Текст книги "Москва и москвичи через призму столетия"

О купеческих загулах в Москве ходили легенды. В Первопрестольную приезжали специально погулять, покуролесить, оставляли здесь целые состояния. «Ох, трудна жизнь купецкая: день с приятелем, два с покупателем, три дня так, а в воскресенье разрешение вина и елея и – к» Яру «велели…» «Яръ» был открыт еще в 1826 году французским предпринимателем Транкилем Ярдом, размещался на углу Кузнецкого моста и улицы Неглинной. Заведение сразу стало модным. Здесь не раз был замечен А. С. Пушкин с друзьями. Довольно скоро, предприимчивый иностранец сообразил, что лучше обзавестись заведением на окраине города. Выбрал место в популярном, среди москвичей, Петровском парке. Во-первых, аренда здания обойдется дешевле, да и «загородная местность» обещала развиться в новый центр досуга. Так и вышло! Ярд пригласил к сотрудничеству лучший цыганский хор Ильи Соколова. Через несколько месяцев ресторанчик стал приносить существенный доход, благодаря «слабостям» представителей всех городских сословий. Как-то само собой из фамилии Ярд исчезла буква «д», поэтому в истории он так и остался «Яром». Скоро в Петровском парке (недалеко от станции метро «Динамо»), появились еще рестораны «Стрельна», «Эльдорадо» и др. Вообще, трактирных заведений и рестораций было в городе множество, практически на каждой улице.

После трактира купец ехал на фабрику или в магазин, если конечно был «в состоянии» заниматься делами. К 5–6 часам вечера приезжал домой отдохнуть до обеда. Тогда ужин подавали к 9 часам вечера, после чего все домашние ложились спать. А глава семейства мог поехать в клуб, где и проводил остаток дня. Петр Иванович Щукин, рассказывал о рабочем дне своего отца так: «После завтрака отец ехал в лавку, откуда приезжал домой к обеду. После обеда, если не было гостей, отец много отдыхал. А потом отправлялся в театр или в гости». Разумеется, клубы в Москве были тоже «сословными учреждениями». Дворянство собиралось в Английском клубе на Тверской улице, а торговое сословие подъезжало на Малую Дмитровку 6. Сегодня в этом доме каждый вечер рукоплещут артистам театра «Ленком». Купеческий клуб, основанный еще в начале ХIХ столетия, располагался в бывшем особняке графа П. С. Салтыкова на Большой Дмитровке 17, позже переехал в специально построенное для него здание. К услугам городского купечества здесь были прекрасные повара, бильярд (тогда говорили «биллиард»), замечательная библиотека, которой, впрочем, практически не пользовались. К концу ХIХ века, в связи с ломкой сословной иерархии, многие представители купечества становятся членами аристократического Английского клуба.

Городская художественная галерея им. П.М. и С.М. Третьяковых в Лаврушенском переулке. 1900-е гг.

