Текст книги "Грехи и подвиги"

Часть вторая
Баллада о рыцаре и принцессе

Глава 1. К чему ведет незнание языка

Эдгар спешил, подгоняемый не только словом, данным Луи, но и все тем же неудержимым стремлением испытать свои силы, той же жаждой новых событий и приключений, что овладела им после прочтения прадедовой рукописи.

Путь от Лиона до Гавра занял у них с Ксавье всего четыре дня, хотя в течение двух дней подряд шли дожди, и приходилось скакать по размытым дорогам, скользившим под копытами их коней, в прилипшей к телу, насквозь мокрой одежде.

Малыш Ксавье проявил необычайную для пятнадцатилетнего подростка выносливость, ни разу не показав усталости, не прося отдыха, не жалуясь на голод, хотя они делали долгие переходы, порой давая отдохнуть коням, но не слезая с седла и не развязывая сумок с провизией. Причиной тому была не только и не столько спешка: хоть Эдгару и не приходилось прежде пускаться в долгие путешествия, но от отца, от Луи, от многих, с кем приходилось общаться кузнецу, он хорошо знал, как небезопасны бывают проезжие дороги, и что не стоит иной раз в глухом и безлюдном месте сходить с коня и устраивать беспечный привал. Тем более путникам, у которых кони славные, сбруя достаточно богатая, а одежда выдает определенный достаток. Зато на постоялых дворах, где странники ночевали, им приходилось тратить не так уж много денег – Эдгар заказывал к столу только немного вина и хлеб – добросердечный барон Раймунд нагрузил походные сумки сына парой хороших кусков копченого свиного окорока, дюжиной колбас, мешочком сушеных груш и десятком печеных голубей. Он дал сыну и большую флягу превосходного вина. Однако эту флягу Эдгар пока берег: им с Ксавье может выпасть ночь и под открытым небом, и вот тогда этот запас очень даже не помешает, а на постоялых дворах вино хоть и похуже баронского, но тоже неплохое.

В Гавре им повезло – барка через Ла-Манш отправлялась в тот же день, в день их прибытия, и капитан не взял дорого за перевоз путников и их лошадей, тем более, что кроме них вместе с лошадьми переправлялось еще человек десять разного люда. Однако моряки не зря бранят зловредный пролив: едва успела переполненная барка отвалить от пристани, поднялся ветер, и вскоре сильно заштормило. Люди переносили качку, кто как умел, стараясь лишь держаться ближе к мачте и дальше от лохматых вздыбленных пенными хребтами валов, что так и норовили залить зыбкую посудину, захлестнуть и потопить. Эдгар впервые обнаружил, что совершенно не подвержен той дурноте, от которой страдают и иные моряки – при взлетах барки с одной волны на другую у новоявленного рыцаря не кружилась голова, к горлу не подступала тошнота, в глазах не темнело, и сердце не проваливалось в живот. Так же равнодушен к шторму остался и Ксавье, не проявивший ни малейшего страха, он, ко всему прочему, умел плавать, как, впрочем, и его молодой господин. Хуже всех было лошадям – едва судно стало мотать из стороны в сторону и заливать волнами, животные просто обезумели. Привязанные в центре барки к креплениям мачты, они начали метаться, натыкаясь друг на друга и на людей, грозя их покалечить, или, еще того хуже, расшатать мачту. При этом глаза коней полезли из орбит, а из их глоток вырывалось уже не ржание, а жуткий утробный рев, который лошади издают лишь в состоянии крайнего ужаса. Люди, впервые услыхавшие эти звуки, зачастую приходят от них в ужас, принимая за вопли нечистой силы…

Капитан барки кричал хозяевам, чтоб они поскорее усмирили коней – их прыжки и рывки могли еще сильнее раскачать и без того сотрясаемую штормом посудину. Но люди боялись приближаться к скопищу обезумевших животных.

