Текст книги "Королевская кровь. Расколотый мир"

К Алине они не подходили, нападать не пытались, держались опасливо, и она очень надеялась, что это падальщики. И наутро она не проснется без ушей или пальцев.

Ночью принцессу, слава богам, никто не тронул. Но спала она странно: казалось, что ее качает кто-то огромный в огромной же ладони, а темнота сверху вибрирует, зовет.

«Не бойся. Иди ко мне».

«Куда идти? – спрашивала она обиженно у темноты, пытаясь коснуться ее пальцами, которые обжигало холодом. – Кто ты?»

«Я твой отец, маленькая пташка».

Она фыркала во сне и сердилась. У нее один папа. И он точно не похож на это… нечто.

«Ты чудо, которое я ждал. Иди ко мне. Слушай… слушай, я зову».

«Я домой хочу», – плакала она.

Тьма проникала ей в голову, смотрела воспоминания, заново проживала всю недолгую жизнь и густо, горько вздыхала, отчего Алину подбрасывало в небеса, а в животе разливалось ощущение страха и полета.

«Я тоже хочу, птенец. Как там все изменилось. И как это Красный допустил… тебя. Внимай… за тобой идут. Человек из нашего мира. Запоминаешь?»

«Да», – сквозь слезы радовалась Алина.

«Верь ему. Он поможет. Больше никому не верь. И берегись».

«Но когда?» – жалобно спрашивала принцесса.

«Он еще далеко. А другие – близко. Берегись. Прячься. У меня почти не осталось сил… я не могу забрать тебя к себе. Берегись».

Проснулась она отдохнувшей. Только живот опять ныл от голода и тело болело от жесткого ложа. Сон вспоминался обрывками, и Алина, поудивлявшись играм подсознания, пошла умываться.

Она не успела дойти до реки – раздалось громкое низкое жужжание, над водой мелькнула огромная тень, и принцесса застыла, спрятавшись за одним из стволов. Больше всего удаляющееся существо было похоже на… гигантскую стрекозу. А за ней метрах в пяти над рекой полетела еще одна и еще.

Именно о таких рассказывала Марина, когда вернулась, раненая, из вулканической долины. Только она не говорила, что на стрекозах можно сидеть.

На этих, в грубых седлах, зажав в руках поводья, сидели черноволосые люди, очень странно одетые – в какую-то кожаную варварскую одежду. У них не было крыльев, как у принцессы, но было оружие – мечи, ножи, – и они внимательно смотрели вниз, оглядывая берега реки.

Алинка уже рванулась вперед, замахать руками, закричать – но сначала ее остановило то, что она совсем голая, затем вспомнился сон, и она осталась на месте. Пусть… пусть это глупо. Но их уже искали после переворота, и она привыкла не верить чужакам и прятаться. Не настолько давно все это было, чтобы она забыла об осторожности.

Стрекозы удалялись. Алинка перевела взгляд на прибрежный мох, отмечая и свои следы, и останки погрызенных ею и выброшенных на берег растений. Может, с воздуха это и не видно. Но если они спустятся?

Следующие пару часов она спешно маскировала следы своего пребывания. Перья ощипанной птицы собрала и зарыла, прикрыв мхом. Убрала сушащиеся камни. К сожалению, следы уничтожить было не так легко, особенно там, где почва заболотилась, но лес весь был перепахан прошедшими тха-охонгами, и оставалась надежда, что на следы не обратят внимания, а потом их поглотит разливающаяся из-за дождей река.

И все это время принцесса спрашивала себя: правильно ли поступает? Не лучше ли было попросить у людей помощи? Мало ли что там приснилось?..

Дни шли за днями. Алина так и не рискнула уйти с обжитого места, только стала осторожнее. Нашла себе еще несколько убежищ, где можно было бы спрятаться и от пауков, и от людей. Тщательно выбирала места посуше, чтобы не оставлять глубоких следов, пить к реке выходила только в сумерках. Она очень похудела и ослабела: пусть местный лес был щедр и на грибы, и на ягоды, да и живностью не обделен, но растительной пищи не хватало, а глупых птиц больше не наблюдалось – возможно, свернутая шея одной из них убедила остальных, что новая лесная обитательница – хищница и надо держаться от нее подальше.

