Текст книги "Праздни и будники (сборник)"

Москва 99

Вовка – рабочий метростроевец с высшим техническим образованием, аспирант, решил поспать, пока его «коллеги»: все, как один – выпускники Горной академии, резались в преферанс. Не то, чтобы Вовка не любил преферанс, просто не хотел он сегодня в него играть. На работу он устроился недавно, приходилось рано вставать, в пять утра. Поэтому, быстро определив, что можно, а чего нельзя, Вовка использовал рабочее время для того, чтобы выспаться.

Итак: он пристроил на трубах две доски, чтобы было удобнее, положил сверху мешок от противогаза, по причине его чистоты и мягкости и, совсем было уснул, когда во всем коллекторе неожиданно погас свет.

Остаться под землей в полной темноте – не лучшая перспектива! Вовка поднялся с импровизированного ложа и побрел по силовому кабелю, вдоль стены, то и дело рискуя разбить голову о выступающие отовсюду железки. Каски у него не было. Каски новые, яркооранжевые начальство выдавало только при вышетоящих проверках. Очередная комиссия вызывала временный ажиотаж, рабочим выдавали каски, которые им строго настрого наказывалось не испачкать!

Вовка чертыхнулся, стукнувшись обо что-то и подумал о том, что надо купить фонарик. Местный галогеновый фонарь не работал, по причине древности батарей, которые никто никогда не менял. Единственным средством к спасению являлся суфит с автономным питанием, куда Вовка и пробирался, ежесекундно рискуя сломать себе шею.

Наконец, он увидел слабый свет и человеческие фигуры, склонившиеся над деревянным ящиком. Кто-то из сослуживцев обернулся на звук шагов и удивленно воскликнул:

– О! Вован! Ты откуда? – За ним загалдели все присутствующие:

– Ты че? Вовк? Ты где был?

– Мы думали, ты тут, спишь, за трубами.

– А ты откуда пришел?

Вовка был рад, что нашел людей, но в силу природной флегматичности лишь слегка улыбнулся и в свою очередь сообщил:

– Мужики, свет вырубился везде, вы в курсе?

– Авария, чтоли? – предположил кто-то.

– Айда отсюда, пока не поздно!

– Без фонаря?

– Выберемся как-нибудь!

Они пошли, опять, вдоль стены, касаясь силового кабеля, ругаясь и помогая друг другу… До выхода 500 метров!

А свет все-таки включили, потом, когда они уже дошли.

* * *

Вовка ехал домой в электричке, под впечатлением событий прошелшего рабочего дня. Он опять вспомнил о фонарике, представил себе разговор с женой – Катей, как она испугается за него, и ему стало приятно… Он глянул на часы, те показывали 15:15. «Успеваю» – подумал Вовка. Сегодня у него было еще одно дело: зайти к начальнику паспортного стола. Вовка хотел зарегистрировать сестру, но в связи с последними событиями: взрывами и поисками террористов, все вопросы, связанные с регистрацией, решались страшно туго. Вовка вздохнул, устроился поудобнее на сиденье и решил подремать.

Минувший день не шел из головы. Мысли об оранжевых касках перетекли на старую оранжевую куртку, в которой Вовка работал еще будучи дворником Центрального Административного Округа. Куртка осталась, как память о тех незабываемых днях, когда Вовка колол лед в двориках старой Москвы. Сейчас она продолжала служить ему верой и правдой на новой работе.

Он представил себе с какой-то нежностью комнатку в коммуналке на Чистых Прудах. Не нужно было мотаться на электричках каждый день из Ашукино на Октябрьскую, все рядом. Сюда он впервые привел Катю – свою будущую жену. Они часто ходили в театры, а потом им было куда вернуться…

Потом, вдруг, вспомнилась злющая старуха, которая каждое утро, пока Вовка мел во дворе ее дома, открывала окно своей квартиры на первом этаже, и высунувшись грязно ругалась все время, пока видела оранжевую куртку. Однажды, Вовка не выдержал и полил ее в ответ отборным, мужским матом, что старушку только подзадорило! Когда он выложил все это вечером сестре по телефону, она посоветовала:

– А ты скажи ей, улыбаясь, и Вам – доброе утро!

