Текст книги "Клятва золотого дракона"

– Да уж, она отметит, – кисло согласился Йоринг и размашисто пошагал прочь от харчевни – сообщить отряду новости и поруководить сборами. – Нет, честное слово, – ворчал он себе под нос, – дракон хотя бы прямо говорит, что у него в подземьях есть свой интерес, а не вертится, как прыгун, насаженный на меч! Что это за времена такие: дракону веришь больше, чем собственным сородичам, даже женщинам! Да пусть меня покрасят, если этот мир не катится в пропасть, накрывшись кочергой!

5.1

Когда гном прекращал бить молотом по заготовке, вдали слышался шум – что-то похожее на водопад, хотя откуда здесь взяться водопаду? Наковальня стояла в зале из светло-зеленых полупрозрачных камней, и внутри этих камней медленно клубился дым в форме человеческих силуэтов. Поначалу он даже казался застывшим, как потеки лавы на камне, но стоило задержать на нем взгляд, и становилось ясно, что силуэты шевелятся. Быть может, танцуют или ищут что-то, не понять.

Гном то отходил от наковальни, то возвращался, смотрел на раскаленную заготовку, которая всё не остывала. Ворчал что-то в курчавую седую бороду, клацал зажимом в лопатообразной ладони, потирал шрамы на выпуклом лбу, потом снова хватался зажимом за заготовку и остервенело колотил по ней молотом. Изо рта его торчали зажатые в зубах тлеющие прутья с палец длиной, и, казалось, сейчас они еще сильнее опалят бороду, и так чуть обгорелую снизу. Но почему-то взгляд Илидора притягивали вовсе не прутья, а заготовка. Ему казалось, он где-то видел нечто похожее, только никак не мог припомнить, где именно. Может быть, в Донкернасе? Нет, не там. Но заготовка была как-то связана с драконами, а значит, должна быть связана и с Донкернасом.

Стук гномского молота отдавался звоном в светло-зеленых камнях, казалось, от слишком громкого звука они лопнут, и наружу вырвутся дымчатые силуэты танцующих людей. Или не танцующих.

Широкая и толстая заготовка, чуть изогнутая, с человеческую руку толщиной, никак не желающая остывать, желто-оранжевая, как…

И тут Илидор вспомнил, где уже видел похожее: на подбородке дракона-гиганта, в виде заклепок, стягивающих его треснувшую кору-чешую. Заготовка была желто-оранжевой, как глаза того большого дракона, как искры и языки пламени, вырывающиеся из его ноздрей и рта.

Как только Илидор вспомнил об этом, хрустально-зеленую дальнюю стену заволокла серая дымка, время там потекло очень быстро и страшно медленно, дымка стала собираться в огромного дракона, и огромный дракон стал прорастать из серой тучи, а может быть, льда или дыма. Яркие глаза, горячее дыхание, от которого воздух колыхался вокруг драконьих ноздрей. Стук гномьего молота, отдающийся в светло-зеленых кристаллах, где танцевали и танцевали люди. Теперь они притягивали взгляд Илидора. Дракона, который подходил всё ближе, он видел только краем глаза, а самым интересным были люди, дымчатые люди, танцующие в кристаллах под стук молота, словно под музыку.

Дракон остановился у гнома за спиной. Тот не смотрел ни на него, ни на Илидора, словно и не видел. Оставил заготовку на наковальне, чуть отступил, поглядел на нее одним глазом, другим, и от его вздоха ярче разгорелись зажатые в зубах прутья.

Большой дракон смотрел на Илидора, а Илидор, морща лоб в попытках понять, что же тут не так, разглядывал силуэты людей в камнях. Ему очень хотелось подойти и потрогать камни, он отчего-то думал, что если ощутит их прохладу и гладкость, то поймет что-то важное, но на пути к камням был гном со своей наковальней и гигантский дракон за его спиной. Наверняка дракону пришлось пригнуться, а то и двигаться ползком, чтобы не подпирать головой потолок.

– В стуке молота они слышат музыку.

