Текст книги "Мой любимый джокер"

ТЫ ЛЮБИШЬ ВЕТЕР?

Костя опять пришёл раньше обычного. Он принёс большую, чем-то плотно заполненную, сумку и поставил у кровати, а сам куда-то вышел, не проронив ни слова. Инга не удивилась такому поведению любимого, зная о размолвке друзей. Ноон даже с ней не поздоровался, а она здесь каким боком?! О причинах размолвки Инга строила разные предположения, но так ничего и не придумала. И не было особого желания раздумывать над простой размолвкой старых друзей.

Костя долго не возвращался, а Антон Евгениевич не приходил на ежедневный осмотр. Минуты растянулись мягкой, липкой резиной. Инга увязла в них, словно муха в сиропе, и не было конца ожиданию. Инга не притронулась к сумке. Без Кости, заглядывать туда не решалась. Она собрала в пакеты вещи, которыми пользовалась тут, в больнице, и решила терпеливо дожидаться прояснения обстановки. Ведь её сегодня выписывают, и Костя пошёл узнать подробности.

Костя вернулся взвинченный и неразговорчивый. Вместо приветствия, подошёл к окну и долго молчал.

– Он к тебе заигрывал? – наконец, ни с того, ни с сего, зловеще спросил он.

– Кто? – искренне удивилась Инга.

– Понятно… – не поворачиваясь и нервно барабаня пальцами по стеклу, сказал Костя.

– Я не понимаю тебя… – прошептала Инга. Она выглядела испуганной и действительно не понимала, почему Костя так себя ведёт.

– Что тут понимать?! Ты говорила, он такой умный, внимательный… – с какой-то злостью, и с нескрываемым сожалением сказал он, не оборачиваясь. Инга не видела, как болезненно исказились черты любимого лица.

– Если ты об Антоне Евгениевиче, то – нет. Он никогда не позволял себе ничего лишнего, – тихо ответила Инга и замолчала. – Он меня лечил…

Тяжёлая, искрящаяся грозовыми разрядами, тишина повисла над ними. Инга в волнении ждала объяснений, а ему казалось, будто, любимая явно уличена в неверности…

Костя напряжённо молчал, и Инга растерялась. Никогда раньше не видела она этого человека в таком яростно-агрессивном состоянии. Он был готов разрушить мир вокруг себя, не задумываясь о том, что сможет построить потом, когда уляжется гроза. О причинах, вызвавших такую яростную бурю Инга начала смутно догадываться, а как остановить, движущийся на огромной скорости, поезд непонимания, не знала. Страх ледяной змеёй начал заползать в душу. Инга долго сидела, съёжившись, на больничной кровати и боялась пошевелиться, чтобы вдруг заскрипевшие пружины не выдали её страха, чтобы не спровоцировать новых приступов ярости.

В одно мгновение Инге показалось, что вот, сейчас она может потерять навсегда что-то очень важное, если ничего не предпринять. Он страдает, это видно, но у Инги нет ни опыта, ни знаний. Она понятия не имеет, как правильно себя повести. Она не понимает причины его ярости… Потерять Костю уже было немыслимо, и надеяться было не на кого. Необходимо было срочно что-то сделать… Пока ещё можно что-то исправить…

Инга мышкой соскользнула с кровати. Холодный пол заставил задержать дыхание. Ноги заныли от разницы температур, но Инга не обратила внимания на боль. Ступая босыми ногами по холодному линолеуму, она без костылей, сама, неслышно подошла к Косте и уткнулась лбом в его широкую спину. Он вздрогнул, Инга ощутила это каждой клеточкой своего тела. Но не обернулся, как обычно, и не заключил её в свои жаркие объятия, а ей в ту тревожную минуту так этого хотелось… Так и стояли они, молча, и вместе, и как бы, отдельно друг от друга у окна, в которое с любопытством, и уже совсем по-весеннему, заглядывало яркое солнце.

– Костя… – прошептала она, нарушив тревожное молчание, но Костя даже не шевельнулся. Он продолжал нервно барабанить пальцами по стеклу, и барабанная дробь сводила Ингу с ума. Он мучительно думал о чём-то своём, чего Инга понять не могла. Его мысли были совершенно недоступны её пониманию. – Костя, я тебя не понимаю… Объясни… – снова прошептала она.