Отличительной чертой купеческого дома было фантастическое гостеприимство. В любое время здесь можно было застать накрытый стол с кипящим самоваром. Несмотря на закрытость купеческого «двора», гостей принимать любили, угощали так просто «на убой». Если гости уходили не «откушавши» чаю, это означало, что они были не в купеческом доме. Купцов давно окрестили «московскими водохлебами», поскольку они запросто могли «усидеть самовар». Петр Дмитриевич Сырейщиков выпивал по 10–12 стаканов чаю, при этом на шее у него всегда было полотенце. Пока полотенце не станет мокрым от пота, из-за стола он не поднимался. Михаил Алексеевич Хлудов пил чай «своим манером», с коньяком. Ему подавали стакан чая и бутылку коньяка, он отпивал ложку чая и доливал коньяком. Пил до тех пор, пока бутылка не опустеет. Чай пили в любое время суток, там, где было удобнее: в столовой, в саду, в гостиной. В Москве к чаю относились с благоговением. Здесь можно было купить самые лучшие сорта, во многом это тоже заслуга купеческая. Особенно преуспели в чайной торговле Перловы, отметившие столетие деятельности своей фирмы 1 января 1887 года. Истинные любители чая пили его без сахара и молока, и прочих добавок. Легенда гласит, что именно в Москве стали добавлять в чай лимон. В некоторых сохранившихся трактирных меню Ярославля, Костромы, конца ХIХ века, встречался «чай по-московски с лимоном». Купцы обожали чаевничать «в прикуску» с колотыми кусочками сахара, и обязательно с густыми сливками. Хозяйки непременно подавали к столу собственное варенье и рябиновую или яблочную пастилу, домашнего приготовления. По старинной русской традиции в центр стола ставили большое блюдо с орехами, изюмом, пряниками и, конечно, самовар. Внучка Михаила Леонтьевича Королева сравнивала чайный стол в доме деда и отца: «У них даже в парадных случаях прекрасные чашки Попова и Гарднера ставились на стол вперемежку с дешевыми чашками, разными по форме и размеру, со стаканами в мельхиоровых подстаканниках, с чашками с надписью» В день Ангела«,»Пей на здоровье«. Чайник от другого сервиза, сливочники то стеклянные, то фаянсовые. Молоко часто подавали прямо в глиняном горшке, из которого деревянными ложками наливали его в чашки. Варенье подавалось в больших сосудах, похожих на суповые миски. Сахарницы то серебряные, то фарфоровые, иногда с отбитой ручкой, – без щипцов. Сахар клал пальцами в чашки тот, кто разливал чай. Если на закуску подавали сыр или сливочное масло, то огромным куском во много фунтов… Салфетки были не для всех. Несколько салфеток лежало на столе, и ими пользовались больше мужчины, чтобы вытирать усы. Остальные вытирали рты и руки носовыми платками… Так все это было непохоже на сервировку нашего хотя бы чайного стола. В будни, как и в парадных случаях. У нас был один порядок. Медный самовар на медном подносе сиял как золотой в конце стола. Перед каждым прибором лежала салфетка, на ней десертная тарелка, серебряная вилка и нож около. Чайник, чашки, сахарница, тарелки одного сервиза. Варенье разных сортов в двух-трех хрустальных вазах, для него хрустальные блюдечки; конфеты, печенье, пирожное на хрустальных тарелках… все это блестело на белой накрахмаленной скатерти». На этом примере, мы вполне можем проследить изменения культуры домашнего бытия в конце ХIХ века. Любимыми семейными праздниками были Пасха, Рождество, Троица. Тогда дома «оживали», прихорашивались, а размеренная жизнь семейства сменялась предпраздничной суетой. Церковь играла значительную роль в жизни городского купечества. Они были богомольны. Многие миллионы жертвовали на новые церковные здания, ни одного коммерческого предприятия не начинали, не поклонившись иконе Иверской Божьей Матери, которая находилась в часовне у Красной площади. Существовал, забытый сегодня обычай – чудотворную икону Иверской Божьей матери принимали дома. Каждый год, во время Великого поста, можно было заказать приезд на дом этой величайшей московской святыни. Считали, что это приносит счастье и удачу, исцеляет от болезней и придает сил. Икону привозили в карете, проносили по всем комнатам дома и окропляли их святой водой. При выносе иконы из дома детям разрешалось подлезть под нее, – это называлось «осениться благодатью».

В купеческой среде вся жизнь вертелась вокруг семьи, была подчинена ее интересам, все разговоры шли только о делах семейных. Событие, которое могло взбудоражить «сонную» жизнь «темного» царства была купеческая свадьба. Это было событием для всей купеческой братии. Как только весть о предстоящем замужестве или женитьбе облетала Замоскворечье, купчихам сразу было о чем посудачить за чаем. Где же еще можно появиться в новом наряде, похвастаться жемчугами и бриллиантами? Начиналась охота за новостями. Сначала тайно выспрашивали у домашней прислуги подробности. Кухарки, горничные, приказчики неплохо подрабатывали, продавая кое-какую информацию. Отношение к браку и семье, традиция поиска «второй половины», свадебные обряды во многом сохраняли патриархальный вид даже в начале ХХ столетия. Мы уже говорили о том, что замоскворецкое купечество жило довольно замкнуто, редко появлялось в общественных местах, имело очень ограниченный круг знакомств. Дочери и сыновья практически не имели возможности познакомиться и встречаться друг с другом. Чаще всего родители приискивали жениха или невесту у своего компаньона, партнера по торговым делам. Елизавета Андреева-Бальмонт вспоминала: «Моя мать Наталья Михайловна была единственной дочерью дедушки Михаила Леонтьевича Королева. Ей было шестнадцать лет, когда ее выдали замуж за восемнадцатилетнего Алексея Васильевича Андреева, несмотря на то, что он был из небогатой и неизвестной в Москве семьи. Но он понравился прадедушке Леонтию Кирилловичу.»Дельный малый«, – сказал он о нем, и свадьба двух молодых людей была решена за глаза. Я не знаю, сколько раз виделись до свадьбы мой отец со своей молоденькой невесткой. Отец, рассказывая моим уже взрослым сестрам о старинных приемах сватовства, смеялся, что в 18 лет, когда он женился, он больше интересовался разговорами с умным дедушкой, чем своей невестой, девочкой, игравшей еще в куклы».

