Текст книги "Живу как хочу. Принять прошлое и обрести себя в настоящем"

Глава пятая. Семья и родительство

Мы дошли до главы про семью и родителей, про родительство как таковое и нашу историю. Мне было важно поставить ее не в начало книги, а дать нам шанс подобраться к этой теме постепенно. Ирония заключается в том, что эта глава изменит ваше отношение и взгляд на осознание, о котором шла речь в предыдущих главах. Но в этом и цель.

Цель родительства

Цель родительства – стать лишним в жизни ребенка.

Для здоровых родителей самое большое счастье – свободный и самостоятельный ребенок, умеющий любить и способный постоять за себя. Ребенок, которого родитель пригласил на свой уровень, дав статус взрослого.

Так же как и для психотерапевта излеченный пациент – тот, кто через здоровые отношения с психотерапевтом очистил свои фильтры восприятия, настроил свой компас, построил команду внутри себя, научился слушать разум и интуицию, использовать свои потоки энергии, пропускать эту энергию через себя. Управлять ею. Тот, с кем с твоей помощью произошли глобальные изменения, кто через бунтарство, слезы, боль, обиду, грусть, злость, страх и любовь пришел к принятию себя. И теперь внутренний взрослый умеет быть для внутренних детей наставником, видит их смелыми, слабыми, уязвимыми, чуткими и любит их.

У родительства та же цель.

Основы воспитания

Многие воспитывают ребенка – дочь, сына. Воспитывают как мать, как отец.

Это все роли. Это путь в никуда. Бездна. Там, в конце туннеля, – не свет, а луч от наезжающего на вас поезда. Еще более жестоко, когда дети (невыросшие и незрелые взрослые) воспитывают своих детей. Тогда выбора особо нет. Кто-то должен становиться взрослым, и дети часто перенимают за своих родителей родительскую роль: заботятся о них, делают их счастливыми, боятся разочаровать и побеспокоить. И так и не умеют заботиться о себе.

Из ребенка, которого воспитывают двое детей (еще вопрос, каковы коммуникация и отношения между ними), вырастет человек, лишь кажущийся нормально функционирующим.

Кажущийся.

Нормально.

Функционирующим.

Человек.

Он будет уметь жить в иллюзии отношений и будет способен функционировать. И будет человеком. Это первый этап.

Человек.

Индивидуум (знаю, что я отличаюсь от других людей, и знаю чем).

Личность.

Л

И

Ч

Н

О

С

Т

Ь

Нужно воспитать свободную личность, знающую свои слабые и сильные стороны. Умеющую обращаться с фрустрацией, обидами, болью, горем, радостью. Личность, которая в состоянии принимать свои успехи и провалы. Которая адекватно регулирует близость и дистанцию внутри себя и снаружи.

А личность может воспитать только личность. Все остальное будет или «вот какой у нас Стёпа молодец, послушный мальчик» или «а вон Ленка у соседей уже сама давно знает, чего хочет от жизни, а ты так и не знаешь, кем хочешь стать».

Кем может хотеть стать душа, пришедшая в этот мир?

В немецком есть очень мною любимая поговорка: «У меня был плохой учитель, и это была хорошая школа». Если мы как родители не допускаем ошибок, то не даем возможности нашим детям понять, что в плохие времена нужна надежда. Только не всегда надо быть плохим родителем, чтобы ребенок с вашей поддержкой и помощью научился жить так, как он хочет.

Можно быть примером того, как проживать свою жизнь: жить, творить, мечтать, чувствовать, реализовываться, быть собой, верить в себя. Это чрезвычайно ценно для ребенка – видеть, что его окружают личности, принимающие решения. Несущие ответственность. Наслаждающиеся жизнью. Сомневающиеся. Живые. Не надо обеспечивать плохо выполненной ролью родителя рабочие места для психотерапевтов. Нам и так есть что разгребать. И куда интереснее не только копаться в травме, которую пациент несет перед собой, как трон, всю жизнь, но и говорить о сути, о смысле. О глубине. Обсуждать путь, жизнь, ресурсы.

