это так, небольшое отступление. Суть которого сводится к тому, что и в тридцать секса хочется. И в тридцать пять. Здесь моя мама, как ни странно, права. Но – оговорюсь – секса хочется уже не абы какого, а хорошего. Не пятиминутки на ходу, а процесса в удовольствие. Что однозначно исключает секс с малознакомыми мужчинами, когда они приезжают в город всего на три неполных дня.

Альбертино мне почти незнаком. И – подозрителен. Чем? Своей молодостью – раз, своей прыткостью – два. Хотя первое предопределяет второе. Значит, главный его недостаток – молодость. Это только мама вправе не придавать восьми годам разницы никакого значения. В шестьдесят, я думаю, их и не почувствуешь. Но мои почти тридцать шесть протестуют против соблазнения малолетних.

Жаннета, однако, рассудила иначе.

– Ты просто стесняешься себя, – заявила она, когда я отчиталась ей о первом дне пребывания Альбертино в Питере.

– Я? Стесняюсь? – поразилась я. – Чего именно?

– Не знаю, – задумчиво сказала Жаннета, – наверное, своего целлюлита…

Убила бы ее! Хотя она попала в точку. Утверждать, что я не думала о том, будет ли у нас секс, было бы обманывать саму себя. Думала. Исключительно из практических соображений. Хотелось, чтобы Альбертино немножко все же задержался в моей жизни, а как это еще можно было устроить, не открыв ему заветную дверцу? Сентенции на тему: «Держи его на расстоянии сколько сможешь, и он будет твой навеки» – особым доверием у меня не пользуются. В двадцатом веке это, вероятно, еще могло пройти, но в двадцать первом? Да он просто развернется и подумает: «Не хочешь – как хочешь», – и тут же за поворотом найдет себе что-нибудь более подходящее. И юное.

Так что о возможном сексе с Альбертино я размышляла. И даже что-то там представляла. Но фантазии мои заканчивались на моменте первого страстного поцелуя. Что там будет происходить дальше, оставалось за кадром. В числе прочего и процесс разоблачения от верхней и нижней одежды. Да, я стеснялась. Если бы Альбертино не был так юн и так хорош собой, наверное, было бы проще. Но он был, и это усугубляло мои сомнения. Несколько визитов в бассейн дела не поправили – я не нравилась сама себе, как я могла понравиться Альбертино?

«Пусть уж он продолжает восхищаться моим умом и обаянием», – подумала я и стала заведомо предупреждать любые моменты, которые вольно или невольно могли привести его к игривым настроениям.

А Альбертино все эти три дня вел себя безупречно. Не подкопаешься.

– Итак, – улыбнулся он, когда Жаннета высадила нас у Дворцовой площади, – чем займемся?

– Может, для начала по кофе? – предложила я. – А там решим.

…И понеслось…

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПРЕБЫВАНИЯ

12.00-12.40 – отлично-живительный кофе с сэндвичами в «Кофе-Хауз» у Адмиралтейства.

12.40-14.30 – пешеходная прогулка по маршруту Дворцовая площадь – Мойка – Летний сад.

14.30-15.00– жуткий кофе из пластмассовых стаканчиков в Летнем саду. Да, плюс вполне съедобные слойки с яблоками. Альбертино оказывается сладкоежкой.

15.00-17.10 – очень медленная (по причине усталости) прогулка до метро «Маяковская» с обзором Преображенского собора и питерской архитектуры.

17.10-17.30 – дорога ко мне домой.

17.30– 20.15 – осмотр достопримечательностей моей квартиры, приготовление обеда, состоящего из одного, но экзотического блюда под названием «ризотто», ленивая беседа о том о сем.

20.15-21.10 – визит в Альбертинову гостиницу. Должен же человек переодеться перед предстоящим культурным мероприятием! Я в это время слоняюсь внизу, в баре. В номер? Нет, не захожу. См. об «игривых моментах».

