Текст книги "Звезды над озером"

Глава 10

1942 год

В декабре Арояна назначили начальником Осиновецкого гидроучастка. Его предшественник, бывший командир гидроучастка, погиб в октябре при прокладке электрокабеля по дну озера. Командование сочло кандидатуру Арояна наиболее подходящей для руководства гидрографической службой.

Назначение Вазген воспринял без особой радости, так как командовать кораблем ему было больше по сердцу. Настя, напротив, была счастлива, вообразив, что любимый супруг теперь больше времени будет находиться на суше. Каждое утро она входила с докладом и с новыми входящими документами в кабинет к командиру, а он едва поднимал голову, погруженный в расчеты.

11 декабря большое ледяное поле в районе автомобильной дороги отнесло штормом в озеро. Вся работа гидрографов по разбивке зимней трассы пошла насмарку. Вазген пропал на длительное время. Одновременно кипела работа по возведению свайно-ледовой железной дороги, в которой участвовали железнодорожные войска, метростроевцы, ленинградцы и жители окрестных сел и деревень. Гидрографы были заняты исследованием будущей трассы, выбирая наиболее короткий и мелкий путь. Позже, в связи с прорывом блокады, необходимость строительства отпала.

Корабли, с трудом пробившись сквозь береговой припай, встали в бухте Морье и у причалов Новой Ладоги, экипажи приготовились приступить к ремонту, как вдруг поступило распоряжение командующего Черокова сниматься с якоря. Надо было перебросить войска и боевую технику с восточного берега на западный. Готовилось большое наступление Ленинградского и Волховского фронтов по прорыву блокады. Корабли, груженные бойцами и техникой, в сплошном тумане, без видимых ориентиров, при штормовом ветре преодолевали торосистый лед вплоть до 12 января, когда мощный гул артиллерийской канонады возвестил о начале операции.

Чуть южнее фарватера уже шли по льду грузовики с продовольствием.

18 января 1943 года после полудня Вазген вбежал в приемную и, подхватив Настю, закружил ее по комнате:

– Настенька! Поздравляю! Освобождено все южное побережье Ладожского озера! Блокада прорвана!

Всеобщее ликование охватило Осиновец. Люди обнимались, целовались, плакали и поздравляли друг друга.

– Надо найти Алешу, – решил Вазген.

«Морской охотник» стоял неподалеку, но Алексей уже сам спешил им навстречу.

– Дружище, мы победили! Мы все вместе их победили! – Вазген обхватил друга и Настю, они стояли втроем, обнявшись, по их лицам текли слезы, и мужчины не стыдились своих слез.

* * *

Вечером того же дня Осиновецкий гидроучасток праздновал знаменательное событие, заодно решили с запозданием отметить приход Нового, 1943 года.

На празднестве, по настойчивому требованию Вазгена, присутствовали Вересов, Ариадна и Смуров. Кирилла Алексей нашел в главном штабе на митинге, организованном политотделом флотилии. Смуров сидел и слушал ораторов с мрачным выражением на лице, но, увидев Алексея, оживился.

– Освобожусь и обязательно приеду, – сказал он. – Сейчас уйти не могу. Скука смертная слушать этих крикунов. Какие им еще нужны клятвы и обязательства? Людям от души порадоваться не дадут.

В Осиновецком гидроузле, в помещении отдела камеральной обработки, сдвинули столы, заставили их выпивкой и едой, какую смогли найти. Повариха Домна Максимовна испекла пирожки с картошкой и заслужила шумное одобрение, когда вошла в комнату с дымящейся тарелкой в руках. Девушки приоделись и подкрасились. Офицеры сменили сапоги на ботинки, вычистили и нагладили формы, пришили чистые подворотнички, надраили пуговицы, только что сами не светились.