Прыжок в материнство

Становиться матерью – это процесс. Можно подготовиться к родам, но невозможно подготовиться к появлению ребенка. Очень часто первые полтора-два года материнство сопровождается чувством одиночества, выгоранием, когда у женщины нет сил участвовать в соревновании за титул лучшей матери. Это состояние известно как послеродовая депрессия.

Давайте подробно рассмотрим оба понятия: «послеродовая» и «депрессия».

1. Симбиоз трансформировался. Если раньше ребенок был внутри и у меня имелся полный контроль надо всем, что с ним происходит, то теперь он снаружи, и контроль потерян.

Ребенок – отдельный организм, душа, личность, которая неспособна выжить в одиночку. Единственный взрослый рядом – мама. Она настраивает все антенны на мимику, движение, признаки жизни, дыхание, обменные процессы ребенка. То есть сирена внутри – в рабочем режиме. Круглосуточно. Всегда. Навсегда.

Осознание, что это навсегда, приходит в первые часы после родов.

И дальше запускаются определенные процессы.

Я забочусь о выживании младенца, а кто позаботится обо мне (помним, что отец вплавь за моторной лодкой, где сидят мать с младенцем, никогда не поспеет, что бы ни делал, как бы ни старался).

Если не я, то никто. Речь идет об ожиданиях социума, о конкуренции с собственными родителями, о страхах потерять ребенка, отношения, саму себя.

Ощущение абсолютной беспомощности и собственной власти – конфликт интересов еще похлеще, чем «кого любишь больше: маму или папу».

2. Депрессия матери – запрещается проявление каких-либо негативных чувств по отношению к младенцу.

Гнев, зависть, ревность, желание оттолкнуть, потребность в тишине. Агрессивные импульсы подавляются. Смотри пункт первый – страх не выжить и не дать ребенку условия для выживания.

Непрожитые эмоции – катализатор. Я направляю агрессию на себя, усиливаю гневом осознание, что мне это нельзя. Нельзя злиться на ребенка – злюсь на себя.

Спираль закручивается так, что выйти из нее адекватно уже невозможно.

Роли «любящая мать» и «улыбчивый младенец» разыгрываются для внешнего мира. Внутри же происходят срывы, наблюдается желание заткнуть уши, уйти, оставить младенца, ударить себя, стену, ребенка. Орать, когда орет он, а не успокаивать. Оттолкнуть, когда он плачет, а не утешить. Выспаться. Отдышаться. Хоть на мгновение.

Но тут же накрывает чувство вины: ты плохая мать, ты ничтожество, все могут, а ты нет.

Вина запускает желание уничтожить себя, чтобы не навредить ребенку.

Выход?

Признать агрессивность и ее масштаб.

Психология развития и семьи был моим любимым предметом в университете. Я видела законы, по которым развивается наша психика, с жадностью поглощала книги по развитию и становлению личности. Знала все о мотивах, мотивации и ценностях, лежащих в основе здорового воспитания детей, натыкалась на вау-эффекты, сталкивалась с болезненным осознанием того, как это было у меня.

Мне все казалось прозрачным и понятным. До появления собственного ребенка.

В тот момент мир перевернулся, я перепрыгнула через пропасть и стала мамой. Было у вас такое? Сначала меня волновали тривиальные вещи. Ребенок дышит? Спит? Ест? Растет? Набирает ли вес по норме? Хватает ли молока? Нет ли аллергии? Какает зеленым? Запор? Понос? Температура? Зубки? Я хотела быть компетентной и чувствовать себя уверенной. Но как? Мне не хватало сна, и я жила в абсолютном информационном вакууме. Через полгода пришли злость, раздражительность, усталость, эмоциональная заторможенность.

Разговоры об этом были табу. Мир вокруг считал, что я счастлива до невозможности. Роль идеальной жены: «первое-второе-третье» и компот, радоваться жизни и задумываться о втором ребенке. Об этом меня не спрашивал только немой. «Ну что? Когда за вторым? Пора уже, не с кем будет младшенькой играть».

