Текст книги "Дрейфовать и странствовать (сборник)"

Камасутра для осьминогов

Мир невообразим и сложен. Если бы Вы были Богом, то, наверное, оценили бы его разнообразие и красоту, но в попытке понять противоречия мира запутались бы, возлюбили мир таким, как есть, и по праву стали бы святым… Боги не бездействуют, Они ПЫТАЮТСЯ ПОНЯТЬ.

Два молодых демиурга заступили на суточное дежурство в наблюдательной лаборатории «Седьмое небо». Красавица Грация и ее напарник Гордей были архангелами высшего сословия, приближенного к Богам. Сегодня они дежурили вдвоем, внимательно всматриваясь в широкие экраны перед собой, где двигались различные картинки с видами Земли. Дежурство обещало быть обычным, спокойным, может даже скучным…

Светлое, земное, июльское утро казалось на редкость тихим и нежным. Море еще не проснулось, о чем ясно говорили ровный штиль и отсутствие перешептывающихся волн. Маленький морской Конек, подплывший к берегу, с удивлением и любопытством рассматривал большой сонный город вдали, видимый ему, если высоко подпрыгнуть. «Какие странные эти люди», – думал Конек, без устали выскакивая на поверхность воды, в ореоле прозрачных брызг. Следующим, что его заинтересовало, было некое движение у кромки моря. Высоко и часто прыгая, Конек заметил двух людей, севших на берегу. Люди общались. Не так, как рыбы, животные, или даже птицы, не телепатически. Они всегда использовали звуки, меняли тембр и тональность, пользовались сложнейшей техникой общения, и никак не хотели «пожалеть» свой большой мозг, избавив его при помощи телепатии от лишней нагрузки. Конек их не понимал в этом отношении, но прыгать перестал, и подплыл ближе к берегу, подслушать…

Сидевшие на берегу мальчишки весело болтали ногами в воде, чем ужасно разволновали Конька, и рассказывали друг другу не смешные, на взгляд морского обитателя, истории, которые они называли анекдотами.

– А знаешь, почему камбала плоская? – спросил один мальчик другого, чем насторожил Конька.

– Не-ее-а! – ответил ему второй, – почему?

– Потому, что кит, воспылав к ней страстью, упал на нее!

– Ага! – рассмеялся второй мальчик, – а рак все видел и у него глаза повылазили!!!

Мальчишки захохотали, но им было невдомек, что вместе с ними смеется морской Конек. Конек заходился от беззвучного смеха, больше напоминавшего безудержное ликование души. Он переворачивался, кувыркался в воде, и маленькие фонтанчики то и дело появлялись вокруг его крохотного сотрясающегося тельца…

А в это время, где-то чуть поодаль, в нескольких сотнях миль, в морской глубине, среди цветущих кораллов и пышных зарослей летних водорослей всех цветов радуги, беседовали двое. Огромный голубой и очень известный «всему» миру Ученый Кит Фар вел философский спор со своим давним оппонентом, не менее известной, и тоже Ученой Камбалой Уф. Кит и Камбала обсуждали новодоставленную в океан дельфинами теорию видов Дарвина.

– Вне всякого сомнения этот человек заблуждался, – передал спокойный мысленный сигнал Фар маленькой Камбале.

– Отчего же? – возразила Камбала, – весьма вероятно, что вы, любезный, достигли таких невероятных размеров, начав с маленькой незаметной рыбешки!

– Уж не хотите ли вы сказать, дорогая Уф, что наш славный могучий род начался с таких, как вы?

– А почему и нет? – уперлась Камбала.

– Кит всегда был Китом! – возразил Фар. – Дарвин ошибся, или мы не поняли его.

– А по-моему, он прав, – Камбала агрессивно заколыхала плавниками, – вы, Киты, сильно высокого мнения о своих размерах!

– По-вашему я, Камбала, – переросток?!? – разозлился Кит.

– Не спорьте, – вмешался молчавший до этого научный советник Кита, морской Рачок Оа, вылезая из раковины, приросшей к громадной голове Фара, – как Кит может быть Камбалой, так и Камбала может быть Китом!

– Что?!!! – в унисон возмутились Фар и Уф.

– Я – переросшая Камбала? – от гнева Кит стал синим, словно был хамелеоном.

– Это я – иссохший Кит?!! Заторможенная и недоразвитая рыба???!!!? – ахнула Камбала.

