Текст книги "Химеры среди нас"

Давид хмыкнул и, прожевав кусок мяса, ответил:

– В самом деле? Сидеть здесь и говорить, что побежала из-за меня, разумеется, не глупо.

Она фыркнула. Помолчала.

– Ладно, – голос Софии звучал примирительно. – Этот качок выглядел не очень приветливо. От него веяло опасностью. Но мы не знаем, кого он представляет. НСБ? Или какую-то иную силу?

– Действительно, как-то грубо получилось, – «согласился» Давид. – Не дали ему возможность представиться.

Впрочем, в словах Софии присутствовало разумное зерно: не стоит приходить к умозаключениям, не имея фактов, пользуясь лишь предположениями.

– Что ж, – проговорил Давид, прикончив половину порции, – что мы имеем: кто-то нас преследует, и явно с не очень добрыми намерениями…

– Постой, – прервала его София. – А если бы с добрыми, как они должны себя вести?

Это был уместный, но раздражающий вопрос.

– Типа, если бы этот мужик был весь в белом, он бы вызвал у нас больше доверия? – продолжила она и сделала большой глоток колы.

– Типа, если бы они не выслеживали меня при помощи моего телефона, – передразнил её манеру Давид. – В конце концов, у них есть моя рабочая почта и номер. СМС было бы куда предпочтительнее, чем погоня.

– Слу-у-ушай, – протянула София, наклоняясь вперёд, – а что, если те, кто убил психа, и эти ребята – разные люди? То есть кто-то его убил, а НСБ решили, что это мы с тобой, и теперь пытаются поймать. А мы продолжаем убегать, подтверждая их подозрения.

Давид потёр подбородок, поправил очки. Это могло быть правдой.

– Нам нужно выяснить, кто убил Тесея, – пришёл к выводу он.

София картинно уронила голову на столешницу, простонала, а потом снова взглянула ему в глаза.

– Знаешь, у меня ещё три нераскрытых убийства висят, давай с ними закончу, и займёмся этим. Как насчёт следующей субботы?

Склонив голову набок, Давид поинтересовался:

– Значит, вот это – настоящая ты? Ноющая, непредусмотрительная, импульсивная?

Она поджала губы, а затем выплюнула:

– Вся моя жизнь – дебильный аттракцион. И едва мне удаётся наладить что-то отдалённо напоминающее нормальное существование, как происходит нечто новое и ставит всё с ног на голову! Знал бы ты, как же я задолбалась!

Повисла пауза. Давиду стало не по себе. Ощущение, что он наконец разгадал Софию, оказалось лишь иллюзией. Как до неузнаваемости трансформировалась её внешность, так и весь образ менялся по щелчку: минуту назад перед ним была капризная девчонка с острым язычком, а теперь сидела уставшая от жизни женщина. У неё даже форма глаз немного изменилась, под ними залегли тени, веки стали тяжелее.

– Ты – чёртов оборотень, – прошептал Давид сердито, – это изначально не нормально.

– А ты – чёртов кретин, – ответила она яростно, – и ничего, живёшь свою вполне унылую жизнь. Я тоже так хочу! Чем я хуже?

Давид сложил руки на груди, разглядывая сердитую девушку. Что именно её так задело?

– Твоё оскорбление не имеет смысла, я просто констатировал известный обоим факт. Совершенно не пытался тебя задеть. Просто не понимаю: ты всерьёз рассчитываешь существовать как среднестатистический человек, просыпаясь каждый день с новым лицом?

Она ударила кулаком по столу:

– Да, блин! Рассчитываю!

Кажется, ему всё-таки удалось добраться до сути. Давид всегда знал, что доводить людей – его дар. Он интуитивно чувствовал, что нужно сказать, чтобы сковырнуть корочку на старой ране.

Итак, химера хотела быть обычной.

– Ну тогда перепроверьте расчёты, Михельсон, вами допущена критическая ошибка.

Оба замолчали. София жевала лаваш, глотая слёзы. Давид мрачно разделывался с овощами, обдумывая дальнейшие шаги.

– Ты просто сволочь, – выдала наконец она. – То, что ты сказал мне – это всё равно что напомнить незрячему, что он никогда не сможет видеть.

