Текст книги "Дрейфовать и странствовать (сборник)"

Ирина Крыховецкая
Дрейфовать и странствовать

© Крыховецкая И., 2015

© ООО “Крымский Издательский Дом”, 2015

* * *

Искра Божья

На ладони без единой линии, четкой, идеальной формы лежали искры. Хозяин искр любовался ими: белые, голубые, и одна большая золотая, похожая на звезду.

Он поднес ладонь к рукам и дунул на искристую пыль. Легким облачком она поднялась с ладони, застыла на немного, а потом вежливым вихрем, аккуратно покружив, устремилась прочь.

Софья сияющими глазами смотрела на распустившиеся цветы одуванчиков. Желтая, пушистая клумба походила на островок неведомого мира, нежного, ласкового и доброго.

Софья присела на краешек белого бордюра и ладонью провела по желтым головкам одуванчиков, оторвала ладонь и со смехом прижала ее к губам – одуванчики заколыхались в ответ на ее ласку, явно демонстрируя свое одобрение. Зеленые глаза Софьи – цвета летней травы – ликовали. Она увлеклась игрой с желтыми цветами, похожими на детенышей маленьких птичек, и не заметила подошедших мальчишек.

– Это Сонька из семьдесят восьмой, она у нас дурочка, – хихикнул один из пацанов.

– Так она же взрослая, – удивился второй.

– Ей семнадцать лет, но она дур-ра зэпээровская, – один из мальчишек с силой толкнул Софью в одуванчики.

От неожиданности Софья не удержалась и упала на траву, а мальчишки, парой лет поменьше, навалились на нее, пытаясь дать выплеск своим бушующим любознательным гормонам. Софья отбивалась и кричала, вся в порванной одежде, земле и помятых одуванчиках. Она громко вопила от ужаса, пытаясь выбраться из цепких рук мальчишек. Изловчившись, она с силой вцепилась в чьи-то волосы и больно дернула, потом последовали болючий удар по голове и темнота.

– Послал же он мне испытание, – тихо всхлипывала мать, жалуясь подруге, – дура полная, не уследишь ведь даже уже.

– Успокойся, Тань, – уговаривала ее подружка, – зато красивая деваха вымахала, загляденье просто. – Может, куда ее пристроить?

– Да кому она нужна-то, инвалидка?

– Ну, посуду там помыть, а с такой красой, глядишь, кто и позарится, – подруга пожала плечами, – мужики, они все кобели, лишь бы внешность была, а что ума нету – не каждый и поймет. Ну, давай, что ли, наливай.

Софья лежала на кровати, сжавшись в комок после трепки, которую задала ей мать за драку и испорченную одежду, слышала голоса с кухни и думала, как повезло легким одуванчикам. Все понимают, такие умные, никто их не обижает. А зимой уходят ото всех куда-то в известные лишь им места. Самостоятельные.

Сирень стучала в окно, словно пытаясь разбудить Софью. Она заворочалась и глубоко вздохнула. В тот же самый миг маленькой вспышкой света золотая искра, кружившая около нее, стала участницей этого шумного вдоха. И мир замер. Наверное, на доли секунды, чтобы никто не заметил и не понял, что что-то сместилось и стало иным. Софья открыла глаза. Словно что-то осознавая после пробуждения, ее глаза из ярко-зеленых, травяных стали насыщенно-изумрудными, с золотыми искрами, будто в них заглянула и отразилась Вселенная.

Неожиданно Софья резко села на кровати, ее спина была натянута как струна, не было и намека на былую сутулость. Она сложила руки на коленях и внимательно вслушивалась в себя. Ее брови хмурились, сильнее и сильнее, пока Софью не качнуло и она не потеряла сознание, гулко упав на деревянный пол.

– Какая красивая девочка, – шептались медсестры у ее кровати, – жалко, что дурочка.

– Не, девки, – авторитетно заявила санитарка баба Клава, – такая красота зачарованным дается лишь.

– Это как? – шептались сестры.

– Как-как, – матери кто позавидовал, да проклятие наслал, – Клава поджала губы, – но непросто ж так таку красу Бог послал ей? Вот однажды как вспыхнет в ней искра Божия!