Прозвучали тосты: «За родину, за Сталина!», «За победу!», конечно же – «За прекрасных женщин!», а женщины в свою очередь – «За доблестных мужчин!». Нашелся патефон с пластинками. Офицеры и девушки с увлечением отплясывали «Линду» и фокстрот. Смуровым завладела рыжеволосая Клава. Она была в ударе, болтала без умолку, прижималась к партнеру и громко смеялась дразнящим смехом, открывая красивые зубы. Тот, как обычно, был немногословен, на вопросы отвечал с вежливой уклончивостью, но не сводил с нее внимательного взгляда и казался вполне довольным. Алексей с Ариадной скорее не танцевали, а качались на одном месте, крепко обхватив друг друга. Настя, беззаботно отдаваясь танцу, нечаянно перехватила из-за плеча Вазгена страдальческий взгляд Полины, устремленный на Вересова. Это так не вязалось с общим приподнятым настроением, с веселой музыкой, кокетливыми возгласами девушек и энергичным смехом мужчин, что Настя на миг рассердилась. Сейчас, когда она была так счастлива, ей казалось, что все остальные просто обязаны быть счастливы. Зачем Полина портит своим унылым видом торжественное событие?

Настя все же засовестилась: подойти и утешить подругу? Ах нет! Так не хочется отстраняться от Вазгена, с ним так хорошо кружиться, чувствовать под рукой сильное плечо, вдыхать чудесный запах табака, ощущать щекой его горячую кожу, волноваться от вечного к нему притяжения. Нет, после, после, она безумно соскучилась!

Было уже за полночь, когда собравшиеся начали расходиться. Настя слышала, как Клава спросила Смурова:

– Вы не проводите меня?

– С удовольствием, – ответил тот.

Алексей лукаво подмигнул ему, подавая Ариадне полушубок.

Утро следующего дня выдалось солнечное, словно природа разделяла людскую радость. Сугробы искрились, а мороз был так крепок, что щипало кожу. Девушки, свежие, с красными щеками, вбегали с мороза и щебетали, делились впечатлениями от вечеринки. Все уже были в сборе, на своих рабочих местах, не было только Клавы.

Полина казалась озабоченной. Она подошла к Насте и попросила:

– Замолви за меня словечко командиру, если меня хватятся. Пойду посмотрю, почему Клава опаздывает.

– Вы же вместе живете, – удивилась Настя. – Почему она не пришла с тобой?

– Да в том-то и дело, что она отправила меня ночевать к девчатам. Хотела затащить к себе вашего друга Смурова. Что-то у меня на душе неспокойно: она не рискнула бы прогуливать.

– Я пойду с тобой. Командир на трассе, вряд ли скоро вернется. Успеем сбегать туда и обратно.

Они накинули полушубки и побежали к лесу в земляночный городок.

Клава лежала на кровати, свернувшись клубком, и безудержно рыдала.

– Клава, что случилось? – Полина попробовала оторвать подругу от подушки, но та только дернула плечом и заголосила пуще прежнего.

– Клава, тебя кто-то обидел? – спросила Настя. – Неужели Кирилл?

Клава внезапно выпрямилась и села на постели, открыв лицо. Девушки ахнули: на правой щеке у нее багровел огромный кровоподтек.

– Какой он Кирилл?! – истерично закричала Клава. – Он изверг, садист! Ночью был мужик как мужик, а утром…

– Да что же стряслось утром? Почему он тебя ударил?! – в ужасе вскричала Настя.

Клава вдруг перестала плакать и застыла, глядя на Настю с открытым ртом.

– А тебе-то что? – сказала она, шмыгнув носом. – Так я все и рассказала. Я в твои постельные дела не лезу и в сочувствии твоем не нуждаюсь.

– Ну, как знаешь, – обиделась Настя. – Я пойду, Поля. Вы уж тут сами разбирайтесь.

Вечером она рассказала о происшествии мужу.

– Холера его возьми, – пробормотал Вазген. – Я в растерянности. Клаву будем считать больной. Пусть лечит свой синяк. А с Кириллом я завтра поговорю. Нет, пусть лучше Алеша. Посмотрим, как тот объяснит свое поведение.