Не испугались только Эдгард и его оруженосец. Кузнец живо протиснулся к своему коню и, ухватив его могучей рукой под уздцы, заставил стоять смирно.

Он усмирил одного жеребца. Ксавье достаточно быстро справился со всеми остальными. Мальчик подходил к мечущимся в ужасе животным, без всякого трепета брал обеими руками за оскаленную морду и начинал что-то быстро говорить, поглаживая шею и холку каждого коня. И конь переставал реветь и скакать, останавливался, будто внимательно слушая речь подростка, затем опускал голову и застывал, лишь вздрагивая при очередном толчке волн. Вскоре все лошади стояли смирно.

– Мне бы следовало вернуть вам плату за перевоз! – проворчал хозяин барки, когда час спустя они благополучно причалили к пристани в Дувре. – Эти твари вполне своротили бы мачту, а то и борта бы попортили. Был ведь случай, когда корабль затонул из-за того, что на нем вот так же взбесились лошади, ей-богу, был! Где вы взяли этого мальчишку, господин рыцарь? Ему же цены нет!

– Я тоже так думаю! – улыбнулся в ответ Эдгар и поманил к себе оруженосца:

– Ну как, Ксавье, нравится тебе путешествовать?

– Очень! – совершенно искренне ответил мальчик. – Я люблю и охоту, и вообще жизнь в замке, но все это куда интереснее!

С этими словами он без раздумий отвязал своего и хозяйского коней и, сбежав по сходням на берег, свистнул. Оба скакуна разом ринулись прочь с судна и через несколько мгновений стояли перед улыбающимся Ксавье, в то время как другие переправлявшиеся на той же барке люди с усилием тащили за поводья своих упиравшихся животных: дрожащие под копытами сходни казались лошадям еще ненадежнее зыбкой палубы.

Дальнейшее путешествие обещало быть достаточно легким: от Дувра до Кентербери, где, по словам Луи, ожидали королевского посланника две благородные дамы, было не более сорока лье, значит, проделать этот путь можно было в один день.

Но Эдгар на этот раз уж слишком заспешил – ему не терпелось продолжить путь и достичь Мессины, а оттуда… Дальше мечты рисовали юноше лишь призрачные картины – он не представлял себе, как может сложиться его дальнейшая судьба, если он сумеет благополучно довезти королеву и принцессу до Сицилии. Так или иначе, взглянув на солнце, молодой человек решил, что раз полдень еще не наступил, можно отправляться немедленно, не устраиваясь на ночлег в Дувре.

И тут же путники столкнулись с препятствием, о котором Эдгар вначале не подумал. От портового города вели несколько дорог. Как узнать, которая ведет в Кентербери? Местные жители, к которым при выезде из Дувра стал обращаться кузнец, по-французски не говорили. Луи рассказывал другу, что все рыцари в Англии, а уж тем более приближенные к королевскому двору, знают французский язык, многие знают его даже лучше английского [17]17
  В описываемый период Англия уже довольно длительное время находилась в вассальной зависимости от Франции, составляя с нею, если не полностью единое государство, то, как сказали бы в наше время, единое геополитическое пространство. Вся рыцарская и придворная знать, не говоря уже о королевском доме, были в Англии выходцами из Франции, а потому родным языком для них оставался французский.


[Закрыть]. Но рыцари на дороге не попадались, а крестьянам или едущим по делам ремесленникам язык франков был совершенно не знаком. Они, конечно, понимали слово «Кентербери» и тут же, с готовностью кивая головами, принимались объяснять, как туда проехать. Но из потока английских слов можно было лишь понять, что по дороге предстоит два-три раза свернуть. А куда? Кроме того, торговец, которого Эдгар остановил последним, разразившись длинной речью, еще и начал во всю размахивать руками, дополняя слова жестами, так что в конце концов совершенно запутал путников. Эдгар даже начал думать, что англичан напрасно считают более сдержанными, чем французов – до сих пор при нем так жестикулировали лишь выходцы из Прованса или Бургундии, да еще итальянцы, но им, наверное, сам Бог велел…

– Ладно, Ксавье, – вздохнул, наконец, лжерыцарь, – поедем по солнцу. Направление я более или менее помню. Думаю, к ночи мы доберемся до Кентербери.