Травоядных животных поблизости становилось все больше, и она все-таки рискнула – вернулась на полянку, где происходила эпическая битва пауков, и с облегчением увидела там останки обоих, выеденные изнутри. Когда подошла поближе, из-под панцирей прыснули в стороны знакомые черные крысозубы.

В награду за риск и преодоление страха у Алины появилось что-то похожее на два кривых ножа. Она смогла легко отломить державшиеся на выеденной связке куски нижней челюсти того паучища, что был поменьше, – и то они напоминали по размерам мачете. Но острые края рубили и пилили папоротник, хотя все равно нужно было прилагать усилия. В любом случае это было лучше, чем ничего, в том числе для разделки зверья. Потенциальной разделки, потому что охотник из принцессы оказался никакой.

Алина скучала, боялась, голодала, наблюдала ночами за двумя местными лунами с берега реки, пряталась от гроз… и надеялась, надеялась, что все же ее спасут. Потому что сама она ничего не может и не умеет.

Однажды утром она проснулась от человеческих голосов и, еще не осознав, что происходит, забилась в самый конец наклонно лежащего ствола, ближе к земле, скорчилась и затаила дыхание. Там была щель от лапы тха-охонга, и принцесса видела, как шагает мимо ее убежища, переговариваясь на незнакомом языке, группа из пяти мужчин, одетых так же странно, как те, кого она видела на стрекозах. Один явно был главным: на одежде виднелись грубые украшения, на пальцах – перстни, да и вел он себя высокомерно. Остальные его очевидно побаивались.

Осматривали они местность придирчиво и тщательно, кружа вокруг ствола, выходя на берег, окликая друг друга, как псы. Ночью прошла гроза, и снова выходила река из берегов, и следы, даже те, которые еще оставались, должны были смыться, но людей что-то тревожило, и они хмуро щупали мхи, нюхали воздух, топтались у реки.

Воняло от них, к слову сказать, отвратительно. Выходить к таким не хотелось.

Алина укрепилась в своем решении, когда этих пятерых нагнала еще одна группа и главный первого отряда начал отдавать указания. А осмелившегося почесать спину во время его речи вытянул плеткой по лицу так, что у того потекла кровь. Несчастный даже не попытался вытереться – опустил голову, что-то пробормотал и стал слушать дальше.

Люди ушли. Принцесса же весь этот день просидела в своем стволе. Ей хотелось пить и в туалет, а голод давно стал тупым, постоянным, но она не стала выходить. Было очень страшно.

Выбралась, только когда стемнело, – хорошо, что в этом теле Алина удивительно четко видела в темноте. Осторожно, шарахаясь от каждого шороха и стараясь не хлюпать по грязи, прошла к реке, светлеющей под сиянием двух восходящих лун, быстро попила, с тоской желая, чтобы здесь появилось хоть что-то похожее на фляжку – набрать воды с собой, – и снова направилась обратно. Прошла шагов двадцать, когда мимо нее с жужжанием и свистом пронеслось что-то и ударило в папоротник на расстоянии вытянутой руки. Алина ахнула – то была толстая светлая стрела, – услышала за спиной резкие голоса и с ужасом обернулась. На другой берег реки в свете двух лун и полыхании факелов выходили люди, одетые как те, которых она уже видела, и один из них снова готовился стрелять.

У Алинки ослабели ноги, и она застыла, прижав мокрые руки к груди и прикрываясь крыльями. Арбалетчика грубо окрикнул подбежавший человек, выбил из рук оружие – стрела упала в реку, подняв фонтан брызг, – со злостью ударил стрелка по лицу – и Алина наконец отмерла, рвано вздохнула, развернулась и бросилась в лес, не реагируя на крики, уже очевидно предназначенные ей.

У принцессы было в запасе несколько минут, пока люди перебирались через реку, и она бежала что было сил, пугаясь возникающих теней, спотыкаясь о кочки. Здесь, под кронами гигантских папоротников, закрывающих свет двух лун, было совсем темно. Темнота давала ей надежду – если только преследователи не могут так же хорошо видеть ночью, как она сама.

Алина пробежала мимо своего убежища – сейчас следы на мокрой земле и мхах точно будут видны, и ее легко смогут найти даже при свете факелов. Но там, впереди, было еще одно, на небольшом пригорке, и последнее – еще дальше, если сумеет добежать, если ее не догонят до тех пор.

Принцесса оглянулась – далеко-далеко, среди деревьев, цепочкой двигались огни факелов. Преследователи выбрались на берег, и Алина невольно втянула голову в плечи и побежала быстрее.

