Текст книги "Переплетения"

Глава 5

Анна только что встала. Чуть приоткрыв дверь, она услышала голоса дворовых. Разговор шел о ней, и это остановило ее попытку выйти из комнаты.

– Живет, ничего не делает. Господа вон как о ней заботятся.

– Твое, Марья, какое дело?

– Да мне все равно. Барыню жалко. Она старается угодить вон этой.

– Да тебе-то кака разница. Господа так решили, и это их дело.

Женщин было несколько, и Анна не могла определить, кто именно о ней говорит. Она прикрыла дверь, прошла к окну и посмотрела вдаль. Из окна ее комнаты хорошо виднелась дорога из усадьбы. Услышанное и увиденное послужило ее решению уйти из дома.

Но, не отблагодарив хозяев, она себе позволить уйти не могла. Девушка присела за столик, написала краткую записку со словами благодарности за предоставленную помощь. Привычно расписалась, не задумавшись о своей подписи, прихватила косынку, подаренную ей Анастасией Тимофеевной и вышла из дома. Она шла не быстро, но уверенно вперед, зная, что там, за горизонтом, найдется разгадка ее существования.

Этим утром Тимофей Васильевич решил во чтобы то ни стало поговорить с Анной еще раз, быть может, его наводящие вопросы о прежней жизни позволят найти ниточку истины. Он подошел к двери Анны, легко постучал и со словами: «Позвольте,», – зашел в комнату.

Теплый летний ветер, распахнувший окно, буквально швырнул в барина белый листок. Тимофей Васильевич поднял лист и увидел на нем незнакомый почерк: «Уважаемые Тимофей Васильевич и Анастасия Серафимовна! Не передать словами мою искреннюю благодарность за вашу поддержку и оказанную мне помощь. Не могу более злоупотреблять вашим гостеприимством и поэтому покидаю вас. Знаю мое решение неожиданно, но постарайтесь понять мои намерения. Все попытки разобраться в уголках моей памяти не дают результатов. Быть может, если я уйду, то это выведет меня из сумрака и я смогу найти своих родных. Еще раз простите меня. С глубочайшим уважением к вам, Анна Самойлова.».

Тимофей Васильевич, сжимая записку, буквально вылетел из комнаты.

– Степан, – садясь на коня! кричал он. – В какую сторону отправилась госпожа Анна?

– Да по дороге, барин. Туда, – махнул в сторону Степан.

– Давно ушла?

– Так, ведь не очень.

Тимофей Васильевич пришпорил коня и галопом поскакал по дороге. Он понимал, что девушка пешком далеко уйти не могла, но, не дай Бог, с ней опять что-то случится и он больше ее никогда не увидит. Ужас предстоящей потери овладел барином. Тревога, охватившая его, передалась коню, который поскакал из всех своих сил.

Преодолев почти пять верст, Тимофей Васильевич разглядел тоненький силуэт, слегка покачивающийся вдали. Он ни на минуту не сомневался в том, что нашел ее.

Анна продолжала свой путь, не подозревая, какой создала переполох в сердце Тимофея Васильевича.

Он догнал Анну, остановил коня, соскочил с него и почти в два прыжка настиг её.

От неожиданности она уронила в дорожную пыль косынку.

– Анна, как вы могли так поступить с нами?

Анна молчала.

– Вы понимаете, куда вы идете, без документов, без денег, без вещей?

– Так для всех будет лучше.

– Что лучше, о чем вы?

– Так будет лучше.

– Что лучше? О чем вы говорите?

– Я мешаю вам, живу у вас, не знаю, кто я и кто мои родные.

– История, которая случилась с вами конечно удивительна, но вы нам не мешаете. Нужно время, чтобы разыскать ваших родных. Я отписал городовому и всем своим знакомым, вот увидите, мы обязательно все узнаем.

Девушка понимала его слова, она их слышала, но, как быть, не знала. Почувствовав ее замешательство, Тимофей Васильевич осторожно спросил:

– Что заставило вас именно сегодня уйти?

– Ничего, – опустив глаза ответила она.