– Ну, это предположение, господа! – от ужаса глаза Рачка вылезли еще больше…

– Н-да! – Грация слушала подводный спор, – эдак они далеко зайдут…

– Не думаю, – отозвался Гордей. – Скорее всего, просто расплывутся в разные стороны.

В океане же, еще несколькими милями южнее, старый осьминог Учитель Хлюст вел обычные занятия в высшей школе для подводных обитателей. Тема сегодня не была простой, но не обсуждалась так бурно, как у Кита и Камбалы.

– …Изобретя гайологию, науку, в которой человечество попыталось объединить весь окружающий мир, люди, как обычно из-за излишней самоуверенности, даже не попытались опросить другие разумные виды, обитающие на Земле, кроме них. Мы для них неразумны!!

В подводной аудитории почувствовалось смешливое ликование студентов.

– Мало того, – продолжал Учитель Хлюст, поднимая одно щупальце и испуская мощную энергетическую волну, мгновенно утихомирившую всю аудиторию, – мало того, человечество даже не знает о возможностях своего огромного мозга. Используя громоздкую, неудобную речь и несколько процентов мыслительных процессов… А их попытки изучить живую природу, чтобы найти Панацею!! Просто смешно, как они пытаются найти средство от старости и болезни, а сами не обращают внимание на вечное – на Воду и Великий Космос, в коих дремлет эта тайна. Или, выбившись из сил от времени, что только не придумывают, дабы восстановить потенцию! Спросили бы кур, они бы рассказали, что самый сексуальный генный набор у петуха, да, Великий Океан, этих птиц некогда даже пришлось изводить, куры не выдерживали напора. Но разве люди станут разглагольствовать с курами о генетике?

Неожиданно Учитель Хлюст прервался появлением опоздавшего. Его студент – Морской Конек явился не точно с океаническим течением, а значительно позже, да к тому же его прямо-таки корчило от смеха.

– Не поделитесь ли с нами, молодое существо, над чем вы так смеетесь?

– Сейчас… сейчас… – послал прерывистый ответ Конек.

– Если бы я была Коньком, – заметила Грация, – то я бы помалкивала!

«Хлюст такой напыщенный и непредвзятый только на первый взгляд», – про себя додумала Грация…

– Только ты не Морской Конек, – рассмеялся Гордей.

В то же время, сильно обидевшись на Камбалу, Голубой Кит Фар всплыл на поверхность океана, где и лежал, обиженно фыркая и ругая про себя ересь человека по имени Дарвин. В небе над ним красивым клином летели журавли. Фар залюбовался полетом, на время забыв про обиду, когда неожиданно одна из птиц, до этого летевшая впереди остальных, стала медленно падать, пытаясь планировать кругами по мере возможностей раненых крыльев. Изловчившись, Фар развернулся в море так, что журавль упал не в воду, а на его большую гладкую голову. Немного отлежавшись, Журавлиный Вождь Арки попытался поднять голову.

– Ты ранен? – настороженно спросил Фар.

– Я стал невнимателен от старости, – пожаловался Арки, с тоской наблюдая за улетающей стаей с новым заменившим его Вожаком.

– Что так? – настаивал Фар.

– Передавал сигнал молодежи о новом маневре, чуть отвлекся на одного недотепу, и влетел в «жесткую зону».

– «Жесткую зону»? – не понял Фар.

– Да, это силовые поля-аннигиляторы, вдоль путей миграций, – пояснил Арки, – ошибешься – сгорел.

– Да-аа! – задумался Фар, – в океане тоже есть «мертвые течения», сбился с пути, и все – ты покойник.

– То-то и оно, – сокрушался журавль, – понаставили везде маяков, пока сигнал каждого услышишь, весь в сплошной приемник превратишься, а когда так сосредоточен, то и жди подвоха…

– И что же мне с тобой делать? – спросил Кит, – может, я тебя на какой корабль перекину к людям? Журавль у них священная птица, не съедят, помогут. А там оклемаешься, да по-новому жизнь наладишь?

– Ну… может быть…

– Гордей! – Грация всплеснула руками, – а почему, действительно, столько маяков? Нельзя все заменить единой системой?