Илидор ожидал, что гулкий голос дракона отразится от стен, прокатится по ним, наполнит помещение до самого потолка, но эти слова предназначались только золотому дракону и их, кажется, не услышал даже гном. Тот вообще вел себя так, словно вокруг него никого не было, ни непонятно как оказавшегося тут Илидора, ни гигантского и явно очень древнего дракона с огнедышащей пастью.

– Они слышат по-другому.

Илидор молчал. Он помнил, что в прошлый раз, когда он ответил большому дракону, случилось нечто неожиданное, и это помешало ему узнать больше, потому в этот раз решил не отвечать.

– Нет! Это не поможет! – неожиданно гаркнул гном, и в тот же миг Илидор обнаружил, что лежит на раскаленной заготовке, а на него опускается молот.

Илидор заорал – от боли, от ужаса? От возмущения, что не перехитрил кого-то большого, у кого находятся в запасе неожиданности. Заорал и проснулся.

* * *

средние подземья Такарона, тридцать пятый день сезона свистящих гейзеров

За пять дней пути по подземьям отряд продвинулся не так далеко, как некоторым бы хотелось, и не встретил никаких чудовищных чудовищ, из-за чего очень ворчал Эблон, а его ворчание, в свою очередь, множило недовольство остальных – Пылюга уже услышал в ответ несколько громких предложений вернуться в Узел Воспоминаний, чтобы караулить там нового хробоида, и прекратить мотать на кулак кишки гномов, которые в подземьях делом заняты.

Этим утром часть пути пришлось проделать прямо над лавовой рекой. Наверху у одного из гномов закружилась голова, и он бесславно сполз вниз, где был немедленно схвачен стрекучей лозой. Помочь ему не сумел даже Илидор, перекинувшийся драконом: лоза спеленала гнома быстро и плотно, утащила под землю так ловко, что на ковре лозы ни бугорка не осталось, а дракона, который попытался разрыть землю, обжигая лапы, самого едва не захватили, и под отчаянные крики остальных гномов Илидору пришлось вернуться назад.

После этого происшествия ворчания и храмовые лозунги Эблона стали еще более невыносимыми.

– Что это за путь в подземьях, если тут сдыхаешь без всякого толку? – вопрошал он. – Не иначе, тварей кругом тьма, просто они разбегаются при нашем приближении. Это ты их разогнал, ну признай, ты?

Илидор только беззлобно отмахивался. После происшествия со стрекучей лозой он некоторое время был мрачен, его глаза потускнели, плечи сгорбились, крылья плаща так плотно обхватили тело, что движения стали скованными, но потом, словно пересиливая себя, Илидор развернул плечи, задрал подбородок и принялся напевать незнакомый гномам легкий мотив. Постепенно скованность дракона ушла, крылья его плаща расслабились, да и гномам от бодрой мелодии стало легче жить, шагать и дышать.

Одна лишь Иган смотрела в спину дракона с тревогой и никак не могла избавиться от мысли: а что будет, если в один из дней Илидор не рассмеётся и не отмахнётся от раздражающего ворчания Эблона или не найдет в себе сил перебороть собственную грусть или чувство вины? Что, если вместо этого он, к примеру, разозлится? До сих пор никто из них не видел дракона сердитым, но разве не тем страшнее будет его гнев? И никто даже не знает, что он может тогда сделать с ними.

Иган задумалась. Она в этот день была рада возможности задуматься о чем угодно, помимо судьбы несчастного гнома, спелёнатого стрекучей лозой подле озера лавы. Он был таким веселым и всегда шутил, по большей части довольно глупо, но всё равно… Ох.