21.10-01.05 – тащимся в культурно-джазовое место. И тусуемся там. По наводке Вики.

– Ты любишь джаз? – удивляется Альбертино, когда понимает, куда мы попали.

Я задумываюсь на секунду и вдруг понимаю, что нет, джаз я не люблю.

– Тогда почему мы здесь? – продолжает удивляться он.

– Но тебе же нравится, – уверенно говорю я.

Не то чтобы он об этом успел проболтаться – просто я знаю: мужикам джаз нравится. Объяснил бы мне кто-нибудь почему.

– Да, – соглашается Альбертино, – нравится. Не все и не всегда, но что-то в нем есть…

Ну, что я вам говорила?

– …Но нам не обязательно делать то, что нравится только мне, – продолжает Альбертино.

Любопытно, откуда он взялся такой галантный?

– Да все нормально, – я устраиваюсь поудобнее на своем стуле, – даже если мне не всегда что-то по вкусу, я люблю посмотреть и послушать новенькое.

1.05 – выходим из клуба и едем на такси ко мне домой. И… расстаемся. Альбертино отправляется в гостиницу, а я – в постель.

ВТОРОЙ ДЕНЬ ПРЕБЫВАНИЯ

11.20– с трудом выползаю из-под одеяла. Чищу зубы, умываюсь, одеваюсь и звоню Альбертино. Его голос необычайно бодр.

– Ты что, – с подозрением осведомляюсь я, – давно встал?

– Нет, – протестует Альбертино, – минут двадцать назад. Не стал тебе звонить в такую рань.

Уважаю. Наш человек.

– Ну что? – жизнерадостно спрашивает он. – Встречаемся или я тебе уже успел надоесть?

– Конечно встречаемся, – согласно законам гостеприимства отвечаю я, и мы договариваемся где.

Кладу трубку и понимаю, что законы законами, а он мне действительно не успел еще надоесть.

13.00 – встречаемся у его гостиницы.

13.00-15.20 – совершаем немыслимый марш-бросок до Таврического сада. «У меня точно отвалятся ноги!» – думаю я. Альбертино свеж и весел, щелкает своим «цифровиком» все подряд, чаще всего – меня. Представляю, какая у меня будет рожа.

– Хочу есть, – на подходах к Таврическому саду сообщаю я.

– Ты не туристка, – говорит Альбертино, глядя с жалостью на меня. – Турист должен быть терпелив и любознателен.

– Я туристка, – возражаю я, – только чтобы поддерживать во мне туристский энтузиазм, меня нужно периодически поить кофе и кормить булочками.

– О'кей, я понял, – кивает Альбертино и принимается озираться в поисках кафе.

15.30-16.30 – едим, пьем и даем отдых ногам. 16.30-17.15 – осмотр Таврического сада.

– Куда теперь? – спрашивает Альбертино на выходе.

– Надо бы полежать, – бормочу я.

– Нельзя, – категорично отвечает он. – Развезет. Как тебя потом в ресторан транспортировать?

– Какой ресторан? – испуганно спрашиваю я.

– Я заказал столик в японском ресторане, – горделиво сообщает Альбертино. – Тихо, спокойно. Посидим, поболтаем.

Невероятно прыткий. Хотя столик в тихом японском ресторане мне по плечу. Вот если бы дискотека в «Акватории» – тут бы я, пожалуй, сломалась.

– Хорошо, – говорю я, – раз полежать не удастся, какие будут предложения?

17.15-18.30 – мчимся на тачке на Владимирский покупать Альбертиновой маме подарок от ЛФЗ.

«Мамин сын, – так и слышу Жаннетино пренебрежительное фырканье. – Знаем, проходили уже». А мне почему-то это приятно. Во всяком случае, не расходится с моим представлением об Альбертино. Мамин сын, галантен, внимателен, обаятелен… Вот только что ж его до сих пор никто не приватизировал? В 18.30 я предлагаю:

– Может, разъедемся по домам, в смысле, я домой, а ты в гостиницу? Приведем себя в порядок, а потом встретимся перед рестораном.