– Сейчас свяжусь с дежурной лабораторией, узнаем, – ответил Гордей…

Санька висел за бортом «Аргонавта» и внимательно, любовно выводил сварочный шов. Самое нудное дело – ремонт судна во время перехода. Но море и есть море, случается всякое. До гладкой поверхности океана было метра полтора, но не это беспокоило Саньку. Большая стая моржей окружила стоящее суденышко и внимательно, высунув громадные усатые морды, они наблюдали за Санькой. «Сварку изучают, что ли?» – подумал Саня. А затем откинул сварочный шлем, повернулся к моржам. Самый крупный и, наверное, самый главный морж, как решил Санька, подплыл очень близко и блестящими черными глазами разглядывал висевшего за бортом моряка. Санька хмыкнул, и, сам не зная от чего, громко проревел, как Кинг-Конг, в сторону моржа. Реакция предводителя не замедлила себя ждать: раскрыв свою здоровенную пасть, морж так зычно рявкнул в ответ, что Санька, как таракан, молниеносно взобрался по отвесному борту на палубу, прихватив все свое оборудование. Сейчас ревели уже все моржи, и старый капитан-австриец, наблюдавший за происходящим, не выдержал «сумасшедшего хора» и вылетел на палубу, где уже собрались остальные шесть человек экипажа.

– Скажи им, чтобы замолчали! – крикнул капитан.

– Как? – не понял Санька.

– Так же, как устроил этот хор!

Санька задумался, и затем во всю силу заорал на моржей:

– Молча-а-а-ааать!!!!!

Как по команде моржи замерли и благоговейно уставились на Саньку. Слышались лишь тихий плеск и далекий плач альбатросов.

– Че это они? – не понял Санька.

– Молодец! – капитан похлопал Саньку по плечу, – из тебя выйдет отличный капитан…

И в тот же миг из-за кормы выплыл огромный Голубой Кит, растолкавший моржей; он сильно ударил хвостом по воде, окатывая моряков морской водой, как из ушата. Тут же на палубу влетел пушистый растрепанный комок, оказавшийся журавлем.

– Откуда он? – удивился капитан, – наверное, кит подарил его нам… А журавля я поручаю тебе, Шура.

– Ну что ж, большая камбала-переросток, спасибо за подарок, – подтверждая теорию Дарвина, погрозил Киту Фару Шурик, – сам не съел, так подарил нам!

Но обиженный Голубой Кит уже медленно погружался в глубину, униженный и оскорбленный.

В пучине среди подводных красот Фар столкнулся с Учителем Хлюстом. Осьминога трясло от смеха.

– Что с вами, Хлюст? – спросил Кит.

– Нет, Фар, вы бы только слышали, что мне рассказал один из моих учеников!

– И что же, Хлюст?

– Только не обижайтесь, Фар, – осьминог щупальцами погладил голову Фара, окутывая ее теплой успокаивающей энергией, – эту историю он услышал где-то на берегу от людей…

– От людей? – насторожился Голубой Кит. – Что они говорили на этот раз?

И Учитель Хлюст рассказал ему историю о Ките, Камбале и Раке.

– Я протестую! – закричал выбравшийся из раковины Рак Оа, но ставший опять насыщенно-синим Кит уже плыл прочь от смеющегося Хлюста и всей этой эволюционной теории видов!! Жизнь утратила смысл.

– Бог мой! – воскликнула Грация, – Гордей, Киты такие ранимые, они так склонны к суициду! Что же делать… Фар обязательно расскажет все другим Китам, и они… они опять начнут выбрасываться на берег, чтобы умереть! Их так мало… Они такие красивые… – и Грация кинулась к Гордею, зарыдав у него на груди.

– Значит, надо действовать, – Гордей успокаивающе погладил Грацию по светлым волосам, – придется тебе лететь к тому парню с корабля, которого так неожиданно послушали моржи, и уговорить его побеседовать с Китом…

– Я? Я не справлюсь, Гордей, – прошептала Грация.

– Справишься! – улыбнулся Гордей, – я сейчас слежу за переустановкой маяков и демонтажом старых.

– Так ты все-таки поменял маяки?

– Да, милая.

– Это будет маяк с широким спектром действий для всех-всех? – не унималась Грация.

– Конечно, с самым широким, мы его даже назовем «Ширь», – Гордей обнял Грацию. – А теперь иди, спасай Китов, я верю в тебя, все получится.

– Ты такой благородный и добрый, Гордей! – улыбнулась Грация.

– Просто я люблю тебя…

– А чего же ты молчал столько веков?..