– Думаешь, он забывает, если какое-то время никто ему об этом не говорит?

– Это просто нетактично! Ты нарушаешь мои личные грани…

– Вот только давай без этого, – перебил её Давид, скривившись. – Территория внутри твоих личных границ была размером с Евразию, когда ты решила провести со мной ночь в чужом обличье. А теперь вдруг сжалась до Люксембурга.

Он уже почти перестал злиться, но такие претензии терпеть был не готов. Она немного помолчала. Видимо, чувство вины чуть растопило лёд, потому что ответила София менее воинственно:

– Технически это не совсем верно. Я не была в чужом обличье, так как у меня нет своего. Все мои лица – чужие.

Давид глотнул кофе:

– Но какое-то всё-таки должно быть. То, с которым ты родилась.

– Нет, – мрачно ответила она, зажимая зубами трубочку от напитка.

– То, которое у тебя появляется само в моменты стресса, острой боли?

Она закатила глаза, громко втянув колу:

– Как думаешь, за двадцать три года подобные мысли ни разу не пришли мне в голову? Не мелькнули у ребят в «Нейме»?

Он дернул плечом:

– Просто трудно представить, что твоё лицо…

– Как пластилин, – помогла она охотно. – Слепили что-то один раз, а потом поменяли, а потом ещё и ещё. И ты уже не можешь вернуться к тому, первому варианту, понимаешь? Да и действительно ли он настоящий? Или на самом деле всего лишь мягкая необожжённая глина? И у него нет настоящей формы, а есть только бесконечное количество вариантов, что из него можно слепить?

Давид внимательно изучал её кажущееся совершенно обычными – хоть и незнакомые – черты.

– Звучит дико, – задумчиво произнёс он. – И уж точно не нормально. Но с этим можно жить.

Они закончили обедать, и Давид предложил найти ещё один компьютерный клуб, чтобы залезть на форум, где познакомились Тесей и Отец.

– У меня есть идея получше, – отозвалась София. – Мы можем навестить моих родителей и воспользоваться компьютером сестры.

Давид сперва удивлённо поднял брови, отчего-то не ожидавший, что у них есть такая опция. Затем нахмурился и покачал головой:

– За их домом могут вести наблюдение.

– О, это вряд ли, – ответила София. – В последний раз я была там пять лет назад. Но на всякий случай можем попытаться проникнуть незаметно.

Давид счёл идею достойной внимания.

– Предлагаю снять денег с карточки и смыться, – добавила София. – До родителей доберёмся на автобусе.

Отыскав банкомат, они остановились неподалёку. София подошла к Давиду и обняла, прижавшись к груди, а уже через несколько мгновений отстранилась, но уже с другим лицом.

Давид почувствовал себя странно. В первую очередь из-за того, что объятия не вызвали дискомфорта или раздражения, как часто бывало с прикосновениями. Да, он провёл с Софией ночь, но… для Давида она и Лотти оставались разными людьми. Всё, от облика до поведения, отличалось. И как бы разум ни твердил, что толпа окружающих его женщин – один человек, по-настоящему осознать это не удавалось.

Но вот она прильнула к нему, и всё в этом жесте показалось знакомым. Не хотелось оттолкнуть, не хотелось отстраниться.

Однако теперь на Давида смотрела девушка с утончёнными чертами лица, миндалевидными – но по-прежнему тёмными, почти чёрными – глазами, чётко очерченными скулами и острым подбородком. Она стянула с него кепку, нацепила на себя и в таком виде решительно направилась к банкомату. Сняв там наличные, она торопливо пошла в сторону остановки. На время её скрыл рекламный щит. Когда же Давид к ней присоединился, София была без кепки, в коротком белом топике, больше похожем на бельё, а розовая рубашка торчала из мусорного бака. Выглядела она – один в один девушка с плаката молочного шоколада, рядом с которым они стояли. Стараясь не выдавать, как его всё ещё поражала способность к трансформации, Давид жестом указал на подъехавший автобус.

Им пришлось сделать две пересадки, чтобы запутать возможных преследователей. Наконец они нашли маршрут, соединяющий их местоположение и южный пригород Аннебурга.

– Как мы объясним твоим родителям столь внезапный визит? – уточнил Давид, пока они ехали в автобусе.