Жениха или невесту выбирал глава семейства. Без помощников ему было не обойтись! На помощь приходили свахи. На немноголюдных улицах Замоскворечья они выделялись платьями ярких цветов, поверх которых носили большие тяжелые пестрые шали. Вокруг головы повязывали такие же яркие шелковые платки, кончики которых торчали на лбу в виде маленьких рогов. Самое сложное для свахи – завоевать доверие «самого». Приходилось действовать через жену, заводить знакомство. Бабоньки разговаривали ласковым и тихим голосом, хвалили, говорили комплименты, приносили подарки. Замоскворецкие купчихи были суеверными, мнительными, любили посещать гадалок. Знаменитые «ворожеи» снимали квартиры в подвальных этажах Зарядья (сегодня здесь новый модный парк), и брали за один прием до 10 рублей. Предстоящая свадьба, или «сварьба», как часто говорили, была хорошим поводом «узнать будущее» своей дочери или сына. Прорицательницы и гадалки занимались своей работой открыто, благодаря щедрым взяткам, которые давались местной полиции. Официально такие занятия были запрещены. Сваха узнавала к кому поедет мать невесты или жениха, и успевала раньше договориться с мошенницей, которая «честно» отрабатывала два гонорара. Но как познакомиться с хозяйкой? Сваха заводила знакомство с прислугой. Это было легче сделать, например, в торговой лавке купца, или на рынке, во время покупки горничной продуктов. Подробно выпытывала о характере, привычках, тайнах хозяев. Далее, с помощью подкупа, она пробиралась в купеческий дом, где довольно быстро становилась другом семьи. Здесь без особого таланта не обойтись. Правда, этим ремеслом занимались, оставшиеся без средств к существованию, купеческие вдовы. Девушки особо со двора не выходили, да и знакомиться на улице было неприлично, а самое главное – хозяину нужно было собрать «компромат» на будущего жениха или невесту. Конечно, лучше свахи для этого дела и не найти. Она собирала все сведения о предполагаемом женихе или невесте, на всякий случай, имела на примете еще несколько кандидатур. Купца интересовало, прежде всего, состояние и деловые качества будущего зятя или способность к ведению хозяйства будущей невестки. Иногда женихи и невесты требовали, еще до помолвки, хотя бы издалека посмотреть на свою «вторую половину». Вдруг рябой или косая? Открыто заявиться в дом к будущим родственникам, до оглашения, было не прилично. В щелку забора тоже не посмотришь. Свахи устраивали встречу будущих молодоженов в общественных местах – во время гуляний на Красной площади или Подновинским, где купцы красовались друг перед другом своими выездами да шубами. Купеческая дочка Серафима Рахманова вспоминала: «Мы с мамой поехали в Румянцевский музей (Авт.: ныне Российская Государственная библиотека). Наверху, в первом зале, сидела высокая женщина с лицом Суриковской боярыни Морозовой, в ковровом платке на плечах, и с ней молодой господин…Слово за слово мы скоро разговорились, и я решила, что за такого мужа совестно не будет: умеет себя держать в обществе, окончил Практическую академию… Я сказала маме, что жених мне нравиться…». Подходила для подобных свиданий даже Третьяковская галерея, поскольку находилась в любимом Замоскворечье, и вход был бесплатным. «Старейший ее работник вспоминал, что вместо редких тогда посетителей галереи помещение ее в определенные часы вдруг стало заполняться разодетыми купеческими семьями. К изумлению служащих Третьякова, эти необычные посетители, не обращая никакого внимания на картины, с любопытством разглядывали друг друга. Оказывается, это орудовали замоскворецкие свахи, показывающие своих невест купцам».

Вид Красной площади в Вербное воскресенье. 1910-е гг.