– Давай, – легко соглашается Альбертино.

Такси приходит за мной в 20.45. За два часа я успеваю принять душ, сменить макияж, перебрать миллион вариантов, что мне надеть, – и это из моих пяти выходных нарядов – накрасить ногти, порадоваться, что ничего не нужно делать со своей прической, и потрепаться с Жаннетой, сгорающей от любопытства. До Галки не дозвониться, так что сама виновата, что останется без жизненно важной информации.

21.05 – такси подвозит меня к ресторану, я расплачиваюсь, покидаю машину, вхожу в холл и вижу Альбертино. Черт возьми! Элегантные мужики – моя слабость, а Альбертино элегантен, как никогда до того. Темные брюки, светлый пиджак, белоснежная сорочка. Я чуть не закомплексовала, но Альбертино даже в своем изысканном прикиде доступен и раскован, и я немного успокаиваюсь.

00.40 – пора домой.

– Что завтра? – интересуюсь я. – Какие планы?

– А у тебя? – вопросом на вопрос отвечает Альбертино.

– Ты гость, – уклончиво говорю я.

– Тогда, может, вдарим по культуре? – предлагает он. – Ты как?

– Что ты подразумеваешь под «культурой»? – осторожно спрашиваю я.

– Эрмитаж. – Альбертино усмехается. – Не поверишь, я там ни разу еще не был.

ТРЕТИЙ ДЕНЬ ПРЕБЫВАНИЯ

12.30 – очередь в очаг культуры. Мы посреди школьников и студентов. Иностранцы идут где-то вне очереди. Я нервничаю. Альбертино безмятежен. Еще один плюс ему – не суетлив.

В 13.10 мы наконец-то попадаем внутрь. И растворяемся в «культуре». Согласитесь, когда посреди культуры живешь, мало обращаешь на нее внимания. А со временем прорастает в тебе такой «акультурный» цинизм: мол, что там смотреть, в этом Эрмитаже, мы там сто раз уже бывали, мы все это сто раз уже видели. Наверное, что-то в этом роде Альбертино углядел на моем лице, потому что метров после пятидесяти осмотра наклонился к моему уху и зашептал:

– Расслабься и побудь в родном городе туристом.

Я засмеялась и попробовала себя в новом качестве. И – странное дело – мне это удалось. Куда-то девалось снисходительное настроение и широко распахнулись глаза на все то же самое, что я уже «сто раз видела».

15.45 – выныриваем из культуры.

– Кушать? – понимающе смотрит на меня Альбертино.

Я благодарно киваю.

15.55 – находим какое-то заведение под названием «Трактир», где заказываем по борщу и гору блинов.

– Во сколько у тебя поезд? – спрашиваю я.

– Не терпится избавиться от меня? – прищуривается Альбертино.

– Примерно так. – Я уже поняла, что когда он так говорит, то ничего особенного не имеет в виду, просто плывет по словесному потоку.

– В 23.10.

Я киваю.

– Будешь провожать? – Альбертино удивленно смотрит на меня.

– Конечно, – не понимаю я, чему тут удивляться.

– Здорово. – Он радуется как ребенок.

Он и есть ребенок. Когда мы были у меня дома, то проверяли его электронную почту, а заодно порезвились в Интернете – проверились на психологический возраст. 23 года – таков был приговор для Альбертино.

– Дитя неразумное! – смеялась я.

Но смеялась недолго. Я отстала от него ровно на год. «24, и ни днем больше», – выдала ехидная машина.

– С кем поведешься… – расхохотался Альбертино.

– Это точно, – ответила тогда я, вспомнив, что всего месяц назад мне по тому же самому тесту было ни много ни мало – тридцать.

17.05 – выпадаем из трактира, отягощенные блинами.

– Пошли купим тебе подарок, – внезапно говорит Альбертино.