София окинула его критическим взглядом, затем совершенно неожиданно поправила ему причёску.

– Скажем, что я решила познакомить их со своим женихом. Это звучит как достаточно веский повод наведаться спустя пять лет, как считаешь?

Давид потёр переносицу под очками. Этого ему ещё не хватало… Но звучало здраво, поэтому он просто коротко кивнул. Его взгляд упал на рекламу, наклеенную на спинку сиденья впереди. Заголовок гласил: «НОВАЯ ВЫСТАВКА ЛЕО ЛЕОПАРДИ». На фоне – леопардовый паттерн. На первом плане – несколько манекенов, наряженных в леопардовые платья, комбинезоны и плащи.

– Удивительно, как ему удаётся годами выезжать на одном и том же мотиве, – прокомментировала это София, заметившая, куда был направлен взгляд Давида. – Я помню у него эти принты, ещё когда мне было лет десять. У нас с родителями как раз был очередной виток безумия, и я заявила, что хочу шубу из искусственного меха от Лео Леопарди. Мама тогда мне не разрешила.

Мозг Давида лихорадочно заскрипел шестерёнками: столько вопросов, он не знал, с чего начать!

– Виток безумия? – произнёс он, ожидая, что это подтолкнёт Софию к более подробному рассказу.

Она вздохнула:

– Просто представь, ты – молодая мамочка…

– Представил, – кивнул Давид серьёзно, что вызвало улыбку у Софии.

– …ты счастлив, но младенец требует много сил. Ты не спишь, не всегда ешь, от долгого плача начинаешь сходить с ума. Гормоны скачут. Да и вообще мир перевернулся. И вот тут тебе начинает казаться, что ребёнок выглядит по-разному. То есть не то что он растёт и меняется. У него совершенно разное лицо утром и вечером. Полагаю, твоей первой мыслью будет – что у тебя поехала крыша. Мама пыталась объяснить папе, что ей нужен отдых… но потом он и сам обратил внимание. Сперва, конечно, думал, что просто слишком редко видит ребёнка, не замечает плавных изменений, поэтому кажется, что личико меняется… но в какой-то момент это нельзя было списать ни на что другое.

Давид живо вообразил себе ситуацию. Что бы он стал делать? К каким врачам обратился? И кого счёл больным – себя или ребёнка?

– В общем, они попробовали кучу разных врачей и колдунов, но – сюрприз-сюрприз! – никто не смог помочь. При этом они боялись предавать дело огласке, потому что…

Давид понимающе закивал:

– Конечно, тебя могли забрать для каких-нибудь опытов…

Она фыркнула:

– Как бы не так! Они боялись, что соседи об этом узнают и решат, что семейка Михельсон – с отклонениями. Боялись, что им начнут кидать бутылки в окна, перестанут звать на собрания. Их опасения были в целом оправданны: в конце улицы был дом, там жила пара с ребёнком-аутистом. Их старались избегать, дети вспарывали им мусорные пакеты и переворачивали баки. Никто особо не разбирался, чьи именно это проделки, никого не наказывали. А в нашем суперблагопристойном районе это о многом говорит, поверь. Одна дамочка – я точно знаю кто, потому что она и мне пыталась всунуть свои книжечки, – периодически подсовывала им в почту брошюры вроде «Как бог наказывает детей за грехи родителей», «Раскайся и исцелись» и всё в таком духе. Меня она считала одержимой, поэтому мне доставались вещи вроде «Как изгнать беса из ребёнка в домашних условиях». В общем, мои родители были счастливы состоять в таком небольшом закрытом сообществе самых правильных людей на свете. И вдруг возникла опасность, что их исключат. Ни одна государственная тайна не охранялась так рьяно, как мои способности к метаморфозам. Поначалу это было просто. Они прикрывали коляску, папа часами гулял в парке подальше от дома. На выходных они всё время куда-то ездили: в зоопарк, бассейн, музей, куда угодно, лишь бы подальше от соседей. Потом я начала «часто болеть». И, может быть, они бы справились со всем этим, дотерпели до момента, когда я смогу контролировать процесс и сознательно надевать одно и то же лицо…

– Но ты обратилась в кошку? – догадался Давид.