Санька подружился с журавлем, ему даже пришла какая-то мысль, что журавля зовут Арки, он так его и окрестил. Арки уже не сможет летать, как раньше, он болен и стар. Мозоли под его крыльями от дальних перелетов были размером с кулак и кровоточили. Не зная, как поступить, Санька все же решил просто обработать раны Арки, а затем забинтовал журавля, как смог.

– Вот, теперь ты будешь не летать, а плавать, – сообщил Санька журавлю, – будешь первым корабельным журавлем…

– Очень интересная мысль, – раздался мелодичный голос, – а то что ни моряк, то обязательно с попугаем, теперь будет моряк с журавлем.

Перед Санькой предстала прекрасная юная дива с белокурыми волосами и головокружительной улыбкой. Шурик отчего-то покраснел.

– Не смущайся, – пропела дива, – я обычный ангел, меня зовут Грация, и у нас с тобой много дел.

– Ангел? – Санька недоверчиво поискал глазами нимб и крылья…

– Ну, считай, что крылья в стирке и нимб на зарядке, – рассмеялась Грация, – так вы шутите?

– Кажется…

– Слушай, Шура, что я сейчас тебе расскажу, – начала Грация, – однажды ты обидел одного очень Ученого Голубого Кита…

Ровно в четыре утра по местному времени Санька, по настоянию Грации, втихаря спустил шлюпку на воду, прихватив радиотелефон и Арки. В этом квадрате должен был сейчас находиться обиженный Фар, который повел полтора десятка своих сородичей выбрасываться на сушу, чтобы забыться в вечном сне от никчемной жизни. Но кит не появлялся. Арки тоже вел себя беспокойно, и как он будет выступать в качестве посредника, Санька не представлял, но Грация была убедительна. Прошло еще полчаса, а Фар не объявлялся. Зато появились моржи, они окружили шлюпку и преданными, умильными глазами смотрели на Саньку. «Может в прошлой жизни я был моржом?» – решил моряк.

– Ну и чего столпились? – спросил он вслух. – Лучше бы позвали мне кита по имени Фар!

Головы моржей незамедлительно скрылись под водой.

«О-бал-деть!»

Еще минут через семь вода стала пениться и бурлить, и рядом с носом лодки появилась голова Фара.

– Зачем он звал меня, Арки? – спросил Фар журавля.

– Человек хочет поговорить с тобой, – ответил Арки, но видя, как Санька, напрягаясь, жестикулирует киту и что-то говорит, добавил, – только не может, как я понимаю.

– Расслабься, – Фар перевел взгляд на Саньку, а тот ошарашенно ухватился за свою голову, в которую лились слова кита, – представь, что-то, о чем ты думаешь, происходит и в моей голове, те же мысли, те же слова…

– Я попробую, – ответил Санька, – попробую…

– Вот и славно! – ответил Кит, довольный своим «учительством», – так что ты хотел от меня, человек?

– Не надо бросаться на сушу… это самоубийство, грех!

– Самоубийство – наибольшее проявление желания жить! – парировал Фар.

– Все равно, – заупрямился моряк, – Киты – одни из самых красивых… живых существ на Земле! А голубых Китов так мало!

– И тем не менее Дарвин унизил меня до размеров камбалы, я услышал историю про Кита, Камбалу и Рака, да и ты заявил, что я ем журавлей…

– Это не так! – в сердцах заговорил Санька, – Дарвин написал релятивистскую теорию, но там не упоминаются киты!! Есть масса анекдотов про людей!! И… и киты питаются планктоном…

Фар задумался.

– А что написал Дарвин? – неожиданно спросил он.

– Дарвин? – Санька задумался, – что человек произошел от обезьяны, кажется…

– От обезьяны?!!!?? – казалось началось «моретрясение», полтора десятка китов переворачивались от смеха, кувыркались и ныряли.

Подошедший «Аргонавт» выкинул якорь, потому что к Санькиной шлюпке было бесполезно подбираться. Огромные голубые киты, казалось, заполонили весь океан.

– От обезьяны! – смеялся Фар, – надо же, как глуп Дарвин! Всем известно, что люди когда-то давно вышли на сушу из моря, и произошли от китов…!!!

– Да? – удивился Санька, цепляясь одной рукой за бортик расшатавшейся шлюпки, а другой прижимая к себе Арки. Наконец лодка не выдержала и перевернулась.