Ее загоняли, как животное, – умело, уверенно, растягиваясь полукругом, и казалось, что людей становится все больше, будто к погоне присоединяются всё новые группы. Один раз Алина увидела, как сверху, в светлом промежутке между кронами, мелькнула крылатая тень; принцесса прижалась к папоротнику и снова бросилась вперед, стараясь не попадать в пятна лунного света на земле. Она пробежала мимо второго убежища – сейчас было очевидно, что его наверняка проверят, – задыхаясь, чувствуя, как по телу течет холодный пот, втягивая носом прелый и тяжелый запах зелени и жирной земли. Еще немного, совсем немного…

Мох и земля под ногами становились суше. Принцесса снова оглянулась. Люди бежали быстрее, чем она, – уже видны были их силуэты, не только огни, и хорошо слышны возбужденные голоса, даже смех. Похоже, они не сомневались, что поймают ее. Да и как тут сомневаться… разве может она противостоять нескольким десяткам человек?

Алинка никогда не была сильна в беге… и все же бежала, бежала, надеясь только, что хорошо запомнила направление, когда изучала местность, и что ее память не даст сбоя.

В этом мире она бегала больше, чем за всю свою прошлую жизнь.

Казалось, что она не сможет сделать больше ни шага, но ноги будто двигались сами собой. Вот сейчас… кривое толстое дерево… камень, похожий на яйцо… еще несколько шагов – Алинка уже замедлилась и брела вперед, согнувшись, шумно дыша, слыша, как отчаянно колотится в груди сердце и отдает в виски, – и все-таки нашла в себе силы добраться до папоротника, состоящего из трех толстых стволов, кое-как подтянуться на слабых руках, цепляясь за развилку, забраться на нее и втиснуться в тонкую внутреннюю щель. И прыгнуть вниз, в полость.

Нашла она это убежище совершенно случайно: собирала под папоротником ягоды, а из развилки выпорхнуло несколько жирных горластых птиц. Алинка, решив, что там могут оказаться еще, полезла наверх – и обнаружила большую трещину в живом стволе, куда она с трудом протиснулась и свалилась вниз, упав на сочленение между секциями полого папоротника. Внутри было очень просторно – можно было сидеть, вытянув ноги, – и, самое главное, в щель никак бы не втиснулся паук, и она была закрыта от взглядов двумя другими стволами. Края трещины оказались в потеках чего-то, похожего на застывшую хвойную смолу, а внутри, в дупле, усыпанном перьями и птичьим пометом, находилось большое гнездо с яйцами, которые принцесса тут же без всяких угрызений совести выпила. Это было настоящее укрытие. И теперь оно должно помочь ей… должно уберечь.

Пятая Рудлог застыла, прислонившись спиной к влажной внутренней поверхности папоротника, пытаясь отдышаться и боясь даже пошевелиться. Потом, потом она подумает о том, что может так навсегда и остаться здесь, умерев без воды. Алина невольно облизнула губы – пить хотелось очень, хотя недавно пила. И прислушалась.

Минут через пять совсем близко раздались голоса, и полая стенка изнутри над ее головой осветилась красноватыми всполохами от факелов. Алинка затихла, как мышка. Ее начало трясти, бросая то в жар, то в холод, и зубы застучали от слабости, ужаса и отчаяния.

Еще через какое-то время, показавшееся ей вечностью, голоса затихли. В них теперь не слышалось превосходства и насмешки – скорее злость и раздражение. Алинка вздохнула, кое-как устроилась на боку, поджав ноги, укуталась в пух своих крыльев – как жаль, что не хватало закрыть все тело! – положила голову на разоренное гнездо и закрыла глаза.

«Другие близко. Берегись», – сказал голос из сна. Если это не галлюцинации и не глас отчаявшегося подсознания, то, получается, эти люди ищут именно ее? А если так, то они обязательно вернутся поутру, когда все будет видно, и дай боги, чтобы ее следов не осталось поблизости.

Хотя все равно ведь будут… невозможно, чтобы не было. Значит, остается надеяться, что убежище не обнаружат. Не догадаются. И уйдут, и тогда она сможет выйти попить.

Алину снова затрясло – от понимания, что она вполне могла в очередной раз умереть сегодня, и даже не понять отчего, и никогда больше не увидеть родных. А вдруг она и так их никогда не увидит? Ведь в этом мире почти всё пытается ее убить или сожрать.