София усмехнулась:

– Ага. Хотела бы я это увидеть. Думаю, родители решили, что окончательно лишились рассудка. Они никогда особо не обсуждали со мной тот знаменательный момент, когда я сделала это в первый раз. Да и вообще моя вторая сущность всегда считалась чем-то постыдным. Не болезнь даже, а знаешь… как будто я отсидела в тюрьме за мошенничество – и вот вернулась. Нечем гордиться, нечем… Бракованный ребёнок. Хорошо, что они потом смогли родить себе нормального.

– Ах да, сестра? – вспомнил Давид.

Хотя история не звучала так, будто в ней могло появиться второе дитя.

– Ага, – будто бы безразлично кивнула София. – Они очень хотели вкусить радости нормального родительства. Получить сына или дочь, которого можно демонстрировать соседям. Когда мне было десять, все уже немного свыклись с нашим необычным существованием, я научилась контролировать своего монстра, и они решились на второго ребёнка. И Мила – абсолютно очаровательное создание, даже странно, как у таких прибабахнутых родителей могла получиться такая нормальная девчонка.

– Ей уже сколько? Тринадцать? Ты сказала, что не была дома пять лет…

– Двенадцать. Но с Милой я иногда вижусь. Только имей в виду: она ничего не знает о химерах. Там, куда мы едем, запрещено даже намекать на мои трансформации.

Давид кивнул, а затем заметил:

– Я никогда не задумывался, как проходит детство химер. Большинство попадает к нам в «Нейм» хотя бы в подростковом возрасте.

– У многих родители – химеры, – отозвалась София и отвернулась к окну. – Им гораздо легче, чем нормальным.

За окном мелькали светлые домики с тёмно-серыми черепичными крышами и белыми заборами. Пригород Аннебурга был мил, уютен, но довольно однообразен.

Дом семьи Михельсон практически ничем не отличался от таких же коттеджей по соседству. София была настолько уверена, что никто не наблюдал за местом, где жили её родители, что просто поглядела по сторонам и пошла прямиком к двери. Идя следом, Давид чувствовал себя животным, ставшим мишенью охотника.

София постучала в окрашенную в тёмно-синий дверь. Через некоторое время открыл мужчина за пятьдесят. Он выглядел настолько обыкновенно, насколько только возможно: даже со своей отменной памятью Давид не запомнил бы лица этого человека, если бы не разглядывал с таким жадным интересом светлые с проседью волосы, чуть усталое лицо и тонкие губы.

Господин Михельсон несколько мгновений вопросительно смотрел то на Давида, то на Софию. Последняя ещё в автобусе постаралась, глядя на отражение в окне, сменить лицо на то, которым обычно пользовалась, живя с родителями и встречаясь с сестрой. Он должен был узнать её.

София молчала. Господин Михельсон, не спеша пригласить гостей, крикнул куда-то внутрь дома:

– Агата, тут Сони!

Вскоре в дверном проёме появилась женщина. На ней была вязаная кофта, надетая поверх тонкой клетчатой рубашки, и мягкие домашние брюки. Довольно короткие тёмные волосы, чуть вьющиеся, примерно как у Софии. И весьма заурядное лицо.

Эти люди платили кому-то, чтобы выглядеть так непримечательно?

– Сони, – с ещё меньшим энтузиазмом, чем господин Михельсон, произнесла женщина.

София язвительно ухмыльнулась и ответила:

– Эй, полегче с обнимашками, мы только с дороги.

– Что ты здесь делаешь? – проигнорировала её мать, озираясь по сторонам.

– Решила познакомить вас с моим женихом. У нас свадьба через неделю, подумала, будет правильно, если вы встретитесь. А то Давид уже думает, я вру, что у меня есть семья, – она натянуто рассмеялась, хлопнув при этом своего «жениха» по груди.

– Что ж, – вздохнула госпожа Михельсон, с подозрением глядя на Давида, – заходите.

В гостиной к ним присоединилась Мила, единственный человек, с искренней радостью поприветствовавший Софию.

– Вы что-о-о? – протянула девочка, плюхаясь в кресло.

Давид и София чинно сидели на диване, хозяева же дома застыли у камина, встревоженно глядя на старшую дочь. Они же не думали, что она в любой момент может обратиться в львицу?

