Текст книги "# Розовым мелом"

– А самому посмотреть слабо?

– Зои, просто скажи: который час?

– Почти два.

– Давай сделаем так: я завожу будильник ровно на двенадцать, – реально что-то начинает делать, только и слышен писк с клацаньем боковых кнопочек. – И до этого времени мы выключаем всё, что было раньше. Чистый лист. Полное обнуление.

– Зачем?

– Будем узнавать друг друга заново.

– Это глупо, – усмехаюсь, правда не особо уверено.

– Давай попробуем. Что ты теряешь?

Наверное, ничего. Опять же, меня ни к чему не обязывают, только…

– Не до двенадцати. До восьми.

– Почему до восьми?

– Потому что в девять мы идём на ужин с родителями.

– Ладно. До восьми так восьми.

До восьми так до восьми. На том и порешали.

– Я Зои, – протягиваю кисть для рукопожатия. Ладонь приятно покалывает, когда её довольно касаются.

– Илья, – улыбаются в ответ. – У тебя красивые глаза, Зои. Как у Бэмби.

Хм. А может мы всё это и зря, конечно, затеяли…

– Глаза? Правда? Это уже начинается профессиональный подкат пикапера?

– Нет. Если бы я подкатывал, то сказал, что у тебя красивые лодыжки. Чуешь, как сразу запахло романтическими флюидами?

– Однозначно, – первый раз на моей памяти его вполне себе безобидные слова вызывают у меня искренний смех. Впервые. Ну… Нет, наверное, затея всё-таки не так плоха. Зерно смысла в ней точно есть. А там уж посмотрим.

Мы разговариваем. Как бы это не звучало странно, но разговариваем. Нормально. По-человечески. Без подколов и ехидства. Без оглядок и страха сказать лишнее, чтобы тебя потом этими же словами не ткнули носом. Просто. Общаемся.

После "наигранного" диалога в стиле: "– Первый раз в Испании? – Сделаем вид, что да. – Круть. Я тоже. Пошли покажу любимые места" уходим дальше бродить по городу. Покупаем в передвижной палатке мороженое, обсуждаем какие-то совершенно незначительные по сути вещи, касаемые местных традиций, немного затрагиваем историю старого порта и любуемся на море со смотровой площадки.

Зависаем там надолго. Народу мало, а на широком парапете оказывается весьма удобно сидеть. Уходим лишь когда подгребает шумная толпа туристов в сопровождении экскурсовода. Спускаемся через ступенчатую улочку обратно на набережную и проходим дальше нашего пляжа, на котором до сих пор остались последствия вчерашней вечеринки. Традиционная для местных сиеста закончилась и на улице с бешеной скоростью начинает разрастаться активность. Везде какой-то движ, музыка, галдёж.

Окольными путями попадаем в центр небольшого столпотворения. Что-то вроде бесплатных мастер-классов по танцам. Каких, вообще непонятно. То ли Самба, то ли Латинские, то ли вообще Танго. Несколько "опытных" пар показывают на собственном примере движения, но народ особо не заморачивается – просто танцует как может, получая удовольствие.

Мы среди них. Илья увлекает меня в гущу, вынуждая присоединиться к этому безумию. Меня кружат, ловят, подхватывают, прижимают к себе, как бы ненароком то и дело обнимают, а я… а я только смеюсь от своей неуклюжести. Попробуй успеть понять, что там от тебя хотят и при этом постарайся никого не сбить, потому что на узком участке с массовым скоплением людей сложно соблюдать дистанцию.

Как и предполагала, нога после вчерашней оплошности успевает пройти, но при длительном на неё воздействии напоминает о себе, когда каблук подворачивается в ямке. Решаем закончить с динамичной частью отдыха и переходим в стадию релакса. Обедаем в ресторанчике, снова долго блуждаем там, где ещё не блуждали, после чего покупаем в палатке чуррос – сладкую выпечку из заварного теста, обжаренного во фритюре, и отходим обратно к берегу.

От облагороженной части пляжа со всеми нашими петлями и зигзагами мы оказываемся далековато, зато находим уединённое место, за высокими камнями которых несложно спрятаться от посторонних. Для купания не очень удачный участок из-за крутого спуска, а вот для того, чтобы побыть наедине самое то. Тишина, галька под ногами и накатывающие волны. Романтика? Романтика.