Вовка долго смеялся, но фокус проделал. Бабка была недалека от инфаркта и с тех пор от Вовки отстала, здоровалась даже, как-то испуганно.

Наконец, электричка подошла к Вовкиной станции. Он вышел, и глянув на часы, заспешил в паспортный стол. В приемной стояла дикая очередь. Вовка вздохнул: болела голова и хотелось есть, а скоро попасть домой не предвиделось возможным. Он пристроился у стены, затем сел на освободившийся стул. Рядом оказался пожилой человек.

– До которого часа принимает? – спросил Вовка.

– До семи, – тут же откликнулся сосед. Видимо долгое бесцельное сидение плохо совмещалось с его деятельной натурой. Вовка поморщился, голова продолжала болеть.

– А ты, парень, по какому вопросу? – Скорее от тоски, чем из интереса спросил сосед.

– Сестру регистрирую, – нехотя ответил Вовка.

– Ну и как? – не унимался сосед.

– Да вот, уже третья неделя пошла…

– Да-а, – протянул сосед, – сейчас такие дела, могут не зарегистрировать!

– Она студентка, обязаны…

– А-а… Ну, тогда конечно! А я вот, до сих пор не могу, нет оснований. Так что я без оснований в Москве уже несколько лет. Извозом занимаюсь. Спасибо, машиненка старая осталась, с прежних времен. Сын отучился и тоже – в никуда…

– Что ж так? – спросил Вовка.

– Да беженцы мы, из Таджикистана.

– А-а… А я из Казахстана, правда, не беженец. Отучился вот, женился, в аспирантуре сейчас…

– Так-то хорошо, – вздохнул сосед. – А я до развала директором АЭС работал, а теперь… – Он посмотрел на свои руки и замолчал.

«С ума сойти! – подумал Вовка, – специалисты со всего Союза, как мусор! Частный извоз. Без гражданства, без прав – рабы! А ведь свой, русский!»

– Сестра где учится?

– В Литинститут поступила…

– Писатель, что ли?

– Хочет…

– Хорошее дело…

Очередь медленно двигалась. Вовка начал смиряться с тем, что у него болит голова, и с тем, что противно ноет желудок, требуя пищи. Сосед уже ушел. Наконец, подоспела пора Вовкиной очереди. Он быстро вошел в кабинет, готовый к длинному разговору, состоящему из объяснений и вопросов.

– В чем дело?! – крикнул сердитый, полный мужчина, стоящий у окна. – Он был взбешен, и имел красный цвет лица. Вовка затоптался на месте от неожиданности.

– Я к Вам, на прием, – не совсем понимая, что происходит, ответил он.

– А времени сколько?! – Вовка опять глянул на часы и произнес:

– Без пятнадцати восемь.

– А у меня рабочий день до семи! Все, прием окончен! – взревел расстроенный всеобщей регистрацией чиновник.

– Там очередь, – растерянно взмахнул рукой Вовка и задом попятился к двери.

– Все! – Начальник был непреклонен. Вовка выскочил из кабинета, не глядя на ожидающих людей и быстро вышел на улицу.

Домой он вернулся злой и усталый. Ему было жаль потраченного времени, жаль себя, жаль сестру, жаль Катю, которая ждала его…

– Ну как? – спросила с порога Катя.

– Меня выгнали, – пожаловался Вовка.

– Как?

– У него рабочий день кончился.

– Сколько же ты там был?

– Три часа! А еще, у нас на работе сегодня авария была!

– Ох!

Вовка разделся, вымыл руки, прошел к столу:

– Поесть что есть?

Катя быстро положила плов в тарелки, поставила на стол, села рядом. Вовка обеими руками пододвинул к себе свою тарелку и, взяв ложку, стал есть так, как это делает его отец: низко наклонив голову. Насытившись и выпив чаю он продолжил свой рассказ:

– Свет отключился, мы 500 метров в полной темноте пробирались к выходу…

Катя всплеснула руками, и встав из-за стола, сбегала в коридор, оттуда она вернулась с фонариком:

– Вот, я купила тебе фонарик, как чувствовала! – Вовка закряхтел и заулыбался. Он взял фонарик в свои большие ладони, несколько раз включил его, и ему опять стало приятно от того, что вот – есть Катя, и она о нем помнит, и теперь, когда есть этот маленький огонек, с ним ничего не может случится…