– Точно ничего не произошло? Я ведь вижу, Анна, что-то вызвало ваш сегодняшний побег.

– Я не убегала.

– Тогда как можно объяснить ваше поведение? Что произошло?

– Ничего.

– Опять ничего. Вас кто – то обидел?

– Нет.

– Кто-то что-то сказал в ваш адрес? Анастасия Серафимовна точно не могла.

– Нет, нет. Анастасия Серафимовна совсем ни при чем.

– Тогда кто? Кто при чем?

Анна не решалась ответить.

Кто? – повторил свой вопрос Тимофей Васильевич.

Не услышав ответа, он как будто догадался, в чем дело.

– Боже мой, Анна. Вы слушаете сплетни дворовых баб, неужели вы серьезно к ним относитесь?

Анна отвернулась, заметив уроненный платок, подняла его.

– Вот что, дорогая, моя ошибка в том, что я не довел до вас информацию о поисках ваших родных. Но обещаю вам сообщать все полученные сведения, в свою очередь обещайте мне больше не сбегать.

Развернув девушку к себе лицом, Тимофей Васильевич твердо повторил:

– Обещайте.

Анна молчала.

– Обещайте, – настаивал Летлинский.

Девушка продолжала молчать. Он тряхнул ее за плечи и снова потребовал: «Обещайте.»

– Обещаю, – еле слышно ответила Анна.

Но он услышал ответ и широко ей улыбнулся.

– Но вот и славненько, а теперь едемте домой.

Посадив девушку на коня, он с легкостью на него запрыгнул и отправился спокойным шагом в обратный путь.

Слегка прижимая одной рукой девушку, он посматривал на неё с высоты своего роста.

Ее необыкновенно белая кожа, волнистые волосы, рот, напоминающий плод зрелого граната, ласкали его взор. В ее облике, несмотря на скромность, было что-то притягивающее и чувственное.

Он сам не заметил, как пришпорил жеребца, сердце его учащенно забилось, он потянул за поводья, невольно крепче обняв девушку. Та попыталась уклониться, но только откинулась ему на грудь, и, смутившись, затаила дыхание. В голове его мелькали мысли одна безумнее другой. Вот он, этот момент, о котором он так долго мечтал. Неужели он не воспользуется им?

Лес кончился, и впереди замаячила усадьба.

А живешь только раз, и жизнь проходит, проходит… Мысли сменяли одна другую и неслись в его голове с бешеной скоростью.

Тимофей Васильевич резко развернул коня и устремился обратно в березовые заросли почти галопом. Остановившись, он соскочил, мгновенно стащив Аннушку, и начал ее целовать, не задумываясь о последствиях.

Девушка извивалась, пыталась вырваться из его объятий, что оказалось весьма затруднительным, и в конце концов она успокоилась и утонула в охватившем ее бушующем море страстей.

* * *

Анна переживала никогда не испытанное ею ранее душевное состояние. Иногда ей хотелось летать, но порой волна страха накрывала ее, и от этого она обращалась к Господу, прося то прощения, то наставлений.

Порой ей казалось, что счастливее ее нет никого, и вдруг это состояние резко менялось, и она чувствовала всю мучительность своего положения, но в то же время не могла подавить в себе вспыхнувшую страсть. Если бы ей кто-нибудь раньше рассказал, что она не будет испытывать стыда за совершаемые ею действия, она никогда бы не поверила этому человеку, более того, стала бы его опасаться. Но трудность ее настоящего положения не только не угнетала, а придавала налет волшебства, вопреки полученному воспитанию. Каждый раз, когда она упрекала себя за недостаточный с ее стороны отпор в тот роковой день, она тут же вспоминала, как Тимофей ее целовал, и сознание уносило в сладостные мгновения, после чего чувство стыда испарялось и не напоминало о себе.

Вечером следующего дня Летлинский осторожно пробрался через сад к открытому окну ее комнаты. Прислушавшись, он обогнул домик и вошел в парадную дверь.