Помню, как на детских площадках я прикрывалась журналом Times, отпугивая других мамочек и посылая всем сигнал «оставьте меня в покое, мне неинтересно, чем какает ваш малыш, совсем неинтересно».

Когда ребенку исполнилось два года, я сдалась и сказала, что больше не могу. Мои недовольство жизнью, нетерпимость и агрессивность достигли апогея. Я больше ничего не могла дать своему ребенку. Я выгорела. Полностью.

Я готова была идти работать на языке, который не знала, кричать в «Макдоналдсе»: «Свободная касса!» – только не находиться больше в четырех стенах и не чувствовать эту агрессию.

Я скучала по себе – целеустремленной, энергичной, прямолинейной.

Сегодня я знаю истоки этой безвыходности: выгорание. Его главный и единственный критерий – отсутствие эмпатии к собственному ребенку.

Мы не чувствуем его эмоции.

Мы не отражаем его эмоции.

Мы не учим его саморегуляции.

Мы не реагируем адекватно на его потребности.

Вся тема послеродовой депрессии – это начало выгорания в первый год. Послеродовая депрессия – это отсутствие ребенка внутри меня и абсолютное присутствие ребенка на мне, вокруг меня, рядом со мной 24/7/365.

О женской агрессии мало кто говорит. Женщины – это вроде как слабый пол. Так вот, это вроде как бред: в самом этом высказывании фальшь, потому что эмоции мы проживаем одинаково – и мужчины, и женщины.

Я работаю в мужской клинике и знаю, сколько агрессии мужчины пережили со стороны своих женщин и матерей. Агрессия – это и защита, и нападение. Защищаются и нападают и мужчины, и женщины. И чувство вины мужчины и женщины после импульсивного проявления агрессии ощущают одинаково.

Агрессия – желание защитить внутреннего ребенка.

Своего.

В ущерб всем.

Культивировать

Масштабы родительства едва ли можно охватить словами. Особенно в подростковом возрасте, когда расторгаются неперекрестные отношения[3]3
  Когда у родителя и ребенка одинаковый пол.


[Закрыть] «мать – ребенок», «мать – дочь» и все переходит в отношения «женщина – женщина». У отцов соответственно так же: «отец – ребенок», «отец – сын», «мужчина – мужчина».

Предлагаю на своем личном примере разобрать отношения матери и дочери, а также этапы, через которые мне пришлось пройти.

1. Родительство. Это для меня максимальная уязвимость, потому что больнее, чем мой ребенок, меня не ранит никто. И самое ужасное, что я возводила культ ребенка и культ материнства в такой абсурд, что очень долго боялась дать сдачи. Меня ранят, а я эмпатично и принимающе объясняю ситуацию, ищу слова, иду на уступки. Но нет. Я не всегда хочу объяснять. Не всегда хочу позволять себя обижать. Не всегда вообще хочу разговаривать.

2. Бойкот. В моем детстве был нормой. Игнорирование – это высшая мера наказания. И я обещала себе, как и все мы, что так поступать со своим ребенком никогда не буду, пока в период сепарации от меня я не сдалась. Мы не разговаривали неделю. Точнее, так: я не разговаривала неделю. И скажу вам – это здорово наконец-то отключиться и побыть не в контакте. Чувства вины не было. Было прочное чувство справедливости и честности с собой.

3. Сепарация. Она происходила энергетически. Я ощущала, как моя дочь, которая уже не ребенок, разрывает мембрану моей защиты и выходит из нее. Как сдвинуть мать с трона? Вот так. Выйти из-под ее опеки и пойти против нее. Это больно. Для обеих. Это энергетически невыносимо. И ощущение беспомощности захлестывает. Но единственное верное решение – идти в схватку. Да. У тебя нет еще опыта защиты. Да, ты нападаешь на меня. Ну что ж, добро пожаловать в мир женщин: защищайся, если нападаешь. Держи удар, если идешь в атаку. Рассчитывай на то, что я не буду тебя ни щадить, ни жалеть, раз ты решила, что взрослая. Взрослые женщины решают вопросы по-взрослому. Тут каждый за себя. И мир женщин жесток.