На следующий день Вовкина сестра звонила по телефону страшному начальнику паспортного стола, который оказался вовсе не таким уж страшным. И он совершенно спокойно рассказал ей об условиях регистрации. Утро вечера мудренее, говорили наши предки…

«Каждому – свое!» – написано на воротах чистилища. Каждому – свое…

Неугомонная

Часть 1. Письмо

«Здравствуй, друг мой! Не удивляйся, что я пишу тебе. По телефону об этом нельзя, ты не поверишь, а еще хуже: сочтешь меня за сумасшедшего. Мы редко видимся, хотелось бы поговорить… Но, не знаю, застанешь ли ты меня… Таким образом, остается одна надежда: ты прочтешь это письмо и поймешь, что все, о чем я пишу – истинная правда!

Ты знаешь, как у меня плохи были дела в последнее время. Кстати, долг тебе я оплатил, деньги в банке, на твое имя, возьми их. Я очень благодарен тебе, но помочь выжить моему агентству могло только чудо, и оно случилось!

С месяц назад, я сидел в своей конторе, перебирал счета и с тоской ожидал судебного исполнителя. В нашем городе, видимо, у людей все было хорошо: никто ничего не терял, никто никого не шантажировал, никто никому не изменял. Хотя, я лично думаю, что наши обыватели просто махнули на все рукой. Так грустно размышлял я в пустой комнатенке с единственным письменным столом, (помнишь, как я гордился, покупая его?) и стулом, на котором я сам же и сидел. Телефон отключили за неуплату, секретаршу я отпустил в бессрочный отпуск. Да, такова жизнь!

Вдруг, слышу – звонок! «Ну, – думаю, – пришли! Имущество описывать». Усмехнулся и пошел открывать. На пороге стояла пожилая женщина, дорого и со вкусом одетая. Она посмотрела на меня какими-то больными, выплаканными глазами, комкала в руках ремешок сумки. Я сразу внутренним чутьем понял: тут горе! Большое горе! Я учтиво поклонился посетительнице и спросил:

– Чем могу помочь, сударыня?

Она испуганно обернулась по сторонам и молча протиснулась мимо меня в дверь. Я посторонился, пропуская ее. В коридоре она опять глянула на меня как-то…

– Итак? – переспросил я.

– Пройдемте в Ваш кабинет, пожалуйста, – тихим голосом попросила она. Я указал на дверь кабинета, и мы вошли: она, и я следом. Я застеснялся своей бедности, но посетительница, казалось, не замечает ничего вокруг. Засуетившись, я предложил ей единственный стул, а сам уселся на край стола. Женщина опустилась на стул, и некоторое время молчала, отрешенно глядя в стену. Я кашлянул, чтобы привлечь ее внимание. Она вздрогнула, подняла голову, и я встретился с ее взглядом. «Боже мой, она безумна! Этого только не хватало!»

– Сударыня, обратился я к ней, – чем могу?

– Ах, простите меня! Я несколько дней не в себе… Вы ведь частный детектив, да?

Я кивнул.

– Мне порекомендовала Вас моя подруга. Вы когда-то избавили ее от шантажиста… Я вспомнил, мерзостная была история…

– Видите ли, не так давно у меня умер муж. Мы были очень близки. Конечно, для меня эта потеря – большой шок, нервное потрясение! Я даже обращалась к врачам… Когда я немного пришла в себя, знаете, начала что-то делать по дому, Однажды, перебирая вещи мужа, я обнаружила странную записку: «»Дорогая, это вопрос жизни и смерти! В потайном ящике моего стола найди деревянную шкатулку, сожги ее не открывая! Боюсь, я уже не успею…» – Вот и все, это дословно. Я удивилась, но шкатулку все-таки нашла, а с ней ключик. Женщины любопытны, я открывала шкатулку…

– И что там было? – встрепенулся я.

– Ничего, несколько старых фотографий. Я стала запирать шкатулку и сломала ключ.

– Вы сожгли ее?

– Нет, знаете, я через несколько дней о ней забыла. Муж ведь очень тяжело умирал. Он был без сознания, бредил. Врачи так и не поставили конкретный диагноз. Я подумала, что это просто страхи больного человека.

– И что же? Спросил я.