Иган много читала о стычках с драконами: старые военные отчеты, приказы и рапорты, некоторые рассказы, которые повторялись столь часто и с такими совпадениями, что были признаны достаточно убедительными, чтобы их тоже записать. Разумеется, там не могло быть упоминаний о способностях золотого дракона, но векописица знала об особенностях других. Она знала, что каждый вид дракона имеет одну или две магические способности: снящие ужас могут погрузить в сон или навеять кошмары наяву, а могут совместить свои умения и наслать жуткие сны, такие, от которых многие гномы получали разрыв сердца. Слышащие воду могут находить её, перемещать и превращать в пар. Не счесть гадостей, которых натерпелись от них гномы за время войны, и словами передать невозможно, насколько их боялись. А как не бояться драконов, способных медленно высушить тебя до состояния пергамента? Огненные драконы, понятное дело, дышали огнем и ничего сверх этого не умели, кроме того, эта сущность делала их отчаянно-храбрыми, неосторожными, потому всех огненных драконов истребили еще в начале войны.

Так вот, размышляла Иган, способность Илидора, понятное дело – слышать в каменной толще руду и драгоценные камни – это наилучшим образом соответствует его природе. А вот была ли у него вторая особенность, в чем она заключалась, могла ли совмещаться с первой – Иган не представляла. Когда Илидор менял ипостась, время замедлялось на несколько мгновений – это его уникальная особенность, или просто часть превращения, присущая любому дракону? В архивах гномке не попадалось упоминаний о чем-либо подобном, но это ничего не значило: драконы не ходили в бой в человеческом обличье, так что гномам неоткуда было знать, что происходит, когда оно меняется. Когда Илидор превращался, всё вокруг заливал нестерпимый, ослепительный свет – это считается? Весьма соотносится с его золотой сутью. И способен ли он вызывать ослепление по своей воле, в отрыве от смены ипостаси?

Вот так Иган шла и терялась в догадках: что может сделать Илидор с Эблоном, если вдруг пожелает разозлиться на его хамские слова? Векописица была уверена: у дракона имеется в запасе какой-нибудь особенный трюк, посерьезнее и подраконистей поиска рудных жил.

Вместе с тем Иган не сомневалась, что Илидор в целом честен с ними – в конце концов, нарушить данное Слово он не сможет, если драконья ипостась ему дорога, однако и безусловного доверия к нему Иган отнюдь не испытывала – кстати, считая своё отношение к Илидору самым взвешенным из всех. Большинство гномов в группе просто доверяли ему и всё: во-первых, ему доверял король, во-вторых – дракон показал себя надежным боевым товарищем, и не существует для гнома более убедительных рекомендаций, чем эти. На самом деле, все остальные вообще едва ли достойны внимания. Один лишь Эблон упорно вредничал: он явно стал помягче, но по-прежнему так и сяк подчеркивал, что от Илидора можно ожидать чего угодно уже потому, что он дракон. Иган же в своём осторожном отношении к Илидору опиралась на многочисленные документы, изученные в архивах, и документы эти всячески уверяли: у драконов обычно находится для окружающих сюрприз-другой.

– Ведь это Йоринг предложил северное направление, не я, – весело заявил Илидор, не потрудившись даже обернуться, и его бодрый голос звонко отразился от стен, словно они были не из камня, а из тонкой гулкой жести, отразился и понёсся над плечами: «не я, не я, неянеянея!»

С этим поспорить не смог даже Эблон, отчего немедленно насупился, и дальше шли вперед под ехидные смешки остальных гномов. Не усмехалась только Иган: она была уверена, что если Илидор позволил гномам выбирать направление, то не от безысходности и не потому, что самому ему было все равно.

А действительно ли дракон позволил сделать выбор Йорингу?

Векописица вздохнула. Мысли её становились сбивчивы, она страшно устала и мечтала о привале, но помалкивала: Иган и так замедляла передвижение и боялась, что гномам это надоест, а кто их знает, что они тогда сделают.

– Если у кого и есть причины идти именно на север, то не у меня, – вполголоса добавил Илидор.

Иган вздрогнула. Она не могла сказать, почему была уверена: никто другой не услышал последних слов дракона, да и сама не могла бы поручиться, что они не послышались ей. Гномка съежилась пристыженно. Послышалось или нет, а чем она лучше, спрашивается? Илидора подозревает в тайных умыслах, а сама? Правильно, сама приложила нешуточные усилия, чтобы было решено идти именно на север, через место, где раньше был расположен городок Дарум.

