Текст книги "Когда ангелы спускаются на землю"

– Надеюсь, это не стёб? – ржала Лиля и поглядывала на искренне озадаченное лицо подруги.

– Я думала, тебе понравится, – положа руку на сердце, заверяла Муся. – Уютный, тёплый, настоящий дачный халат!

– А почему такого цвета? Другого не было?

– Могу обменять на голубой.

– Нет уж, уволь! Надеюсь, привыкну.

Халат так и провисел на крючке в ванной, и кто бы мог подумать, что однажды пригодится. В данный момент он достойно выполнял функцию не только халата, но и полотенца, прекрасно впитывая воду. Сделав в нём пару шагов, Лиля запуталась в подоле, поскользнулась босыми ногами на мокром полу и, еле удерживая равновесие, успела ухватиться за раковину. Раздался странный треск. К счастью, крепления выдержали, и Лиля на радостях хихикнула, представив последствия своего падения в обнимку с фаянсовой тяжеловесной раковиной. Не обнаружив Олега в комнате, она выскочила на балкон, надеясь увидеть, как он пробирается сквозь мамины посадки. «Ну где же он? Не исключено, что уже внизу обследует тётю…»

За столом на террасе слышался только голос папиной сестры. Она величественно восседала на стуле Олега и что-то громко монотонно рассказывала. Тётя Женя была училкой со стажем, человеком старой формации, неинтересным, и ничего дельного от неё никто никогда не слышал. Но это не мешало ей разглагольствовать со знанием дела на любую тему и мучительно испытывать терпение окружающих. Больше всех поражал отец, вспыльчивый, не терпящий над собой ни малейшего давления и порой трогательно упёртый. При ней, дочери родной сестры его мамы, он уподоблялся кроткому ягнёнку. Как рассказывала бабушка, так было всегда, с самого раннего детства, и какое-то время они жили все вместе в одной коммунальной квартире, и даже когда разъехались, продолжали плотно общаться семьями. Каким способом двоюродная сестра ухитрялась так сильно всю жизнь влиять на отца, оставалось загадкой. Видно, есть в жизни каждого человека один-единственный, перед которым пасуешь и неосознанно прячешь свой нрав.

– Ой, кто к нам пожаловал! – расплылась в улыбке тётя. – Наш сладкий бегемотик!

Лиля кивнула всем в знак приветствия и выдавила кислую улыбку. «Она когда-нибудь перестанет меня так называть? Или считает, что мне это очень приятно? Назло похудею!» Преодолев желание слегка нахамить наглой родственнице, Лиля уселась на пятый стул, который заранее заботливо подставила мама Александра. Стул полностью не помещался, стоял чуть на расстоянии от стола и казался теперь Лиле абсолютно лишним, как и присутствие тёти Жени.

– Тебе чайку или кофейку? Сырнички, бутербродики… – суетилась мама Александра, чувствуя Лилино недовольство.

– Рассказывай дальше, Евгения… – неуверенно произнёс папа Руслан и с лицом мученика приготовился слушать продолжение какой-то очередной истории, как правило, обличительной. Чаще всего истории касались её профессиональной деятельности и возмущения, какие нынче в школе творятся безобразия: современные дети учителей ни во что не ставят, и каждый цыплёнок, видите ли, личность. Почему, будучи давным-давно на пенсии, она продолжала работать – гневно отвечала:

«Без таких, как я, вся система образования, которая выстраивалась десятилетиями, благодаря мне в том числе, окончательно и бесповоротно развалится». Одним словом, звание заслуженного учителя она, невзирая ни на что, несла гордо и отступать была не намерена. В отличие от тёти Жени её приятельница по имени Любовь словоохотливостью не отличалась, тихонько уплетала румяные сырники, и судя по количеству сметаны, размазанной по тарелке, съела она их уже немало, несмотря на свою худосочность, очевидно, природную.

– Не будем терять время! Лиль, мне встать или как?

– Давайте сначала посидим спокойно, поболтаем. Лилечка позавтракает…

– Вот потом и позавтракает! – не уступала настырная тётя Женя.

Лиля вскочила со стула, неуверенно подошла к ней сзади и положила руки на её вогнутые мясистые плечи.