Думая, что мощные водовороты, создаваемые китами, сейчас затянут его в глубину к гибели, Санька изумился, когда понял, что сидит на спине смеющегося Фара, плывущего к судну.

– Надо же! – веселился Кит, – Из-за такой глупости так расстроиться! И Камбала тоже хороша! Завидует, как все самки… может, действительно невзначай шлепнуться на нее?

– Ты что, с ума сошел? – из раковины вылез Оа с вытаращенными глазами. От подобного зрелища с Санькой чуть не случился обморок. – Лучше поплыли за планктоном, сезон уже…

– Я вам не мешаю? – культурно поинтересовался моряк.

– Нет! – Кит Фар мощно ударил хвостом, отчего Санька с Арки взлетели, словно на ядре Мюнхгаузена, и приземлились на палубе корабля, где Санька, словно онемевшая статуя, так и продолжал сидеть в позе умиротворенного Будды…

– До встречи! – крикнул ему Фар, и киты поплыли прочь, сотрясая безумными виражами воды океана…

– Обошлось? – спросила Грация Гордея.

– Да, любовь моя, все обошлось, – ответил Гордей.

– Какой трудный день, – вздохнула Грация.

– А какой счастливый! – и Гордей заключил Грацию в объятия.

А где-то в пучине земного Океана Учитель Хлюст привел свою жену Юсту к старинным затонувшим развалинам. На развалинах удивительно сочно сохранились расписные фрески с изображением шестирукого Шивы, занимающегося любовью в различных позах.

– Что это? – спросила Юста, когда Хлюст нежно обвил ее щупальцами.

– Это Камасутра, книга о любви! – пояснил торжественно осьминог Хлюст.

– Но это же изображение человека, – возразила Юста, – правда, Хлюст, почему у него шесть рук?

И Учитель Хлюст гордо ответил:

– Потому что это – Камасутра для осьминогов!

Такие близкие Канары

Ночи в мае прохладные, маетные. Кажется, жарко под легким пледом, но только перевалит за 2–3 часа ночи, как начинаешь ощущать сквозь дремоту закрадывающийся холод. И начинается маета да канитель. Где-то между реальностью и сном появляется тонкая ниточка, по которой балансируешь в сторону пробуждения, чтобы наконец укрыться потеплее, но сон берет свое, и маетная борьба продолжается…

В одну из таких ночей, как раз в самый разгар межсонной борьбы за тепло, меня разбудил разрывающий тишину телефонный звонок. Реальность взяла верх, и, закутавшись потеплее, я пошла в прихожую к телефону.

– Да? – спросила сонно.

– Алена, это я! – голос в трубке был явно возбужден.

– Кто я? – голос был чужим, незнакомым.

– Да я же, Серега, ты чего, сеструха!

– О, Господи! Ты где? – первое, что возникло в голове: откуда звонит мой брат, десять месяцев находившийся в море?

– У Канаров, мы шли в Пальмас… – голос Сереги стал грустным.

– Почему шли, вы что, сейчас летите? – я не понимала, но сон слетел мгновенно.

– Я это, Ален. Я домой не вернусь…

– В смысле?

– Мы тонем, в смысле, – ответил Серега и вздохнул.

– Куда это вы собрались тонуть? – все еще не доходило до меня.

– В море, наверное, ко дну…

– Какое море? Какое дно? У тебя там ночь и акулы, ты куда собрался?! Кто тебе разрешил? Ты со мной посоветовался?.. – я разозлилась, и вдруг до меня дошло. Дошло вместе с каким-то оцепенением. А на том конце связи, через эфирные помехи, раздался знакомый Серегин смешок, он говорил кому-то, но не мне: «Я же сказал, что дозвонюсь, тонуть не разрешают, не посоветовавшись».

– Рассказывай, что произошло, только быстро, – оборвала я брата.

– Просто вырубилось всё. Механика, навигация, свет. Машинное отделение по щиколотку затоплено. Радиостанция не работает. Связи нет.

– А как ты дозвонился мне? – вопрос, наверное, задан слишком жестко.

– Мне страшно, – вдруг сказал Серега.

– Не бойся, Боцман, сейчас будем прорываться, – ответ был слишком «живым». – Ты мне веришь, бледнолицый рыцарь крымских прерий?

– Да, отважный звездный странник, – как в детстве, когда еще были живы наши родители, ответил младший брат, – только как?