Девка, приставленная к Анне, спала в своей комнатенке на сундуке, рядом со входом, и поскольку сон ее всегда был чрезвычайно крепкий, она не то что барина – оркестр, играющий над ней, не могла бы услышать. Прикрыв дверь в каморку, Летлинский легонько постучался и вошел в спальню Анны. Она замерла на кровати от неожиданности и не двигалась от страха. Вжавшись в кровать и натянув одеяло, девушка, перепуганная, готова была закричать, зовя на помощь все поместье.

Тимофей Васильевич, увидев испуг девушки, остановился.

– Что с тобой? Испугалась?

– Да, немного.

– Немного. Да ты дрожишь вся, – подойдя к ней, он поцеловал девушку. – Какая ты хорошенькая, Аннушка.

Она не двигалась, боясь пошевелиться, и не знала, что делать. Глядела большими, по-детски испуганными глазами и чувствовала, что дрожит.

– Аннушка, дорогая моя, поверь мне. Я никогда не испытывал ничего подобного. Думаю о тебе, живу в предвкушении увидеть тебя. Ты мне нужна, – взяв ее руку в свою, он прижал к своему сердцу и замер.

– Так сильно бьется ваше сердце, – в смятении заметила Анна. Хотя в этот момент ее сердце готово было вырваться из груди.

– И душа моя стонет.

Он наклонился и поцеловал ее.

– Не хочу от тебя уходить. Позволь, я останусь.

Анна молчала. Молчанию ее способствовало замешательство. Она действительно не знала, как ей быть. С одной стороны, понимая, что барин должен уйти, с другой стороны, она желала его поцелуев, его любви.

Тимофей Васильевич на миг отстранился от нее, и Анна, обеспокоенная его возможным предстоящим уходом, протянула свои руки к нему.

– Какая ты нежная, – прижимая ее к себе, он неистово начал целовать ее, совсем потеряв голову.

Анна отвечала ему тем же. Утром, проснувшись после безудержной ночи, она поверить не могла, что снова потеряла остатки разума.

– Господи, помоги мне, подскажи верное решение, – молилась она.

В дверь вошла Марья, зевая и лениво передвигаясь по комнате.

– Чай подавать? – спросила она, не взглянув на Анну.

– Подавай, – вставая отвечала Анна. Мысли терзали её, сохранять хладнокровие в этой ситуации становилось все сложнее и сложнее. «Интересно, – думала она, – Марья знает или нет о том, что сегодня здесь у меня Тимофей Васильевич был?».

Приглядываясь весь день к девке, Анна абсолютно убедилась, что молодой сон чрезвычайно крепок, Марья не знала о присутствии барина, даже не догадывалась об этом, что безусловно порадовало Анну.

Вечером того же дня, терзаемая ожиданиями, она прислушивалась к каждому шороху за дверью, но раздавалась только возня спящей на сундуке девки. Он не пришел. Не пришел в эту ночь и на следующую. От переживаний, у Анны совершенно пропал аппетит, она ни есть ни пить не могла. Еда оставалась нетронутой, девушка бледной и печальной. Первый факт чрезвычайно радовал Марью, которая не упускала случая стянуть кусок – другой. Порой хозяйка, которой она служила, и не подозревала, что некоторые из кушаний, отправляемые поваром, до неё просто не доходили. Второй же факт оставался абсолютно незамеченным со стороны дворовой девки. Да и зачем ей это нужно, когда конюх Федька стал наведываться по три раза на дню к гостевому домику.

Вечером четвертого дня Анна встала ночью и вышла в сад. Теплый ветерок ласкал ее голые плечи, с которых все время сползала шаль. Падая в очередной раз, шаль вдруг повисла воздухе и обняла свою хозяйку, сопровождаемая мягким поцелуем в шею.

– Я искал тебя, Аня.

– Я думала, вы не придете. Ждала вас все дни.

– Я не могу часто приходить к тебе, это привлечет внимание. Завтра буду ждать на опушке леса после полудня.

– Но ведь очень жарко будет.

– Вот и хорошо, большинство дворовых дремлют в это время. Хотя они, дармоеды, и в другое время дрыхнут на ходу.

Анна рассмеялась.