– Сидите спокойно! – уверенно рявкнула Лиля. Тут же почувствовала сначала знакомое тепло, а вскоре показались и полупрозрачные ладони Олега.

– Ты где был?!

– Потом. Повторяй за мной все движения.

– Лиль, ты что, заклинания бормочешь? – заёрзала на стуле тётя и вдруг притихла, обмякла, точно погрузилась в глубокий сон. Её голова плавно упала на грудь, безвольно повисли руки и послышалось ровное глубокое сопение спящего человека. У Любови, тётиной приятельницы, слегка отвисла нижняя челюсть, и она, пристав со стула, застыла в странной позе. Отец Руслан, переполненный гордостью за дочь, поглядывал на маму Александру с видом полководца, который только что выиграл сражение.

– У меня руки устали. Скоро? – тихо ныла Лиля. Все решили, что «скоро» означает близкое окончание сеанса, и ещё пронзительней впились взглядами в спящую.

Откуда ни возьмись, показалась Агата, встала между Лилиных ног и, задрав любопытную мордочку, наблюдала за процессом исцеления.

– Ну вот и всё! Теперь медленно отходи, закрой глаза и очерти несколько раз руками вокруг её головы и всплесни ими, словно стряхиваешь дурную энергию.

Со стороны подобные манипуляции выглядят особо эффектно, и все ещё больше поверят в твои сверхъестественные способности. Засим я удаляюсь. Наш пациент приходит в себя. У второй всё более-менее в порядке, и моя помощь не понадобится.

– Куда ты опять? – как можно тише прошептала Лиля, но ответа не последовало.

– Да ты чародейка! – бодрым голосом воскликнула тётушка. – Как провалилась куда-то. Сейчас такая лёгкость во всём теле!

Для наглядности она встала, покрутила туловищем в разные стороны, обошла стол, сделала пару вполне глубоких приседаний и, довольная, загыкала от восторга, но, увидев Агату, мгновенно насупилась и недовольно пробурчала:

– Чёрная кошка в доме?! Это же плохая примета!!!

– Уверена, все ваши ученики прислушались к совету и избавились от кошек чёрной окраски, – не выдержав, высказалась Лиля, зацепила пальцами пару сырников и невозмутимо направилась на выход. Рядом с ней, меряя шажки, почти как Олег плавно, двигалась Агата, не удостоив вниманием никого из присутствующих.

– А как же Люба?! – громко крикнула вслед тётя Женя, и Лиля легко представила, что сейчас начнётся: «Ничего, маман вкратце обрисует ситуацию, как они переполнены волнением за здоровье единственной дочери…

Отец, конечно, станет выговаривать, но мама точно будет на моей стороне. Сама несильно её жалует, скорее терпит. Родную сестру отца Виолетту обожает и всегда рада её приезду. Жаль, что гость она редкий, погрязла в своём бизнесе, ещё и удовольствие от этого получает. Но преуспела, ничего не скажешь. Как в одной семье такие разные дети получились?! Правда, она на десять лет моложе папы… Хотя нет! Не в этом дело.

У отца ноль коммерческой жилки. Простой ответственный человек. Делал то, что умел и чему научился.

Машинист электропоезда. И всё! А я его повторение. Точная копия. Ничего примечательного! Даже работать в приличном издательстве не тяну. А я пыталась? Не особо! Вот и весь сказ!»

Желание подняться к себе в комнату пропало. Дожёвывая последний кусочек сырника, она спустилась с крыльца дома и пошла в дальний угол участка, где совсем недавно под старой рябиной папа Руслан установил грубо сколоченный небольшой прямоугольный столик на скрещённых косых ножках и по бокам пару скамеек, одну напротив другой. Не успела присесть, как услышала в листве шуршание и «кар-р-р-р, кар-р-р!».

Ворон было не видно, но они, как обычно, обозначали своё присутствие. Радости от встречи с ними Лиля не испытала, наоборот, окончательно раскисла и побрела к калитке, по пути кинув взгляд на сосну, где обитал дятел. Дятла опять не было ни видно и ни слышно, и в душу закралось тоскливое одиночество.