Однако они, видимо, все же сбились с пути. День клонился к закату, места, по которым путники проезжали, становились все безлюднее, и ничто не указывало на то, что они приближаются к большому городу.

– Делать нечего! – вздохнул Эдгар. – Придется остановиться на ночлег, а уж утром постараться вытянуть из этих любителей махать руками и посылать добрых людей неведомо куда, как нам добираться.

– Я не вижу никакого жилья, – оглядываясь, отозвался Ксавье. – Не то что постоялого двора, даже какой-нибудь лачуги не видно.

– Значит, нужно свернуть вон в ту рощу, что на скате холма. Посреди дороги ночевать небезопасно, а там деревья нас укроют, и мы по очереди поспим на своих плащах. К счастью, сейчас не холодно, небо ясное, значит, и ночь будет лунная, луна ведь едва-едва начала уменьшаться после полнолуния.

Путники въехали в тисовую рощицу, когда солнце уже зависло над самым горизонтом, но, к счастью, еще не стемнело. Едва французы проехали немного меж мощными стволами деревьев, как склон холма неожиданно оборвался чуть не под их ногами. Оба юноши невольно резко натянули поводья.

– Святая Дева! – воскликнул Эдгар, не без дрожи поглядев вниз. – Да ведь еще пара шагов, и мы бы сломали себе шеи!

Обрыв оказался почти вертикальным, и высота его была не менее сотни туаз, так что падение с него действительно закончилось бы, скорее всего, гибелью обоих путников. Правда, даже на такой крутизне росли, цепляясь корнями за каждый выступ земли, редкие кусты и небольшие деревца, но едва ли падающие успели бы уцепиться за эту чахлую поросль, да и могла ли она их удержать?

Меж тем вид, открывшийся с высоты, был достаточно живописен. Внизу простиралась долина, частью заросшая лесом, частью открытая, с редкими кущами кустов, с небольшими оврагами, с быстрой, неширокой речкой. Дальше вновь тянулся лес и начинался пригорок, а уже за ним, на самом горизонте, вырисовывались башни с острыми шпилями и вились дымки над невидимыми крышами города.

– Вот он, Кентербери! – с досадой произнес Эдгар, на всякий случай заставив своего Брандиса сделать несколько шагов назад, подальше от страшной крутизны. – Это мы, выходит, свернули от него на восток и вон куда уехали! Придется вернуться к последней развилке дорог, а это часа четыре езды. Да еще потом день ехать до города. По прямой-то недалеко, но с этой стены не спуститься, по крайней мере лошади точно не спустятся, даже если обрыв не везде так крут.

– Да и лес за долиной, – заметил благоразумный Ксавье. – Кто знает, можно ли через него ехать?

– Да нет, повернем, тут и обсуждать нечего! – досаде Эдгара не было предела: мечтать о великих подвигах и не суметь правильно найти дорогу в населенных местах (а ведь англичане лопотали что-то о том, что не надо сворачивать влево, но поворотов тут и до и после хватало, и левых, и правых!). – А сейчас, малыш, нам придется прямо тут и заночевать, не то еще час, и станет темно.