Князев плюхается прямо на землю, а вот мне жалко белые брюки. Пока думаю, как бы поаккуратнее уместиться и не запачкаться, меня просто усаживают на себя. Ауч. Это слишком горячо. И слишком опасно. На красивых парнях просто так не сидят. Красивые парни в принципе просто так на себя девушек не усаживают.

Илья со свойственной ему расслабленностью доедает свой чуррос, а вот мне неуютно от своего территориального положения. Хотя бы потому что пятой точкой слишком хорошо ощущается, что на самом деле он нифига не спокоен. Ох, мамочки. Возбуждать кого-либо в мои планы на сегодня не входило.

– Что означают татуировки? – пытаюсь срулить на нейтральную тему. Авось поможет.

– Смотря какие.

– Все. Почему вообще решил забиваться?

– А почему нет? Или мне не идёт?

– Ну почему. Смотрится миленько, – набираюсь смелости и впервые тянусь к огромному орлу с распростёртыми крыльями на правой руке. Размах оперения настолько большой, что тату продолжается на плече и, вероятно, уходит на грудь.

Осторожно провожу пальцами по контуру птицы, но торможу у края рукава футболки. На что Князев с лукавой усмешкой просто-напросто стягивает с себя одежду вовсе. Боже, да он издевается. Слишком много его обнажённого торса для одного дня. Слишком много.

– Специально это делаешь, да? – прям чувствую, как кровь приливает к щекам.

– Всего лишь даю возможность рассмотреть повнимательнее.

Так я тебе и поверила, конечно, хитрая ты морда, но спорить не буду – всё это мудрёное сплетение рисунков и пунктирных линий, плавно перетекающих из одного сюжета в другой, и правда теперь превосходно обозревается. Раньше я на этом не заостряла внимание, не до того было, поэтому впервые позволяю себе подзависнуть и беспалевно таращиться на эстетику чёрных чернил. Так много "впервые" за последние полдня.

Если правая рука стала холстом для природы: орёл, горы, леса – левая превратилась в игральный стол: рулетка, карты, фишки. На груди сюжет перекручивается, дополняясь деталями. Большой рассыпающийся циферблат римскими цифрами занимает почти всё пространство. Ниже, на обалденных твёрдых кубиках – змея, пытающаяся овить и заглотить встревоженного голубя.

– Узнаёшь? – Илья красноречиво тыкает в птицу.

– А должна?

– Наверное, да. В лапу вглядись, – замечаю на лапе у голубя стянутую леску, словно та угодила в силки. И не хватает пальца. Отрицательно качаю головой, на что лишь недовольно вздыхают. – Когда-то маленькая девочка притащила домой ощипанную курицу со сломанным крылом. И всю осень выхаживала её на лоджии в коробке.

Зависаю с открытым ртом. Вот теперь вспомнила. Голубь. Без пальца на лапе. Сломанное крыло. Да. Было такое. Очень-очень давно.

– А ты её гонял почём зря и обещал спустить в мусоропровод, – это я тоже помню.

– Но не спустил же.

– Не спустил.

– Лучше бы спустил. Эта падла потом своё потомство к нам пригнала. Весь балкон засрали.

– Ага, – совсем уж по-детски хихикаю я. – Родителям даже пришлось его застеклить, – так же быстро серьёзнею. – И почему ты решил сохранить этот момент на теле?

– Как одно из самых ярких воспоминаний о маленькой девочке, что стояла рыдающая в коридоре и умоляла оставить зверинец. Предки не особо хотели рассадник бацил домой брать, но девочка пригрозила, что иначе будет жить на лестничной клетке в той же коробке.

– Этого я уже не помню.

– Зато помню я. И её лицо, и её решительность. Помню и как мы с ней пытались снять леску с опухшей лапы. Наверное, то единственное, что мы когда-либо делали вместе.

По коже пробегают мурашки от его интонаций и самого голоса. Словно он сожалеет о том, что уже нельзя исправить. Может и циферблат для этого? Как некая отсылка безвозвратно ушедшего времени? А змея? Что она олицетворяет? Девочку? Самого себя?

– Эта девочка… – приходится откашляться, потому что спрашивать оказывается непросто. – Она тебе нравилась уже тогда?