За калитку Агата не пошла, встала как вкопанная, постояла несколько секунд – и назад, в сторону рябины, гонять надоедливых ворон, коли вконец обнаглеют и захотят пройтись по травке в поисках съестного. Лиля не раз заставала Агату за этим занятием. Обычно она пряталась в кустах и неожиданно выскакивала, когда видела их совсем близко. Это больше походило на игру, чем на охоту, и Лиля была уверена: в планы Агаты не входило сожрать одну из них, слишком крупные и проворные, и клюв такой, что никакая кошка им не страшна.

Непонятно по какой причине оказалась у дома Олега.

Перед воротами стояла скорая помощь, а вокруг, как водится, собрались ротозеи.

– Что-то случилось? – спрашивал один другого, и сухенькая старушка всем по очереди отвечала, что второй раз скорая приезжает.

– У хозяйки сердечный приступ. В больницу ехать наотрез отказывается. Врач скорой возмущается, что такая несознательная больная, точно смерти не боится. У неё недавно сын тоже от сердца скончался. На днях они его похоронили. Такая беда, такая беда! Вот, видно, и не выдержал организм горя! Всего-то шестьдесят пять лет исполнилось, жить да жить! Только как после такого?

– Как страшно, когда родители детей хоронят! – с болью вполголоса проронила женщина с двумя полными авоськами в руках. Покачала сокрушённо головой, потопталась ещё немного и пошла своей дорогой.

– А сыну-то сколько было? – спросил молодой паренёк в рабочей спецовке, обляпанной белой краской.

– Немногим за сорок вроде. Я с их семьёй не общалась. Соседствуем. К нам один садовник ходит. Он всё и рассказал.

«И пытать не надо старушку! Сама всё выложит!» – возмутилась Лиля, и вдруг её осенило, что Олег именно там, в доме, оберегает свою мать и не даёт приступу взять верх над её несчастным истерзанным сердцем.

Старушка так и оставалась стоять, как часовой, около скорой, а Лиля чуть поодаль, будто кого-то поджидает, вовсе не из любопытства. Через сорок пять минут вышли врач и медбрат с чемоданчиком. По их лицам ничего нельзя было определить, но если уезжают – хороший признак, значит, не всё так драматично. Лиля тихонько подошла почти вплотную к скорой.

– Ну что там? Откачали? Жить будет? – допытывалась у врача доставучая старушка. – А то она на днях сына похоронила. Сами понимаете…

– Будет, будет! – заверил врач. – Вы родственницей ей приходитесь?

– Нет. Соседка я.

– Понятно. Переживать не стоит. Она уже хорошо себя чувствует. Поспит и окончательно отойдёт. Впервые вижу такую динамику. Раз – и всё! Как будто ничего в помине не было. Чудеса какие-то! Надо полазать поискать описание подобных случаев. Очень занятно… Очень…

– Это сын ей с того света руку помощи протянул! – не унималась старушенция, троекратно крестясь.

Врач с усмешкой посмотрел на неё и улыбнулся.

– Мы уже не в счёт? Как что, к нам бежите! А тут с того света кто-то помощь послал. Сказки всё это! Взрослый человек, а во всякую чертовщину верите.

– Почему чертовщину? Я о чуде! Всё в руках Господа нашего! А уж через кого помощь – от сына, упокой душу его, Господи, или от ангела-хранителя – значения не имеет. Главное, что выкарабкалась. Жить оставили.

Значит, не срок уходить.

– Что вы нагоняете?! Может, никто и не собирался умирать! – не выдержала Лиля.

– Всякое бывает, деточка. У меня зятёк тоже не собирался. А помер. На всё воля Божья.

Ещё раз перекрестившись, она махнула рукой и заковыляла прочь по обочине дороги. Лиля ещё долго видела её сгорбленную фигурку, пока та не скрылась за поворотом.

«Говорила: соседи! Живёт не пойми где! Сама, видно, обо всём садовника расспросила. Есть такие, всё должны знать, что в округе происходит! Участливая или притворяется? Верующая. Не будет такой грех на душу брать».