4. Беспомощность. Она долго сопровождала меня. Годами. Потому что я не знала, как правильно, и очень боялась навредить. Больше я не боюсь – ни навредить сама, ни что могут навредить мне. Это мир. Взрослый мир. Он жесток и несправедлив. Добро пожаловать в реальность. Здесь никто не безоружен, просто все бьют разным калибром.

5. Женственность. Меня могут обесценивать и идеализировать. Ничего во мне и моем мире от этого не изменится. Я лишь система координат. Лишь поверхность, о которую можно потереться, чтобы получить свой профиль. Но на мне не остается больше ссадин, царапин и ран. И, лишь проходя через этот лабиринт моей жизни, моя взрослая дочь может принять свою женственность. Найти свой стиль. Найти в себе потенциальную женщину и присвоить эту роль. Это тот потенциал, который я или принимаю и использую, или так и боюсь до него дотронуться, следовательно, не реализую себя.

6. Сестринство. Это не равно «мы подружки» и ни в коем случае не тождественно «мы делимся всем друг с другом, и у нас нет секретов». Слава богу, у каждой из нас есть секреты и у каждой есть своя жизнь. Интересная. Насыщенная. Которой не всегда хочется делиться. Сестринство – это знать, что у другой женщины есть свое пространство, и уважать его. Всё. Больше за этим ничего не стоит. Можно обмениваться опытом. Можно молчать. Можно быть в близости. Можно делиться. А можно – нет. Можно быть для себя. С собой наедине. В кругу женщин. И войти туда можно, только пройдя все предыдущие фазы.

7. Впустить. Самое сложное в материнстве – не пригласить дочь на пьедестал женственности, а впустить. Потому что приглашение может быть двуличным, с расчетом, что на объявленную вечеринку никто не придет. А она придет. И это надо тоже прожить внутри. И это очень сложно.

8. Баланс. Когда кажется, что уже вся обойма спущена в стену и никто не ранен, в ход идет другое оружие. Игра становится сложнее, уловки изощреннее. Манипуляции и многоходовки интереснее. Единственное, что мне помогает, – держаться с отцом взрослой дочери вместе. Не ради нас – ради нее. Я думаю, ту поддержку, которую мы сейчас оказываем друг другу, мы не оказывали никогда в жизни. И ради этого стоило вместе пройти этот путь, чтобы сейчас оказаться здесь, в этой точке. С этими знаниями.

Можно долго культивировать свое материнство. Молиться на ребенка, как на бога. Можно жертвовать собой. Можно делать что угодно, если цель – лишь культивировать отношения и ухаживать за ними на всех уровнях.

Любить сквозь годы.

И сомневаться сквозь годы, любят ли тебя.

Быть уверенным, что тебя не любят.

Знать, что тебя ненавидят.

Ненавидеть самому. Испытать взаимное презрение и демонстрацию власти. Бесконечная битва двух личностей. Двух женщин. Двух зверей.

Меня отпустило лишь в тот момент, когда я перестала сдерживать свою власть. Когда перестала жалеть и щадить.

Не сдаваться в своей жесткости. Не пасовать. Не прощать. Не делать скидку.

Это больно. Больнее, чем сказать: «Тот факт, что ты мой ребенок, не дает тебе никаких привилегий нарушать мои границы».

«Хочешь быть женщиной? Отлично. Мы, женщины, бываем очень разными: мстительными, хитрыми, изощренными. Тебя никто в этой жизни оберегать и щадить не будет. Хочешь по-взрослому? Вот как это по-взрослому: я буду с тобой как с любой другой, кто обесценивает и оскорбляет меня. Пощады и снисхождения не будет. Вербальная драка до первой ментальной крови. Пока не поймешь про принятие. Про уважение. Про признание. Пока не станешь одной из нас. У нас есть одно правило: нам, женщинам, надо научиться держаться вместе – это основа принятия своей женственности. Это переход от конкуренции к кооперации, и этот переход – результат принятия своей конкурентоспособности как женщины и способности быть со всеми на равных. Это не просто. И лучше научиться этому сейчас, здесь и со мной, чтобы не сталкиваться с такой темой снова и снова во взрослом возрасте в разных областях жизни: приватно, в профессии и в личной жизни. И твоя задача – принять свою роль всеми последствиями этого решения».