– Что значит, свадьба через неделю? – продолжала Мила, восторженно глядя на них. – Ты ничего не говорила! Как вы вообще познакомились? Давно?

– Мы работаем вместе, в лаборатории. Давид – мой босс.

Мила взвизгнула от восторга:

– Ну вы даёте! Служебный роман!

– Мила, иди к себе, – вдруг строго сказала госпожа Михельсон.

Девочка сперва опешила, но затем, очевидно, зная, что споры не помогут, надула губы и с топотом ушла наверх.

– Я требую подробностей! – крикнула она оттуда, а затем с грохотом захлопнула дверь.

В комнате повисла гнетущая тишина. Давно Давид не чувствовал себя настолько нежданным гостем. Примерно с тех пор, как в последний раз навещал своего отца. Хотелось уйти. Но помня, что они пришли не просто так, он продолжал молча сидеть на диване и смотреть в пространство перед собой. Чего он не мог понять, так это почему София решила, что податься в дом родителей – хорошая идея.

– Пойду поставлю чайник, – произнёс господин Михельсон, пока его жена сверлила взглядом дочь, кажется, даже не думая демонстрировать манеры.

– Твой жених в курсе твоей ситуации? – спросила наконец она, сложив руки на груди.

София фыркнула:

– Естественно, Давид знает, что я – химера.

В ответ раздалось издевательское «пфф-ф-ф».

– «Химера». Придумали же…

Любопытство взяло верх над нежеланием ввязываться в разговор, и Давид спросил:

– А что не так с названием?

В ответ сперва раздалось ещё одно «пфф-ф», а затем Агата всё же ответила более развёрнуто:

– Назвали, как будто это нормально и как будто их таких много. Ещё и гордятся этим.

– Кто гордится? – тут же вспыхнула София.

– Пастор Лука рассказывал мне об этих… сообществах, где собираются «не такие, как все» и обсуждают, какие они особенные. Вам там объясняют, что вы должны гордиться своими «способностями», а не стыдиться их.

– Ужас какой! Нужно ведь гнобить всех, кто чем-то отличается от ваших понятий нормы! – Давид видел, что София только и ждала возможности устроить скандал.

Ему начало казаться, что она приехала в родительский дом не потому, что это был отличный способ воспользоваться компьютером, не привлекая внимания, а потому, что их ситуация стала идеальным оправданием для визита. И София точно знала, чего ждать от матери.

– А, по-твоему, нужно воспевать каждого, кто уродом на свет появился?

– Это тебя пастор Лука научил? Что все зверолюди – просто уроды?

– Пастор Лука – святой человек! – воскликнула госпожа Михельсон, подходя к ним ближе. – Он призывает любить каждого человека и каждого зверя. Только не всякий наделён такой божественной искрой, чтобы уметь принимать мир во всём его многообразии. Я лишь на пути к такому уровню духовного развития.

– И путь тебе предстоит долгий, мам, – отозвалась София.

От нового витка спора их спас господин Михельсон, который принёс поднос с чашками и чайником. Каждому он налил чай, и теперь все молча пили его, обдумывая дальнейший разговор.

Давид предположил, что компьютер находился в комнате Милы. Но как напроситься в спальню к подростку и не получить по морде? Это должна была сделать София.

– Если честно, мы приехали не для того, чтобы выяснять отношения, – начал было Давид.

Договорить ему не дали, госпожа Михельсон тут же отставила чашку на журнальный столик. Теперь уже сидя в кресле, она закинула ногу на ногу и сердито спросила:

– А зачем? Зачем вы явились? Сони не была здесь с тех пор, как уехала учиться в университете.

– Вот именно. Не беспокоила вас пять лет. И это благодарность, которую я получаю? – София сложила руки на груди, желая, вероятно, выглядеть надменно, но больше походя на избалованного подростка.

– Мне непонятно, чего вы хотите. Зачем приехали? Вам нужны деньги на свадьбу?

Этот вопрос задел Давида. Если бы он действительно решил жениться на Софии, то последнее, что стал бы делать – просить денег на свадьбу у её родителей. Он скорее согласился бы попросить о помощи своего отца, чем обращаться к незнакомым людям!