– А потом, через два дня, или не помню точно, ко мне неожиданно приехала молоденькая девушка, дальняя родственница моего мужа. Какая-то племянница. Она представилась, показала документы, сообщила, что сирота, и никого, кроме дяди у нее нет, а теперь нет и дяди… Мы с ней поплакали, и я оставила девушку у себя. Я привязалась к ней, как к дочери. Наши дети уже давно живут отдельно, у них свои семьи, а я осталась совсем одна… вот тогда-то все и началось!

– Что? Подробнее, пожалуйста! – я почувствовал, что не должен упустить ни одной детали из ее рассказа.

– Мой муж стал приходить ко мне по ночам. Он был таким молодым, с такими свежими губами и шелковистой кожей. Он был так нежен со мной, как бывало в дни нашей молодости! Мы занимались с ним любовью… как я была счастлива! Я жила от ночи, к ночи, я ждала его. И он приходил, и был ненасытен! Конечно, я чувствовала, что слабею, что просыпаюсь с головной болью, вся разбитая. Но наступала следующая ночь, и она компенсировала все! Я снова и снова была в объятиях моего помолодевшего мужа…

Однажды утром я случайно глянула на себя в зеркало и ужаснулась! Вместо моего лица на меня смотрело серое лицо старухи с запавшими глазами, и еще: эти красные пятна на шее… У мужа тоже были такие. Я испугалась.

Когда он пришел в следующий раз, я попросила его больше не тревожить меня. Но он был неумолим. Я плакала и стояла на коленях, но мой нежный, добрый молодой муж, силой толкнул меня на спину, грубо раздвинул ноги и как-то по звериному изнасиловал меня.

Ночи любви превратились в ночи ужаса. Он приходил, доставал меня из углов, где я пыталась спрятаться, избивал и изощренно мучил меня, распоряжался моим телом, как резиновой игрушкой.

Когда утром я приходила в себя, то, естественно, думала, что у меня галлюцинации, что это все от перенапряжения, в общем, я снова обратилась к врачу. Врач лишь прописал мне успокоительные микстуры и посоветовал сменить обстановку. Я уехала на курорт, оставив дом на попечение моей родственницы.

Кстати, у нас сложились самые замечательные отношения.

Правда, последнее время она интересовалась о наличии прямых наследниках и завещании, поэтому первые сомнения в ее честности возникли у меня еще до отъезда.

Итак, на курорте я поправилась. Никто не мучил меня ночами, я хорошо спала; в общем, через месяц я вернулась домой абсолютно здоровым человеком.

Доктор поздравил меня.

Но в ту же ночь явился разъяренный муж, исполосовал меня ремнем и насиловал полубесчувственную. Утром я снова обнаружила красные пятна на шее.

В то утро я поняла – это она! Она подсыпает мне какой-то галлюциноген, может быть наркотик, или еще что-то. Игра беспроигрышная: либо я сойду с ума и тогда – психушка; либо умру от истощения нервной системы. Потом она доберется до других наследников, моих детей! – Женщина заплакала.

– Мне не к кому больше обратиться, на Вас вся надежда! Я знаю, Вы человек деликатный, но я богата! Любые деньги! Помогите мне!

Она заплакала, прижимая к лицу ладони. Я соскочил со стола и принялся ее успокаивать:

– Ну что Вы, голубушка, что Вы! Не плачьте! Я берусь за это дело!

Я взялся бы за него даже без денег, ты же меня знаешь, Василий, я – человек сентиментальный и женские слезы на меня всегда действуют. Но моя посетительница не воспользовалась моей слабостью:

– Ах, нет, нет, пожалуйста! У вас же будут затраты! – женщина дрожащей рукой порылась в сумке, достала чековую книжку и снова посмотрела на меня, – Сколько выписать?

– Сударыня, – ответил я, – я человек не богатый, но я возьму с Вас только обычный тариф. – И я подсунул ей бумажки договора. Она мельком заглянула в них и чиркнула в чеке сумму. Оторвала, передала мне – опять этот умоляющий взгляд…

Я, не глядя, сунул чек в карман.

– Распишитесь, пожалуйста, так положено, – попросил я. Женщина подписалась под договором.

– Идите спокойно домой. Скажите племяннице, что у Вас вечером будут гости.

Потом я записал ее адрес, это в пригороде.