Ты стала женщиной. Дерзкой. Смелой. Самобытной. Осознанной. Чувственной. Ушли робость и незрелость, инфантилизм.

Мы любим своих детей. Родительство стоит даже той высокой цены, которую мы за эту любовь платим. Мы сами решили родить. И сами делаем выбор – отпустить.

Когда мы отпускаем, нам предстоит простить и проститься. Простить себе свои ошибки. Попросить прощения. Простить боль, причиненную нам. Отдать честь общему времени. Пригласить, впустить и, главное, дождаться, когда дочь встанет на пьедестал женственности[4]4
  Здесь я говорю с позиции матери дочери.


[Закрыть]. Проститься в старых ролях и встретиться на равных в новых. И не давать себе и другому права подменять понятия женственности и жертвенности.

Вопросы для размышления

Что для вас женственность?

Что вы вкладываете в понятие мужественности?

Что для вас жертвенность?

Ребенок-тиран

Я много пишу о родителях и детях, о воспитании, об основах и законах детской психики. Давайте сегодня перевернем лист. Давайте поговорим про детей-тиранов, которые изощренно используют все уловки своей и нашей психики.

Дети, которых мы так любили, вырастают. Они учатся нас использовать, они знают все наши скрытые страхи, умеют держать нас в напряжении и манипулировать нашим восприятием.

Тут же подключается не только накопленная годами усталость, но и тупое безразличие. Я думаю, самое ужасное, что мы можем испытывать по отношению к своим детям, – это два чувства.

1. Безразличие.

2. Презрение.

Они вам знакомы?

Я помню, когда первый раз в жизни испытала их.

Мыслить я научилась на русском, чувствовать – на немецком. Такая вот особенность моей биографии. Так вот, первый раз Verachtung (презрение) я испытала в 30 лет. Причем я не отрицаю, что уже испытывала это чувство, но не знала его названия. И самое интересное, что меня это тогда повергло в ступор: как я могу презирать?

Я – и презирать? Нет. Не может быть.

Презрение для меня было конечной станцией. Депо. Всё. Дальше уже ничего.

Я помню те слезы. И ту ярость. И тот гнев на себя. Я не разрешала себе этого чувства по отношению к другим. С моим психотерапевтом мы тогда выяснили, что я презираю себя, – так себе осознание, но с ним было легче жить. Потому что тогда моя модель была «делать за свой счет, позволять другим делать что-то за мой счет».

Что после этого может родиться? Ничего. Презрение к себе – это начало разбора своей биографии: за что? В результате чего? Зачем я презираю себя? И последнее – кого в себе я презираю?

Принятие. Цельность. Новая идентичность. Самоценность. Интеграция своего опыта. Обретение себя. Это были цели тогда.

Я научилась презирать других. Это было в тридцать, как я уже сказала. Ситуация в моей жизни, которая перевернула многое. И освободила.

Сейчас у меня есть только нежность и благодарность к тому человеку, которого я тогда презирала. Я знаю, что значила в его судьбе и какую важную роль сыграл он в моей жизни. Это сейчас. Тогда меня рвало на куски, которые никак не складывались ни в какую картинку.

Презрение к собственному ребенку – табу. Я всегда была революционером, и я всегда рву табу, всегда. Многие боятся чувства презрения. Многие связывают это с личным провалом как родителя. С чувством стыда. С признанием собственной несостоятельности.

Дети не любят нас, потому что они еще не знают разницы между привязанностью, зависимостью, нуждой и искренним чувством. Дети используют нас, и мы позволяем им это делать. Часто за презрением к детям стоит презрение к себе, потому что это мы позволяем так с собой обращаться. Это мы поступаемся своими принципами. Не потому, что дети зависят от нас, а потому, что в тот момент, когда ребенок приходит в этот мир, мы зависим от него, от того, кто сам еще не понимает ничего в жизни. Но вся наша жизнь, город, в котором мы живем, экология, наличие инфраструктуры и наш доход – это прямая корреляция с тем, что у нас есть ребенок.