– Тогда. Раньше. Сейчас. Всегда.

Внутри всё перекувыркивается.

– И что остановило признаться?

– Её привели домой и велели называть сестрой.

– От любви до ненависти, да?

– Ненависти никогда не было. Не той, какой принято её считать.

– А что было?

– Слушай, – Князев удручённо потирает лицо. – Я был редкостным засранцем. Совершил много ошибок и уж чего точно не стоит делать, так это искать логики в моих тогдашних действиях. Там слишком много всего было намешано: детские обидки, злость, ревность. Глупому говнюку казалось, что все ему должны. Решение отца отправить меня в училище было одним из самых правильных, там мозги хоть встали на место. Только ты это, – он понижает голос, словно сам испугался того, что сказал. – Ему об этом не говори, ладно?

– Почему? Так сложно признаться, что ты в чём-то с ним согласен?

– Я много в чём с ним согласен, но гордость та ещё мразь. С ней сложно договориться.

– И что она говорит по поводу меня?

Илья резко выпрямляется, удерживая меня, чтоб я с него не свалилась.

– С тобой она молчит.

– Кляпом заткнул?

– Ничего не делал, – его пальцы касаются моих губ, задерживаясь на них. – Видимо, даже она понимает, что я перед тобой кругом виноват.

Кхм… В горле филиал Тартара. Сухая пустыня, где от высоких температур трескается даже воздух. Глотать больно, а дышать в принципе невозможно.

– Тебе не холодно? Может, оденешься? – не могу я спокойно смотреть на эти мышцы. Воображение с раздражающим упрямством заводит не в те дали…

– Холодно? Когда ты на мне? Это вряд ли, – меня одаривают улыбкой от которой на пустыню перекидывается пожар. Яростный, голодный и сметающий всё на своём пути. Скручивающий внутренности в тугой узел и разливающий тянущую пульсацию по организму. Имя этому пожару – возбуждение, а возникший момент, неукротимо переходящий на сближение, лишь подливает бензина в костёр.

У кого-нибудь был секс на побережье Средиземного моря на закате солнца? Стоп… Крамер, какого чёрта? Что за придурь?!

– Нам пора, – напоминаю я, спуская себя на грешную землю. Нас обоих, пока дело не приняло необратимый поворот.

– Уже?

Разворачиваю его руку так, чтобы он мог видеть мигающие цифры на часах.

– До восьми осталась четверть часа.

– Ещё целая четверть.

– Как раз дойти до отеля.

Немного не угадываю. Когда мы поднимаемся на этаж и замираем возле моего номера, остаётся ещё две минуты. Две минуты, которые мы выжидаем в воцарившемся напряжении. Смотрим друг на друга, но соблюдаем дистанцию, а когда срабатывает таймер непроизвольно вздрагиваем. Увы. Отведенный нам срок истёк.

– Жаль. Очень жаль, – Илья разочарованно отключает писк.

Мои руки сцеплены сзади и вслепую нашаривают ключ-картой выемку. Щёлкает замок.

– Встретимся на ужине, – прощаюсь я.

– Ладно.

Уже почти скрываюсь в спасательных стенах, но, мысленно отчихвостив себя всеми отборными ругательствами, врубаю обратку и… целую его. Вполне себе невинным поцелуем без языка, но непозволительно продолжительным. Без комментариев. Не нужно спрашивать, чем я аргументирую этот порыв. Знала бы, сказала.

Отстраняюсь, пробуя на вкус ощущения.

– Это тоже ничего не значит, – на всякий случай уточняю я, но, ясен перец, сама не верю тому, что говорю. Что-то изменилось между нами. И мы оба прекрасно это чувствуем.

– Само собой, – согласно кивает Князев и не думая сдерживать широченную улыбку. Ох, теперь точно не отстанет. Вопрос в другом: а хочу ли я, чтоб отстал? Однозначного ответа у меня нет. Пока нет.

– Можешь идти, – уходить никто не торопится. Пытаюсь себя морально пнуть, но пинок получается не ахти какой. Нифига не мотивирует. – Продолжения не будет.