После этого «свидания», если сговор состоялся, сваха приносила жениху роспись приданого, которая начиналась со слов: «Роспись приданого. В первую очередь – божье благословение: иконостас красного дерева с тремя иконами в серебряных вызолоченных ризах и к ним серебряная лампада…» / Далее шло подробное описание всего остального приданого с мельчайшими деталями. Если стороны были удовлетворены росписью, назначались смотрины, на которые жених с родителями ехал в дом невесты. Для свахи это было очень важное мероприятие. Она должны была с ловкостью профессионального дипломата повести дело так, чтобы отцы сговорились без осложнений, чтобы жених с невестой не чувствовали себя неловко. Если все проходило «гладко» назначался сговор, который являлся оповещением родных с обеих сторон о предстоящей свадьбе и здесь же договаривались о дне благословения. Невеста обязательно шила себе новое платье в светлых тонах, жених новый костюм. В день благословения устраивался своеобразный бал, для которого нанимали специальный дом или зал. Родня большая, не пригласишь – смертельная обида. Купеческий особняк такого количества народа не вмешал, поэтому приходилось раскошеливаться на отдельное помещение. Таких специальных домов было немало. И на Таганке и на Долгоруковской улице, и на Большой Якиманке. Это тоже был неплохой бизнес. В каждом из домов был свой штат поваров и прислуги; такой бал стоил от 2 до 25 рублей с персоны. По меркам Москвы середины ХIХ столетия не дешево. Но это только начало! «Не имеешь денег – не женись!», поэтому приходилось жениху и его родне «держать фасон» и «шелестеть купюрами». Бывало, на такую церемонию расходовалось целое состояние, оставалось надеяться на компенсацию в виде щедрого приданого. На следующий день после благословения жених приезжал к невесте с подарками и сладостями. Казалось, тут бы остаться наедине, но ни тут то было! Войдя в гостиную или комнату невесты, жених сразу же попадал на настоящий девичник. Многочисленные подружки невесты приглашались в дом на все предсвадебное время: помогали готовить приданое, да и невесту с женихом нельзя было оставлять вдвоем. Жениху приходилось покупать подарки и «конфекты» на всех. Приданое невесты готовилось не один год. Белье и постельные принадлежности (или как говорили тогда «постеля») было не покупное, а сшитое на заказ. Считалось особым «шиком» заказывать шитье в монастырях. В конце ХIХ в. московских купчих уже не устраивают маменькины салопы и шубы, доставшиеся по наследству. Приходилось хозяину возить дочь по магазинам на Кузнецкий и выбирать платья по французской моде. В течении почти двух месяцев «бедный» жених должен был каждый день посещать невесту, привозя подарки, фрукты, конфекты и прочее. Наконец, назначался день свадьбы, приходской священник (в приходе жениха) делал о ней «огласку». Накануне венчания, дьякон церкви, в которой пройдет венчание, приезжал к жениху и проводил «обыск» – заносил сведения о браке в регистрационную книгу. На этот же день в доме невесты назначался девичник и прием женихом приданого. С утра невеста отправлялась в баню, часто под неусыпным наблюдением свахи, которая все время находилась поблизости. Ничего не должно сорваться, иначе она останется без «комиссионных»! Вечером все сундуки и шкафы были раскрыты: белье, платья, посуда лежали по всем комнатам – на столах, стульях, диванах. Поверенные жениха сверяли приданое с росписью. Иногда и сам новобрачный ставил «галочки» красным или синим карандашом в длинном списке. В семейных архивах московских купцов хранятся эти интереснейшие документы, насчитывающие не один десяток страниц. Далее все укладывалось в массивные старинные сундуки, которые запирались и сразу отвозились в дом жениха. В углы сундука прятались баранки и золотые монеты, чтобы жизнь в новом доме была полной чашей. В белые атласные туфельки, под пятку невесты тоже укладывали по золотой денежке, дабы она всю жизнь ступала «по золоту». Жених сам был обязан следить за вывозом приданого, при этом подружки невесты всячески препятствовали выносу вещей, устраивая импровизированные «баррикады». Опять приходилось парню «откупаться», часто девчонкам помогали местные дворники. Наконец наступал день венчания. Новобрачные ходили к обедне, при этом весь день говели – никакой еды им не давали. Разрешалось только чай пить, иногда даже без сахара. Для невесты заказывали «парад» – золоченую карету, запряженную четырьмя красивыми вороными лошадьми. На козлах восседал упитанный кучер, что тоже считалось определенным «символом» благополучия. Интересно, что извозчики и кучера довольно часто специально обвязывали себя подушками (под верхней одеждой), чтобы казаться толще. С одной стороны, московские обыватели больше доверяли мощным фигурам возниц, а с другой это была своеобразная страховка от ударов, ведь езда по узким и кривым городским улицам была небезопасна. Позади золоченой кареты, на запятках, стояли два лакея в ослепительно белых ливреях. Иван Андреевич Слонов рассказал, что часто свадебный кортеж ехал в церковь одной дорогой, а возвращался другой. Можно подумать, что купцы всей округе показывали свою радость и достаток. Однако объяснение более простое: боялись, что злые люди «сглазят» молодую. После таинства венчания молодожены и близкие родственники заезжали в дом жениха, закусывали и ехали на бал, для которого иногда снимали специальные «залы». Русский, советский писатель, а в далеком прошлом совладелец торгового дома и потомственный почетный гражданин, Николай Дмитриевич Телешов вспоминал: «Вечером в таком доме устраивался бал с танцами под оркестр, с ужином до рассвета, с тостами, нередко возглашаемыми за отсутствием оратора официантом. Для тостов обычно приглашался рослый официант, обладающий внушительным голосом и великолепными бакенбардами и внешностью, напоминавшей важного сановника.