– Так Вы придете? – забеспокоилась она.

– Непременно! И ничего не говорите вашей родственнице о шкатулке.

– Да, конечно.

Я проводил ее до двери, и мы распрощались. Вернувшись в кабинет, я достал чек из кармана, и глаза мои округлились. Энтузиазм необходимый для распутывания этого дела заметно вырос.

До вечера я бегал, как угорелый. Оплатил все счета, договорился в телефонной компании, зашел в банк. Итак, я свободен! Я даже позвонил своей секретарше и велел ей приходить на работу.

Ближе к семи вечера, я заскочил к себе домой, надел свой выходной костюм и вызвал такси. Моя машина в вечном ремонте.

По дороге я купил цветов, бутылку хорошего вина, конфеты…

Около восьми вечера я был у дверей моей клиентки. Позвонил. Двери распахнулись. И я остолбенел! Ты знаешь, Василий, я кое-что смыслю в женской красоте… Но это!

Совершенство мило мне улыбнулось:

– Вы к тете? – спросила красавица.

– Э-э… Я? Да!

– Проходите, мы Вас ждем.

И я рассеянно переступил порог жилища королевы, или нимфы, или ведьмы. Как тебе угодно.

На встречу мне выбежала моя утренняя знакомая, она вся светилась от радости. И я вспомнил, наконец, о своих обязанностях.

Дамы провели меня в гостиную, где я сразу почувствовал разницу между обычным домом и домом, над которым поработал дизайнер; усадили за стол, приняли мои свертки, долго ахали, восторгаясь цветами; а я все смотрел на прекрасную племянницу и не мог оторвать глаз.

Высокая, но не слишком, божественно сложена, без этой нынешней костлявости. Полупрозрачный сарафанчик позволял разглядеть все ее прелести почти досконально. Она не носила бюстгальтер. Он ей не был нужен. Ее тугая грудь лишь волнующе вздымалась, не нуждаясь в дополнительных подпорках. Абсолютно идеальное тело! А кожа! Гладкая, ни морщинки, как будто тело затянуто чем-то бархатистым, с легким налетом загара. Движения, как танец, завораживают, зовут. Каждый жест можно записывать и заставлять повторять балерин… Не знаю… Воздушная, эффимерная; и в то же время теплая, зовущая плоть. С ума сойти!

Когда она сидела со мной рядом за столом и иногда касалась моей руки своими пальчиками, я чувствовал сладостную дрожь во всем теле. Истома блуждала по моим клеткам горячими волнами; приливы рождали желание.

Я захотел ее безумно!

Она хохотала, запрокинув голову, и ее длинные волосы цвета луны, колыхались у нее за спиной, в такт ее дыханию, поднимающему полушария ее грудей под легкой тканью.

Я сидел красный, как рак, вцепившись в ручки кресла с такой силой, что мог их раздавить!

О! Даже сейчас, когда я пишу все это, обессиленный и выпитый этой женщиной, я чувствую, как моя плоть опять восстает против меня и тянется к ней, требует ее.

Ужин прошел, как в бреду. Хозяйки о чем-то весело болтали, а я только кивал головой, как китайский болван. Я наблюдал за движениями ее губ, таких сочных розовых губ; и еще – ее привычка: высунет кончик языка, быстро-быстро, как змейка, и касается им верхней губы… Я готов был бить копытом и орать, как бешеный самец!

Как я ушел в тот вечер, я не помню. Как добрался домой, не помню. Я повалился на свою кровать и провалился в сон как в черную яму.

Меня разбудил звонок в дверь. С трудом поднявшись, я пошел открывать. На пороге стояла она!

Ты думаешь, я вспомнил о чем-нибудь? Нет, Вася, я схватил ее прямо здесь, на лестничной площадке и стал жадно целовать эти губы, плечи, руки, грудь! О! Как сильно бывает желание!

Она отвечала мне так же неистово. Я подхватил ее горячее тело и бегом кинулся в квартиру, не заперев дверь, ничего не спросив, и не сказав. Мы упали где-то на полу, между прихожей и гостиной. Я рвал на ней платье, и она помогала мне. Моя плоть буквально вырвалась наружу, я не успел коснуться замка на брюках, как уже овладел моей нечаянной любовницей. В голове моей поплыли звезды; маленькие взрывы накрывали меня, я яростно проникал в нее все глубже и глубже, так глубоко, что мне начинало казаться: мы – одно целое. Она стонала, она билась подо мной, обвивая меня руками и ногами, и судороги сотрясали ее тело. Я ликовал! Я плыл, меня несло на бешеном прибое безбрежного океана, он принимал меня, накрывая с головой. Сколько это продолжалось, не помню.