– Тише, тише. Нас могут увидеть или услышать. Я сейчас уйду, спокойной ночи. Жду тебя завтра. Слышишь, завтра!

– Да. Я приду.

Также неведомым ей образом он пропал в темноте. Анна еще немного постояла и вернулась в комнату. Ей стало вдруг легко и спокойно. Завтра, завтра она снова увидит его. С этими мечтами после нескольких бессонных ночей она провалилась в объятиях Морфея.

Глава 6

После встречи поляна в мистическом состоянии влюбленности для Анны светилась особым искрящимся светом в лучах солнца. Свет этот словно переливался в каждой спрятанной в травинках капельках. В Анне проснулась беспредельная потребность в любви, она стала готова не только принимать ее, но отдавать всю себя для другого, находясь в другом измерении, отличном от обычных людей.

Ее глаза сверкали, она не переставала улыбаться, и лицо словно излучало удивительный мерцающий свет. Она переживала новые, незнакомые ей ощущения. Боялась ли она того, что будет? Пожалуй, да. Но желала этого и дальше большего, того, что было и будет, и казалось ей, что мир наполнен счастьем и ничего в нем нет обыденного. Этот день в душе останется как самое яркое воспоминание.

Затем несколько дней барин избегал встреч с Анной. Душевный взлет утих. Девушка переживала, но пыталась не выдавать своих чувств.

Тимофея Васильевича больше тяготил предстоящий разговор с супругой. Он мучился и задумывался, как он выйдет из этого щекотливого положения. Страх и стыд давили, не позволяя признаться Анастасии Серафимовне в содеянном. Лгать, обманывать, хитрить для него было совсем нехарактерно. Чувство стыда за этот обман не покидало. Отодвигая разговор, Тимофей Васильевич выход из этой ситуации все таки нашел. Он решил спасаться за стеной непроницаемости и молчания.

Однако он все время мысленно возвращался в лес, в тот день, когда Анна и он стали единым целым. Глаза «необузданной дикой кошки» (так про себя он называл девушку), не давали покою, он безумно хотел ею обладать ещё и ещё. Самое удивительное в этой истории, произошедшей с ним, было то, что вспоминая свои отношения с Анной, он ничего для себя не видел стыдного.

Однако они продолжали жить рядом, в пределах одной усадьбы, и естественно, что его попытки избегать девушку были обречены. Случайно во время прогулки пути Анны по саду и барина пересеклись. Она стояла и смотрела на него, не в силах вымолвить слово, впрочем, она и не знала о чем можно говорить не то чтобы именно в эту минуту, – вообще, о чем могут говорить два взрослых человека, испытавшие близость, но старающиеся ее скрыть. В то же время Тимофея Васильевича раздирали мысли. Он желал девушку и готов в этом был признаться, но разумом он понимал необходимость прекращения этих встреч. Однако эмоции перевесили, и он тихо предложил:

– Завтра жду на опушке леса, сразу после обеда.

Анна ответить не успела, так как хозяин поместья уверенно прошел мимо и проследовал в дом.

Сердце ее забилось так сильно, что казалось, оно живет в своем диапазоне, вне времени и вне пространства. Разумный выбор барина ничем не смутил ее. Более того, она даже не задумалась, почему именно после обеда.

Безусловно, обеденное время самое подходящее для встреч: барыня отдыхает, крестьяне жару предпочитают переждать, чем позволить сгореть спине на солнце, а дворовые, ну что дворовые, они и без того лодыри.

«Завтра, завтра увижу его, смогу поговорить с ним», – радовалась Анна и пыталась заглушить внутри себя вспыхнувшее возбуждение.

На протяжении всего оставшегося дня только очень внимательный человек смог бы заметить румянец и умело скрываемое счастливое ожидание свидания во влюбленной девушке. Она стояла возле окна, смотрела в него не видя, происходящих на дворе усадьбы сцен.

Все предстоящее утро Анна ждала часа встречи. Ей казалось, минуты тянулись часами.

Наконец пришло время обеда, принесли еду.