Прошёл ещё час, но Олег так и вышел из дома. «Знает ведь, что здесь ошиваюсь!» Ей стало стыдно обижаться на Олега, и она повернула в сторону своей дачи. На крыльце, согретая солнышком, лениво валялась Агата. Она едва приоткрыла один глаз, вытянула лапки и снова задремала. К счастью, дома никого не было.

Двери были заперты, и ключ, как обычно, прятался под ковриком в расщелине. На столе мама оставила подробную записку, что щи в холодильнике, а они пошли с гостями до Щучки прогуляться и на обратном пути посадят их на электричку.

Щи приятно пахли квашеной капустой и отварным мясом. Лиля отлила супа до краёв в маленькую кастрюльку и поставила на огонь. По инерции достала из хлебницы уже нарезанный чёрный хлеб и из холодильника банку сметаны. Тут же вспомнила, как тётя её назвала бегемотиком, и решительно поставила сметану назад, а вот хлеб два раза отправлялся в хлебницу, пока не остался на столе окончательно.

– Нервный день, чтобы в хлебе себе отказывать. Лучше сдохнуть! – сказала вслух и, как сегодняшняя старушка, перекрестилась, а потом и поплевала через левое плечо.

На телефоне полно сообщений. Открывать страшно.

Опять заказчик душу треплет. Решила сесть, закончить работать с его текстом и потом без объяснений написать: «Всё готово! Высылаю файл!» Телефон, лишённый звука, высвечивал на экране вызов. Это была Муся. Вызов повторился.

– Мусечка, милая не до тебя мне! Прости! – разговаривала сама с собой Лиля и прикидывала, сколько надо часов, чтобы закончить редактуру! Основной объём был уже сделан, оставалось часа на три-четыре, потом прогнать ещё раз текст через всевозможные программы и убедиться, что нет повтора слов, лишних местоимений, ошибок в именах героев, чем часто грешили авторы.

Вначале у них главный герой Сергей Михайлович, в середине вдруг становится Владимировичем или живёт на Фонтанке, а позже на Мойке. И это сплошь и рядом. Автору подобное простить можно, но редактору – никогда. Где-то к середине её самоотверженного труда в комнату постучалась мама и тут же открыла дверь. Лиля приложила палец к губам и глазами показала, чтобы не отвлекали, занята.

Время летело стремительно быстро, и Лиля то и дело отрывалась от монитора. Ей казалось, что она слышит, как Олег медленно поднимается по лестнице, – опять забыла, что это невозможно. Даже когда воздух от его присутствия начинал звенеть, наполняя всё необычными свойствами и вибрациями, несмотря на все чудеса, которые она уже не раз лицезрела наяву, и тогда он оставался для неё живым человеком.

Часто по утрам у неё болела голова. Оттого что поздно ложилась, слишком поздно вставала, часто не могла набрать положенные восемь часов сна и потом долго приходила в себя. Наладить режим никак не удавалось, и однажды она пришла к твёрдому убеждению, что это особенность её организма и бороться не имеет смысла.

За последние дни всё резко изменилось, появилась бодрость, точно их с Олегом соединил невидимый проводок, и виновником таких разительных перемен являлся именно он. Прерывалось соединение, и она походила на разряженную батарейку. В душу вместе с усталостью незаметно прокрадывались тревога и страх, которые чувствовала ярче и отчётливей. Это был страх перед самой жизнью, точно она идёт по тонкому бревну, балансируя над обрывом, а внизу течёт и бушует неукротимая горная река. Один неверный шаг – и полетишь в бездну.

Олег считал страх неизбежностью, оттого что никто до конца не понимает своего истинного предназначения и не ведает, откуда пришёл и куда однажды вернётся.

Суета сует – это выражение угнетало Лилю. Не вдаваясь в значение двух слов, где одно усиливало другое, она гнала их прочь, и они, как нечто утопическое, терялись в потоке простых земных радостей, отодвигая на неопределённый срок познание истины.

– Как же меня бесит его вечное «Всему своё время»!

