Текст книги "Дрейфовать и странствовать (сборник)"

Трибунал

Это были отблески рассвета, того самого рассвета, который наступает самым ярким, самым неожиданным бутоном, цвета огня непостижимой красоты, последним рассветом.

Удивительное небо, когда еще бы представилась возможность увидеть его? Когда бы еще вот так запросто можно было понаблюдать за стартами белых и серебряных стрел кораблей, распарывающих алый океан рассветных небес, всего лишь наблюдать, будучи самой собой, и ни о чем не думать… И она тянула к нему лицо, пытаясь разглядеть его лучше, на сколько хватало ее возможностей видеть через плотную черную повязку.

– Да, красивое небо, – голос судьи разрезал тишину.

Как он видит небо? Если сидит к нему затылком? Если вся красота обзора, по какому-то, вероятно, несправедливому, закону – досталась ей.

– Ваше настоящее имя не Эллис Варви, – тем временем судья начинал свою работу.

– Нет, меня зовут Елизавета Варавина, – Эллис словно вспомнила что-то и, перехватив волосы рукой, стала переплетать косу, пытаясь поднять ее как можно выше и заколоть, чтобы не мешала, но непослушный локон витым золотым украшением упал на мраморный лоб, – я родилась на Земле, в двести двадцать шестой год Войны.

– Русская? – судья непроизвольно залюбовался локоном. Но тут же одернул себя. – Итак, вы оказались в командном авангарде врага после того, как ваш жених улетел с важной миссией космофлота, попросив вас ждать его на Земле, – зачитывал судья, – а вы мало того, что ослушались его, но и, воспользовавшись вашими паранормальными способностями, оказались в тылу врага, а впоследствии в командовании…

Корабли взлетали, небо, уже свободное, мирное небо и космос бороздили мирные ракеты. А тогда была война.

На двенадцатый день отлета Николса Лиза получила известие от него: «Не жди, не вернусь. Забудь. Люблю другую».

Вот так просто, как бы и не было прошедших лет и надежд на будущее. Мир словно потерял звук и цвет. Стал серым и отвратительно чуждым, словно его подменили на иной. Этот мир стал ей неприятен почти физически. До той самой степени, что появилось отвращение к нему, этому земному раю с синими опрокинутыми облаками и океанами.

Тогда Лиза пришла в штаб космофлота Земли. Запросто миновав все барьеры, взяла то, что хотела в этом месте.

Через день на вражескую Аради летела уже не обычная девушка с Земли – Лиза Варавина, а лейтенант медицинской службы Эллис Варви. Еще через двое суток Эллис появилась в главном адмиралтействе арадийской империи и возглавила парапсихологический корпус.

Ее невозможно было не заметить. На Эллис оборачивались не только мужчины, но и женщины. Она притягивала необыкновенной русалочьей красотой и почти мистическим гипнотизмом. Ей понравился этот чужой для Земли мир, понравились его законы и порядки. А главное, она не испытывала к нему отвращение, потому что Николс принадлежал другому миру…

Судья закашлялся, зачитывая Лизе список всех, кто поневоле оказался жертвами арадийских провокаций, с ее, Лизы, подачи.

Генерал Уберти, высокий и красивый итальянец, возглавлял северную часть космофлота, весьма важную и самую ударную, оснащенную мощными кораблями. Уберти сам по себе был наилучшим тактиком и стратегом Земли. На него планета возлагала все свои надежды в северных территориях пространств, где и находились основные базы врага.

– Генерал, к вам врач, – доложил помощник, и Уберти срочно собрал все бумаги, свернул карты и попросил пригласить.

Это был удар ниже пояса. Мужественный человек, которому легко покорялось пространство, вдруг стал мягким, как воск, при виде женщины.

– Эллис Варви. – представилась она голосом чарующего и поглощающего тумана, – я лишь заменю сегодня вашего доктора. Ему немного нездоровится, генерал Уберти.

Но Уберти уже тонул в зеленых холодных глазах:

– Можно просто Пауло, – почти шепотом представился генерал.

– Конечно, Пауло, – и Уберти досталась одна холодная улыбка.

– Эллис, а давайте, вы задержитесь на крейсере и хорошенько пролечите меня? – генерал затаил дыхание от собственной наглости, ожидая, когда космос обрушится на него в праведном гневе.