Анна, только для видимости взяв вилку, потыкала в рыбу и отставила тарелку, чем которая безусловно, в большей степени обрадовала Марью, забиравшую ее тарелку, вовсе не будучи голодной, за дверью с жадностью, почти не жевав, проглотила все, что послал повар для гостьи.

После обеда, накинув шаль девушка осторожно вышла из дома, делая вид, что намерена прогуляться по саду.

Тимофей Васильевич, в свою очередь, отправился почти по тому же маршруту, но не пешком. Он велел оседлать жеребца и направился на юг, потом юго-запад, стараясь держаться уединенных дорог, опасаясь, что кто-то его узнает.

В присутствии его она не имела своей воли. Он для нее не был, как другие, и не походил на обыкновенного мужчину. Он был с ней всюду, она слышала разговоры о нем, хлопоты слуг и дворовых о барине, она видела воплощенные в жизнь его разумные идеи. Любые его действия казались ей легко объяснимыми. И ничто не останавливало ее перед встречами с ним.

Эти встречи стали носить регулярный характер. Барин и молодая гостья скоро потеряли бдительность. Их часто видели вместе, и давно дворовые шушукались между собой.

Конюх Федька привык седлать коня для барина сразу после обеда, так что порой Тимофей Васильевич забывал отдавать приказ, а главное, не замечал, что конь подан.

В какой-то момент он решил прекратить эти встречи и не пришел на опушку леса, выдвигая целый перечень разумных причин для себя. Однако все они оказались недействующими. Вечером следующего дня он осторожно пробрался через сад к открытому окну в комнату девушки.

Тимофей Васильевич легонько постучал по подоконнику. Анна замерла на кровати от неожиданности, и снова ее парализовал страх. Но это был другой страх, скорее, предвкушение страсти и возможности раствориться в ней.

Стук повторился. Влезая в окно, Тимофей Васильевич на мгновение остановился: в лунном свете она показалось ему удивительно прозрачной.

– Какая же ты красивая!

Она замерла не в состоянии отвечать. И снова они отправились по пути любви, который дано пройти не каждому человеку.

* * *

Лапшина услышала новости о романе помещика Летлинского, когда отправилась за покупками в город, став безмолвным свидетелем обсуждения сложившейся в Светицах ситуации. Быть может, она приняла бы разговор двух незнакомых ей помещиц за грязные сплетни, но интуиция подсказала ей необходимость действовать.

Вернувшись, она посчитала своим долгом устроить негласное расследование, а о его результатах, если опасения подтвердятся, сообщить Анастасии.

Боже сохрани, – подумала Варвара Васильевна, – если ей скажет кто-нибудь другой. Спустя несколько дней она без особой радости отправилась к Летлинским.

Анастасия Серафимовна встретила подругу, как всегда, от всей души, не подозревая, какой рассказ ей поведает гостья, но из-за озадаченного лица Варвары Васильевны она сразу напряглась, почувствовав неприятности.

– Пойдем в оранжерею, Настя. Только людей своих отошли.

Настя? – Барыня знала, что только в очень важные моменты Варвара Васильевна позволяла себе ее так называть; она забеспокоилась еще больше.

В оранжерее расположившись за маленьким столиком, Анастасия Серафимовна приказала подать им чаю. Пока приносили чай с вареньем и печеньем, пока работницы оранжереи уходили, Варвара Васильевна продолжала молчать. Ей не нужно было собираться с духом и подбирать слова, она уже решила все рассказать, но она ждала, ждала, чтобы остаться наедине.

Анастасия Серафимовна, отпив чаю, внимательно посмотрела на подругу. В ее глазах читался вопрос: что произошло?

– А то и произошло, Настя, – словно прочитав мысли, сказала Варвара Васильевна. – Анна вскружила голову твоему мужу. Они не просто любовники, Настя. Она ждет от него ребенка.

Словно молния ударила Анастасию Серафимовну. Побледнев, изменившись в лице, она откинулась на спинку скамеечки и молчала, не в силах произнести слова.

– Они давно встречаются. Думаю, после его именин. Поскольку я внимательно наблюдала в тот день за обоими и совершенно ничего не заметила, думаю, произошло это как раз сразу после именин, – повторилась Варвара Васильевна.