– Что тут объяснять? И так всё ясно! – резко ответил Костя, продолжая своё занятие. Но что-то неуловимо изменилось в его поведении.

– Костя… Я тебя таким не знаю… Объясни, что случилось… Мне страшно… Прошу тебя!..

Костя резко обернулся, чуть не сбив её с ног, и онемел от неожиданности. Инга тихо плакала, не пытаясь вытереть слёзы. Она стояла сама, без костылей, босая, и такая трогательная. У Кости больно сжалось сердце от жалости к ней, но он не желал сдаваться.

– Тебе пока нельзя ходить без костылей. Потрудись исправиться. Где твоя обувь? – в его голосе звучали уже знакомые, заботливые нотки, и это радовало. Но выражение лица оставалось холодным и не оставляло надежды на оттепель в отношениях.

– Не знаю… Я ничего не понимаю… Ты злишься, а я не понимаю, на что… Костя, скажи, чем я тебя обидела?!

– Как Антон поживает? – вместо ответа, язвительно спросил Костя, и мгновенная догадка ярким лучиком осветила сознание Инги.

– При чём здесь Антон Евгениевич? – ещё до конца не веря в чудовищную догадку, спросила Инга. – Он вчера осматривал меня. Сказал, что доволен моими делами, и ушёл на срочную операцию. Он больше ничего мне не сказал… Больше я его не видела. До сих пор. Он так быстро ушёл, я даже спросить не успела, когда меня домой отпустят. Спрошу сегодня… Придёт же… Он ещё не приходил…

– И не мудрено… – мрачно протянул Костя.

– Костя, зачем ты меня мучишь? Я совсем не понимаю тебя… – растерянно воскликнула Инга, но Костя не успел ответить.

Дверь палаты резко открылась. Инга вздрогнула всем телом и инстинктивно прижалась к Косте, будто искала в нём защиты. Она даже не заметила, как потеплел его взгляд.

– Инга, иди в ординаторскую. Тебя Антон Евгениевич зовёт, – сказала вошедшая медсестра и собиралась выйти из палаты, но вдруг обратила внимание на босые ноги Инги и возмутилась: – И почему это ты босая на холодном полу стоишь? Давно умирала? Где твои тапочки?

– Не знаю… – прошептала Инга, растерянно оглядываясь по сторонам. Но ей уже не было страшно. Тёплые, сильные руки обвили гибкий стан и вселили уверенность в напуганную неожиданной яростью душу.

– Сейчас мы определимся, – вместо Инги примирительно ответил Костя, легко, как пушинку, подхватил Ингу, и отнёс к кровати. – И костыли найдём, и тапки, и к Антону пойдём… Сейчас… А вы, девушка, идите, не мешайте.

Девушка не стала оспаривать слова Кости. Она молча исчезла, прикрыв за собой дверь палаты.

– Костя… – Инга прикоснулась ладонью к его лицу и провела пальцами по небритой щеке. – Колючий…

– Ну, и что?! – вызывающе дёрнулся Костя, будто защищался, но она уже знала: он любит её. Пусть сердится, пусть… Но сердце не обманешь. Она чувствовала, как дрожат его руки! – Ты должна идти. Он тебя ждёт.

– Идём со мной, Костя, прошу тебя… Я боюсь…

– Нет. Сегодня ты должна сама… Я за тебя не проживу… – ответил он и отвернулся. И Инга поняла: просить бесполезно. Сегодня она должна пойти сама…

Причесав всклоченные после сна и заметно отросшие волосы и надев халат, Инга взяла костыли. Как же они ей надоели! Подплечевые валики всегда так больно врезались в тело и растирали кожу до крови. Ладони огрубели, на них появились мозоли, и ходить с костылями было так неловко, но другого выхода пока не было. Следовало выполнять предложенные условия реабилитации. А как хотелось носить туфельки на каблучках вместо неуклюжих костылей, хорошо ещё, что гипсовые башмаки уже сняты!..

– Костя… Прошу тебя… Я боюсь… – умоляюще сложила руки Инга, всей тяжестью тела опираясь о костыли. Она попыталась ещё раз попробовать уговорить Костю.

– Нет. Сегодня ты должна сама решить… – грустно улыбнулся Костя. Что она должна решить сегодня, Инга не понимала, и даже обиделась на Костю за отказ.