– Конечно, Пауло, я останусь с тобой и избавлю тебя, наконец, от всей этой тяжести бронхита.

Ее голос укачивал, красота околдовывала. Словно и не было войны, словно армия Уберти не шла вперед к полярным созвездиям за победой. Долгими космическими ночами он больше не просиживал за картами и стратегией, он как поэму читал вслух свои грандиозные планы, а она кивала головой, будто понимала, о чем он, и долго целовала его, а потом сосредотачивалась на ощущениях и эмоциях, отдаваемых ей Пауло.

Нет. Он другой. В нем все также много земного наносного, много твердого гранитного. Излишки мужества и красоты, отсутствие ветра, урагана, начала бесконечности. Эллис пробыла с ним достаточно долго, и как-то во время ночной вахты генерала, почти засыпая у него на коленях, между прочим спросила:

– Это что?

– Это смерть, любимая.

– Смерть? Она иная, Пауло, смерть – это ночь души.

– Тогда да, – вздохнул блаженно Пауло, чувствуя, как ее губы прикоснулись к его виску, – теперь я понимаю, что не познаю этой тьмы. Конечно, любимая, это обычный ликвидатор…

Уберти не договорил, она заслонила пульт собой, целуя его так, что сознание Пауло поплыло. Он не услышал ни бьющегося стекла, ни аварийной тревоги, не заметил, как по его щеке потекла ее кровь из разбитой ладони. Он не знал, что северная армия самоликвидируется в этот момент, взрывая один за другим корабли, унося жизни тысяч и тысяч человек. Когда адмиральский крейсер взорвался ядерным шаром, Пауло не заметил и этого. В тот миг Эллис отняла губы от его лица и кивнула в сторону. Пауло счастливо улыбнулся и обернулся. Его черные брови удивленно приподнялись. Он был на Земле, перед распахнутыми, в замысловатых завитушках, воротами своего особняка в Милане, навстречу генералу бежал его шестилетний сын, счастливо раскинув ручки в стороны. Пауло подхватил малыша, которого не видел несколько лет, и крепко прижал к себе. Острая боль кольнула сердце, Уберти обернулся, не выпуская сына из рук:

– Эллис!!! – закричал он в горнило осеннего ветра, но ее уже не было… А где-то в невообразимом далёко продолжала погибать северная армия…

– После этого Пауло Уберти лишился генеральских отличий и привилегий, долго приходил в себя. Сейчас этот молодой и потенциально важный для Земли человек – обычный горький пропойца.

– Елизавета, что вы можете сказать по поводу гибели северной армии?

– Бедный Пауло, – прошептала Лиза одними губами, – он пытался познать мир, но не смог… – и она демонстративно отвернулась в сторону.

– Все ясно, – сделал заключение судья, – вы знаете, что война закончилась бы раньше, если бы мы выиграли битву при Палацее.

– Вероятно, – рассеянно ответила Лиза.

– Стив, – прошептала Эллис, смотря в его восторженное лицо победителя, – Стив!

– Да, любимая! – командующий фронтом внимательно посмотрел на Эллис.

– Стив. Я ухожу от тебя. Прощай.

– Нет! – Он вскрикнул как от боли, но Эллис была непреклонна.

– Это время триумфа Земли, Эллис, ты не можешь поступить так, – Стив умолял, – я же люблю тебя, слышишь, люблю!

– Слышу. И понимаю, что любишь ты свои победы в войнах, а не меня.

– Какая глупость! Это ради тебя, ради нашего будущего!

– Мне это не надо! Это доказательство самому себе! Это победа твоего равнодушия ко мне!

– Это не так, любимая, только не уходи! Ну как мне остановить тебя…

В тот день неожиданно земная армия потерпела сокрушительное поражение из-за чудовищной нерасторопности и сбоев в приказах. Битва при Палацее была проиграна…

– Стив всегда любил только себя, – сказала Лиза, – он не заслужил быть победителем.

– Но Стив Крайтон покончил с собой после вашего ухода от него!

– Нет. Обычная белая горячка с последствиями и манией…

– Так, дальше…

– Не надо! – вдруг попросила Лиза, – я знаю все, что в ваших бумагах. Нет смысла перечитывать мне обвинения в трехсотый раз.