В это время внизу, в долине, послышался звук рога, и оба юноши невольно подались вперед в своих седлах, понимая, что сейчас увидят чью-то охоту. И увидели, но только охоту совершенно необычную. Из густых зарослей отдаленного леса выскочил крупный олень и изо всех сил помчался через прогалину к реке, за которой темнела небольшая рощица. Должно быть, зверь рассчитывал пересечь реку и успеть исчезнуть среди деревьев, покуда его преследователи, в свою очередь, минуют быстрый поток. К удивлению смотревших сверху путешественников, за оленем не устремились в погоню собаки. Из леса показался всадник, но всего один. Именно он и трубил в рог, как подобает охотнику, загоняющему дичь, но только то был не призыв к остальным охотникам, потому что остальных не было. Всадник трубил для самого себя то ли из озорства, то ли следуя традиции, хотя в ней на сей раз не было никакого прока. Он тут же и оставил рог, прицепив его к поясу, и взялся за лук.

– Смотри-ка, Ксавье! – вскричал Эдгар, сильно удивленный происходящим: чего-чего, а охот он перевидал в жизни немало, будучи сыном самого знаменитого в окрестностях Лиона охотника. – Смотри-ка, вот это лук! Большущий и тяжелый, как копье… Говорят, с такими луками норманны высадились в Ирландии [18]18
  На рубеже IX–X веков воинственные норманны, которых в Англии чаще называли датчанами, потому что они совершали свои воинственные набеги именно с территории Дании, постоянно угрожали английским владениям и в конце концов захватили часть из них. Кое-что из их вооружения, в частности необычайно мощные луки, обладавшие высокой дальностью боя, было затем заимствовано как англичанами, так и французами.


[Закрыть]. Их делают из вяза. Стрела такого лука может пробить толстую доску, самую крепкую кольчугу и даже щит! Но стрелять из него на скаку… Это ведь тебе не арбалет! Силищу-то какую иметь надо. И как держаться в седле! А этот охотник, кажется, еще и не молод – мне отсюда видно, как его голова блестит серебром, точно начищенная монета…

Действительно, даже издали было видно, что голова всадника совершенно седая. При этом, несмотря на расстояние, было заметно, что это человек необычайно крупный и мощный – его конь казался маленьким, хотя то был здоровенный английский жеребец, из тех, что в последние годы стали разводить в здешних местах. Этих коней предназначали для сражений, и они должны были без устали таскать на себе всадников в кольчугах, шлемах, поножах, с мечами, копьями и щитами.

Эдгар ожидал, что всадник все же спешится, чтобы послать стрелу вдогонку стремительно убегающему оленю. Однако охотник, видимо, понял, что если промедлит, великолепное животное успеет исчезнуть в лесу. Олень и в самом деле уже вбежал в неглубокую реку и почти одолел ее сильное течение. Его копыта скользили по камням, но он прыжок за прыжком приближался к спасительному берегу, за которым темнела роща.

Не останавливая скакуна, почти не переменив положения в седле, охотник поднял громадный лук, расположив его горизонтально, и без видимого усилия натянул тетиву. Стрела сорвалась, помчалась вдогонку оленю и вонзилась ему в шею. Зверь вскинулся на задние ноги, сильно взбрыкнул передними и рухнул в воду чуть не посредине реки. Там, куда он упал, было мелко, однако туша почти целиком погрузилась в быстрые струи – торчали только рога и передние ноги животного.

– И как же теперь охотник его достанет? – недоуменно спросил Ксавье. – Я бы туда не полез.

– Да и я бы, – согласился кузнец. – А ведь мы с тобой умеем плавать! Однако смотри – этот старый громила не боится реки.

Охотник в это время спешился, положил на землю лук, скинул с плеч широкий плащ, стащил сапоги и преспокойно шагнул босиком в студеную воду. Он погрузился по пояс, потом по плечи, но течению было не справиться с ним. Шаг за шагом упрямец продвигался к оленьей туше, и вот уже вода оказалась ему по колена, а его добыча возле самых ног охотника. Тогда тот наклонился, одним движением подхватил и взвалил на плечи оленя, весившего по меньшей мере кантар [19]19
  Кантар – мера веса, около 90 килограммов.


[Закрыть], а то и больше, и двинулся обратно, к берегу, на котором оставались его конь и одежда.