Только желание добраться до него пересилило панические настроения Иган и заставило ее продолжать путь. Правду сказать, это решение далось гномке с огромным трудом: слишком уж впечатлило ее происшествие с хробоидом, и Иган было наплевать, сочтут ли трусихой, если она после этого просто бесславно вернется в Гимбл. Пусть считают её кем хотят. Пусть сами идут дальше, вглубь подземий – на сколько затянется поход, на тридцать дней, на сто, до самой старости? Что может выпрыгнуть из-под земли там, в еще большей дали от Гимбла? Сколько гномов не вернется домой? Да пусть в лаве горят белые пятна на картах подземий! Пусть сами карты подземий нанижут на ржавую кочергу! Иган больше всего на свете хочет снова оказаться за воротами Гимбла, огражденная ими от призраков, хробоидов, утомительных переходов, хробоидов, пауков, неведомо каких еще страшных вещей и, кстати, хробоидов!

И только неустанно повторяя себе слова призрака из Узла Воспоминаний о том, что отряд Грульда Кулака погиб при обороне Дарума, и что Дарум лежит в пределах одного из самых вероятных путей, Иган сумела пересилить собственный страх и продолжить путь. Ведь было бы не только малодушием, но и полным идиотизмом потратить столько лет на работу в архивах и исследования, сделать перевязь для рукояти фамильного молота и носить эту рукоять по праздникам и в памятные дни, но отказаться от возможности попасть в тот самый город, где сложили голову прадед и прабабка!

Когда дракон остановился, в первый миг Иган обрадовалась, решив, что пришло время привала.

– Там что-то странное впереди, – Илидор морщил лоб с видом человека, не понимающего, как он тут оказался. – Что-то такое… другое.

Гномы переглянулись, некоторые потянулись к молотам и топорам, а оживившийся дракон уже нёсся вперед, будто совершенно забыв все свои печали, забыв, что «другое» – вполне вероятно означает «опасное», и ровно так же забыв, что не один путешествует по подземьям. Он шел быстро и едва не вприпрыжку – не оборачиваясь, не приноравливаясь к шагу гномов: просто нёсся вперед, ибо там, впереди, было нечто такое, чего ему еще не приходилось встречать.

Им пришлось очень быстро преодолеть достаточно большое расстояние: сбавить темп Илидор и не подумал, и коротконогие гномы основательно запыхались, когда наконец вывалились к небольшому поселению, на которое сверху медленно падал густой серый пепел.

Откуда он брался? Наверху, сколько ни вглядывайся, был виден лишь бесконечно высокий каменный свод, черный, как наружное небо в безлунную ночь, и вместо звезд в этом небе были хлопья пепла. Крупные, пушистые хлопья. Они падали медленно, качаясь и танцуя в воздухе, и неслышно, словно вздох, ложились на единственную улицу, на немногочисленные дома и перила мостика – короткого и почти прямого, проложенного над застывшей лавовой рекой; на низкие скамейки и высоченные статуи. Гномы долго вглядывались ввысь, силясь понять, откуда берется этот пепел, но так и не смогли разглядеть ни следа тления, способного его породить, ни (всякое приходит в голову при виде подобного!) чьих-нибудь огромных рук, опустошающих над городом гигантское ведро, зачем-то наполненное пеплом.

Илидор, наверное, мог бы взлететь туда, в невидимую высоту, и увидеть, откуда берутся серые хлопья, но, даже вырази дракон такое желание, гномы, пожалуй, повисли бы на нем гроздьями и не позволили оторваться от земли. Никак нельзя было отойти друг от друга, потерять друг друга из виду в этом безмолвном царстве серого пепла, падающего на мертвый город с бесконечной высоты. Нельзя отойти дальше, чем на шаг: стоит лишь на миг утратить ощущение тепла другого живого существа – тут же вокруг останется один только заброшенный город и пепел – не теплые и не холодные, никакие, мёртвые. Нельзя подниматься вверх, нельзя видеть, что происходит там, наверху – только оторвись от земли, попробуй узнать, что там, в этом провале черноты над мертвым городом – сам не заметишь, как станешь его частью, и не поможет тебе твоя удача и шальная звезда, хранящая золотых драконов. Станешь ближе к бесконечно высокому куполу, хотя бы на полшага ближе – и он затянет тебя, размоет в себе, неумолимо и быстро, без единого звука, без возможности вырваться, затянет, растворит и потом высыпет на мертвый город невесомую золотистую пыль.