– Как обычно, через невозможное. Как ты мне дозвонился?

– Не знаю, чудо какое-то, мобильник капитанский только и жив, – ответил Серега. – Мы везде звонили, всем, кому можно, куда только можно, а дозвонился только я.

– Ну и слава Богу, Сережа, значит так надо, – перед глазами встал бушующий океан. И маленькое наклонившееся суденышко. Сухогруз с мифическим именем «Одиссей», только этот Одиссей мог не достигнуть своей Итаки.

– Сереж, сколько там баллов, восемь?

– Семь.

– Всего семь, а вы разнылись, даже не восемь.

– Смеешься, – хмыкнул мой бледнолицый Боцман. – А что ты делаешь?

– Ну, шаманю, как ты это называешь. Еще, тяну с полки Лехин телефон мобильный.

– Зачем? – не понял брат.

– Муж только купил юнитов под завязку, до Лас-Пальмаса, в береговую охрану я дозвонюсь параллельно, если, конечно, координаты дадите, я с навигацией не дружу.

– Подожди, Алена, тебя просит кэп к телефону. Он у нас мужик что надо, только грек, и по-русски ни бум-бум. Поговори с ним.

– Я не помню греческого, – мне стало немного весело.

– Ничего, ты его поймешь, – с уверенностью заявил Серега.

Капитан действительно не знал русского, точнее, пару ершистых слов он произносил, нахватался от брата, но не больше. Наш уровень английского не совпал, его уже привычный разговорный английский не хотел принимать за «родного» мой английский, выученный в советской школе, и после, на оценку «отлично». Может, англичане не знают родной язык? Спросили бы у русских преподавателей. В ту жуткую ночь я не раз помянула «добрым» словом своих учителей английского, за чистосердечно подаренные мне когда-то знания – незнания чужой речи, обязанной в теперешней ситуации прийти на помощь мне, моему брату и еще восьми морякам, терпящим бедствие в Атлантическом океане. Но пусть спят сладко учителя в эту страшную ночь, а по пробуждении забудут свой непригодный английский…

Тем временем мы с капитаном, помаявшись над непригодившимся английским, перешли на русско-греческий, новоизобретенный. Минут через пять внимательного наблюдения за речью друг друга мы с Гидеоном (ну и имена у них!) стали сносно понимать друг друга.

Сидя на полу в прихожей под зеленым абажуром маленького торшера, обложившись телефонами, бумагой и рассыпавшимися карандашами и ручками, я записывала координаты тонущего «Одиссея», телефоны береговой охраны и портов Лас-Пальмаса, Санта-Круза-де-Тенерифе, раскинувшегося на одном из Канарских островов, Касабланки, города Сафи в жарком африканском Марроко, Эль-Аюна на побережье Мавритании. И далекого Лиссабона – той самой конечной Итаки, куда стремился попасть «Одиссей».

Капитан, помолчав пару секунд, устало сказал, что он отключается, чтобы не мешать мне теперь. Я остановила его:

– Ну что вы, Гидеон, а кто мне поможет говорить со всеми этими людьми, у которых «неправильный английский»? – спросила я. – Давайте так: вы в трубке слева, а спасатели справа.

– Вы так сможете? – удивился капитан.

– Если бы делать два дела одновременно было самым трудным для меня, то вы бы уже давно были в своей Итаке.

Мне ответили Лиссабон, Лас-Пальмас, Касабланка и почему-то Дакар Республики Сенегал, куда я попала вместо Мавритании. Помощь отправилась немедленно.

– А вы знаете, Гидеон, что под вами затонувшая Атлантида, или то, что от нее осталось, – отвлекая капитана, заговорила я.

Он рассмеялся, это хорошо: когда смеется капитан, экипаж перестает паниковать и начинает верить в лучшее.

– Может быть, – ответил Гидеон. – Даже скорее всего я готов поверить, место гиблое, никак там черти окопались, на дно тянут. Да шторм некстати, метеосводок на его счет не поступало.

Перед глазами вновь встали ревущие волны, толкающие, как бумажку, маленький сухогруз «Одиссей». Утлое суденышко, мрачное в темной тропической ночи, без единого огонька света, напомнило «Летучий Голландец». Я вздрогнула, вспоминая рассказы отца о корабле-призраке. Нет уж, обойдетесь, мысли кололись ожесточенно. Ненавижу я море, за все потери свои ненавижу, и брата без боя не отдам… Шаманить так шаманить, как говорит Серега, а что там будет дальше… пусть спорят скептики и пессимисты.