– Прямо какой-то богатырь из старинной баллады! – прошептал Ксавье, понижая голос не из страха, что неведомый охотник сможет его услыхать – тот был слишком далеко, а просто от изумления и восхищения. – Но, думается мне, вы, господин Эдгар, через десяток лет станете таким же. Или почти таким.

Кузнец добродушно расхохотался:

– Хотелось бы, но очень сомневаюсь. Силу мне Господь дал тоже немаленькую, но таких, как этот седой охотник, я вообще не встречал… Сдается мне, он и своего коня бы поднял, случись в том нужда. Вон, смотри, несет себе оленя, словно это коза! Ну вот, положил на седло. А сам не садится – жалеет коня. Так в поводу и повел… Значит, его жилье не так далеко.

Ксавье кивнул:

– Так и есть, наверное. Но нам-то от этого не легче. Вниз же мы не спустимся. Да и боязно что-то проситься на ночлег к такому странному малому!

– Ну, я бы не побоялся! – усмехнулся Эдгар. – Каков бы он ни был, это явно человек мирный: разбойники редко охотятся на оленей – чаще на людей. Ладно, малыш, давай-ка мы с тобой устроимся на ночлег, а для этого отъедем от обрыва: страшно привязывать коней прямо над кромкой.

Солнце меж тем садилось, стало темнеть, и молодые люди заспешили – надо было отыскать место для ночлега как можно скорее. Проехав вдоль обрыва шагов двести, юноши обнаружили несколько поваленных ветрами старых деревьев, которые образовывали отличный заслон от ветра, если бы ночью он поднялся. К корням одного из этих деревьев, некогда мощного толстого тиса, они привязали коней и расстелили плащи меж стволом этого тиса и вывороченным вместе с землей и дерном громадным корневищем бука, который когда-то рос рядом. Земля здесь была устлана старыми листьями, которые оказались отличной подстилкой.

– Спим по очереди или вместе? – спросил Эдгар.

– На всякий случай лучше по очереди, – мальчик как обычно проявил осторожность. – Правда, лошади, если что, заржут, но все равно так спокойнее. Я первый будут караулить, можно?

– Нельзя. В этом случае ты будешь бодрствовать всю ночь – я тебя знаю. Первый я, а тебя разбужу, когда взойдет луна. Спать, живо!

Глава 2. Прерванный ночлег

Но Эдгару не пришлось разбудить своего оруженосца. Красноватое зарево восходящей луны едва начало разгораться на небосклоне, как чуткий Брандис негромко заржал. В том, что это – сигнал тревоги, не было сомнений, чистокровный жеребец был строптив, но достаточно невозмутим, слабые ночные звуки и шорохи, либо присутствие какого-нибудь мелкого зверька не встревожили бы его. Следом фыркнул и дернул поводья и конь Ксавье. Мальчик, проснувшийся, едва лошади начали проявлять беспокойство, быстро привстал и прошептал, различив в неверном свете темную фигуру Эдгара:

– Кто-то приближается к нам! И наверное, это люди: окажись поблизости волк, медведь или кабан, лошади стали бы метаться. Но если к нам подходит человек, то почему мы его не слышим?

– Не знаю. – Эдгар уже стоял на ногах, держа наготове боевой топор.

Собираясь в дорогу, кузнец тщательнее всего подготовил себе оружие. И, кроме меча и копья, решил вооружиться также топором – он слыхал от Луи, что есть немало рыцарей, которые в сражении предпочитают топор мечу. Он тяжелее, зато и удар получается мощнее, а для руки, привычной к молоту, такое оружие и удобнее…

– Разожги огонь, Ксавье! – громко скомандовал Эдгар. – Кто бы то ни был, он уже знает, что мы здесь, а мы не видим его.

– Сейчас увидишь! – раздался из-за поваленных стволов насмешливый голос, за которым последовал хохот, причем хохотали по крайней мере человек десять-двенадцать.