В камере воцарилась тишина, и судья, вздохнув, наконец спросил:

– А ваш жених, Николс? За что такое с ним? Его корабль и погибший экипаж разведчика нашли лишь несколько месяцев назад в песках Архаи. Его каюта, стены, весь бортовой журнал были исписаны одной фразой: «Лиза, прости и не оставляй».

– Да? – Лиза улыбнулась, – Ник был подлецом.

– Вот с чего бы вдруг? – спросил судья. – По его записи мы только и вышли на вас. Но вот именно причины убивать собственного жениха не было! Вы же должны были стать его женой. Почему вы умалчиваете этот факт на всех допросах? Может все-таки скажете в последний и такой прекрасный день?

– Последний день. – Лиза задумалась. – Хорошо. Только развяжите мне глаза.

– Вы же знаете. Что нельзя.

– Боитесь? – усмехнулась Лиза. – Куда я денусь из этой крепости?!

Через некоторое время повязка с ее глаз была снята, и Лиза жадно уставилась в лазурное небо под тройным светилом.

– Какая красота! Посмотрите!

Но молчание было ответом. Лиза, улыбаясь, перевела взгляд на судью. Полковник адмиралтейства, юрист, молодой и неопытный. Он завороженно смотрел в русалочьи глаза женщины напротив и влюблялся, влюблялся, бесповоротно и навсегда.

Она не сказала не слова, когда он снял с нее наручники и сам растер затекшие запястья.

Эллис улыбнулась.

– Как тебя зовут?

– Сергей.

– Вот, Сережа, – и Эллис достала из форменных брюк прощальную телеграмму от Николса, ту, предначертавшую путь.

– Он бросил тебя? – не поверил своим глазам судья.

– Совершенно верно, – кивнула Эллис, – я лишь мешала его войне, но когда поняла, что он в ней больше не участвует, сходила к арадийскому императору на прием. Мы долго говорили о мире, любви. Жизни и смерти. Это было двадцать шестого апреля.

– Но это день смерти арадийского монстра! – Сергей резко замолчал.

– Да? – улыбнулась Эллис, – какие странные совпадения… Вы отпустите меня?

– Я… – Сергей заколебался.

– Вам не обязательно оставаться здесь, Сережа. Война закончена, Вселенной не нужны больше солдаты. Если хотите, то можем уйти вместе.

– Хочу ли я? – улыбнулся судья…

А необыкновенное небо расцветало радужными переливами лучей трех солнц, потому что закончилось время войн и предательств и очень хотелось жить и любить…

Маков цвет

Молюсь за диких сердцем, заключенных в клетке.

Т. Уильямс

День закончился… Впереди маячил грустный, освещенный зловещим маревом закат. Люди, как и прежде, жили на Земле, в меже своих укладов и социальных устоев. Люди. Среди людей не было места таким, как ведэ: древним, странным, наделенным канувшими в истоки знаниями. И ведэ с тоской смотрела на зарождающийся закат, с болью ассоциируя его со своей жизнью и Наказанием. Закат, а за ним длинная ночь, в которой не ясно, доживешь ли до рассвета. Ночь одиночества и забытья.

«Маков цвет… Маков цвет… огонь похож на маков цвет. Ярким цветком распускается, когда ласковым помощником, когда безжалостным палачом. И сейчас свеча на столе горит одиноким цветком, таинственным, алым, из заповеданного леса будто бы принесенным. И странно мне здесь кажется, не обычно, словно одежду сорвали и на растерзание лютым ветрам кинули. Стоп. Это всего-то придорожное кофе, просто столик стоит в центре, просто выключили свет, просто люди за другими столиками украдкой смотрят на меня, просто люди все знают, просто…»

Круг первый.

Старшая ведэ обошла костер, высоким столпом, незримым человеческому глазу, взметнувшийся на сумеречной опушке.

 
«Я зажгу огонь темной полночью,
Ему трижды я поклонюсь.
Я скажу слова заговорные:
Ой вы, духи огня светлые!
От несчастья меня защищающие,
Вы услышьте меня, Вас молящую,
Не тушите костры, мной зажженные,
Зажигала костер в правых помыслах,
Ведэ судят, законы поправшую…
И молю я вас, духи светлые!
Наделите огонь Вещей силою,
Силой доброю, всепроникающей,
Справедливой и всепобеждающей…»
 

Голос старой ведэ скрипучим эхом отзывался за пределами опушки, в тишине настороженного леса. Костер разгорался, его треск походил на отзвуки заклятия старшей ведэ. Остальные ведэ неподвижно сидели кругом поодаль от костра. Кроме одной. Языки пламени высоко взметались, словно невидимые фигуры плясали в них огненный танец, рвущийся к полной луне, ввысь. Одинокая фигура ведэ у костра словно сжалась еще больше, от слов старшей, и как бы ища защиту у высокого колдовского пламени, подвинулась к самому краю зарева.