– Я не верю. Не верю. Этого не может быть.

– Это правда, Настя. Об этом весь город судачит.

– Нет, нет. Тимофей никогда себе такого не позволял, это наговор. Я не верю.

– Не позволял раньше, позволил теперь.

– Нет, это нас пытаются поссорить. Но кто? Зачем?

– Опомнись, Настя. Я не приехала бы к тебе, если бы сама в этом не убедилась. Мой человек следил за ними. Чаще всего они встречаются в лесу.

Обе женщины молчали. Одна не в силах говорить, другая – не зная, как поддержать подругу.

– Тебе нужно пережить эти события несмотря ни на что. Ты сильная, ты это сможешь. Перед Господом и людьми ты его жена и ею останешься.

Анастасия Серафимовна с трудом восприняла информацию Варвары Васильевны о происшедшем, встала и с достоинством, только ей присущим, велела подать еще чаю.

Варвара Васильевна понимала, какой удар судьбы сейчас вынуждена выдержать ее лучшая подруга, и была готова ей помочь. Но как, как помочь? Словно в тумане, Анастасия Серафимовна проводила подругу к двуколке, не услышав на прощание ее обещания приехать на днях. Первым желанием для нее было накинуться со словами упрека на Варвару, которая уже несколько дней знает об этом факте и даже позволила себе следить за ее мужем. Одного она никак не могла для себя решить, что муж действительно ей изменяет. Она искала оправдания его поведения, его поездкам, в какой-то момент решила, что человек Варвары ошибся и это был вовсе не ее муж, а кто-то другой. Все, что угодно Анастасия передумала, но только никак не могла признать, что это уже случилось, в этом повинен ее муж и девка, которую они спасли от смерти, «неблагодарная дрянь, которую приютили». И ей хотелось снова упрекнуть подругу, что та поздно ей обо всем сообщила.

Анастасия Серафимовна проснулась на следующее утро, отвратительно себя чувствуя. Даже во сне гнев не оставлял ее, и она в ярости стискивала зубы. Не могла она забыть вчерашние сведения, полученные от Варвары Васильевны, «кровоточило сердце». Периодически снова находили минуты сомнения, и ей казалось – это просто чья-то злая шутка, иногда хотелось проснуться и вернуться в тот прошлый мир, который она создавала своими руками на протяжении нескольких лет. Вспоминая поведение мужа, анализируя его, она собирала мозаику воспоминаний и не находила даже повода усомниться в его верности. «Неужели они так умело маскировались все это время? Неужели никто ничего не заметил?».

Она так долго была в каком-то ненарушимо-тихом торжественном покое счастья, что не замечала происходящих с Тимофеем Васильевичем перемен. Бродя весь день в духе озабоченности, она натыкалась на домашних, заглядывала в глаза и искала ответы на свои вопросы. Ей казалось, что каждый должен сейчас своим поведением выдать эту «черную» правду, но все вели себя как обычно и не понимали, что от них хочет услышать барыня.

Вера Алексеевна несколько раз подходила к ней с вопросом «Все ли у нее хорошо, не приболела ли?», но, получая ответы от племянницы, оставалась довольна и покидала ее. Анастасия же в свою очередь смотрела на всех в затуманенном сознании, она не понимала, сколько времени прошло с полученного известия, отказывалась принимать гостей, и последние перестали навещать Летлинских. Приезжала Лапшина, но Анастасия, холодно поздоровавшись с ней, нашла повод удалиться и не желала больше видеть свою подругу, принесшую дурную весть.

Шли дни, похожие один на другой.

Переложив все домашние обязанности на ключницу, а точнее следует сказать, что та сама взяла в свои руки бразды правления после неоднократного обращения к барыне, которая тут же забывала о чем ее спрашивают, и тем более не могла впоследствии дать указаний. Анастасия начала проводить большую часть времени в своей комнате, заканчивая одну вышивку за другой, она не могла излечить недуг, причиной которого явилась подобранная мужем девка, и поэтому пыталась полностью отстраниться от супруга.