– Нет, конечно, Давид достаточно зарабатывает, – тут же фыркнула София. – Я уже сказала, мне показалось, что будет правильно, если я представлю вас с Давидом друг другу. После можем не видеться ещё столько же.

– И ты хотела повидаться с Милой, – «напомнил» Давид.

Она перевела на него удивлённый взгляд, а затем её лицо изменилось: он мог точно сказать, в какой момент София вспомнила, зачем на самом деле они явились в этот дом.

После небольших препирательств с родителями она получила разрешение подняться в комнату сестры.

Давид остался с хозяевами наедине. Это не была ситуация мечты. Он с доброжелательно настроенными людьми и то не всегда знал, как вести беседу, а тут – два враждебных взгляда и давящее молчание.

С другой стороны, он не испытывал потребности заполнять каждую минуту тишины звуком своего голоса, поэтому просто поддерживал Михельсонов в их стремлении издавать как можно меньше звуков.

Первой заговорила мать.

– Что с вами не так? – спросила она, заставив Давида удивлённо поднять брови. – На что вам сдалась жена с такими отклонениями?

– С отклонениями?! – изумился он. – Какие у Софии отклонения? Я ничего об этом не знаю!

Разумеется, Давид понял, о чём шла речь, но порой ему нравилось доводить людей до исступления. Да что там, ему это нравилось всегда, но чаще всего Давид старался держать себя в узде. Однако Михельсоны просто напрашивались на то, чтобы он немного их подразнил.

– Вы сказали, что в курсе её особенностей, – удивился господин Михельсон.

– Я знаю, что София умеет обращаться в полульвицу-полупуму и способна менять лицо или некоторые его черты, – кивнул Давид. – Но не знал, что у неё есть какие-то отклонения! Она всегда казалась мне среднестатистической химерой. Ничего особенного.

Госпожа Михельсон всплеснула руками:

– А вам мало? Вы не понимаете, кто она? В ней ведь живёт зверь.

– Или она зверь, в котором живёт человек, – отозвался Давид. – Это нам только предстоит выяснить.

– Зверь – это антихрист! Всё низменное, что есть в нём – это всё животное.

Давид встал с дивана и начал расхаживать по комнате.

– Постойте-ка… – он прикрыл глаза, мысленно оказался в школе, в директорском кабинете, где на полках стояли богословские труды и трактаты, и открыл один из них. – Откровение, глава пятая, стих пятый. «Лев от колена Иудина». Лев трактуется как образ Христа, – у себя в голове Давид пролистал несколько страниц. – Вот! Откровение Иоанна, глава четвёртая, стих седьмой: «И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лицо, как человек, и четвёртое животное подобно орлу летящему». Это было видение Иоанна, и зверей трактуют либо как четыре стихии и Божие ими управление, либо как четырёх евангелистов.

– И что? – резко ответила госпожа Михельсон. – Решил блеснуть умом? Я знаю, что сами по себе животные – такие же творения Бога, как и люди. Но когда зверь в человеке, которого Бог сотворил по образу своему и подобию, это происки Диавола!

– Может быть, – тихо произнёс господин Михельсон, лишая возможности ответить на последний выпад, – вы тоже один из них?

Госпожа Михельсон воззрилась на Давида так, будто у него тут же начали расти рога и копыта.

– Нет, увы, я не обладаю никакими яркими талантами и способностями. Кроме, разве что, прекрасной памяти. И вот в моей голове всплывает образ ангела – человека с крыльями… что я, кстати, наблюдал наяву с неделю назад.

– О-о-о, наша дочь – далеко не ангел! – тут же взорвалась госпожа Михельсон, её лицо горело гневом.

Давид отмахнулся:

– Так говорят все родители…

Он и не сомневался, что его собеседница не уловит иронии.

– Она не крылья отращивает, она, – госпожа Михельсон понизила голос до шёпота, – многоликий Янус. И зверь, зверь в ней спит.

– Ну, Янус – это уже совсем из другой оперы, – отмахнулся Давид. – Древнеримская мифология, при чём здесь она? Давайте-ка вернёмся к христианству, – он прикрыл глаза на несколько секунд, а затем резко распахнул их. – Ну разумеется. Святой Христофор. Псеглавец.