– Сестры! – глухо заговорила старшая, – мы все знаем, как суровы наши законы, законы тысяч и тысяч лет. Мы все знаем, что поправший их должен быть судим…

Ведэ запрокинула голову и посмотрела на желтый круг луны.

– Мне жаль, что случилось так, – прошептала она, – но да будет исполнено наказание!

Вихрем взвилось пламя, закрывая и небосвод, и лунный диск, вспыхнуло, искрами рассыпалось по поляне, по сидящим ведэ. Маков цвет заволок пространство, как невидимый мастер-целитель отобрал сознание, чтобы вложить новые очертания в него, новые вехи…

– Лилит… Лилит… – руки мужчины, наконец, разомкнулись, отпуская маленькую огневолосую женщину, – не уходи, Лилит…

Молодая женщина печально улыбнулась ему, протянула руку к его лицу и погладила пальцем шрам над правой бровью.

– Не больно было? – спросила она.

– Нет, – улыбнулся мужчина, – Он никогда не делает больно, НИКОГДА! Он всего лишь забрал тебя из меня…

– НИКОГДА не делает больно? – женщина усмехнулась, – Он забрал у тебя все, что было моего, женскую суть, твое совершенство, Адам. Мне пора…

– Лилит! – Адам отпрянул от костра ее волос, взметнувшихся перед его лицом. – я буду всегда любить тебя, Лилит.

– Нет, – она обернулась, – ты будешь любить ту, что сотворили, лишив тебя совершенства, или будешь считать, что любишь.

– А ты? – тихо спросил мужчина.

– Я? – Лилит на минуту задумалась, – а мне больше некого любить… Мы теперь разные создания Его. У меня теперь другая судьба…

Рыжеволосая девушка лисичкой спешила через лес. Там, среди белых берез, стрелами уткнувшихся в небо, заповеданная полянка, там всегда горит костер, там есть небольшой дом. Там ее ждут…

– Матушка! Матушка! – зеленые глаза сверкали, как квазары.

– Что случилось? – темноволосая, красивая женщина без возраста появилась на полянке перед домиком, – что с тобой, девочка??

– Меня замуж выдают, матушка!

– Замуж… – женщина всплеснула руками, – так, чай, не Средневековье, Оленька, конец двадцатого века!

– Да не могу я поперек отца идти… Матушке-покойнице пообещала.

– Вот беда-то, – нахмурилась женщина, – а иди замуж, девонька, может без любви оно и лучше проживется? Ребеночек родится, счастливее станешь. Не все ведам отшельничать в одиночку. А сестрам сегодня скажу про твою судьбу, от каждой подарок получишь, деточка…

Свечи полыхают в комнате, чада нет, только пляс теней да женские фигурки вокруг стола. Разные, красивые и нет, молодые и не очень. Древняя бабушка с застывшей улыбкой следит за ними, словно наперед знает, о чем заведут речь младшие. Женщина средних лет в горницу вошла, внесла кувшин с дымящимся пряным напитком, разлила его по глиняным кружкам. После она села на свободное место и окинула всех взглядом.

– Начнем, сестры! Пусть каждая преподнесет свой дар…

Воцарились молчание, тишина, ночь и задумчивый ход времени.

– Пусть Ольга родит сына! – раздался голос одной из присутствующих, – пусть он будет здоровым и сильным, пусть принесет счастье людям и будет счастлив сам…

– Оленька, пусть твой муж будет достоин тебя, а если нет, то пусть оставит тебя…

Все переглянулись, сама сказавшая охнула, но было поздно, слова веды уже стали пророчеством.

– Пусть несчастья на пути твоем не сметут тебя, – поспешила исправить хозяйка домика.

– Пусть однажды, когда уже не будет сил, ты найдешь руку помощи, – прошептала древняя бабушка.