– А? – вздрагиваю я.

– Подарок, – повторяет он. – Пошли выберем тебе подарок.

– Зачем это?

– У тебя же скоро день рождения.

– Откуда ты знаешь? – Я изумленно поднимаю на него глаза.

Я точно ему об этом ничего не говорила. Не имею обыкновения разбрасываться направо и налево информацией о своем дне рождении. Как, впрочем, и о многих других моментах в своей жизни.

Он заметно смущен.

– Ну-ка, – наступаю я, – колись.

– Узнали у вашей секретарши, – выдавливает он.

– «Узнали»? – повторяю я. – Кто это узнал?

– Алексей, – сознается Альбертино. – По моей просьбе.

Нет, как вам это? Звонят из московского офиса и расспрашивают…

– И что вам еще рассказала Вика? – Я свирепо смотрю на Альбертино.

– Да ничего, – он растерян, – мы только узнали твой день рождения – и все.

– Ну ладно, – снисхожу я. – Но больше так не делайте.

– Не будем. – Альбертино поднимает руку в клятвенном жесте, молчит пару секунд и спрашивает: – Так что тебе подарить?

– Может, сам придумаешь? – усмехаюсь я.

Тест номер тридцать пять: выбор подарка. Так мы с девчонками всегда проверяли кандидатов и всерьез подумывали, не заменить ли этим тестом прочие, более традиционные: на внешность, на вежливость и т. д. Потому что подарок, который тебе дарит мужчина, это не просто вещь, это – свидетельство того, что у него там с мозгами и неординарностью мышления.

Нижнее белье, духи и бижутерия – подарки из серии не прошедших тест. Их, конечно, приятно получать, но от мыслей о том, что это исключительно банально, избавиться никак нельзя. Часики, посуда, всякие оригинальные сувениры и вещицы – уже лучше, но начинаешь ощущать, что и они уже набили оскомину. У меня были свои пристрастия, о которых – увы! – ни один претендент не догадывался. Просто потому, что это не сочеталось с типичным мужским представлением об интересах девушки.

– Хорошо, – кивает Альбертино, – пошли.

– Куда?

– Сейчас увидишь.

Мы идем… в «Графику М». Для тех, кто не в курсе, это – магазин канцтоваров. Альбертино уверенно тащит меня на третий этаж, я пыхтя поднимаюсь и молчу. Просто нечего сказать…

– Вот! – Альбертино победоносно тычет в стену.

Я изумленно взираю на потенциальный подарок.

– У тебя такой штуки нет, – сообщает мне Альбертино, как будто я сама этого не знаю.

Конечно нет. Она стоит уйму денег. Вещь, которая вроде остро и не нужна. Но – как мне ее хотелось!

– И поэтому, – продолжает Альбертино, – ты пишешь все на каких-то клочках. Будьте любезны, – поворачивается он к продавцу, – нам вот эту демонстрационную доску, на которой можно писать. Да-да, самую большую. И к ней – всяких там смывалок и прочего…

Нет слов. Пять баллов по пятибалльной шкале за оригинальность и семь – за попадание.

***

– Ты удовлетворил свое любопытство относительно Питера? – спрашиваю я Альбертино уже вечером.

– Частично, – подумав, отвечает он. – А ты?

– Я? – Я непонимающе смотрю на него. – Что ты имеешь в виду?

– Да так. – Он смущенно поводит плечами.

И имеет в виду не Питер, вдруг понимаю я. Конечно, Питер же знаком мне как облупленный. Альбертино желает знать, что я думаю о нем самом. Но ведь я не обязана отвечать, верно? Я не капризничаю, не кокетничаю, просто сама не знаю, что думаю об Альбертино. В голове перемешалось так много всего… Оно должно осесть и выкристаллизоваться. С течением времени. Без времени ничего не получится.

Одно только беспокоит меня все эти дни. Благодаря «душке Жи». Еще когда мы встречали Альбертино, она заметила:

– Странно, не правда ли? Ты, наверное, впервые не несешься сломя голову за симпатичным мужиком.