А мне надо сейчас знать!!! Не хочу ждать! До Олега я не смела и задумываться о подобных вещах. Меня это не касалось и было таким же запретным, как яблоко, которое вкусила Ева с древа познания. Вдруг, узнав что-нибудь этакое, я настолько разочаруюсь, что впаду в глубочайшую депрессию, и дальнейшая жизнь потеряет всякий смысл? Нет, это невозможно! Я люблю всё, что окружает меня, люблю папу с мамой, Мусю и вообще всех людей. Мечтаю, надеюсь… Интересно, есть ещё такие, как я, кому довелось столкнуться с теми, кого уже нет? Нигде подобной информации не найдёшь, сплошные выдумки или сомнительные рассказы переживших клинические смерти. Получается, я одна-единственная? – Лиля рассмеялась. Она уже давно с выражением в голос разговаривала сама с собой и только сейчас заметила это. – Нет, я не одинока! Просто все помалкивают, не решаясь открыться. Может, чьё-то потустороннее влияние действует таким образом, что не имеешь ни малейшего желания выдавать свою тайну, опасаясь страшных последствий. Боже, какую же я несу ахинею!

Особенно смешно, что подобное приключилось именно со мной, ещё и в посёлке Комарово. Выбор действительно странный…

С текстом было покончено, и она, довольная, стояла у окна, тянулась руками в разные стороны, крутила плечами и, как гусыня, вытягивала шею. «Сильного дала! Вот что значит собраться и сделать. Почти четыре с половиной часа!» – одержимая восторгом от своего трудового подвига, Лиля отправила заказчику файл, не утруждаясь объяснениями и извинениями за задержку.

Через пару минут на сбербанковскую карточку звонким сообщением упал перевод, и она гордо хмыкнула:

«Пусть радуется! Качественная работа! Надеюсь, всё понравится и никаких нареканий по поводу того, что я испортила стиль автора, не последует».

Приплясывая, Лиля спустилась по лестнице и нашла своих в гостиной, на диване перед телевизором. Шла программа по «Первому», название она не помнила, подобным не увлекалась, ну если только случайно попадёт на «Давай поженимся» и, непонятно по какой причине, прилипнет к экрану как заворожённая. И вовсе не потому, что эта программа несла для неё смысл, просто раздирало обычное любопытство; как умело всё срежиссировано для воздействия на вкусы непритязательной публики. В отличие от Лили, мама Александра была абсолютно уверена, что всё взаправду, и бойко реагировала, пытаясь участвовать в судьбах героев.

– Тебе, конечно, виднее, кто кого должен выбрать! – потешалась Лиля над матерью, а сама нет-нет да и пускалась в рассуждения. Отец всегда смотрел молча.

Спроси его, что происходит, затруднился бы ответить.

Теперь ещё и пригретый Агатой, которая в зависимости от принятой им позы забиралась на коленки или на живот, он безмятежно сладко кемарил.

– Проводили тётушку? Довольная осталась? Наверно, впереди собственного визга на озеро бежала?

– Ну что за неуважение! – приоткрыв глаза, лениво пробурчал отец и тут же сделал вид, что внимательно слушает, как из ящика невнятно оправдывается женщина с пропитым лицом, а присутствующие наперебой обвиняют её во всех смертных грехах.

– И где они только такие персонажи находят?!

– Лилечка, это люди из глубинки. Мы живём и не ведаем, что там творится. Зарплаты мизерные. У молодёжи перспектив никаких. Одна радость, что выпить. От этого и судьбы поломанные.

– А вы с диванов типа им сочувствуете и переживаете?

– Может, поесть наконец соизволишь? Оттого и злая, что голодная.

– Я злая?! – возмутилась Лиля. – Просто обидно, что вы зря время теряете за этой ерундой.

– Ишь раскомандовалась! Иди садись за стол.

Лиля потрогала себя за бока, и ей показалось, что на ощупь они стали немного мягче. «Ого, это что? Неужели начинаю худеть? Ещё с утра Олег подшучивал, что всего сто грамм потеряла. Фигушки, уже целый килограмм будет!»

– Мам, только давай без фанатизма. Салат сделай, и всё!

– А свекольничек с язычком, с яичком да со сметанкой? – приговаривала мама и черпала побольше гущи насыщенного цвета из огромной эмалированной кастрюли, расписанной васильками. Лиля только что не облизывалась от предстоящего удовольствия.