Корабли стояли на ремонте в Морье, одновременно производилось перевооружение и усиление их средствами связи. Старые рации заменялись более совершенными радиостанциями. Катера и мелкие суда заблаговременно вытащили на берег, так что скалывать лед, как в прошлую зиму, не пришлось.

Вазген шел к другу с жалобой на Смурова, а злоумышленник преспокойно завтракал в компании Алексея в каюте «морского охотника», где на зиму поставили чугунную печурку.

– Хороши голубчики, – сказал Вазген. – Греетесь, заправляетесь, всем довольны. Отличная картина! А знаешь ли, Алеша, кого ты незаслуженно угощаешь завтраком?

– Садись, и тебя угощу, – благодушно предложил Алексей. – Можем даже пропустить по одной.

– Нет, не сяду! Пусть Кирилл сначала объяснит, по какому праву он распускает руки и бьет девушку. Разукрасил Клаве личико так, что страшно смотреть. Скажешь, не ты это сделал?

– Я, – равнодушно отозвался Смуров.

Алексей обжегся чаем и неловко грохнул кружкой об стол.

– За что ты ударил девушку, мил-человек? – изумленно спросил он.

Смуров неторопливо запустил руку в карман и вытащил два сложенных листка бумаги.

– Вот за это. – Он развернул листки и положил их на стол краями один к другому.

Вазген и Алексей, сойдясь головами, склонились и разглядывали листки несколько минут. Один был им знаком – донос на Ариадну из папки Смурова, другой – частное письмо, начинающееся словами «Дорогая мамочка, Светик, тетя Люся…». Было очевидно, что оба письма писал один человек, словно второй текст был продолжением первого.

– Едрена вошь! – с чувством высказался Вазген. – Как ты это обнаружил?

– Утром стал одеваться, взял с ящика шинель, а под ней письмо лежит. Она его накануне, видно, писала родственникам, да не дописала, так и оставила.

– Почерк один и тот же, сомнений быть не может, – заключил Алексей. – Не пойму только, зачем Клаве понадобилось писать донос на Ариадну. Откуда она знает о профессоре Лежнёве? Она с Ариадной раньше не была знакома.

– Зато Полина ее очень хорошо знает. Они жили в Ленинграде в одном дворе. Клава просто оказала подруге услугу. Та попросила, а эта дурочка написала.

– Полина?! Да не может быть! Полина не пошла бы на такую низость.

– Точно она, Алеша. Можешь не сомневаться. Клава мне во всем созналась.

– У тебя кто угодно сознается! Девчонка, конечно, дура, но это не повод бить женщину по лицу.

– Пусть бы не артачилась. Она меня здорово разозлила. Зато в другой раз неповадно будет. А с Полиной я разберусь отдельно.

Алексей возмутился: Кирилла к женщинам близко подпускать нельзя, вот до чего он докатился, а ведь Алексей предупреждал. Нет, он не позволит Смурову разбираться с Полиной, лучше сам с ней поговорит. Только не знает, как это сделать. Вазген предложил обратиться к Насте за помощью, они с Полиной подруги, а у Насти дар убеждать людей.

По дороге в Осиновец Алексей употребил все свое красноречие, пытаясь втолковать Кириллу, что бить женщину недостойно мужчины и офицера, что это распущенность и проявление бессмысленной жестокости, и так далее и тому подобное, но суровая отповедь явно не достигла цели – Смуров слушал не перебивая, но с обидным безразличием и даже со скукой, глаза его словно выцвели, на лице не было и тени раскаяния. Лишь на подходе к гидроучастку он замедлил шаг, затем совсем остановился и нерешительно произнес:

– Идите к Насте без меня. Мое присутствие не обязательно, а у меня много дел.