Инга несмело заглянула в ординаторскую. Там, кроме Антона Евгениевича, никого не было, и Инга немного успокоилась. Ей казалось, что разговор с доктором состоится лучше без свидетелей. А он сидел за столом и что-то писал. Он почему-то нервничал. Так решила Инга, увидев, как напряжено его тело, когда она заглянула в кабинет.

– Заходи, заходи! – не оборачиваясь, сказал Антон Евгениевич, продолжая писать, будто заведомо знал, кто заглядывает в кабинет.

Инга молча, отчаянно стуча костылями, вошла в ординаторскую.

– Садись вот на этот стул, он покрепче будет. Поговорим, – сказал Антон Евгениевич, указывая ручкой на нужный стул у его стола, но писать не перестал, и не повернулся к ней.

Начало разговора было многообещающим, но Инга и предположить не могла, о чём будет беседовать с ней доктор. Она мечтала о том, что он скажет: лечение закончено, она здорова, и можно смело идти домой, не опасаясь осложнений. Ведь столько месяцев провела она в этих стенах… А Антон Евгениевич даже головы не поднял от бумаг, чтобы поздороваться. Он молча писал… Инга решила, что за это время успела надоесть доктору хуже горькой редьки.

Отставив в сторону костыли, Инга села на указанный стул и стала терпеливо ждать.

– Инга, я тебя сегодня отпущу домой, – вдруг, не оборачиваясь и не переставая писать, сказал Антон Евгениевич. Сбылось!.. Инга волновалась совсем не напрасно, сегодня она действительно сможет уйти отсюда…

– На совсем? – всё же, не до конца поверила она. Новость была такой долгожданной, но почему-то не радовала сейчас. Тревога сжимала сердце, не уступая места радости. Почему-то болела голова, и непривычно ныло в груди. Что-то было не так в новости, которую только, что сообщил ей Антон Евгениевич. Слишком уж мрачно он сообщил об этом, будто, совсем не хотел отпускать её домой, но, почему-то вынужден поступить именно так, а не иначе…

– На совсем, – утвердительно покачал головой доктор. Он неожиданно грузно повернулся на своём стуле, лицом к Инге, и она заметила, какой душевной болью был пропитан его утомлённый тяжёлым ночным дежурством, взгляд. – Я расскажу тебе, что необходимо делать и как себя вести дома, какая гимнастика предпочтительнее, какие лекарства ещё некоторое время следует принимать, и о диете немного поговорим… Ты же хочешь танцевать? – Инга утвердительно закивала головой и заулыбалась, радостно взглянув доктору в глаза, а он монотонно говорил и внимательно наблюдал за хрупким созданием, сидевшим напротив него. Голос его был ровен и тих. Инга едва улавливала значение сказанного. Она до сих пор не понимала, что происходит.

После подробного инструктажа, который Антон Евгениевич заставил законспектировать в отдельно приготовленный для этой цели блокнот, доктор вдруг замолчал. Он откровенно рассматривал Ингу и думал о чём-то своём. А Инга съёжилась под его пристальным взглядом и боялась пошевелиться, чтобы не нарушить ход мыслей Антона Евгениевича, чтобы он не передумал, чтобы Костя…

Она была бесконечно благодарна этому странному и до сих пор не понятному ей человеку за чуткость, проявленную к ней, за его добрые и умные руки, за ещё непонятное счастье, которое он ей подарил так бескорыстно.

– Спасибо вам, огромное, за ваши добрые руки… – сказала она, собираясь встать и уйти.

– Про ясные мозги забыла упомянуть… – проворчал доктор.

– Что? – не расслышала Инга.

– Нет, не стоит благодарности… Взялась же ты откуда-то на мою голову!..

– Я могу уйти? – спросила Инга, испугавшись, что может надоесть своими нелепыми вопросами этому ворчливому умнику. Она посчитала, что разговор окончен, и даже немного обиделась на последние слова доктора. Она уже собиралась взять костыли, ведь новость, сообщённая ей Антоном Евгениевичем, всё же радовала. Она поверила! Сегодня она пойдёт домой!..

– Нет, посиди ещё немного… – вдруг резко сказал доктор. Фраза прозвучала, как выстрел. Инга вздрогнула всем телом. Тоненько заныло сердце. «Теперь жди неприятностей. Не отпустит…», – подумала она.