– Расходитесь, – строгий женский голос.

– Да мы так просто, Лидия Сергеевна, – ответила баба Клава, – девка шибко красивая.

– А толку? – вздохнула врач, – идите уж! Искра Божья… – и Лидия Сергеевна одела фонендоскоп.

Софья молчала уже третий день, а врачи ее не тревожили, наблюдали, смотрели, исследовали, ждали. Как-то пришли мать Софьи с подругой, и вышедшая к ним Лидия Сергеевна брезгливо поджала губы. А она-то хотела обрадовать мать, что у девочки день ото дня улучшаются мозговые показатели. Кому ж тут радоваться-то? Как бы не ухудшилось все при такой маме. И Софью оставили пока в больнице. Она не возражала, она вообще не отказывалась ни от чего. Как-то оставила Лидия Сергеевна большой том Цвейга «Возвращение домой» на тумбочке у кровати Софьи. А когда вернулась, то застала удивительную картину – Софья дочитывала книгу. Ее взгляд словно смотрел сквозь пространство на героев и повествование, что-то осмысливая и решая для себя. Потом врачи стали замечать, что Софья читает все плакаты и газеты, которые находятся в отделении. Ей стали приносить книги, энциклопедии, среди прочих медицинские, общие, физику, химию, биологию, всю ту науку, которая скопилась у многих врачей за годы учебы и работы. Пусть читает, авось? Потом Лидия Сергеевна как-то поделилась с коллегами, что Соня стала избирательнее, больше читает и перечитывает все, что имеет хоть какое-то отношение к физике.

– Хм, – пустил клуб дыма старый анестезиолог, – есть у меня сыново собрание по физике, квантовое, ядерное, биологическое что-то… Надо попробовать принести девочке.

– Давайте, – согласилась Лидия Сергеевна, – и я назначаю МРТ.

– Уж не гиппокамп ли вас заинтересовал, коллега? – улыбнулся анестезиолог.

– Память – это сложный, многоступенчатый процесс, – ответила Лидия Сергеевна, – надо хоть как-то понять, что происходит. Таки мы научный институт!

Исследования вызвали переполох.

– Будем считать, что ее память не консолидируется. Она в любой момент может вспомнить все, что захочет, как, впрочем, что еще может, я не знаю. – Лидия Сергеевна пожала плечами. – Удивляют размеры ее гиппокампа и всей лимбической системы. При таком таламусе и его структуре даже речи не может быть о шизофрении. Явно идет синтез дополнительных неизвестных нам белков, да и контур нейронных структур иной изначально. Но почему она молчит?

– Может, ей не о чем с нами говорить? – предположил анестезиолог, – она за день прочла половину принесенных мною книг по физике. Вероятно, мы отсталые для нее.

– Что же с ней происходит? – недоумевала Лидия Сергеевна.

– Какой-то космос! – пошутил анестезиолог.

– Да Искра Божья зажглась! Тоже мне академики, – пробурчала баба Клава, выжимая половую тряпку.

– Может и Искра…

– Ее мозг был травмирован в раннем детстве, – сама себе сказала Лидия Сергеевна.

– И что? – анестезиолог опять затянулся сигаретой.

– На МРТ четко видно – большие области активации лобных и затылочных частей коры головного мозга, значит разбросанная память вернулась, и более того, жаждет информации, и еще чего-то, это объясняет ее жадность к книгам. Но не объясняет ее тяги именно к физике.

– Ну, у каждого свои предпочтения!

– Не скажите, – не согласилась Лидия Сергеевна, – здесь дело в одиночных нейронах мозга, которые управляют ее восприятием. Они позволяют запоминать информацию, используемую при накоплении опыта, который помогает Софье отличать один однотипный объект от другого. А одиночные нейроны кодируют так называемый «визуальный стимул» у человека. Чтение физики, она повторяет снова и снова – ее мозг формирует модели и определенным образом на них реагирует. Это те самые гипотетические гиперчувствительные нейроны – «клетки бабушки». Она читает, потому что видит в физике нечто привычное и родное кодировке ее одиночными нейронами. Скорее всего, она даже «видит», что называется, физику, тянется к ней, скучает по ней, может поэтому и молчит.