– А пятое желание – твое личное, – старшая ведэ поднялась из-за стола, – загадаешь его, когда оно тебе понадобится…

Долго шептались веды той ночью, долго в доме горел огонь, долго еще было до рассвета, а звезды в небе словно не хотели гаснуть…

– Куда же ты собрался в ночь-то? – спросила Ольга мужа.

– Пойду, прогуляюсь, побуду один, – ответил тот.

Близко подошла она к нему и ладонью провела по лицу.

– О другой думаешь, изменил мне, – прошептала Ольга.

– Да что ты несешь! – возмутился мужчина.

– Я не несу, я ведаю… Уходи прочь из дома моего.

Ничего не сказал, даже на ребенка не взглянул, ушел и дверью хлопнул. Зашлось сердце. К окну подошла маленькая огневолосая женщина, распахнула, ветер впустила, старое прогнала из спящего дома, сына шалью теплой укрыла, не потревожит его ничто в эту печальную ночь. О мести задумалась, да на малыша глянув, отказалась от мыслей своих. Вот оно счастье, спит, хлопот не знает. Сердце веды, любви не знавшее, любовью материнской переполнено, словно сентябрьская земля дарами щедрыми…

Он плакал, он плакал много и часто. И метель начиналась в ее душе, как же объяснить, как сказать ему, что предатель отец его, что нельзя любить предавшего тебя. Да человек сын ее, просто ребенок. Быть-то как?

И она вместе с ним, час за часом, день за днем, стала терпеть. Терпеть и ждать, прижимая к себе маленького кроху, в душе которого шла война. Битва разгоралась все сильнее и сильнее, она наблюдала за сыном и тихо плакала от горя. В душе ребенка мучительно больно погибала любовь…

И когда его боль достигла апогея, то ее собственные мысли и чувства превратились в адскую смесь из сердечной ишемии и отчаянья разума… Ей было трудно находиться в таком состоянии, оно как бы обездвиживало руки и ноги, постоянно зазывая людей в белых халатах в дом. С другой стороны, сознание веды требовало мести и легкости в самочувствии, ибо не было сил противостоять и летать. Не чувствовалось ветров и штормов. Закаты и восходы проходили незамеченными, даже огонь давно не зажигался на острие свечи. Стали ломаться краны, порядок вещей в квартире постоянно нарушался, хаос медленно просачивался и рос на благодатной почве душевной боли. А боль его достигла апогея… Он же ее сын… ее ребенок… Его боль – жестокое наказание для нее. Забытье, только забытье и равнодушие могут спасти его. Отнять боль, забрать ее себе, оставив ему лишь пустоту и недопонимание происходящего. Пятое желание! Ее желание… Нет, рано, она сама утихомирит боль, она же ведэ.

Из открытого крана сильной струей бежит проточная вода, омывая ладони веды. Горит свеча, и медленно, под ритм танцующих слов заговора вкрадываются в ее душу тоска и боль ребенка, оставляя его свободным. Невозможное всегда приходит так. Не в радостное сердце, а в болеющее, зараженное тоской и отчаянием. Ее болело, болело не просто, оно билось в такт вселенскому ритму, ненавидя и желая отмщения за боль, которая теперь стала лишь ее, отпустив на волю сердце и душу сына…

Огромная волна большого, сокрушающего континенты цунами, порывы бури, вырывающей с корнем высокие деревья, поднимающей комья земли в небо, в тяжелый воздух, смешавшийся с морской водой, кружение и безумство природы, разряды молний, бьющих в воду и землю, оставляя воронки и дрожь. Деревья, маленькие и гибкие, приникшие стволами к самой земле, уронившие гордую листву в траву, которая накрыла их. Изумрудный ковер из травяных нитей и гибких стволов, залитых водой океана. Солнце пока не взойдет. И если мир снова рушится, это не страшно, потому что страшное позади – страшно, когда ребенок терпел ЭТУ боль…

Пусть альбатросом свободным парит теперь в небе, пусть, наконец, посмотрит на мир, дикий, прекрасный и удивительный. Мир без боли утраты. А она замолчит сокрытое в себе. Она замолчит и не скажет, ибо ведэ нельзя любить, ибо это преступление.

Пришла в себя Ольга, пришла, когда костер догорал. Голова ее на коленях старшей веды лежала, глаза в небо, расцветающее розовым маком, смотрели.