– Не поняла, – с недоумением воззрилась я на нее тогда, – что ты хочешь этим сказать?

– Да не знаю, как бы тебе объяснить, – досадливо поморщилась Жаннета. – Ну, вот смотри: раньше стоило в твоем окружении появиться симпатичному нормальному мужику, как ты сразу же начинала боевые действия, чтобы прибрать его к рукам. А сейчас такой мужик сам идет к тебе в руки, а ты еще носом крутишь. Ведь он ничего не сделал, чтобы внушить тебе отвращение?

– Нет, – подтвердила я, – не сделал. Даже, скорее, наоборот.

– Вот видишь, – продолжала Жаннета. – А ты все равно его не берешь. Можно сказать, даже отпихиваешь.

– Я не отпихиваю, – возразила я. – Ты не забыла, что мы как раз его и едем встречать?

– Да не забыла, не забыла, – отмахнулась от меня Жаннета. – Я говорю «отпихиваешь» в переносном смысле. То есть рвения не проявляешь, понятно?

Куда уж понятнее. И, я согласна с Жи, все это странно и непривычно. Хотя, может, здесь как и с сексом: не нужно нам больше количества, подавай качество? Знать бы еще, какое качество мне нужно.

Мы подъезжаем с Альбертино к площади Восстания. 22.05. Это я настояла на том, чтобы выехать из гостиницы пораньше. Не люблю бежать сломя голову за паровозом. Альбертино посмеялся над моими страхами, но подчинился.

– Может, по кофе? – предлагает он, когда мы входим в вокзал.

– Ты хочешь?

– Да нет. Думал, так просто, время провести до поезда.

– Я тоже не хочу. Давай просто походим, поболтаем.

– Давай.

Мы замолкаем. Болтовня в ожидании прибытия поезда никогда мне не удается. Особенно когда я кого-то провожаю. Часы отщелкивают минуты до момента расставания, и кажется, что нужно говорить какие-то страшно важные и нужные слова, однако они, как назло, в голову не приходят. Да и вообще, ничего не приходит. Голова вдруг становится пустой и прозрачной. И то же самое, похоже, происходит с тем, кто стоит в это мгновение рядом со мной. Потом внезапно мы оба начинаем говорить одновременно, торопясь и перескакивая с одного на другое, не соблюдая никакой логики в своих пассажах, стремясь заполнить паузу. Обычно какой-то чепухой. И понимаем оба, что несем несусветную чушь, и от этого чувствуем себя, как люди перед скрытой камерой, но люди, которые знают, что их снимают.

– М-мм… – прерывает мои раздумья Альбертино.

Я с готовностью поднимаю на него глаза. Неужели он придумал тему для прощального разговора?

– Ты будешь мне писать? – Зеленые глаза серьезно смотрят на меня.

– Э-э… – озадачиваюсь я.

– Длинные и подробные письма, – продолжает он, – обо всем, что происходит в твоей жизни…

Я холодею от ужаса. Нет! За что мне такое наказание? Длинные и подробные письма – хуже этого могут быть только длинные и подробные письма!

– Э-э… – вновь выдавливаю я из себя.

– Нет, конечно, я не прошу отчетов о том, какой пастой ты чистила зубы утром, но… – И Альбертино вдруг начинает хохотать.

О! Я с облегчением перевожу дух. Он шутит, чтоб ему!

– У тебя было такое выражение лица, – информирует он меня сквозь смех, – как будто я медленно пилю тебя тупым ножичком.

– Ненавижу писать письма, – честно признаюсь я. – Может, лучше мы будем общаться по телефону?

– Ясное дело, лучше, – соглашается Альбертино. – Опять же голос твой услышать.

– Наверное, ужасно противный. – На меня накатывает припадок самоуничижения.

– Зря ты так. – Он пожимает плечами. – У тебя очень милый голос.