К чести маленького оруженосца, он не выронил от испуга огнива, но четко исполнил приказ своего рыцаря. Горка сухих сучьев, на всякий случай заранее приготовленных Эдгаром возле их ночлега, разом вспыхнула, и кузнец успел увидеть с десяток темных фигур, разом прорисовавшихся над громадой поваленного тиса. Неизвестные, должно быть, только что вскарабкались на толстый ствол, собираясь сверху обрушиться на путников. Следом за ними лезли еще человек пять. Слабый огонь неясно высветил их лица – можно было лишь различить грязные заросли волос, у всех примерно одинаковых, бороды разной длины, да глаза, мрачно сверкавшие, будто у зверья. Однако лезвия коротких мечей и топоров, тоже коротких, скорее лесорубных, а не боевых, сверкали куда ярче.

– Ксавье, спиной ко мне! – крикнул Эдгар, успев отскочить на несколько шагов, чтобы незваные гости не оказались и впрямь на его плечах. – Эй вы, что вам надо?! Мы – мирные путники, и у нас нет денег!

– Это у рыцаря-то в полном вооружении пусто в кошельке? – воскликнул один из незнакомцев. – Так я и поверил! Когда у вас нет денег, вы их берете, у кого хотите и сколько хотите! Знаем мы вас, рыцарей… Да и ваши доспехи с оружием стоят немало, а уж лошадки – просто загляденье! На ярмарке в Дувре я за них выручу, пожалуй, не меньше четырех марок!

Название французского города прозвучало как раз вовремя. Эдгара тотчас осенило: ведь эти люди говорят по-французски, а не по-английски, хотя они уж точно не рыцари.

– Так вы франки? – воскликнул кузнец. – Но и мы тоже. Если даже вы разбойники, то неужто в чужом краю станете нападать на своих?!

Некоторых незнакомцев это, казалось, смутило.

– Может, они и вправду французы? – нерешительно заметил один из них. – Правда, рыцари и здесь лопочут по-нашему, но выговор все равно малость другой. Годится ли, коли так, резать им глотки?

Но предводителя (а в том, что первый из заговоривших с ними разбойников их предводитель, Эдгар уже не сомневался) никакие соображения поколебать не могли.

– Ты, Роже, давно стал таким добропорядочным? – рявкнул он на своего товарища. – Во Франции ты потрошил своих, не думая о родстве с ними! А когда всадники руанского прево [20]20
  Прево – в средние века начальник городской полиции.


[Закрыть] погонялись за нами и заставили перебраться в эту тупоголовую Англию, где грабить толком некого, так ты сразу и полюбил французов?! Даже проклятых рыцарей, которые только и делают, что дерутся да молятся, дерутся да молятся! И грабят не меньше нашего, только их за это не вешают. Так, что ли?

Остальные загалдели, перебивая друг друга, и тут Эдгар возвысил голос:

– Ты что болтаешь о том, чего не знаешь, громила?! – рявкнул он. – Рыцари бывают всякие, как всякие мастеровые, всякие крестьяне, всякие воины, даже, прости меня Господи, говорят, всякие попы… Только если наш грешный мир, в котором льется столько крови и творится столько зла, что-то и спасает еще от геенны огненной, то это святая вера в Бога, молитвы праведников, а еще рыцарская честь! И если среди рыцарей, как среди всех прочих людей, попадаются иной раз бесчестные грабители, то среди вас-то, разбойников, – все такие!