Казалось, пепел сыпется с невидимо-высокого свода многие десятки лет без остановки, как снег в человеческих сказках про вечную зиму, но тогда город давно бы уже завалило полностью, и никто не смог бы различить даже следа его под слоем серого пепла.

Даже говорить тут было страшно, но и не говорить нельзя.

– Мне это место не нравится, – проговорил Йоринг чуть слышно. – Можно обойти?

Илидор какое-то время стоял, полуприкрыв потускневшие глаза, прислушивался к горам. Он слышал, как течет лава где-то на западе отсюда и, кстати, продолжает тонким потоком впадать в эту самую речку, находя себе путь под давно застывшим слоем. Слышал воду на юге, большие залежи железа на юго-западе, он слышал полудрагоценные камни, еще воду, еще лаву, еще камни… он совсем ничего не слыхал сверху, снизу и вокруг города, как будто его обнимали чьи-то невидимые ладони, глушащие все звуки.

– Можно обойти, – в конце концов согласился дракон, довольно неохотно: пусть городок выглядит жутковато, но ведь еще и интересно, потому очень хочется хотя бы пройтись по нему! – Полдня пути назад и дальше огромный крюк на восток. Но если решим покинуть это направление и не возвращаться на него, тогда уклонение на восток…

– Тогда это будет путь через Грот Нетопырей и дальше на север, к А-Рао, – пошуршав картами, быстро сказала Иган.

Конечно, она без всяких карт это знала, и Йоринг что-то заподозрил, смотрел на неё, нехорошо прищурившись.

– А-Рао – одно из возможных направлений поисков, – зачем-то напомнил один из воинов, рыжий здоровяк с огромными залысинами на лбу.

– А за этим городком – путь на Масдулаг, – закончила Иган.

Гномы помолчали, переваривая.

– Как думаешь? – спросил Йоринг Илидора.

Тот обезоруживающе улыбнулся:

– Здесь может быть опасно или безопасно ровно так же, как в А-Рао или в Гроте Нетопырей, разве не так?

– Но если мы двинемся к А-Рао, там, верно, найдем и самих а-рао! – рокочуще ожил Эблон. – И каждый, в чьей груди теплится частица солнца…

– Совсем не обязательно, ведь город утерян, залит лавой, – шепотом затараторила Иган, которая всё это время продолжала копаться в своих пергаментах с копиями карт, – и потомки его прежних жителей с равным успехом могут быть на подступах к городу или рядом с Гимблом, или вовсе в подземьях, которые выводят к поверхности далеко на севере отсюда. А вот по этой дороге мы выйдем на Дарум! То есть, на Масдулаг, Дарум просто по пути!

Все обернулись к векописице: никто из гномов прежде не слышал такого названия, а если и слышал, то позабыл. Она порозовела щеками. Не так просто было продолжать говорить тихо-тихо, чтобы не нарушить танцевального ритма клочков пепла, которые падали с далекого-далекого темного свода, чтобы не привлечь оттуда что-нибудь еще.

– Дарум был перевалочным пунктом для добытчиков в те времена, когда А-Рао и Масдулаг соединял северо-западный Большой Проход, – тихонько объяснила гномка и даже не заметила, как Илидор осторожно вытащил из её руки карту, – вот это поселение – наверное, одно из многих вокруг Дарума. Многих из тех, что были построены ради каких-нибудь промыслов, а то, что добывали на промыслах, нужно было куда-то отвозить, где-то сохранять… вот и появлялись городки вроде Дарума, стоящие на пути к большим городам. Но Большой Проход между ним и Масдулагом завалило еще до войны, задолго до войны, тогда стало удобней ходить через Удальру, а про Дарум постепенно забыли, но…

Иган развернула к гномам другой пергамент, на котором было нарисовано что-то вроде многоногой кляксы, и еще несколько строк текста было начеркано сверху.