– Иду, – вроде бы соглашаются и… целуют меня снова. То ли в щеку, то ли в уголок губ. Коротко, едва уловимо, но не менее волнительно. Отступают на пару шагов… И только тогда я замечаю за его плечом тётю Марину.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Шестнадцать лет назад

Слёзы. Боль. Горечь утраты. Опустошение. Отчаяние. Снова слёзы. Уже не маленькая, чтобы не понимать, но ещё недостаточно взрослая, чтобы иметь возможность что-то сделать. 

Она почти не помнила похороны. Уже тогда. Детский мозг сам блокировал информацию, смилостивившись над неокрепшей психикой. Картинки просто смазались. Вот все сидят в чёрном за столом у них дома, а через несколько дней она покидает этот дом и сама. Навсегда.

Тётя Марина всё это время рядом с ней. Поддерживает. Заботится, как только может: гладит её платья, залетает косы, остаётся на ночь, чтобы приготовить завтрак, обед, ужин. Делает то, что всегда делала мама. Вот только она не её мама. А мамы рядом больше нет.

В память о родителях остаются лишь фотографии и несколько личных вещей, что она складывает в свой розовый чемоданчик. Пакеты с игрушками возвышаются бастионом, но они ей не нужны. Она бы всё отдала, лишь бы мамочка вернулась.

Впереди у неё новая жизнь. Хорошая – плохая, кто знает. Одно точно: другая. Всё изменится. 

Всё навсегда изменится.  

Пятнадцать лет назад

Она обвыкается. Пустота быстро обрастает подробностями и новыми привычками. Да и адаптация в силу возраста даётся быстро. А вот воспоминания медленно стираются, поддёрнутые дымкой забвения. Словно прошлого никогда и не было. 

Ей повезло. Она могла оказаться в приюте, но ей подарили всё: заботу, любовь, поддержку и крышу над головой. Есть лишь одно исключение в этом уравнении: он.

Он изводит её всеми возможными способами, не даёт житья. Издевается, надсмехается. Он её ненавидит, а за что она и сама не знает.

Четырнадцать лет назад

Она стоит перед зеркалом в диком ужасе и приглаживает встопорщенные волосы. Стрижка ёжиком. Теперь она похожа на мальчика. Выглядит просто кошмарно. А всего из-за него. Этот идиот вылил ей на голову полный тюбик суперклея.

За что? 

За то, что она толкнула его на улице, когда он к ней в очередной раз лез с обзываниями. Толкнула неудачно. Так, что он улетел в грязную лужу, и белая рубашка превратилась в половую тряпку. И всё это на глазах у их класса. Ох, как они смеялись. 

Вот он и решил отомстить. Подло и низко. Нечестно. Рубашку-то можно постирать, а с этой убогой причёской ей теперь ходить несколько лет. Внутри разгорается жажда мести. Она долго терпела, старалась быть выше этого, но он её вынудил.

Хотел войну? Будет ему война. 

Тринадцать лет назад

Он продолжает науськивать против неё всех. Даже те, кто недолгое время был на её стороне, быстро успевают переметнуться. Чтобы не оказаться в зоне поражения её «прокажённости».

Их соперничество не прекращается. Один сделает гадость, другой не останется в долгу. Один больно уколет словом, другой ответит троекратно. Даже разойдясь по разным профильным классам это не прекращается. 

Глупая бессмысленная игра. С последствиями и нескончаемыми слезами, но они играют в неё снова и снова. Когда-нибудь им наверняка всё это надоест, но точно не сейчас…

Двенадцать лет назад

Это происходит само по себе. Детство резко заканчивается и всё начинает представляться в другом свете. Вчерашний грубиян и задавака вдруг превращается в объект девичьего воздыхания, а лучшая подруга показывает своё истинное лицо и навсегда перестаёт быть лучшей. 

В этом же возрасте проявляется особая неприязнь к собственной внешности. Почему та же Киселёва такая красавица идеальная ходит?  А у неё что ни прыщ, так фурункул на всю моську! Хоть пакет на голову надевай. Настоящая уродка.

Вдобавок, будто этого мало, она поддаётся общему романтическому настроению, витающему в классе. Вероятно, она полная дура, но на короткий промежуток времени ей начинает казаться, что этот заносчивый самовлюблённый болван ей… нравится. Вот где даёт о себе знать пубертатный возраст.