– Ты прокляла меня? – тихо спросила Ольга.

– Нет, девочка, – ответила ведэ, – наказание совершила – боль ребенка ты вычерпнула, да сама полюбила. Голову склонила в любви своей, пред предавшим. Перед мужчиной.

– Ты помнишь ту ночь, дочка, когда звезды погасли, и начался мучительный год отсчета от начала боли до ее невидимого конца? Ты тогда искала спасение, прибежище. Не дом, не кров, нет. Ты искала душу. Ты словно чувствовала, что она должна быть где-то, та душа, которая поможет тебе выбраться. Ты тогда перестала верить людям. И только силы природы, ее стихии были твоими верными спутниками. За тот год ты прожила десять одиноких жизней, ты говорила с ветром, слушала воду. Шептала огню, искала защиты у земли. Ты тогда познала больше, чем иные веды за всю свою жизнь. Ты просто была одна. Ты боролась с болью, которую взвалила на себя, дабы освободить своего ребенка. Ты становилась сильнее, и боль глохла. Ты почти освободилась от силы собственного проклятья.

– Я лишь наказала тебя, не тогда. А сейчас. Чтобы не убить…

Круг второй.

Мысли бегут неспешно, но день начинается скорым рассветом, за тучами всходит багровое солнце. Руки опускаются. Опускаются на восходе солнца, словно более ничего и не надо, да более ничего и не случится. Теперь надо как-то жить, но как? Люди отдалились, веды затеряны в заповеданном теперь мире. Что делать, чтобы жить? Чтобы бороться и одерживать победу за каждое новое утро, за самое сокровенное – за будущее, что спит на рассвете и не думает, как трудно его маме.

Работа остановилась, друзья исчезли, пустота накрыла глухим серым одеялом, застилая Вселенную.

Как же… как же сказала тогда древняя бабушка? Что пожелала она?

«Пусть однажды, когда уже не будет сил, ты найдешь руку помощи».

А может, и не было этого всего, может, это приснилось? И лишь ветра шумели, да пела вода…

«Как прекрасен этот мир. Как дивно в нем. Сколь просторен и огромен он, как величественны и неукротимы его ветра и океаны. Как светло, светло и невероятно свободно…»

Распахнув руки, Лилит подставила лицо под теплые лучи земного солнца, ветер яростно трепал ее волосы, обжигал кожу, но она лишь улыбалась, познавая и вбирая в себя весь колоброд нового для нее мира. Ее нового дома – Земли.

– С чем пожаловала ко мне?!! – раздался над ее головой раскатистый голос, отозвавшийся громом в горах, – как посмела ты – спуститься в мир мой??!!

Лилит открыла глаза, над ней возвышалась исполинская фигура мужчины в одеждах из шкур и кожи животных. Женщина рухнула в траву, протягивая руки к нему, стараясь скороговоркой успеть сказать все – все-все.

– О, Хозяин мира Земли, Ты, в чьих жилах струится Огонь, а голос заставляет дрожать Ветра. О, Великий создатель душ Стихии…

– Что надо тебе?!! – требовательно прервал ее громоподобный рык.

– Я Лилит, первая Женщина, которую сотворил Вышний Создатель Мира, пришла к тебе. О, Сатан! Вышний Создатель велел передать, что в царствие его началась война!!!

Лилит срывала голос, но Сатан словно не замечал этого, ветры гулко и режуще носились вокруг него, в их порывах были ледяная вода и осколки льда. Лилит схватилась руками за лицо, чтобы колкие льдины не оцарапали его.

– Сатан, я прошу тебя!! Успокой своих слуг! Мне больно! Слышишь меня, Сааатааан!!

Но Хозяин Земли смотрел, прищурившись, в синюю твердыню неба, думая о своем.

– Лилит, – обратился он, наконец, к сжавшейся женщине, и рев стихий прекратился, – что сказал Вышний, отправляя тебя ко мне?

– Он просил передать тебе вот это, – Лилит сняла с шеи запечатанный пузырек в виде кулона, наполненный синей переливающейся жидкостью.

– Знать, плохи дела в царствии Вышнего и свирепы враги его, если матричный материал у меня.

– Что это, о Сатан? – спросила шепотом Лилит.

– Это? – Сатан внимательно взглянул на Лилит и впервые улыбнулся, – это Добро Мира, Женщина. А где Мужчина твой?