Признать это – мастерство короля. Это всегда эмоционально сложно – признать, что вы жили бы иначе, не будь у вас ребенка.

Но есть дети-тираны, они всегда дают нам пищу для размышлений. Наши дети – наш вызов. Оттачивать свое мастерство в выстраивании близости и дистанции на том уровне, о котором я сейчас говорю, возможно только при наличии собственных детей. Никакая другая ситуация в жизни не столкнет вас так с вами самими.

Ребенок-тиран – это лишь метафора. Мы сами даем своим детям власть. Очень много власти над нами.

Зачем мы даем им эту власть? Для того, чтобы легализовать разрыв ментальной пуповины: как принять свое отделение от роли матери или отца, так и подарить свободу ребенку выйти из роли дочери/сына в роль женщины/мужчины.

Вы хотите, чтобы дети вас любили, – принимайте вызов. Вас будет хотя бы за что уважать. Любовь – уже следующая ступень, и до нее не все из нас дойдут.

Безусловная любовь

В юности я очень верила в концепт безусловной любви. Причем в научной литературе всегда очень четко говорилось про материнскую безусловную любовь, и это подтверждали авторитетные источники (в моем детстве это были родители). Но при этом ни слова не упоминалось про отцовскую. Вот ее-то как будто надо было еще заслужить.

Со временем, чем больше я погружалась в работу психотерапевта, личную терапию и материнство, годам к тридцати, у меня появилась твердая уверенность, что происходит подмена понятий.

Материнский инстинкт заменяют словами «безусловная любовь», как будто задача матери дать безопасность тождественна задаче любить. Сразу скажу: задача отца – дать защиту. И защищает отец хотя бы из принципа – «это мой ребенок».

Но ведь мой – это уже условие.

По мере узнавания материнства и темы родительства в целом у меня оставалось все меньше ответов на вопрос, как научиться любить себя безусловно, если любовь родителей насквозь пропитана условностями? Почему никто не говорит о том, что собственные дети могут раздражать, бесить, выводить из себя, что от них хочется уйти, даже сбежать, – наконец, их хочется послать? Они ранят, бьют туда, где больно, и ведут холодную войну. «Какой была бы моя жизнь без детей?» – почему так табуирована в нашем обществе эта тема?

Тут же дают о себе знать все суеверия, теория бумеранга, проклятия, сглаз и магическое мышление.

Почему не говорят правду?

Почему никто не говорит, что не все родители любят не просто так. Что у многих в голове несколько страниц мелким шрифтом с условиями, каким ты обязан быть, чтобы стать достойным любви, не потерять ее и не оказаться изгнанным из клана?

Я часто говорю о том, что слово «вина» (Schuld) и слово «долги» (Schulden) в немецком имеют один корень. Таким образом, углубляясь в семантику, как я это люблю, получаем, что так же долго, как мы имеем долги перед собой (тот самый список условий, которые надо выполнить, чтобы уж наконец-то принять себя таким, какой ты есть), мы испытываем чувство вины. А это как спасательный жилет из бетона, о котором я уже говорила выше. Он хотя и называется спасательным, но не защищает и не дает безопасности.

Научили ли нас вообще безусловно любить?

А любить себя?

Задание для саморефлексии

Что для меня условия, благодаря которым любили меня?

Каким я должен быть или стать, чтобы заслужить эту любовь?

Чем отцовская любовь отличается от материнской?

Кого я люблю без условий?

Любить сквозь годы

Родительство – это мегасложно. Никто никогда мне не рассказывал о нем по-честному. Иногда я просто хочу сидеть, тупить в одну точку и разрывать пустоту перед собой, считая дыры в воздухе.