– У Сони ностальгия по физике? – воскликнул анестезиолог.

– Вы знаете – да! – Лидия Сергеевна развела руками, – физика для нее кумир, друг, любимая бабушка, что-то дорогое и приятное, что-то связанное с теплыми чувствами из самых глубин памяти. А с такой лимбической системой, как у нее, можно точно сказать, что физика для нее – как любимый член семьи. Помните, она первую книгу прочла – «Возвращение домой» Цвейга?

– Ну?

– Так вот, это ее возращение домой. После этой книги она прочла массу литературы, как бы сличая, где ее дом. Активность определенных зон на МРТ нам это подтвердила с лихвой! Что она сличает, ищет, сопоставляет и любит то, что читает!

– Лидия Сергеевна, голубушка, – анестезиолог перестал курить, – но это ересь, получается – Софья родственница Бога?

– Почему Бога? – не поняла врач, – она же не книгами по религиоведению зачитывается.

– Да потому что, как вы заметили, – она ищет путь домой при помощи физики. С ее-то сегодняшним запредельным интеллектом!! Физика – это путь в неизвестное, а физика в родственниках – это путь в невероятное. Значит к Богу!

– Но почему?

– Ну, не к черту же?!

– Вероятно, мы очень ограничены в знаниях, надо наблюдать, – вздохнула Лидия Сергеевна.

Старенький директор Института мозга, куда попала Софья, нетерпеливо ждал Лидию Сергеевну, и когда ведущий нейрохирург, нейрофизиолог пришла в сопровождении своего анестезиолога, даже не повел бровью. Дождался, пока врачи сядут перед ним, а потом, грозно сверкнув глазами, каркнул, словно старый рассерженный ворон:

– Это что такое?! – потрясал он бумагами, отчетами, наблюдениями, исследованиями и просто картой Софьи.

– Это по Сонечке материалы, – прошептала Лидия Сергеевна.

– Это бред, вы же врачи! Вы же ученые!!! – пожилой академик сделал жадный глоток воды. – Как вы мне это объясните?!

Дверь распахнулась и влетела перепуганная баба Клава.

– Люди добрые! – завопила она, – Софья ушла!!

– А кто отпустил? – подхватилась Лидия Сергеевна.

– Так не спрашивала никого!! – вопила испуганно баба Клава, – на стене лестницу нарисовала, да по ней и ушла!

– Что значит нарисовала? – рассердился директор института.

– Карандашиком простым, графитовым, – баба Клава держалась за сердце…

В палате Софьи было пусто, но из стены действительно выступала добротная мраморная лестница, уходившая как бы вверх, винтом, в одном месте мрамор переходил в карандашный рисунок. По сторонам от лестницы были изображены непонятные знаки, вперемешку с вполне земными формулами.

– Дождались… – ахнула Лидия Сергеевна.

– Ох, – директор сел на Сонину кровать, – засекречивайте все, вызывайте специалистов, на палату замок, но сначала исследуйте фон в палате…

Вечером Лидия Сергеевна, анестезиолог и директор института с присоединившейся к ним бабой Клавой сидели за бутылочкой коньяку.

– Может она нашла путь к Богу? – спросила Лидия Сергеевна, – такой мощный реликтовый фон в палате, от этих формул…

– Нет, тут что-то другое, – сказал анестезиолог, – нам бы теперь эти формулы расшифровать.

– Вот пусть специалисты и займутся, – каркнул директор института. – Но Лидия Сергеевна, миленькая, чем вы ее лечили??

– Витамины, минералы и Цвейг… – всхлипнула Лидия Сергеевна.

– Да Искра то все Божья, Искра! Хоть вы трижды академики, а такая красота, как Софья, лестница эта беломраморная, чудеса дивные – на это только Искра Божья способна!

– Да откуда она взялась-то, Клава? – анестезиолог возмутился.