– Адам? – лицо Лилит потемнело, и Сатан замер, – Адам остался с Вышним, они закрыли царствие сразу по моему уходу, дабы не пришел ворог в него. Вышний создал иную женщину, из генного материала Адама.

– Что? А-ха-ха-ха!! – Сатан смеялся, и горы тряслись, а ветер снова взвился ураганом.

– Прекрати!! – закричала Лилит, но Сатан уже успокаивался, усмиряя своих подданных.

– Извини, Лилит! – улыбался Сатан, – но смешную вещь ты рассказала мне. Раз уж Вышний отпустил тебя ко мне с самой большой ценностью, а Адама лишил подобия, сотворив новый вид существа, дела плохи. Завтра же я отправлюсь на подмогу к нему. Но у меня есть условие, которое Вышний, видимо, предугадал.

– Какое? – Лилит замерла.

– Ты останешься здесь, на Земле. Не просто так сотворена вторая.

По щеке Лилит пробежала слеза.

– Ну-ну… – Сатан протянул Лилит пузырек, – разбей его.

Лилит испуганно уставилась на Хозяина Земли.

– Разбей, Женщина!

И Лилит швырнула его оземь. С треском разлетелось хрупкое стекло, и синяя жидкость разлетелась миллионами маленьких пузырьков, закружила в воздухе, стала наполнять его собой, разрастаться. Синий прозрачный ураган окутал могучую фигуру Сатана. Он с шумом вдохнул в себя воздух. Запахло пряным, и голова Лилит закружилась. Мир вокруг насыщался синим тоном, словно что-то добавляло в него яркости и сочности. На душе стала тепло и легко. Сатан сел рядом с Лилит в траву.

– Как прекрасен этот мир, Лилит? – тихо спросил он.

– Он дивен, что происходит? – голова Лилит кружилась, ее повело, но Сатан подхватил ее обессилевшее тело.

– Это Добро Мира, Женщина. Это Любовь. Ты принесла на Землю любовь. Теперь ты новая хозяйка моим слугам и подданным. И жена мне.

Губы Сатана коснулись руки Лилит.

– Но ты Бог, – прошептала она, – ты Природа, ты титан – Сатан…

– Я Мужчина – улыбнулся Сатан, откидывая с лица Лилит рыжие пряди, – а ты моя жена. И это только Исток нового мира. Ты подобна Вышнему, ты ровня мне. Нас только что соединил круговорот Любви, которую ты выпустила в мир. А более не важно.

И шелком стала зеленая трава у Истоков, нежным и любимым самый страшный Хозяин, и прекрасней прежнего показался мир…

Ольга потихоньку приходила в себя. Ребенок безмятежно рос, не связанный более ничем. Все его существо стремилось к солнцу, а мать тихо несла в себе его потаенную боль и былое проклятие вед. День сменялся ночью, работа тихим отдыхом дома, шествием дней. Постепенно в доме стали появляться люди, они как-то сами нашли Ольгу, зацепившись за одну историю, потом за другую… Погадать, посмотреть на ситуацию, решить проблему, найти утраченное, и ведэ затянула ворожба.

Вскорости работу пришлось оставить, потому что люди потоком потянулись к Ольге, а она не отказывала, так как не вправе была гневить Вышнего и не помогать роду человеческому. Вскорости она заметила, что ее гонорары растут и как-то земно и дивно преумножаются удачными вкладами да покупками.

Ведэ сменила квартиру, школу для сына, а потом, когда и вовсе пришлось ездить да поднимать людей в далеких захолустьях, купила себе красивую темно-синюю машину, которой в первую очередь был рад сын.

Жизнь продолжалась. И лишь ночами ведэ зажигала огонь на острие свечи и плакала ему о своей боли, затаенной в груди. С наказанием вед мир стал серым и очеловечился совсем, Ольга с трудом уже вспоминала те далекие ощущения, где она дышала полной грудью и не было не заповеданных ей троп на земле.

Но однажды и ей потребовалась помощь. Ведэ схватилась за сердце, которое больно кололо, словно в него втыкали иглы, предназначенные для вольта.

«Ой вы, силы Земли, Вышним данные, ой вы, Ветры, Сатану подвластные…»

– А давайте я вам помогу?