– Но Дарум жил! Он хирел, безусловно, многие гномы со своими семьями ушли в Масдулаг или в другие подобные Даруму города, которые продолжали процветать, однако он дожил до самого военного времени, и тогда там был организован пункт лекарской помощи пострадавшим при битвах за Масдулаг, ведь за Масдулаг с драконами бились долго и отчаянно!

Гномы воинственно выпятили челюсти и беззвучно потрясли кулаками, показывая, что помнят сказания про славные битвы за Масдулаг, а дракон многозначительно улыбнулся и прищурил золотые глаза с видом славно отобедавшего кота.

– Пойдём вперед, – решил он. – Опасности могут крыться везде, и нет смысла сворачивать именно с этой дороги.

И они пошли через безымянное поселение, пошли едва не на цыпочках, подспудно в каждый миг ожидая какого-то окрика, движения, а то и нападения, но всё было тихо, так тихо и так кружащеся-серо, что вскоре гномы сами себе стали казаться ненастоящими, потому что пепел, кружась рядом с ними, не падал на них. А может быть падал, но тут же растворялся. Таял. Или впитывался в кожу, в волосы, одежду, в молоты, топоры и крылья драконьего плаща, впитывался, чтобы в нужный миг вспыхнуть, разгореться или рассыпаться бесшумной трухой вместе с лицами, волосами, топорами и драконьими крыльями.

С особенной осторожностью ступили на мостик – заскрипит, загрохочет, а то и вовсе обвалится, но мостик держался, только едва ощутимо покачивался под ногами гномов.

И они почти прошли по нему.

Илидор молча поднял руку, и гномы остановились, дружно потянувшись за оружием, и даже Иган схватилась за рукоять фамильного молота. Миг, другой, ничего не происходит, только падает и падает пепел на мертвый город, и от этого бесконечного мельтешения кажется, будто всё вокруг тоже начинает двигаться, медленно смыкаются вокруг путников мертвые стены, сползает на их головы каменный свод…

Дракон так и не опустил ладонь с растопыренными пальцами, словно забыл про поднятую руку – чуть наклонив голову к плечу, он смотрел, как поднимается покрытый пеплом бугор недалеко от моста, почти у самого берега, и даже спина Илидора выражала крайнюю степень любопытства. Казалось, он с трудом удерживается от эмоционального восклицания: о, как интересно, что-то выползает к берегу из застывшей лавовой реки посреди мертвого города, давайте подойдем посмотрим? Позади дракона гномы пришли в движение: кто сделал шажок назад, кто вперед, кто-то начал тихо перешептываться и делать друг другу страшные знаки лицом, при этом то цокая языком, то поклацывая зубами. Эблон беззвучно повторял свою мантру про частицу отца-солнца в груди, и любой гном или дракон в отряде уже мог бы прочитать эти слова по губам. Бугор под мостом поднялся на пару ладоней, издав при этом глухой хруп, который Йоринг немедленно опознал как сломанную корку застывшей лавы, но вслух что-то говорить побоялся. Бугорок медленно покатился к берегу, словно мячик, здоровенный такой мячик высотой человеку по колено. Илидор подался вперед, вытянул шею и даже рот приоткрыл – едва сдерживался, чтобы немедленно не подбежать и не разглядеть неведомое нечто поближе, совсем позабыв, как только что не желал отходить от своих спутников ни на шаг. А потом бугорок-мячик наконец оказался на берегу, и ладонь дракона сжалась в кулак, а сам он отпрянул.

– Машина! – вслух удивился Йоринг.

Гномы загудели. Илидор сделал еще шаг назад, а потом еще один.

– Ходовайка! – тут же в два голоса опознали машину ученая Иган и молодой Палбр Босоног – бывший подмастерье механистов.