– Вы… передумали меня отпустить? – в недоумении и с некоторым страхом в голосе, спросила Инга и с мольбой взглянула в глаза доктору. Как же она испугалась… Сейчас она видела перед собой совершенно незнакомого человека, в нервном возбуждении безжалостно теребившего рваное больничное полотенце. Дыры на полотенце становились значительно больше при каждом его движении. Трещала разрываемая ткань, и сыпались нитки на пол.

– Была бы моя воля… Скажи… Ты останешься с Костей? – неожиданно спросил Антон Евгениевич. Дорвав растерзанное полотенце, он отшвырнул уже не нужную тряпку в сторону и пристально посмотрел девушке в глаза. – Впрочем, это не столь важно, хотя…

– Как это, останусь с Костей? – не поняла вопроса Инга.

– Ты его любишь? – новый вопрос привёл девушку в замешательство. Костя был всегда рядом. Что бы ни случилось, она знала, Костя всегда придёт, всегда поспешит на помощь! Она теперь и подумать не могла, что возможно и по-другому. Она уже не представляла, как будет жить, если вдруг Кости не будет. Костя, как воздух, без него трудно дышать. Костя – это часть её самой… Она всей душой приросла к нему, и разлука – это разрыв по живому без наркоза. Такая боль может безжалостно убить… Если это – любовь, тогда, да, она любила Костю. Его ласковые руки, его поцелуи тайком от обслуживающего персонала, его рассказы, анекдоты, шутки… Нет, она не сможет без них прожить и дня… Значит, она любит Костю?…

– Да, я его люблю, – твёрдо ответила Инга после некоторого замешательства, вызванного неожиданным вопросом. Никогда раньше она не задумывалась над этим. Костя всегда был рядом, и не было никаких тревог…

– Инга, скажи… Ты любишь ветер? – снова спросил доктор. Вопрос его показался Инге странным, и она пожала плечами. Это движение не ускользнуло от внимательного взгляда Антона Евгениевича.

– Ветер? При чём здесь ветер? Не знаю… Иногда люблю, иногда – нет… Я уже давно не ощущала ветер… – снова пожала плечами Инга. Удивление росло с каждым новым вопросом. Она не понимала… – А почему вы спрашиваете про ветер?

– Видишь ли, девочка… Костя – это ветер… Шквальный, яростный. Пожалеть может, вот, как тебя пожалел, но не пощадит, если нарвёшься. Да. И, никогда не угадаешь, куда он подует в следующее мгновение. В нём перемены так же естественны, как облака в небе…

– Зачем же вы мне рассказываете об этом?! Вы же его друг! Он должен вам ответить, а не я… Да, я его люблю, и ничего не могу с этим поделать! Пусть он ветер… Он ласковый и нежный… Он – самый лучший… – Инга заговорила уже более уверенно. Она отметала прочь любые сомнения, вызванные странным разговором.

– Ты уверена в своих чувствах? Может, это только пламенная благодарность за доброе дело? Не спутала ли ты, девочка, истинные причины твоей горячей привязанности? – он, будто, расстреливал Ингу жестокими вопросами, не давал пощады, не давал возможности собраться с мыслями. Его пристальный взгляд прожигал Ингшу насквозь…

– Я не понимаю, почему вы меня донимаете подобными вопросами! Они ведь к делу не относятся, и вас совершенно не касается моё отношение к Косте!.. – Инга в который раз попыталась подняться, но так и осталась на месте, пригвождённая тяжёлым взглядом.

– Ошибаешься, касается… Ты его не знаешь, Инга, остановись!..

– Вы же друг его, как вы можете?! – в возмущении воскликнула Инга и всплеснула руками, в бессилии что-либо изменить.

– Да, я – его друг. Но я и твой друг, или ты возражаешь?

– Нет… – смутилась Инга.

– Поэтому и предостерегаю тебя… Мы с ним вчера поссорились, и я уже не знаю, друзья мы, или враги… – доктор выглядел расстроенным, ему трудно было говорить, но он продолжал: – Инга, ты так неожиданно встала между нами, и тебе решать, быть дружбе, или нет…

– Вы с ума сошли! Подумайте, что вы такое говорите?! Это же чудовищно!.. – в возмущении вскрикнула Инга.

– Чудовищно, но это – правда… А правда чаще бывает жестокой… Остановись, пока не поздно… – обречённо вздохнул он.