– Ты сравниваешь мученика! С нею!

Давид замолчал. Он мог бы продолжать этот разговор вечно, травить фанатиков было одним из его хобби. Но к нему вернулось осознание, что он разговаривал с матерью Софии. С матерью, которая, кажется, всей душой ненавидела собственного ребёнка.

– Вообще, большинство зарегистрированных случаев химер – наследственные, – заявил он другим, серьёзным тоном. – Вы не думали поискать корни вашей «проблемы» в себе? А точнее – в своих родителях, бабушках, дедушках…

– Мы проверяли это, ещё когда Сони была ребёнком, – тут же убеждённо ответил отец Софии. – Ни у кого из ближайших родственников не наблюдалось ничего подобного.

Кивая ему в ответ, Давид внимательно следил за госпожой Михельсон, и от него не ускользнула её реакция: она… испугалась?

В комнате повисла пауза. Давид снова сел и взял со столика свой чай.

– Скажите правду: зачем вы приехали? – совершенно спокойно, пускай и холодно, спросила госпожа Михельсон.

– Мы же уже…

– Не лгите мне! – воскликнула она, иллюзию равнодушия смыло волной едва контролируемой ярости.

Давид всерьёз начал опасаться за душевное здоровье хозяйки дома.

– Вы не знаете, каково было жить с ней, – эмоции вновь молниеносно сменились, теперь госпожа Михельсон едва не срывалась на рыдания, – каждый день видеть её новое лицо. Вы думаете, такова её природа? Нет, не-е-ет, она могла бы каждое утро смотреть на фото и выходить к завтраку… нормальной. Так она делала, когда ходила в школу, так она делает сейчас, верно? Но для нас, для нас она не думала стараться. О нет, она демонстративно являлась к завтраку каждый день с новым лицом, – последние слова госпожа Михельсон буквально отчеканила.

Она устало опустила веки. Её муж подсел к ней, ободряюще сжав колено.

– Однажды мы сидели в гостиной с соседями. Пили чай. Всё было в порядке, как прямо в этой комнате появилась львица. Был такой переполох! Но если бы только это! Среди нас был офицер полиции с оружием. Он начал палить в, как он считал, дикого зверя и едва не пристрелил её. Сони чудом удалось сбежать. Потом она сказала, что хотела просто пошутить и не думала, что у кого-то с собой будет пистолет.

Давид испытал что-то вроде сочувствия к этой паре. Какими бы неприятными они ему ни показались, им пришлось пережить тяжёлые времена. Растить такого необычного ребёнка – непростая ноша. Особенно если ты не готов принять его таким, какой он есть.

– Детские шалости, не более, – ответил тем не менее Давид. – Я подкладывал пакеты с водой на стулья своим учителям, за что много часов проводил на взысканиях в кабинете директора. Однако никто никогда не пытался изгнать из меня дьявола.

– А может быть, следовало! – воскликнула госпожа Михельсон. – Человек здоровый никогда не примет в свою жизнь такую, как она!

– Поэтому вы так и не приняли? – уточнил Давид мрачно. – Считаете себя слишком здоровыми для того, чтобы смириться с дочерью-химерой?

– Мы? – выдохнула госпожа Михельсон.

– Вы же как Дурсли, – продолжил он, – может, София тоже жила у вас в чулане под лестницей?

– У неё была своя комната, – недоумённо ответил ему господин Михельсон.

Его жена раздражённо отмахнулась – поняла отсылку.

– Знаете что, господин…

– Сезар. Доктор Сезар, – Давид коротко поклонился и заметил, как изменились взгляды родителей Софии.

В них мелькнуло уважение, которое, впрочем, быстро исчезло, когда они вспомнили, чьим женихом он являлся.

– Так вот, доктор Сезар, – продолжила госпожа Михельсон, – когда ты сталкиваешься с этим изо дня в день, становится уже не до сказок. И дело не только в звере… дело в ней самой…

На лестнице послышались шаги, и хозяйка дома резко замолчала. София спустилась в гостиную, на её лице была довольная улыбочка.