– Без сметаны! И не смотри на меня так. Думаешь, легко себе отказывать?

В последний момент, когда мамина рука потянулась брать сметану, Лиля не выдержала и запустила в неё столовую ложку, но ограничилась лишь половиной от обычной порции. «Вот зачем она её на стол поставила?!

Как специально!»

– Всё, мам! Убери с глаз долой и хлеб заодно!

– Уморить себя хочешь? – причитала мама Александра, заботливо оставляя ломтик чёрного хлеба, который Лиля, недолго думая, схватила, тут же потянула в рот, откусывая крошечными кусочками, чтобы на подольше хватило. С мучным у неё была особая любовь, и преодоление тяги ко всему, что называлось хлебобулочными изделиями, приравнивалось к душевным мукам. Едва утолив первый голод, съев всего треть глубокой миски, Лиля вдруг вспомнила об Олеге, и мозг тут же дал команду пищеварительной системе, что трапеза закончена. Она даже не смогла засунуть в рот последний скатанный пальцами комочек чёрного ржаного хлеба. Сморщившись, будто ей только что подавали нечто отвратительное, Лиля отодвинула миску с борщом подальше от себя и виновато вскинула на маму Александру глаза:

– Не могу больше!

– Невкусно?!

– Вкусно. Мам, ну очень вкусно! Честно!

Лиля неловко встала, зацепилась за ножку стула, он потерял равновесие и с грохотом упал назад. Не обращая внимания на стул, Лиля обхватила маму двумя руками и прижалась к ней со всей силы. Она делала так всегда в детстве, от обиды или когда становилось грустно. Вот и сейчас мама Александра, как и прежде, гладила её по волосам и тихонько пришёптывала:

– Лилечка, миленькая, расскажи, что случилось. Тебе легче станет, и мне на душе спокойнее. Это всё из-за того человека, с которым ты встречалась на заливе?

Поссорились, что ли?

– Не было никого. Выдумала я всё.

– Зачем, Лилечка?

– Как зачем?! Вы же спите и видите, чтобы у меня постоянный ухажёр появился. Что, я не чувствую? У всех ваших знакомых внуки подрастают, а вы всё со мной возитесь.

Её несло, и она не отдавала себе отчёта, что городит.

Под конец искренне расплакалась.

– Ой, что же это такое! Зачем так меня расстраивать? Присядь и успокойся, иначе я сейчас сама разрыдаюсь.

Бедная моя девочка! Потому что ты слишком хорошая, вот и не встретить тебе достойного человека.

– Никто мне не нужен! – утирая слёзы, кривилась в улыбке Лиля, а у самой такая горькая жалость к себе проснулась, что выть хотелось, и предательски дрожали губы. «Олеженька, Олежка, ну возвращайся поскорей.

Почему ты так надолго меня оставил?»

– Лиль, хочешь, завтра подружек твоих пригласим?

Я пельменей накручу, пирожок твой любимый с капустой сделаю. Погуляете, на озере купнётесь…

– Не хочу ничего! Сейчас успокоюсь и пойду прилягу.

Устала я сегодня. Только отцу ничего не говори. Любишь ты, как что, сразу к нему бежать. Ещё не хватало, чтобы и он со своими советами лез.

Выговорилась и пошла, шлёпая босыми ногами. У дверей обернулась и уже спокойно, как всегда, с улыбкой подбодрила поникшую маму Александру:

– Ерунда всё это! Не обращай внимания. Настроение сегодня такое. А девчонок обязательно пригласим. Не в эти выходные, так на следующие. Обещаешь, что не будешь за меня переживать? Нет повода. Вот даже малюсенького нет!