– Неужели вы не понимаете, как больно?…

– Больно… – перебил её Антон Евгениевич. – Я всю сознательную жизнь борюсь с болью. Своей или чужой, какая разница? Не всегда выхожу победителем, но стараюсь… – он вдруг поднялся со своего места и молча заходил по комнате. – Я не хочу, чтобы тебе потом было больно… Будет очень больно, когда он устанет от этой ситуации… От тебя… Тогда он посто улетит…

– Антон Евгениевич, отпустите меня… Мы не о том говорим… – умоляюще прошептала Инга. Она не желала слышать ничего плохого, что бы этот странный человек ни сказал о Косте. Она испугалась. Ей было страшно, и необычным выдался разговор. Ингой овладело одно единственное желание: убежать из ординаторской, скрыться от этого странного человека, спрятаться от него в спасительных объятиях Кости, в уютной палате, приютившей её на такой длительный срок.

– Подожди, Инга, сейчас уйдёшь. Я не имею права задерживать тебя. Так потребовал Костя. Но я хочу, чтобы ты знала… – он остановился возле стула, на котором она сидела, у неё за спиной, и положил свои тёплые ладони на её худенькие плечи. Какими же тяжёлыми были сейчас его руки! – Потерпи, ещё немного послушай меня… Я знаю, ты и в мыслях не держишь, что кто-то ещё может тебя полюбить, кроме Кости…

– Вы,… Вы хотите сказать!.. – Инга попыталась обернуться, но Антон Евгениевич сдавил ладонями плечи так, что она не могла пошевелиться.

– Молчи и слушай, девочка. Так иногда случается. Взрослые дяди иногда могут потерять свои седые головы. Сиди спокойно… Тяжело говорить, так постарайся быть чуть снисходительней ко мне… Да, так, вот… Я хочу сказать… Ты всегда можешь ко мне прийти, когда станет совсем плохо… Со мной тебе будет спокойно и уютно… Когда ты устанешь от жизненных передряг, и захочешь покоя, возвращайся ко мне… Я всегда буду ждать тебя, что бы ни случилось… Вот… А сейчас иди… Уходи!..

– Антон Евгениевич!.. – Инга почувствовала, что его руки больше не сдавливают плечи. Она была свободна и могла уйти. – Вы… Вы поэтому меня выписали?

– Причина не имеет никакого значения, крошка. Ты свободна… Немного усилий, и ты будешь почти полностью здорова. Не забывай о том, что записала в блокнот, это очень важно, и помни, что бы ни случилось, я всегда буду ждать тебя… А сейчас уходи, пожалуйста…

Инга аккуратно сложила блокнот в карман больничного халата и, отчаянно стуча костылями, направилась к двери ординаторской.

– До свидания, Антон Евгениевич. Спасибо вам… – сказала она, уже открыв дверь.

– Инга! – его оклик остановил её и заставил застыть на месте. – Инга, я всегда буду тебя ждать… Когда тебе будет плохо в жизни, возвращайся ко мне!.. Помни, что есть на свете один такой чудак…

Инга не ответила. Рванув ручку двери, она поспешила убежать из такой опасной в тот момент ординаторской.

В коридоре отделения блуждали запахи жареного лука, борща и котлет. Смешавшись, запахи нашёптывали о приближении обедней поры. Но Инга сейчас не реагировала на вкусные запахи. Она была шокирована только что состоявшимся разговором с Антоном Евгениевичем, и как относиться к его последним словам, не знала.

Остановилась у окна в коридоре, чтобы перевести дух и задумалась…

«Что он себе позволяет? Дурак! – с возмущением сдвинула тонкие брови. – Я же – его пациентка, как же он может?! А Костя?… Разве честно с ним так поступать?! Это же немыслимо, друг, называется… Он же старый совсем, старый пень! Что ему от меня нужно?! Козёл! Моему папе – сорок пять, а этот даже старше выглядит в своей отутюженной белой пижаме! Доктор! Ну, и что? Спасибочко ему огромное. Но, больше – нет, даже не поцелую!.. Фу, как противно!.. Костя, милый котик… Но ты же мой! Ты у меня тоже старичок, но ты такой… дурачок… Поверил ему, а у меня даже не спросил… Это же ревностью называется, кажется, так…»