Принцесса еще долго слушала далекие выкрики людей, пока они не стихли совсем, и после этого несколько часов лежала без сна, грязная и вспотевшая, измученная, ослабевшая, с обидой и надеждой шепча имена сестер, Матвея, пытаясь представить, что вот сейчас она откроет глаза – и окажется у себя в спальне.

Но сколько она ни жмурилась – когда открывала, вокруг была все та же тьма.

Алина заснула, даже не заплакав. Слишком много она здесь плакала – и организм, видимо, понял, что это бесполезно.

Максимилиан Тротт

Макс ушел под воду, вынырнул, отплевываясь, и непонимающе завертел головой. Он держался обеими руками за лодку, находясь почти под ней – точнее, под носом. Зажатый между ног мешок пошел ко дну, пока Тротт, сцепив зубы, переживал поток воспоминаний. И тут же, осознав, почему и как оказался в столь необычном положении, снова нырнул, наблюдая из-под воды, как высоко в небе пролетают три огромных раньяра со всадниками. Один из них спустился ниже, сделал круг над лодкой – стрекоза легко боднула ее челюстью, лодка перевернулась, и Макс, чтобы его не увидели, нырнул глубже, в илистую придонную муть, меж поваленных и затопленных остовов деревьев, чувствуя, как начинает гореть в груди от недостатка кислорода.

Размытый силуэт раньяра еще немного покружил над водой и поднялся ввысь. А Макс выжидал, пока в глазах не начало темнеть, – и только тогда поднялся под перевернутую лодку, жадно вдохнул собравшийся под папоротниковым судном воздух. И снова отправился ко дну – теперь уже достать свой мешок.

Вынырнул, закинул мешок через плечо, угрюмо посмотрел на перевернутую лодку – и под палящим солнцем поплыл к берегу, вдоль которого его половинка, Охтор, и шел все это время. Навстречу Тротту с континента надвигалась гроза.

Пока плыл, пытался сопоставить события здесь и на Туре. Время в обоих мирах, похоже, почти сравнялось. На Туре он пробыл после возвращения почти сутки. И здесь Охтор самостоятельно шел на лодке чуть больше суток. Мартин выдернул Макса со второй половины пути, и сейчас, если бы у него оставалась лодка, до тонкой полосы противоположного берега оставалось меньше двух дней пути.

– Чертовы раньяры, – пробормотал он и сплюнул соленую воду – море начинало штормить, и в лицо плескали волны.

Три вытянутых летящих силуэта Охтор заметил незадолго до возвращения Макса. Они неслись в направлении далекой полоски берега, к которой он и шел на лодке. Раньяры пролетали мимо и раньше, но тогда нужды прятаться не было: они летели далеко над сушей, а его лодка легко терялась среди других редких суденышек рыбаков из прибрежных поселений. Сейчас его могли принять за слишком далеко зашедшего рыбака, а могли и откусить голову ради забавы – поэтому он схватил мешок и нырнул под лодку. И не зря, как оказалось.

Последние пару километров до берега Тротт, мокрый и мрачный, шел по пологому дну, лавируя меж склизких стволов, под секущим ливнем и рассекающими небо вспышками молний, под грохот грома, понимая, что в любой момент его может прошить электрический заряд. Но ему повезло: гроза быстро ушла вперед, и на песок, из которого в небо продолжали подниматься гниющие стволы, Макс вышел снова под палящим солнцем. Вылил из сапог воду, повесил их за спину, попил из фляги, перетряхнул мешок – и закрыл глаза, вспоминая вкус крови пятой принцессы дома Рудлог.

Охонг

Его повело почти сразу. Поиску Тротта научил Михей – и потом стало понятно, что в том или ином виде он доступен всем темным. Даже ведьма Алекса – и та, пусть кустарно, но использовала кровь, чтобы найти своих детей.

Макс пережил короткое головокружение. В районе солнечного сплетения тут же голодно затянуло, он даже оскалился, вдыхая воздух. Куда деваться, если этот способ работает так, что организм воспринимает носителя крови как жертву и пробуждает хищные стороны дар-тени. Зато очень действенно. Конечно, лучше использовать кровный поиск при более близких расстояниях – но ему сейчас важно знать, жива ли принцесса.