– За здоровье новобрачных! – торжественно возглашал официант. Гости весело кричали «ура» и заставляли молодых трижды целоваться.

– За здоровье родителей жениха и невесты! – продолжал официант, и при этом чтоб не напутать и не наврать, читал по бумажке их имена. Снова «ура» и чоканье бокалами; все шумнее и непринужденнее становится разговор гостей. Тосты продолжаются – за родных, за уважаемых, за шаферов… На рассвете произносится последний тост – з а общее здоровье, и гости разъезжаются«. Горячий ужин подавался обычно в четыре часа утра. На следующий день молодоженов поздравляли служащие и приказчики, а вечером они ездили с визитами по родственникам и особо уважаемым знакомым. Серафима Рахманова вспоминала, что бабушка, рассказывая ей о собственной свадьбе, упоминала о том, что ей пришлось нанести более тридцати визитов. Через два дня после свадебного торжества она просто упала в обморок. Подобная сногсшибательная традиция сохраниться до конца ХIХ столетия, а во многих купеческих семьях, не желавших принимать новые порядки, существовала до 1917 года. Купечество предпочитало заключать браки внутри своей среды. Решающим фактором при этом были не знатность, а даже часто не богатство жениха, а его принадлежность к купеческому сословию. Современники свидетельствуют, что стать мужем купеческой дочки имел больше шансов фабрикант, торговец, даже не слишком богатый, лишь бы с коммерческой хваткой, чем какой-нибудь родовитый князек. Юрий Алексеевич Бахрушин рассказывал, что» предосудительно «было жениться или выходить замуж за дворян,»еще хуже, за титулованных«.»Одна из старших сестер моей матери вышла замуж за князя Енгалычева. То, что происходило в семье деда перед ее свадьбой, лучше всего видно из письма моей матери е ее подруге по гимназии. «Сестра, – писала мать в 1894 году, полтора месяца проплакала, прежде чем ей позволили выйти за ее князя. А отчего? Именно оттого, что он – князь. Папа – купец, всякий гордится своим, и он не желал, чтобы его дочь выходила за князя».. Для настоящего купца «дело» стояло на первом месте. Супружество – слиянием капиталов. Все купеческие роды были переплетены семейными узами – это была особенность столичного купечества. Часто мужьями любимых дочерей становились отцовские приказчики или служащие, с настоящей «купеческой хваткой».

Рынок на Трубной площади. 1911 г.

Но наступивший капитализм разрушал не только старые производственные отношения, но и старые связи между людьми, старые этические нормы. Купцы уже выбирают себе в жены представительниц других сословий и социальных слоев, даже иностранок. Раньше это было невозможно. Один из крупнейших предпринимателей, старообрядец Козьма Терентьевич Солдатенков был женат на француженке Клемансо Дюпюи. На француженке был женат один из братьев Гучковых. Отец знаменитого московского городского головы Николая Александровича Алексеева был женат на гречанке. Столичный миллионер, с настоящей купеческой фамилией, Александр Андреевич Карзинкин «унес в свой особняк» на Покровском бульваре, итальянскую балерину Аделину Джури, в последствие заслуженного деятеля искусств РСФСР. Владелец известной чайной фирмы «Губкин и Кузнецов» Алексей Ушков был счастливо женат на русской балерине Александре Михайловне Балашовой. Все эти «сварьбы» наделали в Москве много шума, и молодоженам было нелегко. Во всяком случае, многие московские дома были для них закрыты. Мы уже не раз упоминали о семействе Бахрушиных. Алексей Александрович – создатель первого и единственного в мире театрального музея был долго и счастливо женат на Вере Васильевне Носовой. После их свадьбы в Москве говорили, что Замоскворечье породнилось с Лефортовом. Кстати, после венчания, молодые уехали в свадебное путешествие заграницу, что в 1895 году было новаторством в свадебном действии. В семьях Носовых и Бахрушиных стремление детей ко всему новому поощрялось. Сами родители были людьми незаурядными, а уж дети составили гордость российского купечества.