– Залетная, видать, – пригорюнилась баба Клава, – небось давно по свету летала, хозяйку искала, да вот и нашла.

– Ересь! – каркнул директор как-то неуверенно.

– А это уж у кого насколько веры хватает, – отмахнулась Клавдия.

– Да она о вере и понятия не имела! – запротестовал директор.

– Нет, дорогой ты мой ученый, – улыбнулась баба Клава, – вера та с ней и родилась, а вот ересь наши мозги проела, позабыли мы дорогу домой, оттого и не находит нас Искра Божья…

И тишина пришла в полумрак директорского кабинета. Каждый думал о своем. Все предполагали, сравнивали, колебались, рождали теории – и отметали их в сомнениях. И только Искра, которая зажглась в Софье, вела ее все выше и выше, туда, ради чего стоило разрушить оковы шаблонов сознания и сделать первый шаг…

Сансара

Это небо, такое громадное, такое синее, все в ярких всполохах рассветных облаков. Какое же чудесное небо у Земли. Разве можно объять его невероятную чистоту и распахнувшийся простор? Глаза скользят по чистому горизонту – зеленые волны виноградников у берега спокойного моря. Запах винограда, запах пряного ветра кружится по долине.

Спокойные и кажущие безмятежными в своей летней неге порывы теплого медового воздуха, разбавленного бризом. Ощущение распущенных волос самой природы, в которых запутался неискушенный путник, вдыхая пьяный водоворот кружащихся капель меда, перламутровых рос виноградного сока, свежесть брызг сонного моря. Невероятное лакомство. Ее волосы… в них надо бы забыться и таять, засыпать, чтобы пропитаться этим светом, соком, насыщенностью красок. Памятью заснувших в этих землях цивилизаций, времен, где матери передавали своим дочерям секреты самой природы, секреты обольщения и созидания пряных ветров, жарких костров, закипающих в крови путника, встретившего далекую, пахнущую сладкими травами безмятежную девушку-гречанку. И пусть она улыбается, словно утреннее солнечное видение, но встретившемуся мужчине никогда не забыть видение юной жительницы белого Херсонеса. Все это было. Было так давно, что море уже не говорит певучими голосами ушедших эпох, а лишь шепчет тихие тайны. Может кто-то зачерпнет темной воды, всмотрится в убегающую сквозь пальцы воду и вспомнит тайны минувшего времени.

– Я вижу тебя, – улыбнулась Диана, и сорвала гроздь винограда, сладкий сок из придавленной ягоды потек по тыльной стороне ладони. Диана слизнула сок и осторожно, губами оторвала ягоду винограда, – ммм… какая земля, запах, какое солнце, блаженство.

– Не задерживайся! – раздался в наушниках голос Лидии.

– Не беспокойся, – Диана спустилась к морю, храбро шагнув в него. Море послушным щенком, обвило ее ноги.

– Как к вам вода ластится! – раздался мужской голос.

Диана встревоженно обернулась. Мужчина в гидрокостюме отстегивал акваланги, снимал маску…

– Она всегда меня любила. Я о воде, – уточнила Диана, улыбаясь одними глазами. Зато какими!

Невольно аквалангист замер, залюбовавшись их прозрачным зеленым светом. И волосы, цветом как гречишный мед, вьются водопадом по спине.

– Вы мне напоминаете кого-то, мы не знакомы?

– Нет, – Диана всмотрелась в лицо мужчины, – мы точно не знакомы.

– Вы не актриса? – вкрадчиво спросил мужчина.

– С чего вы взяли? – Диана рассмеялась и, откинув волосы, присела на берег рядом с мужчиной, который уже полностью освободился от костюма и теперь сел отдышаться.

– Вы очень красивы. Пожалуй, я не видел никого красивее. Извините за прямоту.

– Ничего, – кивнула она и отщипнула еще ягоду винограда. Капли сока россыпью маленьких сапфиров остались на розовых губах Дианы.

Глаза мужчины потемнели, он шумно вздохнул.

– Меня зовут Родион, – представился он.

– А меня Диана, – кивнула она с легкой улыбкой.