Долго наваждение не длится. Очень скоро розовые стёкла бьются, когда её заманивают в старое заброшенное здание его верные подхалимы. Целая орава во главе с Мартыновым и бывшей лучшей подружкой. Все жаждут хлеба, зрелищ и её унижений… 

Если бы не местный сторож, примчавшийся на её крики… Кто знает, что было бы. Дети бывают очень жестоки. А подростки ещё хуже. 

Зато после этого случая она поняла три главные вещи:

1. Никому нельзя доверять

2. Никогда не показывай свою слабину

3. Ни в кого она не влюблена. Человек, который просто посмеялся над случившимся, недостоин того, чтобы вызвать в ней какие-либо чувства. Кроме разве что отвращения и разочарования.

Семь лет назад 

Все проблемы отходят в сторону, когда накануне соревнований она ломает руку во время тренировки.

Это катастрофа.

Настоящая трагедия.

Рука на перевязке, а глаза на мокром месте. 

Хуже только то, что теперь ей запрещают и дальше заниматься гимнастикой. На любимом занятии, единственной отдушине, навсегда ставится большой жирный крест. Столько лет усилий, столько лет упорства… и ничего. Конец. 

Четыре года назад

Ненавистная школа позади. Дебилы одноклассники разбежались кто куда, а ей пришли не так давно результаты вступительных. Она поступила. В один из самых престижных Московских университетов. Сама. На бюджет. 

А ещё познакомилась с парнем-абитуриентом. В один день допэкзамены сдавали. В конечном итоге он поступил в другое место, но общение у них вроде заладилось. Несколько раз вот уже ходили на свидание, за ручки держались, один раз поцеловались даже у подъезда. 

Неужели впереди забрезжил свет? Если всё удачно сложится, она съедет с этого района туда, где нет ни прошлого, ни его. Потому что он вернулся. И хоть они достаточно выросли за прошедшие годы, взаимная неприязнь никуда не ушла. Она постоянно чувствует его взгляд на себе. Долгий, тяжёлый, пронизывающий до самых костей. 

Между ними ничего не изменилось, да? 

Он всё так же её ненавидит? 

Ну и пожалуйста. Пусть ненавидит. А ей надоело. Ненависти в ней к нему давно не осталось. Только жалость и презрение. О чём она не выдерживает и один раз прямо заявляет, когда у них происходит очередная перепалка.

Ой, она много тогда чего наговорила. Что-то быть может лишнее, но слишком уж долго всё это копилось и, наконец, выплеснулось наружу. Уже всё равно. Больше им не жить под одной крышей. Она съезжает в общежитие, он заявляет через пару дней, что перебирается в Штаты. 

Последний раз они видятся в коридоре в день его отлёта и, вероятно, теперь им теперь нескоро выпадет возможность вновь встретиться…

Глава тринадцатая. Лучше поздно, чем никогда

Князь

Зои в своём репертуаре. Нацепляет на себя маску патологической отличницы, застигнутой врасплох, и со скромным: "ой, кажется, мне там… Надо. Просто надо" поспешно ретируется в свой номер. Ясен перец. Не привыкла попадать впросак и оправдываться. Такая честь выпадала всегда только мне.

Но сейчас случай ваще другой. Мне не то, что не стыдно. Я на чистом кайфе. Адреналин так и кипит.

Поцеловала. Как – неважно. Важен результат.

– Не спрашивай. Лучше не спрашивай, – довольно подмигиваю матери я. Представляю, как светится моё табло. Словно в розетку включили.

– Не спрашиваю, – стоит отдать должное, она никогда не лезла в мою жизнь с нравоучениями. В отличие от отца. – Лишь хотела попросить быть осторожнее. Не совершай ошибок, за которые потом может быть стыдно.

– Эти ошибки я насовершал уже давно. Их ещё расхлёбывать и расхлёбывать без ложки.

– И всё же несколько раз подумай. Чтобы потом никому не было больно.

– Ма, я влюбился. Это не контролируется.

Какой тяжёлый вздох. Можно сказать, обречённый.

– Что я могу на это ответить? Вы уже не дети, по углам вас больше не растащить. Просто будьте осторожнее.

– Это ты про детей? – многозначительно играю бровями. – Насчёт этого не беспокойся, дальше лифчика меня неизвестно когда пустят. И пустят ли вообще.