Инга задумчиво царапала ногтем присохшую к оконному стеклу грязь, и не могла сдвинуться с места. Ей было обидно и страшно снова увидеть Костю. Теперь она отлично понимала причину его безудержной ярости…

«Значит, он поверил этому глупому Антону-батону, как его там, Евгениевичу! Как же он мог ему так поверить, что даже со мной не смог говорить?! Я же люблю только его! Как теперь объяснить балбесу, что он совсем не прав!? Сможет ли он поверить мне?…»

Вдруг чья-то тяжёлая рука властно легла на плечо. Инга неловко повернула голову, боясь уронить костыли. Перед ней стоял Антон Евгениевич и глупо улыбался, пытаясь изобразить нежность своей улыбкой, но его улыбка получилась до ужаса глупой…

– Инга, ты забыла выписку. Возьми. Может, когда-нибудь, пригодится… – он протянул большой лист, исписанный мелким, но довольно читабельным почерком. – Жизнь – такая штука… Лучше, конечно, чтобы ты никогда больше об этом не вспоминала, но, как сложится… Я тут подробно всё описал. Спасибо, что нашла в себе силы выслушать старого дурака. Прости…

Он ткнул листок в руки Инге и быстрым шагом, не оборачиваясь, пошёл прочь, будто, убегал от чего-то, сильно напугавшего его…

А Инга так и осталась стоять в растерянности у окна в коридоре. Не хватало сил сдвинуться с места, не было покоя в испуганной душе.

Как теперь она сможет объяснить Косте, что он заблуждается, думая о ней плохо? Сможет ли он поверить? Захочет ли?

Инга обречённо взяла оба костыля одной рукой и медленно побрела по коридору, таща их за собой. В другой руке шелестел листок с выпиской, только что вручённый ей Антоном Евгениевичем. На встречу ей походкой «Каменного гостя» шагала санитарка. Та самая. Она почему-то улыбалась…

– Ты, девка, на прощание, сходи в столовку, борщика похлебай. Успеешь ещё уйти. Твой-то подождёт, – уверенно махнула рукой санитарка.

– Спасибо… Сейчас… Сейчас… – ответила Инга, и вдруг, заторопилась вернуться в палату, где её уже битый час дожидался Костя.

Инге никак не удавалось открыть дверь в палату. Мешали костыли и большой, исписанный мелким почерком и пропахший табаком, так мешавший ей сейчас, листок бумаги. Мимо проходили люди, но никто не обращал внимания на её тщетные старания, никто не помог. Наконец, дверь распахнулась сама собой. На пороге стоял Костя. Он был серее самой серой тучи, и его состояние больно кольнуло Ингу.

– Я думал, ты там жить останешься. Уже уходить хотел. Скорее собирайся, мне надо спешить, – его злые слова, будто, хлыстом, безжалостно хлестнули Ингу. Она молча подошла к кровати, ноги сами подкосились. Она не слышала грохота, с которым разлетелись в разные стороны костыли. Она больше ничего не слышала. Издав какой-то странный стон, она без чувств рухнула на кровать.

Первым, что увидела Инга, очнувшись от обморока, были испуганные глаза Кости, склонившегося над ней. Мутно взглянув в эти, дорогие сердцу, глаза, Инга повела головой и застонала…

– Ингуша, милая, что у тебя болит? – шептал в отчаянии Костя. – Я позову его, если ты так хочешь… Пусть поможет…

– Нет, никого звать не надо… Уже нормально, я сейчас… – прошептала она побелевшими губами.

Полежав ещё немного, Инга собралась с силами и села. Ей было стыдно за свой глупый обморок, так неожиданно сваливший её. Руки дрожали, и сердце выпрыгивало из груди. Головная боль высушивала мозги.

– Извини, я тебя так задерживаю… Надо собираться, ты же спешишь… – Инга не знала, куда повернуть голову, чтобы унять безжалостную боль.

Костя внимательно наблюдал за ней. Не суетился, не мешал, не подгонял, не помогал. Он терпеливо ждал. Его испуганный взгляд стал спокойным, даже, безразличным.

– Не спеши, я отменил встречу, – спокойно сказал он.

– Зачем? – удивилась Инга.

– Ты же отключилась!..