Врет, но все равно приятно. Мы выходим на перрон. 22.32.

– А в Москве холодно, – сообщает мне Альбертино.

– Правда? – сочувственно говорю я. – Невезуха.

– Это точно, – кивает он и, глянув вдаль, удивляется. – Смотри-ка, поезд уже подали!

– Здорово. – Я тоже прищуриваюсь. Поезд тихонько подползает к платформе.

– Какой у тебя вагон? – спрашиваю я.

– Четвертый.

– Значит, в конце платформы. Пошли. – И я решительно направляюсь к хвосту поезда.

Мы находим четвертый вагон, Альбертино демонстрирует свой билет проводнице и скрывается в вагоне, бросив мне:

– Я сейчас.

Я стою за спиной у проводницы и от нечего делать разглядываю Альбертиновых попутчиков. Народу много. «Уже сезон, – меланхолично думаю я. – А скоро вообще будет столпотворение. Белые ночи – и вся Москва у нас в гостях».

В дверях появляется Альбертино.

– Ну, как? – интересуюсь я. – Все в порядке?

– Как обычно. – Он морщит нос. – Знаешь, не люблю поезда.

– А кто их любит? – бормочу я, наблюдая, как он вытаскивает из кармана внезапно зазвонивший мобильник.

– Да, – говорит в трубку Альбертино. И через секунду:

– Привет.

И, выслушав, что сообщает ему собеседник:

– Ну, хорошо.

И еще через мгновение:

– А кто?

После чего кивает, как будто его кто-то может видеть, и прощается. Поднимает глаза на меня. Я вопросительно улыбаюсь и жду, когда он расскажет, кто звонил. Не то чтобы меня это сильно интересует, но он похож на человека, которому нечего скрывать, а значит, должен рассказать. Однако Альбертино молчит и, что странно, смотрит на меня с выражением: «Ой-кто-это?» Улыбка сползает с моего лица, и в этот же момент он приходит в себя.

– Извини. – Альбертино прячет мобильник и бросает взгляд на свои часы.

Я киваю и молчу. На нас опять наползает предотъездная молчанка с тем только отличием, что Альбертино явно чем-то озабочен. Еще пара секунд, и он неожиданно говорит:

– Послушай… может… тебе лучше уже…

– Уйти? – заканчиваю я за него. – Но…

– Ну… – он мнется, – так не люблю прощаться… – Он опять бросает взгляд на часы. – Зачем тебе непременно ждать отправления?

В общем, я с ним согласна. Какая разница, когда махать платком и вытирать слезы? Долг гостеприимства не позволял мне самой сойти с дистанции, а если он сам хочет…

– Как хочешь, – подаю я голос. – Я просто думала… Недосказанности плодятся и множатся в пространстве между мною и Альбертино.

– Да, – с облегчением выдыхает он. – Езжай домой, тем более что уже поздно, – и добавляет: – Чтоб я не беспокоился.

– Хорошо, – говорю я.

И задумываюсь: а что теперь? Жаркие объятия или холодные рукопожатия? Альбертино отметает оба варианта и, наклоняясь, нежно целует меня в обе щеки. Отстраняется и говорит:

– Спасибо тебе за все.

– И тебе, – машинально реагирую я.

– А мне-то за что? – искренне удивляется он.

– За нечаянный туризм, – быстро нахожусь я. Нет, действительно надо уходить.

– Пока.

– Пока, – кивает Альбертино и добавляет: – Береги себя.

Я иду по платформе, лавируя между спешащими на поезд пассажирами и провожающими, не обращая на них особого внимания. Какие-то неясные мысли бродят в моей голове. Или это не мысли в голове, а чувства в каком-то другом месте? Словом, что-то будоражит кровь. Ожидание ли, предвкушение ли? А может, разочарование? Придумал бы кто-нибудь аппаратик для перевода собственных мыслей в текстовый файл, я бы первая стояла в очереди за ним.