– Вот только давай только без подробностей, ладно? Есть вещи, которые слышать мне совершенно не нужно.

– Замётано.

Ма подзависает, словно пытается что-то вспомнить. Вспомнила.

– Я что пришла-то. Тебя искала. Пока вы не уехали, хотела попросить поговорить с отцом. Нормально. Спокойно. От вашей грызни у меня нескончаемые мигрени. Ты знаешь его характер, сам же его унаследовал, так будь умнее. Пойди первым навстречу. Ради меня.

– Я поговорю. Обещаю.

Она удивляется такой покорности. Ещё бы. Это, по-моему, первый раз, когда я в принципе соглашаюсь идти на уступки в том, что касается внутрисемейных взаимоотношений. Винтики в моей башке явно раскрутились в какую-то не ту сторону. Неужто старость и мудрость на пятки наступает?

– Спасибо, – просто благодарят меня. – Ужин в девять, как и договаривались.

– Хорошо. Ма, – окликаю её у лифта. – Если парень много лет вёл себя как мудак с девушкой, что ему надо сделать, чтобы вернуть её доверие?

Ответ не заставляет себя ждать.

– Запастись терпением.

Мда. Прикольно. Этот товар у меня как раз в дефиците. Где можно заказать? Я уже сейчас едва сдерживаюсь, чтобы не вломиться в запертую дверь. Чисто ради того, чтобы побыть рядом лишние полчаса. На большее, благо, хватает извилин не рассчитывать. Осталось с остальными частями тела договориться, которые от двух месяцев воздержания уже по жёсткому давят на психику. Особенно в её присутствии.

Кое-как договариваюсь с терпелкой и до ужина пережидаю бурю в штанах у себя. Да и на ужине стараюсь держаться образцово, правда пару раз под столом всё же нахожу её руку, сжимая хрупкие пальчики. Касаться себя мне снисходительно позволяют, но ответных действий не предпринимают. Ничего. Пока и этого достаточно.

Не могу не заметить, когда вакуум в котором я себя с упорством суицидника муровал столько лет прорвало, стало намного легче. Наверное, надо было сделать это раньше. Надо было вообще не уезжать. Признаться ещё тогда, но наш последний разговор сильно в своё время резанул по уверенности и самолюбию. Да и, больше чем уверен, в тот момент меня бы попросту послали в дальнее пешее шествие.

И правильно б сделали. Это ж надо быть такой малолетней гнидой. А я ведь прежде и в голову не брал, что внешне невинные шалости могли восприниматься так остро и болезненно. Мне то всё это было по фану. Типа, не поскандалили – день прожит зря. А тут вон оно как. А я ещё удивлялся: а чё это она меня за километр шугается? И правда. Чё это? Я ж такой зайка.

Короче, надо брать быка за… за то самое. Одних рогов мало, тут впору хвататься за всё, что под руку попадается. Для надёжности. А то принцесса, смотрю, опять заднюю врубает. Мы вчера так балдёжно общались, а ща снова началось блеянье. Разговаривает сухо, односложно, чисто на отвали. Не, я так не хочу. Я хочу вчерашнюю девочку, с блеском в глазах и заразительным смехом. Её мне заверните. Можно без упаковочной бумаги и бантика.

Хочу – значит пошёл искать. А то она после завтрака куда-то умотала. Вроде в город с ма. Надеюсь, та на уши ей не присядет. Я такую масштабную бабскую диверсию не потяну.

Не сразу, но Крамер обнаруживается у пустого басика на улице. Народ не совсем уж дикий, так что купаться в несезон не рискует. Да и зачем, когда на цокольном этаже есть крытый бассейн? Там большая часть и зависает сейчас, тут же глухо. Лежанки пустые, людей почти нет.

Одна принцесса томно возлежит на шезлонге: в солнечных очках и ярко-розовом сарафане. Ковыряется в телефоне. Тонкая, красивая, женственная, сексуальная. И совсем одна. Надо бы нарушить её идиллию.

– Да ну какого… – взвизгивает Зои, когда я задираю её ножки в босоножках, чтобы усесться рядом. Ножки в босоножках, какой каламбур. Их бы не задрать, а раздвинуть....