– Ну, и, что? Я бы подождала тебя, сколько нужно. Я быстро соберусь. Вещи уже сложены в пакеты. Я ведь знала, что сегодня мне уходить. Мне утром санитарка сказала. Не надо было менять свой график, – Инга дрожащими руками теребила воротник больничного халата, собираясь встать. Боль не отпускала, а сказать Косте об этом Инга побоялась.

Неожиданно открылась дверь палаты, и вкатился столик на колёсиках. За ним гордо вышагивала уже знакомая санитарка. На столике плотно одна к другой, стояли тарелки с обедом на две персоны.

– Похлебайте напоследок наших-то щей. Когда ещё кушать будете, – сказала с доброй улыбкой санитарка, подкатив столик к кровати. – А ты чего такая зелёная, плохо тебе? Может, Антона кликнуть? – с участием спросила женщина.

– Ой, спасибо вам за заботу! Мне уже лучше, никого звать не надо, а то ещё оставят… Сейчас, я быстренько соберусь, и мы уйдём… – тихо сказала Инга и виновато улыбнулась доброй женщине, слегка поморщившись от невыносимой головной боли.

– Вы покушайте, покушайте, а потом и собирайтесь. У тебя же сил не будет, а на улице-то развезло. Снег распустило тепло, скоро весна…

Санитарка ушла, оставив их одних. Да, у Инги проснулся аппетит, и она с опаской посмотрела на Костю. Захочет ли он поесть в больничных условиях? Костя торопится, а она и так задержала его. Но кишки призывно урчали в животе и настойчиво требовали пополнения запасов.

– Костя, давай, действительно, поедим здесь. Оказывается, я кушать хочу… – тихо попросила Инга и улыбнулась. Улыбка получилась вымученной и жалкой, но Костя неожиданно с готовностью пошёл ей на встречу.

– Хорошо, – сказал он. – Может, у тебя голова кружиться перестанет.

Инга так и осталась сидеть на кровати. Костя придвинул поближе к ней столик, а сам занял место на табуретке, верой и правдой прослужившей ему все долгие месяцы болезни Инги.

Ели они молча. Каждый пережёвывал свои мысли. Как же далеки были они в тот час друг от друга и как близки. Единство душ, казалось, было утрачено за неожиданными и ненужными дрязгами, и Инга отчётливо осознавала, что теперь только от неё зависит, смогут ли они отыскать пути к сближению.

– Костя… Я теперь всё понимаю… – вдруг сказала она, допив компот.

– Значит, было… Что ты понимаешь? – спросил он безразлично. Но его безразличие было кажущимся. Инга чувствовала, как напряглись мышцы под небритыми щеками.

– Ты не правильно всё понимаешь. Почему ты поверил ему, а меня даже не спросил? Вы, мужчины, всегда самостоятельно принимаете решения, а моё мнение вас нисколько не интересует? Я же – не кукла, и могу сама… Мама говорила, женщина выбирает…

– Да, ты должна сама… сделать выбор, – жёстко перебил её Костя.

– Костя, ты о каком выборе говоришь? Ты приручил меня… Ты, не он!.. Я не представляю, как буду жить, если ты уйдёшь… Но, если ты так решил… У меня не хватит ни сил, ни опыта, чтобы тебя удержать… Жаль… – Инге хотелось разрыдаться у него на плече. Хотелось снова ощутить прикосновение любимых рук, хотелось потребовать защиты, но инстинктивно она осознавала, что этого делать категорически нельзя, и плакать тоже нельзя, ведь она может потерять его навсегда, ведь он же – буйный ветер. А, может, уже потеряла?!.. Глаза её оставались сухими. Если бы он только знал, каких усилий стоило сдерживать себя!

Он медленно поднялся с табуретки и снова подошёл к окну. Долго стоял молча. Потом вдруг как-то передёрнул плечами и, совершенно неожиданно для Инги, рассмеялся. Ей показалось, что сердце выпало на пол и покатилось в угол, весело подпрыгивая, пока он не заговорил.