– Красивое имя, – Родион убрал черную прядь со лба. – Вам не жарко в этом комбинезоне? Он такой плотный на вид, хоть и идет вам бесконечно.

– Ничуть, – Диана опять улыбнулась, на ее губах все еще блестел сок винограда, – это рабочая форма.

Родион посмотрел на незнакомую ему эмблему лебедя на плече Дианы.

– Вы, наверное, из охраны природы? – предположил он.

– Вы догадливы, – Диана положила кисть винограда на цветную мокрую гальку и стала расстегивать комбинезон.

– Пойдете поплавать? – заулыбался Родион.

– Нет, только окунусь, я не умею плавать, – Диана виновато пожала плечами.

– Да что вы!? – изумился Родион, – хотите, я вас научу в два счета?

– А вам не трудно? – она опять улыбнулась.

– Ни капельки!

– Очень хорошо!

Диана увлеченно оторвала еще пару виноградин и положила в рот. Медовые ягоды словно взорвались на языке, сок потек по уголкам губ. Неловко улыбнувшись, Диана вытерла губы и стала снимать комбинезон, под которым не было и намека на купальник.

Родион набрал в грудь воздуха. Ослепительная скульптурная красота ее тела поражала воображение и заставляла кипеть кровь. В его висках, казалось, пульсировала вся Вселенная. Тем временем Диана храбро шагнула в воду, и, зайдя по грудь, обернулась к Родиону.

– Ну что же вы?! – крикнула она. – Мне придется коснуться вас, чтобы научиться держаться на воде. – А разве вы этого не хотите? – рассмеялась Диана, всплеснув руками в разные стороны, вихрем взвилась вода, жемчугом рассыпаясь вокруг нее, – идите ко мне, не бойтесь!

Словно зачарованный Родион шагнул в воду. Он подошел к Диане и почти застонал, когда ее руки обвили его шею.

– Какой ты иногда нерешительный, Орион, – прошептала Диана, целуя его в шею.

– Я Родион, – автоматически, задыхаясь от ощущения пожара в теле, поправил он, сначала осторожно, а потом крепко сжав Диану в объятиях.

– Я путаю эти два имени, разве тебе не нравится, когда я зову тебя Орионом?

– Мне все равно, – прошептал Родион, его губы запутались в волосах Дианы.

Древнее солнце наблюдало за праздником любви в пене потемневшего моря, запечатывавшего еще одну тайну. Безумие огня в крови, шипение холодной воды, ласкающей пылающие сплетенные тела, брызги виноградного сока на губах и телах. Природа окутала южными ветрами, стихии буйствовали, подстегивая мужчину и женщину в извечном стремлении друг к другу.

Когда звезды рассыпались по небосклону, гигантский камень у прибрежной скалы вздрогнул, и, пробудившись от вечного сна, черный скорпион нырнул в воду.

Родион вскрикнул, а Диана лишь вздохнула.

– Одно и то же, из века в век, любимый, – прошептала она.

– Диана? – он еще держал ее в руках, изумленно разглядывая ее лицо, вспомнив ее. – Ты нашла меня?

– Да, Орион, – кивнула Диана, – скоро ты уснешь, и твой отец, Посейдон, опять спрячет тебя от меня. Но я обязательно отыщу тебя, сколько бы мне не пришлось опять ждать нужного часа.

– Почему твой брат не оставит нас в покое? – немеющими губами прошептал Орион.

– Аполлон слишком оберегает меня. Наверное, это его наказание мне. И я пока не знаю, как мне с ним справиться…

Но Орион уже не слышал, яд сделал свое дело, а гигантский скорпион опять выбрался на древний берег и застыл немой глыбой.

Диана на берегу удобно уложила Ориона. По ее лицу текли слезы. Раздался писк, она потянулась к своим вещам и взяла передатчик, отстегнув от него наушники.

– Да, Лидия.

– Это был он?

– Да.

– И что?

– Как и тысячи предыдущих раз, он спит, скорпион ужалил его.

Сансара.

– Тогда собирайся быстрее, скоро за ним придет Посейдон, нам еще не хватало цунами.