Макс шагнул вперед, мягко и медленно повернулся всем телом в одну сторону, в другую, прислушиваясь и принюхиваясь. Вкус крови почти ощущался на губах и языке, когда его мягко толкнуло вперед, а под закрытыми веками появилась далекая пульсирующая красным точка.

– Жива, слава богам, – пробормотал он сипло. Потряс крыльями, сбивая капли соленой воды, и босиком, ровно, сберегая дыхание, побежал по берегу в сторону далекого леса.

Да, пока жива. Как же некстати ему встретились эти раньяры. Промедление, опять промедление. А теперь… боги знают, сколько времени у него займет добраться до места. Не меньше четырех-пяти дней, даже если на сон он отведет себе часа четыре – минимум, за который можно восстановиться. И сколько еще понадобится, чтобы найти принцессу? Она вполне может быть на другом краю леса, а это не прореженные чащи Туры, в которых тем не менее вполне можно заблудиться. Это первозданные и нетронутые места, в которые вряд ли забредал человек.

«Тем более ее уже ищут псы императора».

Да, слава богам, до столицы далеко – он шел до Лакшии почти три месяца от своего поселения, а залив Мирсоль находится от нее еще дальше. А вот с его возвращения в поселение дар-тени волей Источника и недели не прошло. Охонги, способные найти человека, до леса у залива пока не должны были добраться: пусть они двигаются в три-четыре раза быстрее, но до ближайшей твердыни Аллипа – в той, где его пытали, – недели три пути, а ведь до нее нужно еще долететь гонцам с приказом отправить инсектоидов на поиски. Раньяры же, насколько он понял из разговоров служак в таверне, для поиска не приспособлены. Значит, есть шансы найти принцессу раньше. Хотя и помимо охотников опасностей там хватает: какова вероятность, что не приспособленная к жизни вне цивилизации Богуславская не попадется хищникам, не умрет от голода и жажды?

Тротт на бегу хлопнул крыльями и досадливо сплюнул. Нет, не поднимут еще. Рано. А жаль, очень жаль.

Макс бежал ровно, без усилий, и бег совершенно не мешал ровному течению его мыслей. Хотелось двигаться быстрее, но он сдерживался. В подобном темпе он мог продержаться несколько часов и дальше, передохнув, продолжить путь, а чуть ускорится – и тело даст сбой.

Он двигался так четыре дня, останавливаясь на короткие привалы: съесть несколько сухарей из вощеного мешка – тех, что не успела попортить морская вода, – выпить воды. Охотиться не было времени, да и бежать на сытый желудок непросто. Спал днем, когда натыкался на подходящие норы, – зрение позволяло двигаться ночью, и не так выматывала духота. Отслеживал, чтобы не попасться на обед местным хищникам, но судьба благоволила, и крупных стычек не случилось.

А наутро пятого дня Макс Тротт, высохший, почерневший и обветрившийся за время бега, ступил под кроны папоротникового леса, где должна была, по предсказанию старой кровавой жрицы из лакшийского храма, скрываться Алина Рудлог.

Над размашистыми листьями гигантских папоротников наливались чернотой тучи: гроза сейчас шла с моря, и Макс с наслаждением вдохнул пахнущий свежестью воздух и подставил лицо струям дождя. Он все-таки загнал себя – потому что издалека видел, как кружат над лесом с пяток раньяров, и не мог не ускоряться.

Минута слабости закончилась; Тротт закрыл глаза, снова вспоминая вкус крови, хищно облизнулся, раздувая ноздри, и досадливо поморщился. Теперь нужно уточнить направление.

Красная точка пульсировала справа. Принцесса пока была далеко. Но жива. И теперь он ее точно найдет.

Алина

Пятая Рудлог осторожно тронула языком влажную зеленоватую внутренность живого папоротника, потянулась за кусочком смолы, встав во весь рост, – смола была кисло-терпкой и вызывала слюноотделение.

Хотя сейчас слюны уже не осталось.

Алина пробыла внутри убежища всю ночь и полдня. И опасалась выйти – потому что люди возвращались несколько раз, бродили вокруг под то и дело набегающими грозовыми тучами, нервно переговариваясь, и принцесса очень боялась, что кто-то заметит щель в стволе. Но пока ей везло.