После женитьбы единственного сына, Василий Дмитриевич Носов отдал молодым старый дом на Введенской площади, и разделив большой купеческий сад пополам построил новый дом для себя. «Отдавая дань своему пристрастию ко всему новому, дед избрал для своего нового жилища модный в то время стиль модерн и задумал свой дом со всеми последними достижениями комфорта – водяным отоплением, горячей и холодной водой из кранов и тому подобным. Вместе с тем, здание возводилось не из кирпича, а из дерева – это по мнению деда, и ускоряло стройку, и имело свои преимущества для житья – более здоровый воздух в помещениях., сохранение тепла и так далее… Здесь никогда не было постоянно накрытого стола, потчевания до одурения, мертвого часа после обеда, разжиревших котов, деловой конторы в нижнем этаже…», – вспоминал дом деда Юрий Алексеевич Бахрушин.

Как видно «пророчество» Вистенгофа сбывалось: бородатому купцу не обязательно сбривать бороду, дело было не в этом.

До переворота 1917 года Бахрушины входили в пятерку самых богатых купцов России. Родоначальник знаменитого купеческого рода Алексей Федорович, приехав из Зарайска, начал в 1821 году с небольшого перчаточного дела в Замоскворечье, в Кожевниках. С раннего детства, все Бахрушины приучались к труду. Сын Алексея Федоровича Петр, будущий миллионер, привезенный в Москву в корзине для перевозки кур, еще мальчиком получал свою первую зарплату – гривенник /10 копеек/. Ранним утром он бегал на Сенной двор и сопровождал купленные возы с сеном до двора покупателя, чтобы не разворовали по дороге. Алексей Федорович, как нельзя лучше, подходил к тому купечеству, которое «брило бороду». Во-первых, «В семейной жизни, как и в деловых занятиях, одежде, отличительной чертой его характера была любовь ко всему новому …Все новое, полезное встречало в нем горячего и любознательного последователя, и там, где приходилось переступать заветные границы рутины, его энергия и решимость проявились во всей силе…». Во-вторых, он действительно давно хотел сбрить бороду, но не решался. Помог случай, поспорил с приятелем, в трактире, на сто рублей, что сбреет. И сбрил! «Это был первый, так сказать, цивилизованный шаг в кругу семьи, с этих пор он уже неуклонно следует во всем своему влечению к новшеству…, – напишет его правнук, Юрий Алексеевич. Сыновья его Петр, Василий, Александр были приучены к строгой бережливости. Миллионное состояние не изменило их образа жизни.»Они столь же тщательно записывали в записные книжки свои мельчайшие расходы до «подано нищему Христа ради 2 коп». включительно, столь же упорно торговались с извозчиком из-за пятака и закупали продукты для домашнего хозяйства оптом…Пускание пыли в глаза своими капиталами, мотовство, кутежи они презирали и строго карали за это своих сыновей, но во всем остальном благополучно поддерживали увлечения молодежи, постоянно памятуя, что всякому овощу свое время… Их благотворительная деятельность всецело возникает из их личных биографий, из воспоминаний об их собственных нуждах, которые они терпели в тяжелые минуты жизни. Помочь как можно большему количеству людей…сделалось целью их жизни. Ради этого они продолжали неустанно работать и увеличивать свои капиталы, так как их собственные потребности уже давно были удовлетворены приобретенным. Одни за другими в Москве возникают на их деньги ремесленные училища, приюты для сирот, дома бесплатных квартир для вдов, больницы для хроников, лечебницы». Старший из братьев – Петр после смерти отца возглавил клан Бахрушиных. Несмотря на прогрессивную предпринимательскую деятельность, в домашнем быту семья придерживалась старых, дедовских традиций. К старшему брату обращались только на «вы», встречали стоя, прощаясь, целовали руку. Бахрушины долгое время жили общим хозяйством, одежду покупали или заказывали сразу на всех, касса была одна, расчеты общими. Александр Алексеевич был большим поклонником театра, долгое время был увлечен идеей создания в городе частного драматического театра, построил для Ф. А. Корша здание театра в Богословском переулке. Сын его, Алексей, был прекрасно образован, обладал приятным голосом и даже исполнял ведущие партии в любительских спектаклях. Он долго вынашивал идею создания народного, общедоступного театра. В начале Ильинского сквера, на современной Славянской площади, было построено огромное деревянное здание, где в течение 30 лет существовал Народный театр. Среди богатого городского купечества становится очень модным коллекционирование. К удивлению москвичей, Алексей Александрович стал собирать старые театральные афиши, эскизы декораций, театральные костюмы, веера, балетные туфли. Главным поставщиком в его собрание были московские букинисты и антиквары, торговцы с Сухаревского рынка. Это создало Бахрушину репутацию чудака, богатого самодура, над которым подтрунивали московские острословы. Но его неутомимая энергия и любовь к театру не ведали преград. Однако, толчком к созданию уникального музея было просто «…глупое пари. Среди молодых людей, посещавших дом деда, были два представителя золотой московской молодежи братья Куприяновы. Один из них… стал собирать вещи по театру. Высшим его удовольствием было бахвалиться своей коллекцией перед приятелями. Отец обычно молча и неодобрительно выслушивал его хвастовство, которое он с детства был приучен рассматривать как порок. Однажды, будучи у Куприянова, отец не выдержал. – Чего ты хвастаешь, – заметил он хозяину, – ну что ты особенного собрал. Какие-то карточки и афиши, – да я месяц больше тебя соберу.