Лиля широко улыбалась и старалась зажечь жизнеутверждающий огонёк во взгляде, предполагая, что получается у неё это совсем неплохо, судя по умилительному выражению маминого лица. «Недаром говорят: дети – крест на шее у родителей. И без разницы, младенец или взрослый человек, душа болит одинаково. Вон мать Олега убивается, себя не жалеет, сама на грани жизни и смерти. Эта боль никогда не утихнет, так и будет с ней маяться. Только бы на ноги встала. Вот у меня, скорее всего, никогда не будет детей… Поздно, да и как-то свыклась с мыслью, что без них легче. Когда мои станут немощными стариками, буду за ними ухаживать. За мной уже некому…» Лиля любила детей, любила до трясучки. Когда у Муси родился первенец, она с огромным любопытством и с нескрываемой нежностью рассматривала крошечное тельце малыша, потом с трепетом взяла его за ладошку, боясь ненароком причинить боль. Оторваться от этой необыкновенно мягкой, невесомой ручки было невозможно. Младенец источал особый запах. Наверно, нотки этого необыкновенного аромата закладываются изначально на подсознании у любой женщины и вызывают бурю эмоций – от восторга до умиления. Она вспомнила, как по-доброму завидовала Мусе и искренне не понимала, почему та радуется гораздо меньше, смотрит на такое совершенное чудо и удручённо вздыхает.

– Как я с этим со всем справлюсь, ума не приложу!

Так было спокойно, когда сидел в животе. Всё в жизни менять надо. Нас теперь двое. Вернее, есть я и тот, кто от меня зависит.

На отца ребёнка и мужа Маша не рассчитывала. Даже в роддом забирать их не приехал. Припёрся в такой важный день лишь к полуночи. У него уже тогда кто-то появился. Он сам вскоре сознался, что другую полюбил, не хотел её травмировать, пока в положении ходит. Ребёнок отнимал столько сил, что Маше не до переживаний было.

– Да я и не любила его никогда! Пусть катится. Вырастим! У меня отец при деньгах, не пропаду.

И не пропала. Ещё через пару лет замуж вышла, родила второго, и опять всё наперекосяк пошло, хоть и восемь лет вместе прожили. Выпить любил крепко и часто. Но в целом человеком неплохим был и после развода по сей день с ребёнком общается и того, что от первого брака, не забывает, родным считает.

– Третий раз замуж пойдёшь – может, остановишься, не станешь больше рожать, – подкалывала Лиля.

– А чего не родить?! Пусть растут, хоть будет кому в старости за мной ходить. Ты лучше о себе подумай!

Советчица хренова!

Лиля остановилась на лестнице, ухватилась за перила перевести дыхание. Что-то резко кольнуло под сердцем, и стало трудно дышать. Вспомнила, как по глупости зале-тела в первый и последний раз. Это было на втором курсе. Студенческая вечеринка с табачным дымом и артиллерией алкоголя. Сама не поняла, как всё произошло; выпила лишнего и с непривычки разум потеряла. Переспала с прыщавым однокурсником, который на следующий день усердно избегал её. Обида и разочарование разрывали на части. Колебаний, делать аборт или нет, не возникло ни разу, как и переживаний по этому поводу.

Не рожать же от того, с кем если и столкнёшься случайно взглядами, кроме брезгливости и пустоты, ничего не почувствуешь. Стыдно было не перед ним – перед собой; одно счастье, что парень оказался неболтливым и никому не поведал, как по пьяни с ней переспал.

А этого Лиля боялась больше всего. По правде говоря, что не рассказал никому – тоже стыдно было, значит, стеснялся сознаться, на какую красавицу позарился.

«И что я о детях вспомнила? Ну нет у меня их и не будет!

Через два года сорокет. Надо было раньше думать. – Быстренько подсчитала в уме. – Ого, какой бы большой уже был! Тьфу! Ну зачем об этом… Бы да кабы!» Непонятная злость то ли на себя, то ли на всё и всех забурлила внутри пузырями, как вода в закипевшем чайнике. Тряхнула головой, смахивая непрошеные раздумья, и медленно, меряя ступеньку за ступенькой, пошла дальше по лестнице. Напротив балкона её комнаты росла старая щербатая берёза. Листвы она давала мало, то ли по возрасту, может, то ли из-за какой древесной болезни, и отец неоднократно пытался её спилить. Каждый раз в роли спасительницы берёзы выступала Лиля, убеждая отца не трогать дерево: привыкла к нему, не представляет, как однажды проснётся, подойдёт к окну, а его нет.

– Посадим другое, – предлагал отец.

– И сколько ждать, пока вымахает? Жизни не хватит.