Очень хотелось пить, а вдали снова слышались едва уловимые раскаты грома. Ей казалось, что она с ума сойдет, если вода вновь будет так близко, а попить она так и не сможет. А уж о еде и думать было больно. Алинка жевала смолу, подавляя отвращение, грызла тонкие кончики перьевых остей, уже согласная и на улитку, и на насекомое – но их тут не было.

Через пару часов по стволу забарабанил дождь, зашумел в кронах, заревел, прерываемый вспышками молний и громовым грохотом. Алина, сжавшись на дне своего укрытия, уговаривала себя не вставать, не раскрываться, но в голове уже мутилось от жажды, а гроза явно уходила вместе с возможностью попить, и принцесса, трясущимися руками цепляясь за край щели, уперлась ногами в разные стороны ствола и полезла наверх.

Вода лилась с небес, струями стекала с широких зеленых листьев папоротников, и Алина ловила ее ртом, набирала в ладони, пила, умывалась, радуясь до слез, то забывая о возможных преследователях, то испуганно озираясь.

Тогда-то она и увидела смутный серый силуэт далеко меж деревьев, в ливневой пелене, метнулась за дерево – как назло, с этой стороны ей никак было не забраться наверх, а если она подойдет с другой, ее наверняка увидят. Принцесса схватила лежащую на мхе коряжистую палку и прижалась спиной к шершавой темной коре, испуганно замерев. Может, показалось? Ну пожалуйста, только бы показалось!

Шли секунды, тянулись минуты, гроза уже почти совсем стихла, а Алина все еще вслушивалась, опасаясь выглянуть, – и все же очень осторожно сместилась, вытянула шею, краешком глаза пытаясь разглядеть, есть ли там кто. Услышала шаги с другой стороны, повернулась, взвизгнула – и бросилась с палкой на какого-то огромного страшного мужика. Ее руку до обидного быстро и больно перехватили, выбили палку, развернули, вжав лицом в мокрый ствол, – и Алинка застонала, лягаясь назад, выворачиваясь, несмотря на боль и панику, лупя крыльями, даже головой долбанула назад и локтем, обезумев от ужаса, как загнанное животное. Сзади выругались, что-то крикнули в ухо, еще, еще раз – она не слышала и не могла понять, борясь за себя, пока ее не зафиксировали окончательно, впечатав в ствол. И принцесса, прижатая к коре, царапаясь о нее, продолжала молча, упрямо выкручиваться и пытаться колотить ногами.

– Тихо! – рявкнули над самым ухом. – Стоять! Тихо! Богуславская, не дергайтесь, богов ради, хотя бы десять секунд, иначе я за себя не ручаюсь!

Алина замерла, тяжело дыша и широко раскрыв невидящие от страха глаза. Захват стал мягче, затем ее и вовсе отпустили.

– Услышали меня? – произнес все тот же недовольный, раздраженный, самый чудесный в мире голос.

Она повернулась, коснулась саднящим затылком ствола, прижала руку ко рту, глядя на незнакомого черноволосого мужика, бородатого и странно одетого. За спиной его были два черных крепких крыла – от плеч до ягодиц; из-за них с перепугу он и показался ей огромным.

– Лорд Тротт? – произнесла Алина тоненько, протянула руку и недоверчиво коснулась его влажной заросшей щеки. И тут же отвела ладонь. Взгляд ее метался по его лицу, остановился на губах. Да, губы, тонкие, четко очерченные, поджатые, принадлежали профессору. И глаза… форма, и брови… и скулы.

– Вы тоже выглядите иначе, – сухо проговорил Тротт, осматривая ее. Задержал взгляд на выступающих ребрах, присел, коснулся рукой раны на ноге, поджал губы сильнее. Развязал мешок, что-то достал из него. – Поднимите руки.

Алина тупо, как кукла, выполнила команду, слишком ошеломленная, чтобы стыдиться, и профессор довольно грубо натянул на нее какую-то одежду, пахнущую морем и похожую на очень просторную сорочку до колен, которая прижала мокрые крылья к спине.

– Еще раны есть?

Принцесса замотала головой, не в силах издать ни звука.

– Сколько вы не ели?

Она открыла рот, заморгала, с силой потерла кулаком глаза, всхлипнула и, стыдясь себя, с облегчением разревелась.