Кажется, мы потом что-то делали еще: мы смеялись, пили вино, что-то взахлеб рассказывали друг другу. В памяти всплывают еще струи воды, бьющие в ванну; и наши тела, сплетающиеся снова и снова в радужных пузырях какой-то розовой пены, пахнущей цветами и кровью.

Она куда-то уходила, а я, то ли спал, то ли ждал ее, в бреду, в горячке. Она возвращалась, и все начиналось сначала. Я любил ее, как не любил никого и вряд ли смогу полюбить. Но это не человеческая любовь. Здесь все – на грани смерти. Здесь кончается жизнь; только страсть, только бесконечный оргазм… Для этого нет слов, нет определения. Если бы я верил в дьявола, я бы сказал, что это – дьявольское наваждение. Но я тогда не верил в дьявола…

Очнулся я от телефонного звонка. Дико болела голова, во рту стоял странный привкус. Я потянулся за телефонной трубкой, мучительно силясь открыть глаза.

– Да – а, – простонал я в телефон.

– Иван Иванович, это Вы? – иголкой кольнуло в мозг. Я вспомнил: моя клиентка! Милая измученная женщина, которая надеялась на меня, как на последнюю инстанцию.

– Да, да! Это я!

– Что с Вами? Вы пропали на целую неделю?! – взволнованный голос, – представляете, он перестал приходить, я спокойно сплю, и моя племянница стала куда-то бегать.

Я вслушивался в ее слова, мне было невыносимо стыдно, плохо и страшно.

– Любовь Николаевна! Голубушка! Спасибо Вам, что позвонили, со мной все в порядке. Я Вам позвоню, буквально через час хорошо?

– Да, конечно, – ответила она.

Я кладу трубку, встаю с трудом и, шатаясь, бреду в ванную.

Что со мной? Куда девался здоровый, крепкий мужик? Из зеркала на меня смотрела бледная немочь со свалявшимися седыми волосами, сероватой кожей, многодневной щетиной, и, О, Боже! – На шее алели красные пятна. Я задумался. Очарование пережитого кануло куда-то в пятки и вернулось липким страхом. Я набрал воду в ванну и долго растирался жесткой мочалкой. Потом я принял контрастный душ и затем растер себя полотенцем до красноты. Побрился, расчесал волосы. Немного полегчало. Зеркало показало худощавого молодого человека, немного бледного. Я даже понравился себе. «Это ничего, – думал я, – это бывает». Из ванной я направился на кухню, сделал себе большую порцию кофе, порылся в холодильнике, достал плитку шоколада и несколько яиц. Яйца выпил сырыми. Шоколад съел целиком, обжигаясь черным кофе. Затем оделся и вызвал такси. Немного тошнило, и кружилась голова. Заехал в аптеку, купил железо и витамины. Тут же, в такси все это и принял. Попросил водителя остановиться у телефонного автомата и подождать. Водитель понимающе кивнул.

– Любовь Николаевна? Это я. Я сейчас у Вас буду.

Когда она увидела меня, то всплеснула руками и сразу усадила обедать. Все время подкладывала куски мяса, налила красного вина. Я ел с жадностью, до тех пор, пока не стал похож на сытую пиявку, только тогда я отвалился от стола.

– Любовь Николаевна, покажите мне шкатулку, – возникшее утреннее подозрение не покидало меня.

– Конечно, конечно, пойдемте, – она не задавала лишних вопросов, как будто понимала, что мы с ней в одной упряжке, мы связаны одной тайной и говорить об этом вслух не рекомендуется.

Мы прошли в ее спальню, она порылась в маленьком прикроватном столике и достала небольшую деревянную шкатулку, видимо старинную.

– Вот, она открыта. Ключ сломался давно, вместе с замком.

Я принял ящичек, откинул крышку и увидел стопку пожелтевших фотографий, достал и принялся рассматривать.