Сложно любить, не зная человека. И еще сложнее – любить, зная человека. Я не верю в безусловную любовь. Любовь – всегда условия. Конфликт амбивалентности: я бы никогда в ясном сознании не выбрала жить именно с этим человеком под одной крышей. Но именно благодаря этому человеку я расту, меняюсь и веду ту жизнь, которая у меня есть. Узнаю через него себя.

С человеком, считающим, что нарушать мои границы, – это норма. Раскидывать свои вещи в моем доме – это нормально, кто-нибудь уберет: или я, или уборщица. Хамить и перечить мне – само собой разумеющееся.

Как и обесценивать меня, спорить со мной, рассчитывать на мою помощь в любой самой сложной ситуации, игнорировать меня, просить меня быть таксистом, возить его самого и его друзей.

Я дарю любовь. Защищаю. А от меня начинают сепарироваться. И всё. Это война на годы. Выживешь ты или я. Не убить и не спиться.

И сепарация не знает конца, потому что финансово и эмоционально дети зависят от нас и не могут просто так уйти. Но они уходят так, чтобы нам было проще их отпустить. А во мне страхи и доверие смешиваются в коктейль безумия.

У меня один рецепт: оставаться в отношениях с ребенком, не расторгать их. Даже если вас прижали к стенке. Даже если хочется всех послать. Даже если послали вас. Искать в себе силы любить сквозь годы. И любить себя. Показывать своей жизнью, как это – быть счастливым человеком и нести за себя ответственность.

Даже собственному ребенку – идеальная мать

Без интриги и прелюдии. Если я хочу, чтобы мой ребенок относился к себе так же, как я отношусь к себе, то работаю над собой я. Тут без магии.

Суть материнства – стать ребенку ролевой моделью.

Ошибка многих идеальных матерей – в их жертвенности, претензиях и тюремном заключении ребенка в оковы чувства вины: «Я для тебя столько всего делаю, а ты…»

Так начните делать для себя! Пусть у ребенка будет хоть малейшее представление о том, что такое не эгоцентризм, а здоровый, выверенный эгоизм.

Ego – это картинка человека о самом себе. Ядро его личности.

Тут нет негативного окраса.

Нет претензии на нарциссизм.

Нарциссизм начинается тогда, когда ваш ребенок – это продолжение вас, когда он должен, обязан и вынужден быть идеальным.

Идеальная мать – это та, у которой идеальный ребенок.

Идеальных детей нет. Есть настоящие, чувствующие, рассеянные, трусливые, любознательные, обиженные, счастливые, медленные, быстрые, капризные, упрямые, своенравные, дерзкие, мечтательные, своевольные.

Не знаете, как это – быть собой? Бинго! Учитесь у детей. Они пришли в этот мир со здоровой психикой. У них все в порядке. Они собой довольны. Ставят себя на первое место. Говорят о своих чувствах и потребностях.

Отдыхать, когда устала.

Заниматься собой из любви.

Любить, потому что умею любить.

Интересоваться жизнью вокруг.

Знать свои потребности и уметь их обслуживать.

Адекватно реагировать на эмоциональные ситуации.

Адекватно ставить себя на первое место. И на второе. И на третье.

А уже потом все остальное.

И это самые терпеливые учителя.

Я училась у своей дочери. Помню, как делала заметки в ее шесть месяцев, когда она поползла: «Ребенок научил меня порядку».

Когда ей было шесть лет, я пошла на терапию с запросом: «Я не знаю, что такое здоровые отношения между дочкой и мамой». И училась любить сквозь годы.

И не перестаю учиться.

Конкуренция и ревность между детьми

Сначала приведу несколько базовых утверждений, важных для понимания семейной системы.

1. У старшего нет причин любить младшего. Он был первенцем, ему не нужно было заслуживать внимание, он был в центре внимания по умолчанию.

2. Младший своим появлением сверг старшего с трона. Это больно. И это не прощают. Тем более если младший просто орет, ест и спит, а весь мир вокруг умиляется его сверхспособностям это делать.

3. Старшие солидаризируются против младшего. То есть в системе «сэндвич» с появлением третьего первый наконец-то подпускает среднего к себе. Ничто так не объединяет, как общее горе, общий враг и общая радость. Тут все вместе.