– Что делаем? – нависаю над ней, заглядывая в подсвеченный экран. Диалоговое окно с сообщениями.

– Девочки спрашивают, когда я смогу выйти на смену.

– Пиши. Пишешь? Никогда.

– Ха-ха, – хмуро стреляют в меня взглядом из-под тёмных стёкол. – Шутку оценила. А если серьёзно: когда у нас обратный рейс?

– Я готов сюда насовсем переехать, если это удержит тебя от возвращения в твой клоповник.

– Это работа. И не самая худшая.

– Да предел мечтаний.

– Тебя забыла спросить.

– Так спроси, – тилик-тилик – строчатся сообщения с раздражающим звуком. Отбираю у неё смартфон. – Сам напишу, раз не хочешь. Чего они пристали? Ты в отпуске!

– Отдавай. Отдай, кому сказала!

Ишь как завелась. Только так, видимо, её можно расшевелить. Домогательствами или подколами.

– Всенепременно, – вскакиваю с места, чтоб она не могла до меня дотянуться. И для надёжности убираю телефон в джинсы… В смысле прям в джинсы, не в карман. Пусть скажет спасибо, что не в трусы. – А, ты же просила тебе отдать, да? Промашечка вышла.

Зои сердито надувает губы и упирает руки в бока. Ох, съесть бы эти милые губки.

– Князев, верни немедленно, – ну вот, я по романтике как могу распинаюсь, а она только и знает, что бурчать.

– А самой слабо? Я не таких строгих моральных правил как ты, разрешаю себя трогать. Везде.

Ничего не ожидаю, конечно, но у принцессы получается меня озадачить.

– Везде, значит? – подходит ко мне вплотную она, накрывая своим запахом. Ничего необычного, даже клубничного намёка нет, но самообладание уже машет на прощание ручкой

– О-о-о, – стою с опущенной головой и заинтересованно наблюдаю за тем, как расстёгивают мой ремень и вытаскивают из петелек. Хм. Вот прям интересно, что будет дальше. – Ты прям так? Ну ладна-а-а… Ахах, – со смехом спасаюсь бегством, пока не прилетело. – Ну не пряжкой же! – наяриваем круги вокруг басика. Привет, детский сад.

– Куда сиганул? – хищно скалится Зои, явно вознамерившаяся довести дело до конца. – Иди, приласкаю.

– Э, нет. Мы так не договаривались. Я слишком нежный для порки. Ты бы поосторожнее, тут скользко. Ещё… – не успеваю договорить. И поймать её тоже не успеваю. Вернее успеваю, но сохраниться и зафиксировать позицию нет.

Собственно, исход ожидаем. Летим с громким ухом прямиком в холодную воду. Вместе.

Ну что, зато никому не обидно.

Князь

Освежает, не поспоришь. Я не планировал банные процедуры до вечера, конечно, ну да ладно. В такой компании грех не искупаться. Пока я отряхиваю мокрые волосы, лезущие в лицо, Зои пытается поймать расплывающуюся по поверхности юбку. Да, за это зрелище можно дорого отдать.

Кстати, о дорого.

Достаю причину наших разборок. Понятное дело, больше недееспособную. На всякий случай тыкаю по чёрному экрану. Не а. Всё. Пациент захлебнулся.

– Хм… – протягиваю телефон Крамер. Меня щас будут убивать, кажется. – Я куплю новый.

– Да ладно, – грустно встряхивают уже бесполезную коробочку. Типа попытка – не пытка? – Сама виновата.

О. Не, не будут убивать?

– Всё равно. С меня телефон, – вылезаю на сушу и помогаю выкарабкаться следом принцессе. Стоим, обтекаем и обдуваемся прохладным ветерком. Замёрзнуть не замёрзнем, но приятного всё равно мало. – Надо переодеться.

– Надо, – согласно кивают, выжимая сарафан и отыскивая взглядом улетевшие при падении очки. Ну вот. Очки обнаруживаются на дне бассика. Как и ремень. Приходится нырять повторно и уже после этого, оставляя за собой мокрые лужи, ковыляем в отель.

Девочки направо, мальчики налево. Как обычно, расходимся, но на этот раз слушать совесть у меня желания не наскребётся даже при сильном желании. Во-первых, мы не закончили разговор. Толком не успели его начать даже. Во-вторых, я привёз её сюда не для того, чтобы прятаться по разным комнатам.