– Иду, – Диана стерла слезы. – Я буду рядом с древним святилищем в Херсонесе, – прошептала она, – ты сможешь там посадить бот?

– Смогу, но не выходи из святилища, оно закрывает тебя от глаз смертных и бессмертных.

– Не выйду, это же мое святилище – храм Артемиды.

– Я лечу… – отключилась Лидия.

Диана поцеловала уснувшего беспробудным сном Ориона и поспешила прочь. Южный ветер разносил весть об уснувшем Орионе, море бурлило и чувственно вздыхало, ощущая приближение своего повелителя. Посейдон спешил к сыну.

– Не выдавай меня, – прошептала Диана в глубокую ночь летнему морю, – я люблю его, и я все равно буду искать его и выход из западни сансары. Только не выдавай!

И море послушало шепот той, которую древние и ушедшие эпохи считали своей богиней. Херсонес спал сном старика, море тихо качало его босые ноги-валуны. А под полуразрушенной аркой святилища Артемиды можно было разглядеть прозрачную женскую тень, облокотившуюся о колонну. Ее лицо, поднятое к небесам, казалось, смотрело на самую яркую падающую звезду, в ожидании. В тот момент, когда «Звезда» сядет в руинах Херсонеса, сменится еще одна эпоха, словно перевернутая страница.

И только ветер да зеленые виноградные долины наблюдали за тем, как морская стихия бережно спрятала очередную тайну, которую, может быть, однажды прочтут люди. Надо лишь зачерпнуть пригоршню темной воды и вслушаться в шепот пряного ветра…

Синий Август

Сын попросил собаку. Попугая, который ведет себя, как овчарка, теперь уже мало. Надо собаку. «Большую, синюю, с красивыми глазами и улыбкой». Ни больше, ни меньше.

«Вот, до июля месяца мы переедем, ты получишь свою комнату, а к дню рождения в августе свою синюю собаку (может, он про чау-чау) – в эту комнату. Но за ней надо смотреть, ухаживать, любить, гулять…» И ловлю себя на слове, что отец мне говорил то же самое, а с Августом, когда приходил из рейса, гулял сам. У меня и брата не было времени. Когда отсутствовал отец, сенбернара выгуливала мама. Или он ее? Мамуля, человек, прочитавший всю нашу, да и не только, классику еще до седьмого класса, никогда не расставалась с книгами. Она даже умудрялась стаскивать мои недописанные еще рукописи, а потом нетерпеливо требовала продолжения. Однако мама и критик была самый суровый. Так вот, Август выгуливал маму. Понимая, что нас с братом не поднимешь в такую рань, пес стаскивал с кухонного столика очередную мамину книгу, приносил ей ее в кровать, туда же свой поводок и мамин японский халат. Шелковый, белый, расшитый птицами и цветами, он нес его осторожно в зубах, словно драгоценность… Потом он ее будил, очень осторожно, лизнув пару раз пятки – мама боялась щекотки. В общем, нащупав спросонья книгу, она принимала это как сигнал к действию. … Интересная картина: Август идет лишь ему известным маршрутом, за ним мама, слепо доверяющая собаке, которая тащит ее на своем поводке, умудряющаяся смотреть не под ноги, а в книгу. Август любил гулять с мамой. Они гуляли очень подолгу, пока книга позволяла, а потом Август приводил маму домой. Дочитывать за завтраком. Далее следовало: «Пока, мамуль, Август…». – «Угу… Рррр…» – в ответ, и мы с братом смывались в школу. Когда возвращался отец, пес радостно носился и лаял, как заводной. Еще бы, это означало, что теперь его будут таскать и на собачью площадку.

Но каждое утро, уходя с отцом на прогулку, Август стаскивал с кухонного стола очередную книгу, нес ее маме в кровать, лизнув пятки, ждал, пока она проснется и запустит в него подушкой, а потом уходил гулять… Кажется, довольный собой…

Как член семьи, Август имел свои обязанности, собственно, он сам их для себя выбрал. Ему нравилось быть нянькой. Нянька у почти взрослых детей. Он ходил по пятам, никогда не вмешивался в наши дела, делал вид, что дремлет в сторонке, перегородив собой ходы-выходы. Он был участником всех походов брата и моим сопроводителем во всех дорогах.