Если бы в продолжение всей этой сцены молодой странник мог рассуждать хладнокровно, он, скорее всего, действовал был точно так же. Это, во-первых, задержало нападение, и над лесом показалась луна, а во-вторых, позволило Ксавье занять позицию за спиной своего господина. Мальчик сжимал в руке меч, и хотя эта рука чуть-чуть дрожала, юный оруженосец стоял твердо, готовый драться. О том, что разбойники могут передумать и отпустить путников с миром, мечтать не приходилось – при всей своей неопытности Эдгар не раз слыхал о лесных бродягах и очень хорошо знал, что никакой совести в них пробудить невозможно. Правда, именно в Англии некоторые бродячие жонглеры [21]21
  Жонглерами назывались в Средние века бродячие актеры, которые, по сути, являлись и фокусниками, и акробатами, а зачастую и сочинителями песен, и собирателями всяких преданий и легенд.


[Закрыть] слагали и пели баллады о добром разбойнике по имени Робин Гуд, который будто бы грабил только богатых и помогал бедным, но верили этим сказкам только деревенские ребятишки да девчонки – народ отлично знал, что разбойники не бывают благородными, а обидой на знатных рыцарей и болтовней о справедливости прикрываются все головорезы.

Тем не менее в душе Эдгар подивился пылкости собственных слов. И впрямь дух предка, носившего с ним одно имя, пробудился в юном самозванце – если он уже и не считал себя настоящим рыцарем, то, по крайней мере, чувствовал родство со всеми рыцарями на свете и готов был дать отпор хулителю рыцарства. Только вот разбойников было слишком много – человек пятнадцать, и драться путешественник умел, увы, не так славно, как его молочный брат Луи. Тот бы, верно, бросился в схватку с лесными головорезами, не задумываясь…

– Ах, ты еще и грубишь, сэр рыцарь! – завопил в ответ на гневные слова путника предводитель разбойников. – А я-то подумывал, не оставить ли вас в живых, ощипав ваши перышки! Впрочем, могу и теперь еще сжалиться, если только вы оба сложите оружие, снимете одежку и положите рядком с оружием. Штаны, так и быть, можете оставить – не резон мне, грубияну неумытому, любоваться на рыцарское достоинство! Только быстро, не то к утру волки оставят от вас только косточки. Видите, какой я добрый?

– Ты не добрый, ты просто трус! – расхохотался Эдгар. – Ты боишься моего топора, вот и пытаешься взять нас без драки. Небось понимаешь, что я трех-четырех из вас уж точно положу. Ну, так не выйдет у тебя ничего: я знаю, что в живых вы никого не оставляете. Хотя, впрочем, если дадите уехать моему оруженосцу, я, может быть, и сложу оружие.

– Я не уеду! – закричал Ксавье, еще плотнее прижимаясь спиной к спине кузнеца. – Я не уеду, нет!

– Ну, так пропадайте оба!

Разбойники посыпались с толстого ствола, размахивая мечами и топорами, причем один из них так «ловко» спрыгнул, что пролетел вперед шагов на шесть и точно угодил под топор Эдгара. Кровь, хлынувшая на сапоги странника, впервые пролитая им человеческая кровь, так ошеломила юношу, что следующего удара он едва не пропустил, и подскочивший к нему разбойник успел опустить свой меч, однако природная быстрота спасла кузнеца. Он отшатнулся, и меч свистнул возле его виска, а в следующий миг он сшиб нападавшего кулаком левой руки, поскольку тот был слишком близко, чтобы можно было ударить топором. Потом он опять ударил, опять и опять, но уже не попадая по разбойникам – те, поняв, что он грозный противник, отступили и наседали с разных сторон, норовя кольнуть сбоку или сзади – однако Ксавье размахивал мечом будто сумасшедший, и к нему сложнее было подойти: он стоял почти вплотную к вывороченным корням дерева.

Предводитель разбойников меж тем вложил в рот три пальца и пронзительно засвистел. Из леса ответил такой же свист, и в чаще послышался глухой топот. Разбойников было еще раза в два больше, и те, что дожидались товарищей, теперь спешили им на подмогу.