Палбр провел в мастерских меньше года, после чего с позором был изгнан оттуда за косорукость и полную неспособность понять, как можно вдыхать жизнь в машины. Именно потому его теперь и взяли в отряд: хоть кто-то знающий, обычный-то механист и дракон передрались бы еще в Гимбле. Во все глаза пялясь на ходовайку, Палбр загибал пальцы:

– Вид: разведчик; класс: самоходная; расход лавы: постоянный; конструкция: перестройчивая; управление: преднастроенно-звуковое…

«Мячик» был страшно замызганным, потрепанным, частично погнутым, частично заржавевшим, а уж от смазки и краски ни следа не осталось, но все же можно было различить и сложенный вдоль дуги хребет, и коленные щиты пониже его, по двум его сторонам, и швы, и панели и…

– Нахлебалась лавы и очухалась, – Эблон оперся на свой молот. – Вот так ну!

Илидор вовремя понял, что если сейчас сделает еще хотя бы один шаг назад, то не сумеет остановиться до самого Гимбла, и заставил себя стоять смирно. В корпусе машины грюкнуло, лязгнуло, отдавшись дрожью в спине дракона, панели дрогнули, дернулись, с третьего раза сумели разъехаться в стороны. Гномы с озабоченными возгласами поспешили к ходовайке. Илидор был сосредоточен на том, чтобы внезапно для самого себя не начать двигаться, но, как только увидел перед собой спину последнего из гномов – немедленно представил, до чего холоден пепел, летящий сверху, и как будет мерзко, если он начнет ложиться на плечи, и до чего невозможно остаться одному среди этого пепла – словом, дракон вынужден был последовать за отрядом.

Ходовайка уже выбралась на берег и там вела себя совсем не по-машиньему, скорее это походило на поведение собаки – Илидор видел таких в человеческих городах. Они ластились к хозяевам, весело махали хвостами, показывая, как рады быть рядом, и всячески давали понять, что готовы принести любую пользу, какую изволит видеть хозяин. Примерно так вёл себя ржавый «мячик»: с немалым трудом, треском, отлетающими хлопьями ржавчины он разложился, встал на ноги – тонкие трехпалые ноги со щитками на коленях и утолщениями на бедрах, а над ними высилось что-то вроде взорванных обломков металла, получался длинноногий щетинистый еж ростом человеку по пояс, с большим глазом, пластинами-ушами и четырьмя длиннющими вибриссами, натыканными вокруг глаза. Ходовайка пригибала этот взрыв обломков, который, видимо, должен был изображать голову, мотала вибриссами, пританцовывала на тонких ногах и всячески показывала, что ужасно рада видеть гномов. Единственный глаз не горел красным, как обычно бывает у машин, а тускло светился желто-зеленым.

Илидор шел к ней, словно его тянули на аркане, просто потому что машина – знакомое зло – была всё же чуть лучше пепла, который сыпался с потолка вопреки всем возможным рациональным объяснениям. Хотя именно эта машина уж точно была омерзительна и несочетаема с любым драконом: она умела менять ипостась – значит, в ее присутствии драконы этого делать не могли.

Гномы оживленно обсуждали находку, а та ластилась к Иган, уже как кошка, а не собака, гномка умиленно ахала и осторожно гладила куски металла на морде ходовайки, а пепел, привлеченный звуками голосов, падал быстрее и гуще, кое-где начинал вихриться.

– Нужно идти дальше, – сухо перебил всех разом дракон. – Сейчас.

Его тихий голос почти тут же погас в загустевших хлопьях серого пепла, но гномы услышали, опомнились, засмущались, спешно стали возвращаться на дорогу. Последней шла Иган, а за ней трусила ходовайка. Илидор смотрел на них, скрестив руки на груди, чуть втянув шею в плечи, а крылья плаща приподнимались на его спине, и под ними вихрилась тьма. Гномка, не поднимая взгляда, подошла к отряду, и машина, тихо скрипя коленями, встала рядом с ней. Илидор не двигался, смотрел на ходовайку исподлобья, и в глазах его сгущалось рыжее сияние, наводящее на мысль о пожарах, хлопанье огромных крыльев и панических воплях.