– Добро хоть Насти стесняется, – сказал Вазген, глядя ему в спину. – Придется за ним присматривать. Того и гляди пришибет кого-нибудь в знак особого к тебе дружеского расположения. Ты не в курсе, благополучно ли добрался до места эвакуации муж Ариадны?

– Ничего не слышал о нем. А почему ты спрашиваешь? – насторожился Алексей.

– Простое любопытство. Хотя ничуть не огорчусь, если одним негодяем станет меньше.

– Только не высказывай своих пожеланий Кириллу…

– Упаси бог! С ним и без того хлопот не оберешься.

Настя клевала носом над служебными бумагами. Солнце покрасовалось один день и, закатившись вечером огненно-багровым сгустком за озеро, на следующее утро не показалось. Оно и лучше – солнечные дни ассоциировались с бомбежками. С ночи повалил густой снег из низкой и плотной пелены облаков; белая тишина поглотила все в округе и навевала дремоту. Не слышно было урчания автомашин, которые продолжали подвозить грузы по ледовой трассе. В узкой полосе прорыва вдоль южного берега уже кипела работа по созданию новой железнодорожной ветки, всего в восьми километрах от линии фронта. Строители работали под вражеским обстрелом, но отголоски канонады скрадывал непроницаемый снегопад.

С Насти сон как рукой сняло, когда перед ней предстали разгневанные мужчины и принялись возбужденно, перебивая друг друга, рассказывать об открытии Смурова. Настя обомлела:

– Поля?! Нет, я не могу поверить! Она такая добрая, отзывчивая!

Она вспомнила взгляд Полины на праздничном вечере. Конечно, она ревновала. Кто знает, на что способна толкнуть человека ревность? Какая сильная и опасная страсть бушевала в душе подруги, пока Настя безвольно отдавалась собственному счастью? Она вдруг почувствовала себя расслабленным, бесформенным существом: она не старалась пробиться сквозь заслон молчания Полины, считала себя не вправе самовольно лезть ей в душу. Ее деликатность, боязнь ранить подругу бесцеремонной настойчивостью, лучшие побуждения чуть не привели к страшным последствиям: могла погибнуть Ариадна! В этом была для нее злая насмешка вечно изменчивой жизни. «Интеллигентские церемонии разводишь!» – упрекнула ее как-то женщина, не желавшая ей добра, но как она была права! Наглядный, грубый урок!

Она почувствовала отвращение к Полине и к самой себе. От этого ей стало так плохо, что Вазген бросился за стаканом воды.

– Прости, Алеша, – говорила она, стуча зубами о стакан. – Прости меня, если сможешь. Я должна была догадаться. Этого могло не произойти.

– Настенька, успокойся. Ты ни в чем не виновата, – твердил Алексей, совершенно растерявшись. – Да что ж это такое? Вазген! Что мы наделали?

– Идите, идите, оставьте меня. Я поговорю с Полей, я постараюсь исправить свою ошибку.

Увидев Настю, Полина побледнела. Клава успела рассказать ей, что вынуждена была во всем сознаться Смурову. Полина отлично понимала, какое ее ждет объяснение. Она покорно последовала за Настей в пустующий кабинет командира.

Девушки стояли друг против друга и молчали. Насте мешал говорить спазм в горле, за нее говорили ее глаза.

– Алеша знает? – сдавленным голосом спросила Полина.

Настя кивнула.

– Настя, я не хотела. Ты веришь мне? Это была идея Клавы. Мы навещали знакомого в госпитале, помнишь, когда там лежал Вазген, и вдруг увидели Алешу и эту женщину в коридоре. Они разговаривали, Алеша ее обнимал, они были настолько поглощены друг другом, что нас не заметили, а ведь я долго наблюдала за ними. Как он смотрел на нее! Он никогда на меня так не смотрел! – Полина заплакала. – Тогда Клава предложила написать письмо. Ты не думай, я не оправдываюсь, но мне было невыносимо больно, поэтому я на все была согласна.

– Ты надеялась таким способом вернуть Алешу?