– Нет, не соберешь!

– Нет, соберу!

Окружающие поддержали спор, и было заключено пари. Отец его выиграл – и неожиданно для себя понял свое призвание…», – пишет Бахрушин-младший. Так и появился единственный в мире Театральный музей имени А. А. Бахрушина.

В Москве Василия и Александра Бахрушиных называли «профессиональными благотворителями», они перечислили на нужды малоимущих горожан более 2 миллионов рублей. В архиве Александра Алексеевича Бахрушина, который находится в фондах Музея Москвы, сохранился интереснейший документ. К Бахрушину обращается вдова московского купца Авдеева. Зная, что на Сокольничьем поле Бахрушины открывают больницу для малоимущих, она просит принять ее скромное пожертвование. На эти деньги можно было год содержать только одну «больничную койку». Что же она попросила взамен? Только, чтобы раз в году, в день памяти ее супруга, в больничной церкви зажигали поминальную свечу. Это была первая больница, построенная специально для города, Бахрушины истратили почти миллион рублей.

Вряд ли сегодняшние пациенты Городской больницы № 33 имени А. А. Остроумова знают об этом.

5 марта 1866 года Московская Городская Дума учредила звание «Почетного гражданина города Москвы», за особые заслуги в жизни Первопрестольной. С 1866–1917 гг. было награждено только десять человек. Трое из них – жители славного Замоскворечья: Александр Алексеевич и Василий Алексеевич Бахрушины, за благотворительную деятельность на благо города, и Павел Михайлович Третьяков, подаривший Москве фантастическую картинную галерею.

Последний путеводитель по дореволюционной Москве вышел в 1917 году, незадолго до известного переворота. Современник, так описывает Замоскворечье начала ХХ века: «Сады вырубаются, деревянные домики уступают место либо богатым особнякам, либо многоэтажным доходным домам. И дореформенные типы Островского почти совсем исчезли; картуз и старомодный цилиндр сменился котелком, долгополый сюртук – смокингом и визиткой, вместо сапогов бутылками мы видим американские штиблеты, вместо окладистых бород бритыя лица или по-европейски подстриженныя бороды; даже знаменитые купеческие выезды, с пузатым кучером и жеребцами, хвост трубой, вытесняются автомобилями. …от отдаленного прошлого уцелело очень мало, и все же некоторые черты восстанавливаются по названиям улиц и урочищ…».

Трагические события 1917 года, разорвав связь времен и поколений, уничтожили купеческое сословие, а вместе с ним былую славу и колорит Москвы купеческой.