Шумно и весело поднимался дом, все хлопотали, суетились, только Анастасия Серафимовна к завтраку выходила бледная, с невыспавшимися глазами. Она ссылалась на головную боль и снова уединялась.

Где ей было найти силы, чтобы продолжать жить, когда судьба обрушила такие испытания? Где взять силы, чтобы продолжать любить, когда муж предает и лжет, изменяет и охладевает? Мысли ее метались, и в борьбе с ними она опустила руки и впала в глухое отчаяние.

Она страдала, и главное, это состояние ничем не привлекало внимания ее мужа, отчего становилось еще хуже на душе. Будучи обманутой женой и стыдясь этого состояния, она совсем прекратила принимать знакомых и сама никуда не выезжала, словно монашка живя в заточении ставшего ей постылым дома. Она пыталась молиться, просила Господа вразумить ее, но никто не приходил ей на помощь.

Затянувшаяся хандра начала раздражать окружающих, и домашние наконец-то проявили внимание к барыне и всячески пытались ей угодить.

Летлинский не хотел видеть происходящих в последние месяцы перемен с женой и действительно совсем перестал ее замечать. Он не только не думал, как исправить создавшееся положение, его устраивало все как было. Он позволил времени сделать выбор, а взор и мысли его были прикованы совсем к другому объекту.

* * *

Вечером в один из последних теплых дней этого года прошла гроза, разряженный воздух приглашал выйти на улицу, проникнув в комнату Анастасии Серафимовны. Она отложила пяльцы и вышла в сад. Остановившись под кустом сирени, решила присесть на скамеечку. Вся подавленная своими мыслями, Анастасия Серафимовна не замечала, как Фаечка суетилась рядом, подкладывая холщовое полотенечко барыне, чтобы та не намочила платье.

Анастасия Серафимовна присела, вздохнула всей грудью и повернулась к заходящему солнцу. В этот момент на нее с листа скатилась огромная капля и упала прямо на щечку, скатилась, словно большая горошина жемчужины. Пелена словно исчезла из сознания, возникло ясное и четкое представление реальности, решение неожиданно само сформировалось в голове барыни.

У этой женщины все таки впереди шло уменье не только жить, но и управлять собой. Она ни перед кем никогда не открыла свои душевные тайны и перенесенную боль. Последние дни стали нехорошим испытанием, и оттого, уверенная в себе, она поднялась и твердой походкой отправилась в дом. Нет. Не позволит она занять место хозяйки в этом доме никому и никогда, и если она позволит развиться событиям так, как сейчас, то перестанет уважать себя. Пусть ей невероятно стыдно за то, что натворил ее муж, но она вернет себе доброе имя вопреки всему.

* * *

Анна сидела у окна. Ее физическое состояние не позволяло передвигаться много и быстро. Она проводила время в основном в саду и в своей комнате. Прекрасно понимая глубину сложившегося положения, она не представляла больше своей жизни без Тимофея Васильевича. Потерять его расположение означало душевную смерть, только ожидание рождения ребенка отодвигало разрешение этого вопроса.

Она испугалась и внутренне напряглась, когда в дверь решительно вошла барыня. Анастасия Серафимовна не присела на стул, она подошла к окну, повернулась к Анне и, прямо глядя ей в глаза, сказала:

– Анна, думаю для всех будет лучше, если вы переедете в домик для гостей. В помощь к вам я направлю девушку. Вы ни в чем не будете нуждаться.

– Да, пожалуй так лучше, – еле выговорила Анна.

– Мои распоряжения уже выполнены, комнаты для вас приготовлены.

С этими словами хозяйка покинула комнату. Анна с трудом поднялась со стула, щеки ее горели огнем от стыда. Если раньше она утешала себя отсутствием информации о происходящих событиях между ею и барином, то сейчас стало очевидно, что Анастасия Серафимовна знает всё.

В этот момент в комнате появилась молоденькая девушка.

– Как вас зовут? – поинтересовалась Анна.

– Мария, – застенчиво ответила та.

– Помогите мне, Мария, перенести вещи. Их немного, мы быстро все соберем.

Девушка слегка кивнула.