Солнце ещё светило вдали, даря мягкий свет и бархат тепла. «Какие дни жаркие! Непривычно для Питера. Каждый день ждёшь, что погода резко изменится и наступит обычное, скупое, дождливое лето, когда к вечеру хоть пуховик надевай. Тихо… Замерло всё и отдыхает от невыносимой духоты… Мама переживает: в колодце воды почти нет, насос еле-еле качает. Засуха грядёт!..» Маленький балкончик, окружённый резной оградой, точно висел в воздухе. Иногда Лиля накидывала подушки прямо на деревянный настил и подолгу лежала, уставившись в небо. На первое дачное лето, как только установились тёплые деньки, планировала купить лежанку, поставить кофейный столик со стульчиком, но вскоре погода испортилась, и всё так и осталось в планах на будущее.

В Питере не приходится рассчитывать на долгое тепло, две недели – уже счастье. А тут как по заказу. Гроза разок прошумела, все счастливые ходили. С соседнего участка вовсю слышались весёлые голоса, раздавались старые советские песни и тянуло свиным шашлычком. Сколько раз соседи звали в гости – не сподобились, вечно то мать, то отец заняты.

– Больно шумные! И не знаем мы их совсем! – оправдывалась мама Александра, а Лиле очень хотелось: по всему, люди гостеприимные и всегда здороваются чуть ли не по-родственному.

Внизу в траве, у самого основания берёзы, что-то зашуршало. Пригляделась… Агата! Чёрная как смоль кошка смотрела на неё в упор и вдруг издала протяжный долгий звук, больше напоминающий вой собаки.

– Ты как тут оказалась?

«Неужели родители дверь входную забыли закрыть? Может, через террасу пробралась или окна где открыты? Сейчас налетит всякой нечисти!» Агата продолжала противно подвывать, не отводя от неё свои пронзительные глазища. «Прав отец! Непростая у нас кошка. Иногда так посмотрит – не по себе становится, точно сказать что-то хочет». Идти вниз лень, но Лилю толкало любопытство узнать, отчего Агата так разоралась под её окнами. «Похоже, она зовёт меня выйти из дома…

Никогда не слышала, чтобы кошки поступали подобным образом. Собаки – да, но кошки!!!»

Все двери в дом были плотно закрыты, и под берёзой никого, точно Лиле всё померещилось, и она, чертыхаясь, повернула назад к крыльцу. Агата, как ни в чём не бывало, лежала в гостиной рядом с отцом на диване.

– Ах вот ты где?! Ещё и спящей претворяешься!

– Почему претворяется? Уже битый час млеет. Умаялась от жары, бедная!

– И никуда не выходила?! Всё время с тобой была? Пап, ты уверен?

– Лиль, а в чём, собственно, дело? – Отец приподнялся с дивана и подозрительно зыркнул на спящую Агату.

Оставив отца без ответа, Лиля побежала искать маму Александру, которую в конце концов нашла в спальне на кровати с зажатой книгой в руках.

– Что-то новенькое или старую про привидение дочитываешь?

– Решила дочитать… – Мама Александра посмотрела на Лилю поверх очков. – А ты чего запыхалась? Надо вставать… Уже скоро десять. Не поливали ещё. Припозднились мы сегодня с отцом.

– Это наша тётка у вас всю энергию сожрала! – выпалила Лиля и, минуя свою комнату, опять понеслась вниз по лестнице. «У меня сдают нервы… Если не увижу Олега ещё пару часов, за себя не ручаюсь…» Она наматывала круги по участку и не заметила, как вышла мама поливать свои посадки и молча исподтишка наблюдала за ней.

– Я разминаюсь, мам. Решила каждый день спортом заниматься.

– Ты бы лучше мне помогла, чем свои психи демонстрировать! Сейчас отец выйдет, хоть перед ним не мечись!

– А я и не мечусь. Я, может, кайфую. – Лиля начала бойко приседать, покрываясь липкой испариной. – Сейчас отжимания! – Она коряво растопырила ноги, ладошками уперевшись в мощённую плиткой узкую дорожу, поползла на руках вперёд и, кряхтя, отжалась восемь раз, больше не смогла.