* * *

Очень далеко от них, в огромном, воняющем нечистотами, кровью и дымом лагере армии тха-нор-арха, императора Лортаха, царило возбужденное оживление. Сверху равнина, занятая наемниками и солдатами, напоминала гигантский клокочущий котел, из которого в небеса вырывались шум людских голосов и резкие приказы командиров, рев и свист инсектоидов, блеянье мелких местных коз и петушиные крики. То тут, то там со стоянки снимались целые отряды, сливались в полки и, как бурлящие рукава течений, направлялись в разные стороны. Сворачивались шатры командующих, к лагерю подвозили обозы с припасами, чтобы обеспечить солдат на первые дни. Тут же дымили костры с похлебкой для ожидавших своей очереди отрядов, наказывали плетьми преступников и скармливали охонгу подравшегося с нором, и тут же наспех щупали лагерных девок – когда еще получится потешиться с бабой?

Войска делили на несколько армий, собирающихся у аккуратно положенных на землю на расстоянии десятков километров друг от друга сфер из эновера.

Их время еще не пришло. Зато пришло время вдохновенных речей и обещаний уставшим от ожидания солдатам, а также простейшего инструктажа. Говорили орхи – сержанты, помощники благородных тха-норов, передавали волю самого императора, и наемники, и солдатня слушали тихо, без шепотков – плетей получить никому не хотелось.

Несколько дней назад почти тысячу самых знатных норов собрали в ближайшей твердыне, и там с ними встретился сам император. Он озвучил волю богов и приказал выстраивать войска, потому что врата в тучный богатый мир откроются в течение декады. И кратко расписал то, что дала ему увидеть божественная тень о другом мире.

Пока сидящие за длинным столом тиодхары – генералы – и собравшиеся за их спинами подчиненные из командирского состава благоговейно всматривались в свеженькие, тщательно прорисованные карты их будущего мира и слушали тха-нор-арха, тихие слуги обносили всех вязким, похожим на ягодно-травный кисель дурманящим напитком, что открывал сознание. Никто не посмел отказаться выпить его.

Император Итхир-Кас был потомком первого императора, пришедшего сюда с армией инсектоидных богов. Это был сухощавый высокий старик с седыми редкими волосами, впалыми щеками и выступающей челюстью – особенности придавали его лицу сходство с черепом. Взгляд его казался немного безумным: даже сыновья ежились, когда он смотрел на них. Глаза его чуть косили и отличались цветом – карий и выцветший, почти розовый зрачок. Говорили, что его будущие жены и рабыни падали в обморок, когда он принимал решение пополнить свою женскую половину, – так его боялись.

Но причина всеобщего страха, конечно, состояла не только во внешности и не в том, что императора, перешагнувшего семидесятилетний рубеж, воспринимали почти бессмертным. В этом мире до тридцати пяти доживали немногие, а правитель до сих пор легко поднимал тяжелый меч, пережил множество покушений и казнил, помимо знатных заговорщиков, и двоих своих сыновей. Боялись императора даже не из-за его жестокости и любви к кровавым зрелищам. Жестокость в этом мире воспринимали нормой. Ужас у подданных вызывало умение Итхир-Каса подчинять своей воле людей, управлять их сознанием. Это был дар богов всем потомкам первого императора Лортаха.

И сейчас, когда тха-норы испробовали специально поданное им зелье и, не в силах бороться со сном, опустились спать – кто на стол, кто на пол огромного зала, – император закрыл глаза, принимая в себя единственную вернувшуюся с Туры тень, и та несколько часов подряд впечатывала в мозги присутствующих нужные знания о языке, географии и устройстве мира, который им предстояло захватить.

Собравшиеся проснулись на следующее утро и новыми глазами смотрели на карты, обсуждая тактику и стратегию будущих сражений, – уже не как верующие, а как знающие, увидевшие новый мир своими глазами. Учитывали, что в некоторых странах Туры сейчас холодно, рисовали планы передвижения, захвата городов и деревень для пополнения запасов и пропитания армий. Задача была сложной, но в победе никто не сомневался.

Мир, который им предстояло захватить для своих богов, слишком давно не знал войн. Армии даже самых развитых стран были маленькими, и военные механизмы и орудия не могли бы серьезно помешать продвижению стотысячных армий тха-нор-арха.

Беспокойство вызывали так называемые маги, но их было всего несколько десятков тысяч – и рано или поздно они все будут уничтожены. А ради иномирных богатств, невиданных дворцов и устойчивой земли, на которую не надвигается неуклонно океан, стоило рискнуть.