«Конец, наверное! – подумал Эдгар и поразился, как спокойна была эта мысль. – Интересно: конец, а начала-то не было… Святая Дева Мария, прости меня и вступись за мою грешную душу перед Создателем… Верно, я был не так уж и плох, а что зарубил этого головореза, так ведь в бою! Это же тоже бой. И до чего же жалко мальчишку Ксавье! Не мог отец дать мне с собою кого постарше!»

Кольцо нападавших медленно, но верно сжималось, и было очевидно, что они просто ждут, пока рука рыцаря устанет вращать в воздухе тяжелый топор, пока он не сделает какой-то ошибки, не оступится, топчась на месте, пока его явно куда более слабый оруженосец не уронит меч и не откроет спину своего господина. Правда, один из нападавших все же ошибся сам и, сделав неверный выпад, попал под топор. Лезвие вошло ему глубоко в плечо, разбойник с воплями покатился по земле, падая, сшиб кого-то из своих же товарищей, но остальных это разозлило еще больше. Из леса пришла подмога – еще человек семь громил, вооруженных не только мечами, но и луками.

– Разойдись, ребята, разойдись! – орали они. – Ну, нечего махать железом! Лучше мы их положим стрелами. А так в вас попасть ничего не стоит!

Однако разъяренные дракой разбойники уже не слышали призывы лучников.

И тут произошло нечто, разом изменившее картину.

Эдгар сразу даже не понял, откуда раздался звук рога и что он ему напомнил. А затем увидал, как над все тем же стволом громадного тиса взвилась тень невероятных размеров. То был всадник, каким-то непостижимым образом заставивший коня перемахнуть через преграду высотой почти в целую туазу. Лунный луч блеснул на лезвии меча непомерной длины.

«Такой три раза сдвинешь по наковальне, пока весь проработаешь!» – мелькнула у Эдгара дурацкая мысль.

Блестящее лезвие взвилось, опустилось и затем вновь поднялось, но уже не сверкая в свете луны. Вопли разбойников слились в один отчаянный рев. Вначале они, ошеломленные появлением всадника, попытались напасть на него всем скопом, но тотчас пожалели об этом. Прошло всего несколько мгновений, но уже не менее шести-семи тел корчились на земле в кровавых лужах, а остальные с ужасом отпрянули, пытаясь спастись бегством.

– Адское пламя! – завопил предводитель шайки, и его перекошенное лицо стало белее поднявшегося над лесом лунного диска. – Да ведь это тот самый демон здешних мест, Седой Волк! А я-то не верил!

С этими словами разбойник, уже не думая о своих гибнущих товарищах, кинулся к коню Эдгара и, мигом перерезав узду, которой тот был привязан, попытался вскочить в седло. Однако Брандису вовсе не понравилось такое посягательство со стороны чужака, и он, развернувшись задом, так въехал копытами в грудь разбойника, что не помогла и кольчуга – хрустнули ребра, послышался отчаянный вскрик, а затем предводитель упал и остался неподвижен.

Остальные грабители метались меж стволами деревьев, норовя поскорее исчезнуть в чаще, но до густых зарослей было далеко, а луна светила уже во всю силу. Один из лучников пустил стрелу во всадника, и та, кажется, попала в его руку выше локтя, но всадник даже не качнулся в седле. Новый прыжок коня, и меч снес голову лучника с плеч так легко, будто то была головка цветка.

При этом грабители были опытными разбойниками: в самом начале, когда верховой так неожиданно возник между ними, иные из них попытались, применяя известный прием, подрезать ноги его коню, но всадник трижды, умело натягивая поводья, заставил могучее животное быстро обернуться вокруг себя, при этом длинный меч косил и косил нападавших.

Из двадцати бродяг, имевших несчастье в ту ночь напасть на французского странника, спаслись бегством человек пять-шесть. Один из них был тот, кого Эдгар свалил кулаком. Очнувшись от беспамятства и увидав, как ночной призрак крушит его товарищей, бродяга приподнялся и уполз в кусты, доказав, что человек иной раз может передвигаться на четырех куда скорее, чем на двоих.