И новый человек неожиданно вошел в жизнь Ольги. Просто другом, просто человеком, который не знал, что она ведэ и сама может помочь кому угодно. Они просто нашли друг друга, просто дружили, просто общались ни о чем, просто гуляли и так просто без сожаления расставались, пожимая друг другу руки на прощание… И не задавали вопросов друг другу о том, что там у каждого, за пределами их дружбы и первой встречи.

Их дружба длилась долго, ненавязчиво игнорируя банальные житейские вопросы и порядки.

Пока однажды в полутонах и полунамеках Олег не попросил Ольгу о сокровенном. Ольга вспыхнула. Зарделась и тут же перевела вопрос в иное русло. Но тень желания пролегла меж ними, словно еще более цементируя дистанцию, не давая ни уйти, ни приблизиться.

Утро из череды холодных мартовских дней в этот раз выдалось каким-то напряженным, Ольга проснулась как от толчка и огляделась. Сын еще спал, спала его няня, милая женщина средних лет, которую наняла Ольга. В квартире царили предрассветный покой и сонный уютный туман. Мир пока почивал в колыбели, и утренняя звезда светила сквозь гладь стекла с небосклона. Но что-то было не так. Ольга поднялась и прошла на кухню – так и есть. Вода капала из крана. Ольга проверила плотно закрученные ролики крана, подставила длинные пальцы под капли воды и вопросительно подняла брови. Что не так? Что не так, вода-сестрица? Что ты хочешь сказать мне? Вновь нехорошее и чужое стремится в мою жизнь? Вновь сломаются прочные дамбы едва налаженной жизни??

Ольга настежь открыла окна и вгляделась в утреннюю звезду. И лишь колючий белый свет был ей ответом.

Сатан молчаливо созерцал твердыни небес. Титана окружали неприступные вершины, которым Имя рек дадут – Смерть. Здесь, в долине Смерти, в окружении мрачных вогнутых и неприступных скал, отражающих пространство далеких звезд в своих зеркальных отвесах, Сатан готовился принять бой. Воздух заколебался, Воин в блестящих доспехах, такой же исполин, как и Хозяин Земли, вырос рядом с Сатаном.

– Приветствую тебя, Вышний!

– Радость сердцу моему видеть тебя, брат мой, Сатан, – отозвался блестящий воин.

– Никак не спится Древним гадам? – невесело усмехнулся Сатан.

– Нет, брат, – Вышний печально качнул головой, – но нам с тобой не страшны заклятия Древних, пока мы вместе.

– Я хотел поблагодарить тебя, брат, – Сатан провел рукой по высокой траве, выросшей между ним и Вышним.

– Не стоит, брат, – Вышний улыбнулся, – она смогла полюбить тебя, но это так просто, полюбить тебя!

– Ты слишком добр ко мне, Вышний, – Сатан обнял брата могучей рукой, – лишь Ты и Она так считаете…

Титан не договорил, раздался треск, посыпались искры, солнечный дождь сиянием окрасил небеса, словно заблудился в полюсах Земли.

– Не хотят чтить законы наши, вороги темные, – прошептал Сатан.

– Древние они, брат, – ответил Вышний, – им наши с тобой вселенские законы не указ, каждый темный угол им обитель, каждая гниющая рана – пристанище. Нет им порядка и времен указующих, нет им красоты пространства и звезд, только хаос и тьма беззакония…

Сатан обнажил меч…

Спиной стали друг к другу братья, пока бесчисленные Древние монстры, раздирая пространство вогнутых скальных зеркал, выбирались из тьмы небытия в мир Стихий. Меч Неба и Меч Земли взметнулись в одночасье в воздух, разрезая поля и рассекая пространства, Мир начал рушиться на осколки.

«Есть твари Древние, которым не мил наш свет, – шептал когда-то Сатан прильнувшей к нему Лилит, – они коварны и опасны, ибо Имя рек им – Смерть. Они остались в прошлом нашего Бытия, далеко, за его истоками, дабы не нести гибель в созданный ныне Порядок Миров и Небес. Но опасны они, ибо нет им противодействия пока ни у меня, ни у брата моего Вышнего. Не сложны им препятствия, времена и пространства, они безобразны и мерзки, они пожиратели душ, они вороги наши. Проклят в веки тот, кто подпишет союз с ними, проклят и гоним из века в век…»