– Дави, – произнесла она, и Давида снова передёрнуло, – помнишь, я тебе рассказывала об этой технике, эбру, в которой рисует Мила? Пойдём, покажу её работы.

Он натянуто улыбнулся и бросил взгляд на хозяев дома, которые теперь сидели с мрачными лицами, будто он собирался по дешёвке выкупить их дом за неуплату долгов и теперь шёл осматривать комнаты. Поскольку возражений против знакомства с художественной галереей имени Милы Михельсон не последовало, он поднялся наверх. Там все стены были увешаны картинами с многочисленными цветными разводами, завитками и пятнами. Сама хозяйка комнаты сидела на кровати, поджав под себя ноги. Она обнимала мягкую игрушку и с восторгом смотрела на старшую сестру и её загадочного жениха.

– Садись за компьютер, – прошептала София, указывая на розовый стул с пушистым сиденьем. – Я кое-что просмотрела, но хочу, чтобы и ты взглянул. Будет славно, если удастся всё это запомнить.

Давид кивнул и стал изучать ветки форума. Отец в основном отвечал Тесею там, где речь шла о более серьёзных свидетельствах – там, где Давид видел ссылки на весьма правдоподобные новости и статьи в блогах. Он успел немного изучить темы на портале и мог с уверенностью сказать, что бо́льшая часть была полной ерундой: заметками психопатов, параноиков, простаков, желающих уверовать в сказку, и, возможно, просто «троллей», тех, кто намеренно писал ложь, чтобы поглумиться над пользователями.

Но если проследить за комментариями Отца, можно сделать вывод, что он знал или догадывался о том, какие из бесед имели хотя бы что-то общее с реальностью. Например, он участвовал в горячем обсуждении рассказа одного из участников форума, увидевшего человека с крыльями, – эта вырезанная статья висела на стене в квартире Тесея.

Отец строил догадки, что это могло быть, если на самом деле не являлось получеловеком-полуптицей. Размышлял, какова была вероятность, что свидетелю явился ангел. Именно Отец запустил эту мысль, вполне понятную простому человеку, но совсем не первую в очереди у посетителей сайта «Зверолюди». Он нашёл несколько ссылок на истории других явлений ангелов людям. Но эти его версии быстро разбили в пух и прах, заявив, что в случае Божественного объяснения все остальные встречи людей с полуживотными можно было бы объявить фейком и закрыть форум. Отец не стал противиться такой железной аргументации и просто сменил фокус внимания: теперь он пытался идентифицировать молодого человека-птицу. Пытался прочесть надпись на футболке, строил догадки о внешности, высчитывал размах крыла и вероятный рост.

В целом Давид не видел ничего особенного в сообщениях Отца. Тот ни к чему не призывал, не пытался раздуть в других пользователях ненависть, вёл себя весьма мирно и доброжелательно. Эдакий любопытствующий горожанин.

Наконец Давиду попалась ветка «Моё первое свидетельство», где пользователи делились, кто и как впервые увидел полузверя. Здесь, как и везде на форуме, было полно бестолковых сообщений, явно имеющих мало общего с реальностью и много общего с алкоголем, наркотиками и игрой воображения.

Но вот он долистал до сообщения Тесея.

«Theseus > Мне явилось создание, обладающее способностью обращаться в львицу и в женщину. Была тёмная ночь, небо звездилось мериадом светил, и я увидел, как трое хулиганов, затащивших девушку в подворотню за ночным клубом… Я стал преследовать их, не видя возможности помочь ей, но и не желая бросать её на потеху им. Спрятавшись за мусорными баками, сцена разворачивалась ужасающая, все трое держали жертву своих бесчинств, пока она умоляла отпустить. И тут вдруг произошло нечто невообразимое, когда, оттолкнув всех троих, девушка, обратившись в львицу, зарычала, напугав своих преследователей. Её обращение было плавным, будто бы она никуда не спешила. На месте её осталась лишь груда ненужной одежды. Зарычав, она оказалась агрессивной львицей, способной постоять за себя. Поэтому я продолжал прятаться. Я попытался проследить за ней. Я побежал по улице, устав и запыхавшись, но она исчезла, словно утренний туман в рассветной дымке. Но я навсегда запомнил её лицо, решительно взглянувшее на обидчиков и обратившееся в зверя».