Он знал, что такое ходовайка. Знал, зачем ей эти длиннющие вибриссы. Машина умела искать воду, и её использовали против слышащих воду драконов, причем с большим успехом: ходовайку придумали гномы Масдулага, славные способностью делать небоевые машины. Если бы её сконструировали в Гимбле, она бы не прожила столько лет и не ожила, нахлебавшись лавы. Илидор помнил скупые истории слышащих воду драконов из Донкернаса о том, как они, окруженные мерзкими пляшущими ходовайками, теряли собственную магию, и о том, как трудно было просто растоптать этих маленьких паршивых похожих на блох машинок, потому что они, сворачиваясь мячиком, с невероятной ловкостью укатывались прямо из-под лап. И с той же ловкостью проникали куда угодно, компактные, юркие, чуткие, мерзкие, способные закатиться в любую щель, подняться на высоту, спуститься в глубины, почуять, разведать, предстать и всё испортить. И вот теперь точно такое маленькое и мерзкое, изрядно потрепанное и утратившее свою ловкость, стоит перед Илидором, потомком изгнанных из подземья драконов, машет вибриссами и думает, будто выглядит дружелюбно.

– Что-то зацепилось за твой башмак, Иган, – дракон не то проговорил, не то прошипел эти слова, чуть наклонив голову и сузив глаза, и казалось, его шея сейчас начнет удлиняться.

Векописица нервно мяла рукав мантии.

– Я, я… Илидор, я не знаю, как его отцепить, и он, он, такой несчастный, он же тут совсем один, мы можем как-нибудь, ну я не знаю…

Илидор перевёл взгляд на Йоринга, и тот едва не отшатнулся: на миг показалось, будто прямо перед ним повисла огромная драконья морда, из ноздрей её вырываются искры и пар, из глаз пышет пламя. Черты лица Илидора вдруг заострились, словно он осунулся после болезни, а глаза, похожие на горсти начищенных монеток, выглядели ледяными. Пылающими, но ледяными. Крылья плаща наполовину развернулись, из-под них выползала темнота, вокруг дракона позёмкой вился пепел, падающие с неба хлопья становились всё крупнее и падали чаще.

– И пусть частица отца-солнца в груди каждого из нас разгорится очищающим пламенем! – завёлся Эблон и потащил из-за спины молот, глядя вверх.

Его голос прозвучал слишком громко в пепельно-грозовой паузе, но Пылюга словно не замечал, что становится между молотом и наковальней.

– Илидор, нужно уходить, – почти через силу вытолкнул из себя Йоринг. – С машиной потом разберемся!

Дракон открыл рот, не то в полуоскале, не то пытаясь что-то сказать, но не издал ни звука, только громко хлопнули крылья, разворачиваясь, и словно в ответ на этот хлопок еще гуще повалил пепел. Теперь каждый ощущал его – липкий, влажный, словно размазанное по коже жирное насекомое.

– Да не убоится каждый, в ком есть свет, принести его в самые темные углы! – чеканил Эблон и медленно кружился вокруг своей оси, держа молот на отлете, жмурясь и мотая головой, но по-прежнему глядя вверх.

Ходовайка переминалась с одной ноги на другую, чуть слышно поскрипывая, смотрела на Илидора тусклым желто-зеленым глазом, пригибала голову, шевелила вибриссами – едва заметно, плавно, примиряюще. Иган стояла, опустив взгляд, Йоринг неуверенно улыбался, остальные гномы переглядывались или с тревогой посматривали вверх, или собирались что-то сказать насчет ходовайки, но не решались вставить словечко, потому как было у них ощущение, что дракон сейчас ринется прямо на них, и тогда тут начнется кочерга знает что.

– Я ж-же с-сказал, – прошипел Илидор, и гномы вздрогнули от этого шипения, даже Эблон прекратил вертеться и вытаращился на него ошеломленно, Иган стиснула пальцы, Йоринг шагнул вперед: