Текст книги "Светить, любить и прощать"

Малыш доверчиво протянул ей замерзшую ручонку:

– Федор.

Он помолчал, обернулся к сестре, крепко державшуюся за его рукав, и ткнул в нее перепачканным в саже пальцем:

– А это Маруська. Сестра.

Поля ласково кивнула:

– Здравствуй, Маруся.

А потом кивнула им:

– Ну, и хорошо. Вот и познакомились. Слушай, Федор, пойдете ко мне?

Взмахнув белесыми ресницами, мальчуган немного подумал и тихо спросил:

– А мамка?

Поля печально вздохнула:

– Она сейчас в больнице. Дом-то ваш сгорел.

Мальчишка помолчал и как старший принял решение:

– Ладно. Пойдем.

Он опять помолчал и негромко добавил:

– Маруська есть хочет. Она маленькая. А я замерз.

Женщина, почувствовав, как отлегло от сердца, облегченно вздохнула:

– Ну, и Слава Богу! Сейчас пойдем. Я вас накормлю и спать уложу, и помою…

Она беспокойно оглянулась на полицейского, все еще сердито говорящего по телефону:

– Вы подождите. Сейчас…

И, поджав губы, упрямо двинулась к служителю закона. Тот, раскрасневшись от мороза, скосил на нее глаза и, резко нажав на кнопку, положил трубку:

– Ну, и бедовая же ты… Вот баба! Но таким, говорят, везет!

По его улыбке Полина поняла, что переговоры закончились благополучно. На удивление, все разрешилось, действительно, довольно быстро.

Очевидно, перед наступающим Новым годом никто из официальных властей не спешил заморачиваться судьбой двоих маленьких погорельцев, поэтому хмурый полицейский, не глядя на женщину, достал листок, ткнул в него пальцем:

– Пиши.

– Что? – Поля подняла на него глаза, – что писать-то?

Полицейский, полистав засаленный блокнот, открыл его на нужной странице:

– Вот. По образцу пиши. Данные свои вписывай… Подробно, ничего не сокращай, не пропускай строчки. Разборчиво и внятно.

Полина, слушая его наставления, аккуратно писала, сжимая замерзшими пальцами тоненькую синюю ручку. Мужчина сел в машину и достал из ее глубин еще один листок, отпечатанный заранее. Взяв из рук Полины наспех составленную бумажонку, указал на новый лист:

– Здесь подпиши еще. И здесь… Да подожди… Куда ж ты спешишь, глупая? Прочитай хоть, что подписываешь! Вот бестолковая! Документ же подписываешь, ответственность за жизнь детей берешь на себя. Слышишь ты, торопыга?

Когда Поля с уставшими, замерзшими и перепачканными детьми показалась, наконец, на пороге своего дома, тетка, уже знавшая о случившейся в деревне беде, всплеснула руками:

– Ой, матушка моя, что ж это за напасть такая!

Она, поправив теплый платок, осторожно приблизилась к малышам, посмотрела на них поверх очков и медленно подняла выцветшие от прожитых лет глаза на племянницу:

– Вот несчастные! Совсем крошки!

Видно, слухи о поступке Полины еще не поползли по деревне, и тетка находилась в счастливом неведении. Поля, пользуясь моментом, молча раздевала детей ничего не объясняя.

Глафира, жалостливо качая головой, опять заохала:

– Горемычные! – тут она, подозрительно сдвинув брови, обернулась к племяннице, – ты ж, Полечка, покормить их привела? Да? И правильно, пусть перед дорогой подкрепятся. Соседка сказывала, что их в приют заберут сегодня… Далеко повезут-то? Не знаешь?

Поля, поджав губы, снова промолчала. Ей не хотелось при малышах обсуждать их будущее, но заметив, что тетка упрямо ждет ответа, вздохнула, отводя глаза в сторону:

– Нет. Сегодня не заберут. Никуда их нынче не повезут.

Старушка, обомлев, сняла очки, аккуратно положила их в карман цветастого фартука и, ахнув, дернула племянницу за рукав:

– Да? Как это не заберут? А где ж они жить будут? – тетка закашлялась от волнения, – соседка сказала, что от дома одни головешки остались, вон тлеют еще до сих пор… А?

Глафира беспокойно топталась рядом, пытаясь заглянуть Поле в глаза.

Племянница, не обращая внимания, спокойно наклонилась к малышам, испуганно жмущимся у стенки:

– Ну, вы чего? Почему не проходите? Давайте, давайте… Сейчас умываться будем. Ну, смелее…

А потом подняла глаза на перепуганную насмерть тетку:

– У нас пока поживут.

Старушка, побледнев, всплеснула морщинистыми руками:

– У нас? Как это – у нас? Где у нас-то? Почему?

Потом, словно сообразив что-то, вдруг заголосила на весь дом:

– Полина, детка, да ты что? Ты спятила? Как это у нас поживут? С какой стати? Это ж чужие дети!

Видя, что племянница не реагирует, тетка завопила, что было силы:

– Поля, я тебе запрещаю! Слышишь ты или нет?

Поля, побледнев, вздохнула, поправила волосы, затянутые в хвост, и строго сказала, глядя тетке прямо в глаза:

– Прекрати! Ты чего устроила здесь? Не пугай детей. И потом… Ты не можешь мне ничего запретить. Ничего и никогда. Я сама все решаю. И хватит об этом. Разогревай обед. Потом поговорим, я тебе обещаю.

Тетка, схватившись за грудь, хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды. Но племянница, взглянув исподлобья, жестко и решительно добавила:

– Не вздумай в обморок упасть… Перестань. Помоги мне лучше… Дети замерзли и устали. Накрывай-ка на стол.

Всхлипнув, Глафира, отвернулась и, сгорбившись, засеменила на кухню. Засуетилась, иногда тяжело вздыхая.

Полина, все же чувствуя себя виноватой, тихонько подошла, обняла тетку за худенькие плечи:

– Ну, прости. Прости. Я не права, но и ты тоже виновата… Что ты заладила: чужие да чужие! Я и так это знаю. Но и бросить их там не могла. Понимаешь? Просто не могла и все. Извини, что с тобой не посоветовалась, но времени у меня не было, раздумывать ведь в такие минуты нельзя.

Достигнув временного перемирия с теткой, Полина погрузилась в домашние хлопоты.

Новогодний сочельник уже наступил, а в маленьком старом домике его приход и не заметили.

Детей купали, отмывая сажу и въевшуюся грязь, кормили, стирали одежду, на ходу перекраивая и переделывая взрослые вещи, стелили постель, выбирая подушки помягче, а одеяла полегче…

Уже поздно ночью, уложив, наконец, малышей спать и перемыв посуду, Поля подошла к окну.

Огромная желтая луна одиноко висела на совершенно темном небе.

Было тихо и безветренно.

Новогодний сочельник выдался морозным и студеным.

Поля вдруг задумчиво улыбнулась. Почему-то ей сейчас показалось, что ее глубокое, долгое и стойкое одиночество незаметно уходит в прошлое вместе со старым годом.

Женщина невесело ухмыльнулась, недоуменно покачав головой. А вдруг и правда, не было бы счастья, да несчастье помогло? Никто ничего не знает. Никто и ничего!

А судьба не выдает своих секретов и планов, она просто ведет нас своими лабиринтами…

Глава 15

В дверь осторожно стукнули. Раз, потом еще…

Поля, уже собиравшаяся ложиться спать, удивленно прислушалась. Что это? Может, показалось?

Женщина оглянулась по сторонам. Все свои, как говорится, дома.

Она усмехнулась: день сегодня выдался необычный, непредсказуемый! То на пожар бежала, то с полицейским спорила, то Глафиру уговаривала, а теперь вот еще какой-то нежданный гость явился… А ведь в их одинокий дом давно уже никто так поздно не приходил.

Показалось, – решила женщина и, поправив подушку, присела на краешек кровати. Но в это самое мгновение опять раздался все тот же осторожный и негромкий стук.

Кто бы это мог быть?

Поля, накинув халат, опрометью кинулась к окну, пытаясь разглядеть ночного гостя.

За окном, живописно разрисованном морозом, царила полная тишина. Только длинные уродливые тени, искусно прочерченные сараем да воротами, попавшими в холодный отсвет огромной луны, разнообразили ночной пейзаж.

Пожав плечами, женщина торопливо прошла к дверям, оглянувшись на сладко спящих детей. Сунув босые ноги в валенки, Полина шагнула в сенцы и, прильнув к входной двери, глухо спросила:

– Кто? Кто там?

Тут же в ответ раздался мужской голос:

– Поля! Откройте… Это я, Дмитрий. Дмитрий Иванович.

Удивленно ахнув, женщина поспешно повернула ключ в замке, широко распахнула дверь и, отступив на шаг назад, смущенно забормотала:

– Дмитрий Иванович? Вот неожиданность… Что такое? Что случилось? Так поздно… Зачем Вы здесь?

Мужчина виновато развел руками:

– Простите, поздно, конечно… Понимаю, что не вовремя. Я только на минутку… Долго не задержусь.

Он взглянул Поле в лицо:

– Позволите войти?

Полина, пожав плечами, отступила еще на шаг назад:

– Ну, входите, если уж пришли.

Мужчина вошел, чуть пригнув голову, чтобы не задеть притолоку и, захлопнув за собой тяжелую дверь, смущенно улыбнулся:

– Простите еще раз, что врываюсь… Вы, наверное, уже спали. Но это важно, я не мог не зайти.

Женщина, волнуясь, снова пожала плечами:

– Важно? Да что ж такое? Что случилось-то?

Дмитрий молчал, внимательно вглядываясь в ее лицо, освещенное неярким светом тусклой лампы, висящей под потолком, отчего-то медлил, а потом вдруг, спохватившись, заспешил:

– Вы, Полина, только не волнуйтесь, ничего ужасного не приключилось.

Он перевел дыхание и продолжил:

– В деревне у нас горе такое случилось поутру, а я в неведении… Еще вчера в город спозаранку уехал, деревенским детям подарки закупал к Новому году. Только что приехал, темно уже, а у конторы до сих пор мужики толпятся, вот и рассказали мне о пожаре… Кошмар просто!

Поля, не понимая, к чему он клонит, невесело согласилась:

– Да. Страшное дело.

Помолчала и, не сдержавшись, все же полюбопытствовала:

– Извините, а ко мне какие вопросы? Я что-то не пойму…

Мужчина, замявшись на секунду, продолжил:

– Я вот что хотел… Поля, Вы такая молодец, что детей взяли, это такой поступок!

Полина сразу же перебила его, устало отмахнувшись:

– Ой, перестаньте, ради Бога! Какой еще поступок?!

Но Дмитрий не согласился:

– Нет, уж, это Вы перестаньте скромничать! Вся деревня только об этом и судачит. Вон у меня в конторе, несмотря на поздний час, столпотворение. Мужики и то диву даются, обсуждают случившееся. А уж женщины я представляю, как Вами гордятся. Поля скептически усмехнулась:

– Ну, гордятся вряд ли… Скорее дурочкой неразумной считают. Посмеиваются, наверное, втихомолку, у виска пальцем крутят.

А потом добавила:

– Да и, вообще, что тут обсуждать? Это ж дети… Ну, не отправлять же их в приют накануне Нового года? – она вздохнула, – жалко мне их стало, такие маленькие, испуганные, голодные…

Дмитрий согласно кивнул:

– Конечно. Жалко. Бедолаги. А что мать их? Все, действительно, так плохо?

– Не знаю, – Поля пожала плечами, – ее «скорая» сразу увезла. Наша фельдшер чуть сама в обморок не упала, сказала, что худо дело, обгорела она, бедняжка, сильно. Говорят, живого места не осталось…

Они помолчали, каждый думая о своем.

Поля, чуть обернувшись, внимательно прислушалась. Потом взглянула на мужчину:

– Дмитрий, извините. Я должна идти, а то боюсь, вдруг малыши проснутся. Испугаются. Все-таки чужой дом, незнакомое место, без мамы…

Она вдруг осеклась и вопросительно нахмурилась:

– Подождите… Но я так и не поняла, а что Вы хотели-то? Зачем приходили?

– Да, да, конечно, – заторопился мужчина, – я вот что…

Он наклонился и достал из большой коричневой сумки, лежащей на полу возле его ног, два огромных разноцветных подарка в форме разрисованных сундучков:

– Я ж сегодня подарки привез для деревенских детей. Ну, вот подумал, что, наверное, и этим малышам будет приятно. Все-таки Новый год, а они без мамы, у незнакомых людей. Пусть и у них будет праздник. А? Как Вы думаете?

Он растерянно взглянул на Полю:

– Вы не против, надеюсь?

Она смутилась:

– Нет, не против. Наоборот. Просто как-то неожиданно.

Дмитрий обрадованно заспешил:

– Вот и прекрасно. Возьмите, это для них… Под елку, что ли, положите. Ну, или просто отдайте. Как хотите. Как сами решите, так и сделайте.

Поля зарделась:

– Ой… Спасибо. И, правда, это здорово, я об этом даже и не подумала. Да у нас и елки-то нет, честно говоря. Мы ведь с теткой в последние годы только маленькую, искусственную ставили. Ни к чему нам было себя большой елкой баловать.

Дмитрий, собравшийся уже уходить, изумленно обернулся:

– Как это нет? Да Вы что?

И уже через секунду выпалил, чуть покраснев:

– Так что же мы тут думаем?! О чем рассуждаем? Разве можно малышам без елки? Это ж ненастоящий новый год будет! Мы вот что сделаем…

Он взмахнул рукой, словно отрезал:

– Я завтра часов в двенадцать приеду, привезу живую елку, а? Давайте вместе устроим Вашим малышам настоящий праздник? Ведь такую беду пережили дети. Ну, как думаете?

Женщина совсем растерялась:

– Ой, даже не знаю… Неудобно как-то.

– Да что Вы? – Дмитрий Иванович нахмурился, – как это неудобно? Я же от всего сердца… Ну, пожалуйста, соглашайтесь, а?

Приняв решение, он шел напролом:

– Никаких неудобств! Все. Дело решенное! И не спорьте! Заметив вопрос в ее глазах, мужчина добавил:

– Ну, что Вы, Поля? Ну, правда, я очень хочу Вам помочь! Просто помочь… Просто так. Разрешите!?

Поля робко улыбнулась:

– Хорошо. Спасибо большое. Если Вам не трудно и не обременительно, то мы, конечно, будем рады.

Дмитрий, кивнув, быстро шагнул к двери и, уже выходя за порог, опять обернулся:

– Это Вам спасибо. До завтра.

Он поспешно ушел, словно боясь, что она передумает.

А она, глядя ему вслед, долго задумчиво стояла, прислонившись к дверному косяку.

Трудно сказать, какие мысли бродили в ее голове, но мысли эти были явно приятными, потому что она вдруг усмехнулась, покачала головой и, зябко дернув плечами, быстро пошла в комнату.

Тетка, услыхав ее шаги, приподняла голову от подушки и, недовольно морщась, сонно пробормотала:

– Поля? Это ты, что ли? Чего бродишь?

Полина приложила указательный палец к губам:

– Тсс, тихо! Детей разбудишь…

Глафира, поправив подушку, недовольно вздохнула:

– Господи, вот неугомонная! И чего тебе не спится?

Племянница досадливо отмахнулась:

– Да спи ты! Спи!

Глубокая темная ночь медленно плыла над спящей деревней.

Густой синий мрак обнимал улицы, заглядывал в небольшие оконца, баюкал животных в хлеву…

Все дышало спокойствием и умиротворением.

Глухое безмолвие плотной пеленой накрыло деревню, уснувшую в ожидании самой волшебной ночи в году.

Неумолимо близился Новый год. Торопился поделиться новыми радостями, подарками и счастьем.

Поутру Поля проснулась от какой-то непонятной возни. Еще не открывая глаза, она прислушалась.

Детский шепот, не очень разборчивый и быстрый, раздавался где-то совсем рядом:

– Маруська, ты майку неправильно надела… Вот видишь, задом наперед!

– Ну, и пусть, отстань… Буду так ходить.

Мальчишка, не сдаваясь, сердито зашептал, чуть присвистывая:

– Снимай! Снимай, говорю тебе! Переодевайся, горе луковое! Девчушка капризно топнула:

– Не хочу, – а потом проговорила, чуть картавя, – Федь, а как ее зовут?

Мальчонка опять торопливо зашептал:

– Да тихо ты! Видишь, спит еще…

Они помолчали, а потом Федор добавил:

– Это тетя Поля. Ты что, забыла?

Девчушка, подумав, шепнула:

– Угу. Уже забыла.

Еле сдерживая смех, Поля открыла глаза.

В двух шагах от нее, у крашеной стены, стояли дети. Они внимательно ее разглядывали, не решаясь подойти ближе.

Кудрявая трехлетняя Маруся, наклоняя голову то на один бок, то на другой, смешно щурилась, старательно прячась от луча яркого зимнего солнца, проникнувшего в небольшую комнатку через окно. Она, уже надев синие колготки, упрямо стягивала через голову майку, решив, очевидно, ее все-таки переодеть.

Рядом стоял Федор, терпеливо ожидающий результата. Заметив, что Поля пошевелилась, он на правах старшего сразу улыбнулся и поздоровался, как только Поля подняла голову от подушки:

– Доброе утро.

Полина удивленно покачала головой:

– Доброе! Какой ты молодец! И сам встал, и сестренку поднял… А чего так рано?

Мальчонка расплылся в довольной улыбке:

– Это нас мамка научила. У нее присказка была такая: кто рано встает, тому Бог дает… Тот много успевает.

– Понятно, – Поля перевела взгляд на девочку.

Федор, заметив это, заспешил:

– Маруська у нас вредная, она одеваться не любит. Но я за ней слежу. Мамка сказала, что старший всегда за младшими должен смотреть. Порядок такой.

Поля ласково кивнула:

– Это правильно. Верные вещи ваша мама говорила. Ну, что ж… Завтракать пойдемте. Да?

Федор сдержанно, по-взрослому, кивнул:

– Можно.

Женщина усмехнулась:

– Вот и отлично. А вы что любите?

Маруся, до этого настороженно молчавшая, вдруг неожиданно громко выкрикнула:

– Я блинов хочу!

Крикнула и, будто испугавшись своей смелости, сразу пряталась за брата. Однако, Федор, сообразив, что никакой опасности для них нет, смело улыбнулся:

– Маруська всегда блинов просит. Любит она их очень.

Поля подошла к нему, погладила по русой вихрастой головке и заглянула в голубые умные глазенки мальчугана:

– Блины – это хорошо. Сейчас сделаем. А ты? Ты что любишь? Федор смутился:

– Не знаю. Я все люблю. Мамка говорит, что мужик все должен есть, чтобы сила была.

Поля вздохнула:

– Мудрая женщина ваша мама. Ну, что ж… Умываемся и – к столу.

Когда они вышли на кухню, Глафира, поднявшаяся ни свет ни заря, уже суетилась у печи, в которой весело трещали березовые поленья.

Обернувшись на голоса, старушка озабоченно сдвинула очки на кончик носа и, глядя поверх них, покачала головой, всхлипнув:

– Ох, сиротинушки мои…

Поля испуганно подняла голову:

– Тетя, ты с ума сошла? Ты что несешь?

Глафира, словно испугавшись своих же слов, истово перекрестилась:

– Ой, прости Господи!

Поля нахмурилась:

– Вот-вот… Думай, что говоришь! Давай печь блины, у нас индивидуальный заказ.

Старушка хитро улыбнулась:

– Надо же… А я как чувствовала, с самого утра тесто на блины завела, вон уже целая стопка готова! Садитесь, мои сладкие, берите пока горячие.

Она обернулась к Поле, засуетилась:

– Доставай-ка, племянница, и сметанку, и вареньице… А то, может, медку хотят малыши, а?

Поля внимательно посмотрела на тетушку и понимающе улыбнулась:

– Отвыкли мы с тобой от большой семьи, да? Сколько уж лет все вдвоем да вдвоем?!

Глафира неторопливо вытерла руки о фартук и задумчиво кивнула:

– Отвыкли. А как хорошо, когда есть о ком заботиться.

Поля, глядя, как малыши аппетитно уплетают блины, согласилась:

– И не говори…

Но тут же, словно вспомнив о чем-то страшном, сразу помрачнела и отвернулась в сторону.

За завтраком да за разговорами Поля и не заметила, как наступил полдень. И только когда в дверь громко застучали, она, опомнившись, всплеснула руками:

– Ой, тетя Глаша, нам же елку должны принести.

Старушка, тоже обернувшись на стук, удивленно ахнула:

– Елку? Да откуда же? Кому мы нужны, Полюшка?

Но не успела она даже встать со стула, как в дом буквально ввалился Дмитрий с большой ветвистой пушистой елкой.

Малыши, уже немножко освоившиеся в чужом доме, радостно загалдели, запрыгали, увидев эту зеленую красавицу:

– Ого! Ура! Елка, елка….

Они, подбежав к мужчине, стали скакать вокруг него, хохоча и толкаясь. А Дмитрий, сняв толстый тулуп и валенки, весело подмигнул им и официально поклонился Глафире:

– Здравствуйте. Я – Дмитрий. Вот елку вам привез. Не забыли, что Новый год сегодня?

Старушка, нацепив свои очки, не торопясь поправила косынку на голове, кашлянула и важно медленно подошла к мужчине, осторожно наступая на больную ногу:

– Здравствуй, коли не шутишь.

Она, сдвинув брови, внимательно оглядела незнакомца с ног до головы. Одобрительно хмыкнула, повела бровью и только потом добавила:

– Я тетка Полины, Глафирой меня кличут. Слыхал небось?

Она шагнула еще ближе к нему, досконально его рассматривая:

– А ты чей же такой будешь, что-то я не признаю?

Дмитрий осторожно положил елку на пол и, выпрямившись во весь рост, серьезно доложил:

– Я, тетя Глаша, не здешний. Приезжий. Хотя уже можно считать меня своим, я уж больше двух лет здесь живу.

Тетка недоверчиво покачала головой:

– Вот оно что… И что ж ты тут, мил человек, делаешь? Зачем в деревню явился?

Мужчина засмеялся, ему явно нравился допрос, устроенный бдительной теткой Глашей:

– Строитель я. Ферму здесь строю.

Поля, подойдя к Глафире, взяла ее за руку и, осторожно потянув в сторону, недовольно зашептала:

– Хватит, хватит… Ну, что ты пристала? Что за расследование ты здесь устроила? Просто допрос с пристрастием…

Она предостерегающе подняла руку:

– Хватит, тетя! Остановись… Неудобно же! Человек для детей старается, а ты, как полицейский в участке! Ты лучше тесто для пирогов пока заводи… Овощи на салат ставь варить да утку фаршируй. Сейчас елку поставим, и я к тебе присоединюсь, готовить начну.

Но любопытная тетка Глаша никак не могла успокоиться, уж больно взволновало ее неожиданное появление мужчины в их одиноком доме. Не скрывая своего интереса, она, упрямо отодвинув племянницу в сторону, опять обернулась к Дмитрию:

– А ты, милок, чего ж раньше к нам не заходил? Дорогу, что ль, не знал?

Мужчина, исподлобья взглянув на смутившуюся Полину, хитро улыбнулся:

– Сначала не знал. А потом, когда узнал, меня уже не пускали… Тут уж Поля не выдержала:

– Все, все, все! Хватит разговоров. Давайте уже елкой заниматься. Дети же ждут.

Малыши, радостно визжа, кинулись к ней наперегонки, громко крича и толкаясь:

– Елка! Елка! И мы тоже, и мы с вами!

…Новый год наступил.

Долгожданный, веселый, таинственный.

Волшебный праздник детства.

Самый любимый и самый загадочный.

Такой суматохи и такого праздника эти стены давно не видели… Поля старалась вовсю! И песни детские пели, и свечи разноцветные зажигали, и подарки искали, и желания загадывали, и хоровод водили…

Уставшие, вконец обессилевшие дети, наконец, угомонились.

Еле успокоив их, уложив и рассказав сказку, Поля вышла к тетке, собирающей посуду с накрытого стола. Подошла, присела на краешек стула и взглянула на старушку:

– Оставь… Сейчас все уберу. Иди, посиди рядышком.

Та, поправив седые волосы, подошла, чуть припадая на больную ногу:

– Ну, что спят?

Женщина, вздохнув, кивнула:

– Угу. Набегались. Спят, как зайчики.

Потом она обняла тетушку за худенькие плечи:

– А ты как? Устала?

Глафира покачала головой, внимательно посмотрела на племянницу и ответила вопросом на вопрос:

– Да я-то что? Ты вот как? Держишься еще на ногах?

Полина улыбнулась:

– Устала, конечно, с непривычки. Даже странно… Мне кажется, что никогда-никогда в нашем доме такого веселья не случалось. Да?

Глафира посмотрела вдаль, словно на мгновение нырнув в бездонный омут памяти:

– Ну, почему… Бывало и веселье. Забыла ты, наверное, уже… Родители когда-то устраивали тебе такие праздники, елку ставили, отец из лесу привозил… Давно, правда, это было.

Поля опять вздохнула:

– Давно. Я уж и не помню почти…

Она помолчала и грустно добавила:

– А Маруся все про маму спрашивала.

Глафира пожала плечами:

– Это понятно. Что ж ты хочешь? Мать есть мать… Только вчера такое случилось, как же не спрашивать. Скучают дети. Тут чужой дом, все незнакомое и непонятное… Федор еще держится, а эта пигалица и у меня еще днем про маму спрашивала. Тоскует.

Старушка подняла глаза на Полю:

– Я вот что думаю… Ты только не ерепенься, ладно? Не сходи с ума. Давай спокойно поговорим.

Племянница, заранее все зная, нахмурилась:

– Давай. Если хочешь, давай поговорим.

Они помолчали.

Тетка вздохнула.

– Ты, детка, правильно сделала, что не бросила детей перед праздником. Но ведь жизнь идет своим чередом, так? Вот поживут они у нас, пока мать в больнице, да и пойдут домой, да?

Племянница спокойно кивнула:

– Конечно.

Но Глафира, которую видно что-то очень мучило, запнувшись на мгновение, заспешила:

– Полечка, а если она, не дай Бог, умрет? А?

Поля сурово прервала тетку:

– Прекрати! Ну, не загадывай… Как ты можешь?

– А что? – тетка недовольно поджала губы, – говорю же – это жизнь… Я не хотела тебя тревожить, а дела-то плохи…

– Да? – похолодела Полина, – откуда знаешь?

Глафира пожевала сухими губами и выложила:

– Вон сегодня Матрена, соседка фельдшерицы нашей, прибегала утром, говорит участковый звонил в больницу…

– И что? – нетерпеливо перебила ее племянница.

– А то! – скривилась старушка, – сказали, что надежды нет.

Тетка беспокойно поправила косынку на голове и опять взглянула выгоревшими глазами на побледневшую Полю:

– Так что, детонька? Что делать будем?

Полина, которой явно уже не хотелось ничего обсуждать, опустила голову и прошептала:

– Не знаю. Даже не представляю. Поживем – увидим…

Но тетка, прекрасно знающая свою настырную племянницу, покраснев, хлопнула сухонькой ладошкой по столу:

– Ну, уж нет! Ты, Полина, даже не думай!

Она сурово погрозила племяннице скрюченным пальцем:

– Не смей, я тебе сказала! Слышишь? Не смей! Знаю я тебя, упрямицу известную… Знаю, какие мысли в твоей голове бродят и чую, зачем ты их в дом привела.

Разволновавшись, Глафира встала со стула и, взмахнув рукой, решительно топнула:

– Не будет этого, пока я жива! Не будет, вот тебе мой сказ! Я никогда не позволю тебе взять этих детей… Нечего такую обузу на себя взваливать!

Старушка обессиленно всхлипнула:

– Ты еще для себя не пожила, а тут сразу двое! Ладно бы свои, а тут чужие… Что молчишь-то? Вот настырная! И не перебьешь тебя, не переспоришь… О себе подумай, тебе свое счастье устраивать надо, а не за чужих малышей цепляться.

Поля молчала из последних сил, но чувствуя, как заколотилось сердце, тоже вскочила со стула и сердито обернулась к тетке:

– Как тебе не стыдно! Что ты говоришь? Ты себя слышишь? Чего ты человека хоронишь заранее? Может, поднимется она еще…

– А если нет? – почти выкрикнула тетка, теряя самообладание. Племянница опять села, помолчала и холодно ответила, как отрезала:

– А если нет, я их возьму.

Глафира, схватившись за сердце, глотала воздух, как рыба, выброшенная на берег, а потом, совсем отчаявшись, вдруг умоляюще зашептала, низко наклонившись к женщине:

– Ты что это выдумала? Тебя люди на смех поднимут! Где это видано? Спятила совсем? Это ж чужая кровь… Зачем они тебе? Опомнись!

И уж совсем теряя выдержку, старушка вдруг выпрямилась во весь рост, сморщилась и выпалила, дернув Полину за плечо:

– Одурела ты, девка! Совсем голову потеряла! А ты вспомни-ка, вспомни былое… Ты своего кровного когда-то отдала, чтобы теперь чужих растить?

Сказала и, сама испугавшись вырвавшихся слов, поспешно закрыла рот ладошкой.

Резко отшатнувшись, как от удара, Полина страшно побледнела. Закрыла на мгновение глаза, приходя в себя.

Звенящая тишина повисла в крохотной комнате.

Казалось, еще секунда – и сгустившийся воздух взорвется, рассыпавшись на миллионы звенящих осколков. Липкая тишина, словно паутина, прилипла к лицам, окнам, посуде… Только где-то стучали старые ходики, да в углу возился серый кот.

Беззвучно выдохнув и стряхнув оцепенение, Полина медленно встала, выпрямившись во весь рост. Постояла, держась за спинку стула, пытаясь удержать равновесие…

Потом морщась, как от сильной боли, осторожно повернулась и пошла в спальню, опустив плечи и шаркая по-старушечьи ногами.

Уже у самой двери она вдруг обернулась и хрипло выдавила из себя, глядя не на тетку, а куда-то мимо нее, в сторону:

– Больно бьешь…Очень больно. Но ты не смеешь меня судить. Не смеешь! Я давно сама себя осудила. Мой грех – он только мой… Слышишь? Мой. И это никого не касается.

И пошла, натыкаясь на стены и двери, с трудом ступая сразу ослабевшими ногами.