– Да, он вернулся бы ко мне рано или поздно. – Голос Полины окреп. – Я никогда не теряла надежды, и если бы не она…

– Ты сама оттолкнула его своей требовательностью, желанием им управлять, подогнать под свои вкусы и понятия. Ты упустила свое счастье, а теперь хочешь сделать несчастным его? Как ты могла? Ты играешь чужими судьбами как в куклы, сейчас, когда жизнь так хрупка, когда счастье дается немногим и ненадолго. Чего ты добиваешься? Хочешь сделать Алешу своей собственностью? А ведь человек не вещь, владеть им нельзя, его можно только любить.

– Я люблю его.

– Ложь! Я не понимаю такой любви! Как ты решилась причинить ему горе? Поля, я бы пожалела тебя, я пожалела бы о твоей несбывшейся любви, но то, что ты сделала, – преступно!

– А мне все равно! – вдруг закричала Полина. – Знаешь, почему ты справедливая и благородная? Потому что сытый голодного не разумеет! Ты милуешься с мужем и не в состоянии понять моих чувств, мучений, бессонных ночей, надежд и разочарований! Я хочу бороться за свое счастье, я имею на это право. Каждый сам за себя!

Настя отшатнулась: Полина, которую она всегда считала умным и добрым человеком, оказалась не в состоянии понять простых вещей в ослеплении своей любовью и эгоизмом. Нет, деликатность здесь и в самом деле неуместна.

– Тогда я отдам тебя Смурову, – жестко сказала Настя. – У него свои интересы. Будем играть по твоим правилам – каждый сам за себя. Когда ты отправишься туда, куда хотела упрятать Ариадну, и почувствуешь то, что почувствовала бы она, тогда, возможно, ты пересмотришь свою философию. Оставайся без друзей, без поддержки, одиноким изгоем, раз ты настаиваешь на своем праве не считаться с людьми.

Полина была поражена, но скорее не угрозой, а тем, что слова эти исходили от Насти. В них прозвучала открытая неприязнь, даже враждебность, каких Полина никогда не чувствовала от подруги.

Полина вспыхнула. Что вызвало ее румянец – чувство стыда, осознание своей неприглядности в глазах Алексея и близких ему людей или страх перед обещанным возмездием, Настя так и не узнала. Глаза Полины снова застлало слезами, она протянула к подруге руки, прижалась к ней, и Настя ее не оттолкнула.

Вошел Вазген и усмехнулся:

– Все, как полагается у женщин, – объятия и море слез. И откуда у вас столько берется? А теперь, девушки, освободите-ка мой кабинет. Мне работать надо.

Настя была благодарна ему за то, что он не сказал Полине ни слова упрека. Сейчас его порицание было бы несвоевременным. Авторитет командира был непререкаем. Настя никогда не подчеркивала своей близости с мужем на службе. Видя, как к нему относятся подчиненные, она невольно перед ним робела. Если всем случалось садиться за один стол, офицеры и девушки располагались согласно субординации. Настя, как матрос, сидела в конце стола, а супруг – во главе. Он посмеивался над ее щепетильностью – она настаивала на своем поведении.

К 7 февраля строительство железнодорожной линии, соединяющей Ленинград с Большой землей, было завершено. Немецкая авиация с особым ожесточением бомбила новую коммуникацию, а также шоссейную дорогу, проложенную параллельно железнодорожному полотну. Пропускная способность новых транспортных линий все же не могла полностью удовлетворить нужды города, поэтому ледовая трасса продолжала действовать, а моряки готовились к новой навигации.

Вазген не забывал о «Сатурне». Хотя у корабля уже был другой командир, «Сатурн» был единственным и незаменимым гидрографическим судном на Ладоге, поэтому Вазген по долгу службы, но больше из-за любви к родному кораблю уделял много внимания тому, как осуществлялся ремонт.

Полина с Настей внешне продолжали дружить, но у Насти в душе остался осадок, от которого ей не удавалось избавиться. Она уговаривала себя, что каждый может оступиться, человек не запрограммированная машина, надо уметь прощать и понимать; это было то, что она внушала когда-то Алеше. Но если в Смурове было неожиданно радостно открывать привлекательные черты, даже невзирая на его последнюю выходку, то с Полиной получалось все наоборот: теперь она казалась Насте чужим, незнакомым человеком.

Однажды Полина сказала Насте:

– Знаю, ты посмеешься, но Клава просит тебя о помощи. Сама она постеснялась к тебе обратиться.

– А какая помощь ей нужна? – спросила Настя без особого энтузиазма.

– Она хочет встретиться со Смуровым. Просит, чтобы ты с ним поговорила.

– С Кириллом?! – поразилась Настя. – Она хочет встретиться с мужчиной, который ее избил?

– Ты права, мне тоже трудно ее понять, но она пристала ко мне, как репей. Я ее убеждала и так и этак, но она, кажется, полностью потеряла здравый смысл.

– Но я не могу говорить с ним об этом! Мы не настолько близки. Нет, нет, не проси, мне неудобно даже намекнуть ему о Клаве.

– Хорошо, тогда как-нибудь дай знать, если он здесь появится. Он ведь всегда сюда заходит, когда бывает в Осиновце.

– Я не видела его почти месяц, но если зайдет, я тебе сообщу.

Смуров, скрываясь от Насти, встречи с ней все же избежать не сумел. Это случилось в банный день, когда девушки, пылая алыми лицами, возвращались из-за маяка, где у самой воды стояла деревянная банька. Настя смотрела, как Смуров идет навстречу, худой, высокий, в своей бессменной шинели, – воплощение сурового закона и порядка. Он еще не видел Насти, кидал рассеянные взгляды по сторонам; глаза его призрачно поблескивали из-под низко надвинутого козырька фуражки. В стайку девушек он не вгляделся и уже собирался пройти мимо, когда Настя его окликнула.

Он живо обернулся на ее голос, твердые черты его лица мгновенно смягчились, холод в глазах растаял и сменился радостным ожиданием.

Тем не менее смущение не позволило ему с готовностью двинуться ей навстречу. Настя подошла к нему сама.

– Как вам не стыдно, Кирилл, вы нас совсем забыли, – приветливо сказала она.

В нем шевельнулась надежда, что ей неизвестны подробности его свидания с Клавой. Последняя не преминула напомнить о себе.

Она отделилась от группы подруг и стояла в отдалении, на виду у Смурова.

– Вы замерзнете после купания. Пойдемте, я провожу вас, – сказал он и, повернувшись к Клаве спиной, пошел рядом с Настей.

– Мне непременно надо было поговорить с вами, – начала она. – Полина сожалеет о своем поступке. Любовь и ревность толкнули ее на это. Как хорошо, что именно к вам попало ее письмо.

– Вы же знаете, не одна Полина приложила к этому руку.

– Да, я знаю все.

Смуров быстро взглянул на нее и опустил глаза.

– Я не имею права касаться ваших отношений с Клавой, – продолжала Настя, верно разгадав его мысли. – Могу только сказать, что она сделала это по глупости. Вы обошлись с ней слишком жестоко.

– По глупости? Она уже не ребенок и отлично понимала, какие могут быть последствия. Вы слишком добры, Настя. То, что вы принимаете за легкомыслие, на деле порочное стремление осложнять окружающим жизнь. Есть люди, которые находят в этом удовольствие, и Клава одна из них. Чтобы вы не заблуждались на ее счет, скажу, что она пыталась очернить вас в глазах вашего мужа. Она мне это неосторожно выболтала, на свою беду. А тут еще письмо. На моем месте вы бы тоже ее ударили.

– Вполне вероятно, но она могла бы ответить мне тем же, потому что возможности наши равны. Но когда мужчина, пользуясь преимуществом своей физической силы, безнаказанно бьет женщину – это, по меньшей мере, низко. Простите, я не хотела затрагивать эту тему, вы сами начали.