Так что наскоро переодеваюсь, проверяю по гуляющей тюли, открыта ли на другом конце балконная дверь и неуклюжим домушником перебираюсь туда. Можно и по-человечески, не спорю, но тогда есть шанс, что не пустят. Тут же верняк.

Правда по дороге натыкаюсь на буйную мадам в номере по соседству. Буйную и крепкую на словцо. Среди отборного мата самым мало-мальски вменяемым проскальзывают лишь "извращенец" и "я сейчас охрану позову".

– Дамочка, остыньте. В вас вес за сто кило. Меня это не возбуждает. Если я и буду за кем-то подсматривать, то точно не за вами.

– Да как ты…

Ускоряюсь, спасаясь от полотенца и оскорблённой мамонтихи, но в ушах ещё долго стоят её визги. Тётка не успокаивается даже когда я теряюсь из её поле зрения. Фырчит и фырчит.

Зои копошится в душе, за матовой стеклянной перегородкой, заменяющей обычные стены и открывающие шикарный вид на соблазнительный девичий силуэт. Благослови европейскую моду на совмещённые со спальней ванные комнаты. Перебарываю искушение присоединиться и возвращаюсь на балкон, перекурить.

К тому моменту как Зои появляется на горизонте, успеваю спалить до фильтра третью сигарету. Сижу в тени горшочного куста и наблюдаю за аппетитной попкой в чёрных труселях, вышедшей ко мне. Принцесса развешивает на перекладине мокрое платье, заканчивает, оборачивается… и подпрыгивает от неожиданности, хватаясь за сердце.

– Ты нормальный?! – злобно шикает она. – Здесь не проходной двор.

Сминаю окурок в пепельнице, из вежливости стараясь не пялиться на едва ли прикрытую тонкой маечкой грудь. Очень тонкой. И немного влажной после душа. Ох, нельзя. Нельзя так с моим воображением. Мне и прошлого раза хватило. Тогда стоило немалых усилий держать лицо.

– Ты так и не ответила, почему именно стриптиз? – попробую отвлечься от скабрезных мыслишек, но ничего обещаю.

– Так ты как бы и не спрашивал.

– Спрашиваю.

– А почему нет? Или идея с официанткой в "Чайхоне" тебе больше по вкусу?

Уела, умница. Ещё б прикрылась. От греха подальше.

– Слушай, скажи спасибо, что не секс по телефону. Такой вариант тоже был, но я решил, что для психики родителей это перебор.

– Ты такой заботливый.

– Есть немного. Так почему стриптиз? Надеюсь, это не последствия детской травмы и желание поднять самооценку?

– Переживаешь, что можешь оказаться косвенно причастным к моей моральной деградации? – насмешливо кривится Крамер.

– Честно? Да.

Это приходило мне в голову. После вчерашнего разговора.

– Ну так выдохни. Ты тут точно не причём.

– А кто "причём"?

– Да никто. Это работа за которую платят. С удобным для меня графиком. Какие претензии?

– Это ты своё состояние зомби называешь удобным графиком?

– Меня устраивает.

– А меня нет.

– Не твоя забота, – принцесса собирается уйти обратно внутрь и, кто знает, возможно даже спрятаться от меня за семью замками, поэтому приходится работать на опережение. Ловлю её на полпути.

– Ещё как твоя, – оттесняю Зои к парапету, выставляя руки вперёд, чтобы она не смогла ускользнуть. – Ты мне просто объясни, для чего? Так нужны деньги?

– Деньги нужны всегда, – нервозно елозят на месте, пряча взгляд за опущенными ресницами. Да ладно? Неужели до сих пор меня боится? Я думал, мы вчера с этим всё выяснили.

– Ну так дам я сколько нужно. Только заканчивай с ночными танцульками. Ты ведь всегда хотела заниматься гимнастикой. Вот и иди в этом направлении. А пляски у шеста оставь пустоголовым куклам.

– Оставлю, но не сейчас. Или ты думаешь, что это предел моих мечтаний?

– Я ничего не думаю. Я просто знаю, что не хочу видеть тебя в том клубе.

Ага. Вот. Вот теперь на меня рассерженно вскидывают янтарные круглые глаза.