– Надо же, как ты меня… – тихо сказал он, отсмеявшись. – На обе лопатки… И пальцем не пошевелила…

– Костя, ты опять говоришь загадками. Мне трудно тебе отвечать. Я сегодня совсем тебя не понимаю. Ты что,… ревнуешь?… – спросила Инга в отчаянии сдавив голову руками. Голова продолжала болеть, но Костя ничего не понял. Он был далеко, в своих мыслях. Он молчал…

– Ревную!.. Ещё как ревную!.. – после длительного молчания, растягивая слова, сказал он. – Ты ни разу не сказала мне, что любишь, и я думал… Я с ума сходил…

– Ты очень плохо думал. Почему ты решил, что я должна оказывать знаки внимания другому? Он всего лишь доктор, не более. У меня и в мыслях этого не было, а ты в порыве ярости всю душу мне перевернул. И только Антон…

– Ох, этот Антон!.. Никогда не думал, что он посмеет… А посмел, мерзавец… – покачал головой и язвительно улыбнулся Костя.

– Прошу тебя, не говори о нём плохо. Он же почти вылечил меня, и за это я буду всегда ему благодарна… – тихо сказала Инга, пытаясь объяснить любимому свою точку зрения, но была остановлена яростным блеском его глаз.

– Ну, ты… – Костя вдруг подскочил к ней, схватил за полы халата и сильно встряхнул. – Не бледней, не надо… – вдруг испугался он, убирая руки. – В сущности, ты права…

Инга плотнее запахнула полы халата, поёжилась, и, превозмогая головную боль, смело посмотрела в глаза Косте.

– Знаешь, не смей со мной так… – прошептала она. – Никогда, слышишь?!.. Лучше убей… Мои родители вернутся. Уже скоро. Они рассчитаются с тобой за операции. Да, я тебя люблю, так же сильно, как… Даже не знаю, с чем сравнить. Не сравнивается почему-то. Но никогда не позволю тебе… Слышишь, не позволю!.. Мама говорила, что ревность сжигает душу, но я никогда не думала, что это так прямо и больно коснётся меня… Ты, наверное, уходи… Или я уйду… Доберусь домой сама… Дорогу знаю… Тут же недалеко…

Он слушал её, отвернувшись к окну, и Инга не знала, как он воспринял её тираду. Он снова долго молча смотрел в окно, а Инге казалось, он прирос к этому противному окну и никогда не повернётся к ней, никогда больше не обнимет, никогда больше не будет целовать так, чтобы душа расставалась с телом, не жалея.

– Инга, возможно я совсем не прав. Но Антон вчера дал мне ясно понять, что… Я принял его откровение, как должное, вот и всё, – сказал Костя, внимательно высматривая что-то в окне. Говорил он уже совсем спокойно. Это был прежний Костя. Тот, кого она встретила в казино. – Сейчас я отвезу тебя домой, а потом разберёмся, кто, где и сколько зимой навалял.

– Нет, Костя, ты уходи. Ты же спешишь, зачем опаздывать туда, где тебя давно заждались, – вытерев украдкой вдруг набежавшую слезу, твёрдо сказала Инга. – Понимаешь, я – не вещь твоя, которой ты попользовался и спокойно выбросишь в мусорный ящик надоевшую финтифлюшку. А если любишь, надо было в первую очередь спросить не у него, а у меня. Научись доверять тем, кого ты любишь, иначе это – не любовь, а потребление, рабство какое-то. Я – не рабыня, я не хочу, чтобы меня потребляли. Уходи… Я сама доберусь домой.

Как же долго он стоял, молча, уткнувшись в оконную раму, не проронив ни слова! Огромным усилием воли, Инга заставила себя успокоиться. Так её когда-то учила Элеонора Тарасовна. Как давно это было… В прошлой жизни, куда уже возврата нет… Но урок запомнился на всю жизнь. Потом она встала, прикоснулась к сумке, которую принёс Костя, легонько подняла её и ахнула. Сумка неожиданно оказалась непомерно тяжёлой. А Костя так и остался стоять у окна.

– Костя, мои вещи в сумке? – спросила она спокойно, будто ничего не произошло.

– Да… – ответил он, не оборачиваясь.

Больше Инга не задавала вопросов и не ждала, когда он уйдёт. Она молча расстегнула молнию и принялась разбираться в принесенном Костей скарбе. Выудив в общей массе вещей нижнее бельё, спортивные брюки и тонкий свитер, Инга закрылась в туалетной комнате, прилегавшей к палате. Воспользовавшись ванной не только по назначению, но и как стулом, быстро переоделась в свои вещи и вошла в палату, уже одетой в домашнюю одежду. В палате ничего не изменилось. Костя, как и прежде, будто приклеенный, стоял у окна…