– Гидеон, – обратилась я к капитану.

– Внимательно слушаю, Алена, – отозвался кэп.

– Сейчас будет легкая встряска, приготовьтесь, – предупредила я.

Послышались шум и отборная русская брань, телефон звучал как-то приглушенно. Уронили трубку.

– Что вы делаете?! – возмутился капитан.

– Пью корвалдин, э-э-э, капли для сердца.

– Зачем? – не понял Гидеон.

– Попробуйте потаскайте такие тяжести, как ваш «Одиссей»!

– Вы ведьма? – голос кэпа стал тише, нравятся мне моряки – суеверные до неприличия.

– Нет, хуже, не переживайте. Лучше спускайтесь в машинное отделение, там должно быть меньше воды, а вдоль левой стороны, по направлению к килю, незаметная трещина метра в полтора. Как вы ее не заметили?..

– Есть! Точно есть! – закричал в трубку капитан, видимо он уже был в машинном отделении. Действительно, маленький кораблик. – Как вы догадались, Алена?

– Вы с фонарями? – спросила я.

– Карманными, аварийные не работают, – ответил Гидеон. – Эту пробоину мы заделаем, Серега заварит, если только… – он замолчал.

– …будет работать оборудование? – закончила я за него.

– Да, именно так. Пока попытаемся заложить балластом. Але, Алена, где вы? – в голосе капитана был испуг.

– Здесь, лекарства пью.

– Да зачем же?

– Мне еще болеть несколько дней, отдуваться за вмешательство на «чужую территорию», – ответила я туманно.

– Это что, у вас такие грозные противники? – удивился Гидеон.

– Да нет, они просто мой английский тоже не понимают. Язык у нас разный.

– Эх, разделил нас Господь Бог, – непонятно к чему огорчился капитан. И вдруг: – А где вода, Алена, где вода?

– Вот елки, в океане, – ответила я.

– Там елки? Бревна по курсу? – спросил серьезно Гидеон.

Мне стало смешно. Я услышала голос Сереги, он тоже смеялся и объяснял своему капитану образность моих «елок», также я слышала, как брат громко закричал «Ес! Ес! слава Богу!!! Ну надо же!!! Во блин!!!!». Обычно такие дикие радостные крики он издавал, когда добивался каких-то долгожданных результатов. «Живем! Есть сварка! Работает, японский городовой!!!». В трубке раздался гул радостных, возбужденных голосов.

Я переговорила со всеми моряками по очереди, особенно долго с польским двадцатилетним мальчиком, которому отчаянно хотелось жить, вернуться домой к маме и невесте. Тадеуш сумбурно рассказывал на смешном русско-польско-украинском о своей жизни, о маме, которая ждет его из рейса, о неведомой красавице Софии. В общем, говорил, чтобы понять самому, что он еще жив и будет жить…

– Ну что, бледнолиций рыцарь прерий, – уже спокойно говорили мы с братом, – расшаманили мы все Лехины юниты. Вот уж кто через час в чудеса поверит!

Серега рассмеялся. Устало, но легко.

– Бросай ты это свое шаманство, Бог такое не одобряет, – вдруг выпалил Серега.

– Та-а-ак! – у меня на мгновение иссяк запас слов, – ну ты даешь, Боцман! А голову твою, думаешь, не Бог сберег, а мое шаманство?

– Бог, конечно, но ведь ты же шаманишь? – не унимался брат.

– Слышишь, свидетель Иеговы, – рассердилась я, – сказала бы я тебе и тому, кто тебя освидетельствовал подальше от родной веры, пару слов насчет лжесвидетелей. Или ты думаешь, что помимо обвинителя у тебя будет адвокат?

– Где? – не понял Серега.

– На твоем Страшном суде!

Утро прошло гладко, я повесила трубку, когда прибыли вертолет из Лиссабона и патруль из Пальмаса. Обошлось, спасибо Богу, обошлось! Но что было по поводу пятисот исчезнувших юнитов! Муж сказал, что в чудеса не верит, что я куда-то звонила, а последние номера стерла из памяти телефона, что это черт знает что! И вообще, не «Летучим Голландцем» же унесло его свеженькие юниты?!