Сомнений не было. На фотографиях начала прошлого века была изображена одна и та же женщина, и она была очень похожа на Лилю, мою злополучную любовницу, как две капли воды.

– Вы не знаете, кто это? – спросил я у Любви Николаевны.

– Кажется, какая-то родственница моего мужа, по линии матери, – неуверенно ответила женщина, всматриваясь в нечеткие снимки, – Наверное, прабабушка.

– Понятно. Любовь Николаевна! Сожгите сейчас же шкатулку! И еще, где родился Ваш муж?

Любовь Николаевна только серьезно кивнула на мое требование и отдала мне все документы, касающиеся ее мужа, и адреса всех родственников, каких знала.

Перед уходом я приказал ей продать дом, уехать в другой город и вообще, поменять в своей жизни все! Она согласилась так же молча и так же серьезно, как и на мое первое требование.

– А как же вы, голубчик, как же Вы? – только и шептала она.

– Обо мне не беспокойтесь.

Я поцеловал ей руку и убежал, надеясь, что у нее и у меня все получится.

Я направился на вокзал, где взял билет до городишки, некогда ставшим родиной ее мужу.

Я перерыл все городские архивы, я ходил в военкомат, обратился к епископу, чтобы меня допустили до церковных архивов. Я развил кипучую деятельность и нашел!

Я нашел дело столетней давности, которое вел следователь местной полиции, впоследствии сошедший с ума и умерший от странной болезни, будучи уже в доме для умалишенных.

Дело было заведено на молодую женщину, подозревавшуюся в убийстве всех своих родственников, очень необычным способом. Так вот, это очень туманное дело ничем не закончилось. Улик практически не было, кроме сумбурных свидетельских показаний, потом следователь умер, дело прикрыли. Но, через несколько десятков лет история повторилась, почти с точностью. Молодая девушка, сирота, хоронит одного за другим своих зажиточных родственников, оставшись, в конце концов, наследницей огромного состояния. Затем, она выходит замуж, быстро вдовеет и остается с сыном. Дальше – больше. Сын взрослеет, женится, у него родится дочь, и снова девочку зовут Лилия! И так далее… я вскрыл всю генеалогическую цепочку этого злосчастного рода! Я собрал кучу документов и доказательств. Совершенно адская работа!

Наконец, я вернулся в наш город, и первым делом попытался узнать, где же моя неугомонная Лили, ибо так звали вечную бабушку. Не смейся, я уверен!

Где ты думаешь, я ее обнаружил? У себя дома! Она расположилась там полной хозяйкой.

Я выложил карты на стол, я сказал ей, что знаю все! Я… Но, Василий, это такая женщина!

Она так плакала, стоя передо мной на коленях, она умоляла меня простить ее! Она обнимала мои ноги, и я чувствовал кожей затвердевшие соски на ее груди, ее подрагивающее от рыданий тело! Я сломался! Меня словно током било от ее прикосновений, не касаясь, ее я уже обладал ею. Невесомый халатик распахнулся, и я опустился к ней, боясь дотронуться. Я изнывал от желания и страха. А она все что-то шептала и скользила руками по моей груди, животу, потом я почувствовал ее быстрые пальцы у себя в паху и все! Я взорвался! Оргазм потряс меня, но желание вновь накатило и я кинулся на нее, обезумев, я раздвинул ее бедра и целовал исступленно ее лоно, слизывая капли янтарной росы с пушистых волос на ее лобке, я рыдал, я бесновался, я готов был съесть ее!

Она подалась ко мне, и я губами проникал в нее, захлебываясь от слез и восторга. Я торопился, а она была нежна и не давала мне возможности войти в нее, пока не раздела меня полностью. И только тогда взяла в руку мой перенапрягшийся член и осторожно ввела его в свою розовую, влажную вагину, похожую на разломленный плод персика…

Сейчас сижу, пишу тебе и не знаю, который сейчас день, час, век… Вчера я заключил с Лилией соглашение: она оставляет меня в живых за это я передаю всю свою контору в ее руки. Ха! Не велика потеря! Жить мне все равно осталось недолго. Чувствую чудовищное отвращение к себе, как к куску чьей-то пищи. Не знаю, сдержит ли она слово. Я свое сдержал.

Прощай.

Не поминай лихом. Иван».