Анна стала собирать вещи, но у нее дрожали руки. Она подняла, упавший платок, положила его на кровать. Ведь это не ее платок, хозяйка передала. Взяла кофточку, положила обратно на стул, подержала гребенку, вернула её на прежнее место. Она не представляла, что можно взять, растерялась, и только Марья ловко собирала вещи, как будто заранее знала, какие из них можно взять.

Вещей действительно собралось немного. Мария выбежала из комнаты и тут же привела Степана. Они прихватили все котомки и втроем отправились в гостевой домик.

Сердце у Анастасии Серафимовны в этот момент разрывалось на тысячи маленьких осколков, ей очень тяжело было это скрывать, но она собрала всю свою гордость и величие и взглядом не выдала себя.

Фаечка, заметив изменения и решительность прежней барыни, только порадовалась и с улыбкой побежала ставить самовар.

Анастасия Серафимовна, увидев процессию, шедшую к гостевому домику, отвернулась от окна, но вздохнула с облегчением всей грудью. Вера Алексеевна, незаметно сидящая в кресле, мысленно поддерживала племянницу, но сказать что-либо в этот момент не решалась.

Вечером за ужином Тимофей Васильевич осторожно поинтересовался отсутствием Анны и получил лаконичный ответ:

– Анна пожелала переехать в домик для гостей. Отныне кушать она будет только там.

– Ну, в домик, так в домик, – тут же сдался барин.

Вера Алексеевна молча взглянула на племянницу и осталась довольна ее решением. «Нечего за одним столом с ними сидеть девке нахальной». Мысль свою она после ужина дважды выскажет: впервые тем же вечером Федору Кирилловичу, а на следующий день самой Анастасии Серафимовне. Только тогда племянница поймет, что тетка тоже все видит и давно догадалась в чем дело.

Вечером того же дня она придет к Вере Алексеевне в комнату и впервые разрыдается от всей души.

Вера Алексеевна, гладя ее по голове, словно маленькую девочку, будет только приговаривать: «Ты поплачь, поплачь», – сама украдкой смахивая слезы.

– Ты, Настенька, все правильно сделала сегодня, все правильно.

– Но как он мог, как он мог, в нашем доме? – рыдая, Анастасия продолжала жаловаться. – Мне так плохо, так плохо. Как он мог?

– Он мужчина, Настя. Эта девица крайне соблазнительна.

– Да, она молодая.

– Ты, что ли, старая?

– Но у меня нет детей, нет. А у нее будет, будет. Поэтому он к ней, к ней все бегает, а меня, меня совсем не видит. Я столько лет пыталась создать уют в доме, все беспокоилась, обо всех заботилась, а сейчас как будто и не было меня никогда и не нужна я никому.

– Что ты, что ты, дорогая! Да как же ты не нужна? Как же мы о тебе не беспокоились? Ты же ничего не видела и не слышала. Я к тебе за эти недели сколько раз подходила, ты же словно приведение по дому ходишь и ничего не видишь.

– Вы подходили?

– Подходила и поговорить пыталась, и Федор пытался. Уж какой-никакой, а и то несколько попыток сделал.

– И Федор Кириллович подходил? Не помню, ничего не помню.

– Настенька, голубушка, мы на твоей стороне. Поведение Тимофея никто не оправдывает, а девки приблудной тем более. Ты молодец, ты сегодня все правильно сделала, и тебе нужно и дальше быть столь же стойкой.

– Стойкой? – снова разрыдавшись, уткнулась в тетушку Настя. – Да где ее взять, эту стойкость?

– Ты поплачь, поплачь, сегодня поплачь, а завтра с утра делами домашними займись.

– Какими делами? Я ничего не хочу делать.

– Надо, Настя, надо. Девки совсем распустились, видя что барыня не следит, шатаются по дому без дела.

– Ну и пусть шатаются.

– То есть как пусть? Ничего не пусть. Место свое должны знать. Вот ты завтра с утра всю свою строгость по отношении к ним прояви, хватит уже им свободы, пора делом заняться.

– Тетушка, это разве сейчас важно?

– Все важно, Настенька. Это тоже важно.