Он так и остался доброй нянькой, другом. Преданным и любящим.

Я занималась горным туризмом. Мы должны были пройти по скалам мыса Айя. Различные страховки, препятствия, всё как обычно. И как обычно, Августа отец отправил со мной. Мы шли по низким карнизам отвесных скал, а Август бежал метрами десятью выше по ровной тропе. Поворот. Тоненький маленький карниз, сантиметров двадцать, внизу метрах в пятнадцати – море, из воды торчат скальные выступы, острые, как зубы окаменевшего древнего чудовища. Наша инструктор принимает самое тупое решение в жизни – самый легкий из нас обойдет выступ, закрепит веревку с той стороны, и по ней пойдут остальные. Мы были детьми, не скалолазами. Самой легкой была я. Жутко, страшно, но страх же надо преодолевать, и тем более, если говорит инструктор, она знает, что говорит. Закрепили на поясе веревку. Пошла. До сих пор чувствую горячую, шершавую скалу под ладонями. Задрала голову вверх. Август, замерший, как статуя, не мигая смотрел на меня, а в больших красивых глазюках такая тоска… «Август, Август. Мальчик, хороший! Сейчас обойду, там встретимся дальше, я тебя люблю, солнечный!» Еще шаг, поворот, здесь нет карниза, покатый… кроссовки скользят, внизу штыри, ладони уже содраны, от попытки удержать свой «легкий» вес. «Мамочка…» Неужели все… Больше не чувствую ни опоры, ни скалы под руками. Падение, как в замедленной съемке. Только тень, огромная тень прыгнувшей следом за мной собаки. Спецы сказали потом, что пес сильно оттолкнулся лапами, даже оцарапал скалу, оставив кровь. Да к тому же он был на тридцать килограмм тяжелее меня. Так или иначе, Август опередил меня, с глухим хлюпаньем упав на выпирающие острые камни. Я шлепнулась на мягкую подушку и отключилась от сильного удара… Меня вытащили спасатели, взявшаяся откуда-то в горах скорая помощь.

Отец никому не позволил трогать Августа. Спустившись по веревке в море, он снял собаку со штырей и поднял ее наверх, с помощью своего брата. Папа с дядей похоронили Августа. На мой вопрос, где Август, отец мне ответил, что когда-нибудь Август вернется маленьким щенком, и я сразу узнаю его…

А теперь нужна синяя собака. Сын принес книгу, где очень удачно рассказали о собаках разных пород, снабдив великолепными рисунками. Забрался ко мне на колени, внахалку выключил монитор и, стащив с меня наушники, весело защебетал: «Вот! Мама, вот синие собаки! Смотри, какие они умные и улыбаются!» – с разворота книги на меня смотрели два пса, ньюфаундленд и сенбернар. «Сыночка, ну водолаз – да, он, возможно, густого синего цвета, а сенбернар, эта собачка, почему она синяя? Она пятнистая». – «Мама, опять ты ничего не понимаешь! (Куда уж мне угнаться за его иррациональной логикой с нарастающим ускорением!) Это не пятна, это как звезды, ну ты говорила – голубые звезды, которые квазары! Поняла?» Еще бы… Ровно двадцать четыре года назад, в его возрасте, я доказывала отцу, что сенбернар – солнечный пес, потому что на нем есть солнечные пятна. Я и назвала его Августом, как самый солнечный и любимый месяц года (к слову, у меня еще были оранжевый кот Июль и Июньский Хомяк).

«Хорошо, и какую собаку ты выбрал?» – «Вот эту, в синих звездах!» – «И кличку придумал?» – «Ну да! Какая же ты непонятливая, мама! Если собака придет ко мне жить в мой день рождения, то и назовем мы ее Август!!»

И удивительно, на душе потеплело от его восторженных детских слов. Значит, Август вернется. И теперь уж я точно буду его выгуливать сама…