– Скажу откровенно, я боялся вашего осуждения, но теперь рад, что принял его открыто. Я дорожу вашим мнением. Мне было бы тяжело сознавать, что вы затаили в душе неприязнь ко мне.

– Тогда извинитесь перед Клавой, чтобы совсем уже сгладить неприятное впечатление.

– Вы действительно этого хотите?

– Кирилл, я ваш друг, мне трудно сердиться на вас, но и нелегко оправдать. Так помогите мне примириться с собой, с вами, – да, я этого очень хочу.

– Для вашего спокойствия я сделаю все, что угодно. Вы редкий человек, Настя. Если бы вы знали… – Смуров хотел что-то добавить, какие-то слова готовы были сорваться с его губ, но он пересилил себя и, улыбнувшись на прощание, пошел навстречу Клаве.

Зима в 1943 году рано сдала свои позиции. К концу марта рейд Осиновца очистился ото льда. Настя с Вазгеном стояли на пирсе и смотрели, как корабли маневрируют в тесноте, проводят ходовые испытания после зимнего ремонта. Вот «Сатурн», большие канонерские лодки, транспорты, гудят моторы «морских охотников». Из двух сторожевых кораблей остался один – «Конструктор». «Пурга» погибла осенью, когда корабли ЛВФ поддерживали огнем удары сухопутных войск по врагу на синявинском направлении.

Вазген рассказывал Насте о «Конструкторе». Сейчас корабль выглядел как новенький, а ведь ему полностью оторвало носовую часть в ноябре сорок первого. Корабль попал под бомбежку, его с трудом удалось спасти, отбуксировать к берегу то, что уцелело. На заводе изготовили новую носовую часть, которую водолазы присоединили на плаву, с помощью болтов, а швы уже заварили в плавучем доке.

– Чего только не сделают! «Конструктор» вернулся в строй, еще повоюет, отомстит за ребят. Много их тогда погибло, весь состав вахты. И «Пургу» не удалось спасти. Хороший был корабль, совсем новый, не то что наши потрепанные посудины. «Сатурн» наш везунчик – сколько раз его бомбили «юнкерсы» и «хейнкели», и ни одного прямого попадания.

– Молчи, сглазишь! – испугалась Настя.

Подошел Смуров. Поинтересовался, когда корабли выйдут в море. Пора было прекращать автомобильные перевозки, так как лед стал ненадежен. Поэтому морякам предстояло в ближайшие дни открывать навигацию, они должны были выйти на лед и прокладывать путь до Кобоны с помощью взрывчатки.

Несмело приблизилась Клава.

– Товарищ командир, – обратилась она к Вазгену. – Девчата кофе раздобыли и шоколаду. Хотят вас угостить. Кирилл Владимирович, просим вас составить нам компанию.

– Спасибо, Клава, мы сейчас придем, – кивнул Вазген.

Клава умоляюще взглянула на Смурова и направилась к маячному домику.

– Пойдемте, Кирилл, пойдемте, – решила настоять Настя. – Не смотрите букой. Девушка оказывает вам внимание. Не разочаровывайте ее.

– Да она влюблена в тебя, как кошка, – бухнул Вазген. – Я ее не узнаю. Будто подменили. И тиха-то стала, и скромна, глаз не подымет. И это после того, как ты ей…

– Вазген! – вскричала Настя.

– Виноват, молчу. Только черт ли разберет женщин! Иной раз на вас дохнуть боишься, все-то вы сентиментальничаете, все-то к вам особый подход нужен, а тут получила по…

Настя поспешно закрыла ему рот ладошкой. Смуров расхохотался. Вазген закатился вслед за ним.

– Циники! Грубые, бездушные чурбаны! – рассердилась Настя. – Теперь я понимаю, почему все женщины ругают мужчин.

Весельчаки переглянулись и приняли до невозможности благочестивый вид.