4. Старшим детям необходима обязательность родителей. Буквально это означает: тебе не нужно конкурировать за мое время. Я вижу тебя, слышу, интересуюсь тобой и, самое главное, строю с тобой совершенно эксклюзивные отношения. То, что есть у нас, есть только у нас.

5. И в заключение: я часто слышу от родителей, что в одной и той же семье дети разные по темпераменту. Утверждение про одну и ту же семью – в корне неверно. Родители, которые в 25 лет родили первого ребенка, – это не те же самые личности, которые родили лет через 5–7 второго. Меняется сознание, второй приходит в систему из трех, а не из двух личностей, есть опыт родов и воспитания, уже сделаны ошибки, и уже есть модели, как не надо. Таким образом, это две разные семьи.

6. И самое важное: не любите своих детей из жалости или чувства вины перед ними. Они это считывают. В лучшем случае они будут вас использовать. В худшем – любить других по той же модели, которую вы им предложили как базовую: девочки станут из жалости спасать незрелых мужчин, мальчики – бессознательно устраивать хаос в отношениях, чувствовать свою вину и откупаться.

7. Седьмое правило допишите сами: то, что важно для вас.

Инвалидизация ребенка

Invalid – это раненый, пострадавший, недееспособный, негодный к действиям. Родители, которые дают ребенку ощущение, что то, что говорят они, – истина, которую под страхом смерти нельзя ставить под вопрос, забирают у него уверенность в том, что он может полагаться на себя. «Не ной, ничего не происходит» или: «Тебе не больно, хватит притворяться!» Или, что еще хуже: «Я вижу, как тебе, я знаю, как тебе, и я за тебя решу, что делать». Отсюда отсутствие чувства собственного достоинства, нецельная самость, неуверенность в себе. Не путать: нам всем ставили запреты и велели не переходить дорогу на красный свет. Это было важно для интеграции в социум, чтобы в нем выжить. Я сейчас не о тактиках выживания, а о стратегии жизни.

Если в три года я реву, мне больно и обидно, я бегу к родителям, а мне говорят: «Не ной, сама виновата! Еще мало тебе досталось», то я учусь:

• обвинять себя;

• игнорировать свою боль и прятать свои чувства;

• делать покерфейс, чтобы не ранили еще больше;

• между отношениями и контролем выбираю второе, потому что в отношениях меня могут поглотить и лишить автономности, способности самостоятельно принимать решения.

Самая сложная задача родителей – валидировать чувства своих детей. Если ребенок боится, то вместо «Нет там никакого монстра под кроватью» говорить: «Да, ты испугался, тебе страшно, давай обниму».

Вместо «Чё ты, не мужик, что ли» говорить: «Ты чувственный и смелый, ты хрупкий и храбрый. И в этом твоя сила».

Если я не полагаюсь на свой внутренний компас, я эмоциональный инвалид. И принять сам факт – это уже половина половины. Родители часто не знают, как сильно дети им верят и как хрупкий мир детской психики поддается влиянию. Следствия: травматизации и стигматизации (от греч. «стигма» – клеймо). И это не пятно на джинсах, которое легко вывести. Это клеймо боли говорит и осознанно, и бессознательно, что человек внутри несчастен и требуется корректировка.

Упражнение 10. Клеймо

Какое клеймо ставили на мне?

Кого клеймил я?

Что для меня инвалидность и паралич эмоций?

Семейное наследие и родовые системы

Наша семья – это благословение или проклятие? Ведь те установки, которые мы бессознательно принимаем в детстве, влияют на всю нашу последующую жизнь. Есть семьи, где ошибки не исправляются десятилетиями и поколениями. Поскольку наши родители для нас полубоги, мы верим им априори, любим их, а перед другими бессознательно защищаем все, что мы неотфильтрованно переняли от них в детстве. То, что я слышу от моих пациентов, часто выглядит как ожесточенные крестовые походы друг против друга внутри семьи или непримиримость внутри одной личности.