Текст книги "100 великих женщин"

Надежда Андреевна Дурова
(1783–1866)

Первая в России женщина-офицер, писательница. В 1806 году, выдав себя за мужчину, вступила в кавалерийский полк, участвовала в войнах с Францией в 1807-м и 1812–1814 годах, ординарец М.И. Кутузова. Автор мемуарных произведений («Записки кавалерист-девицы», 1836–1839), приключенческих романов и повестей.

Двадцать четвертого марта 1866 года на рассвете по тихим улочкам Елабуги следовала похоронная процессия. Хоронили отставного штабс-ротмистра Литовского уланского полка Александра Андреевича Александрова. В гробу покоилось старое-престарое существо в черном строгом сюртуке. Вслед за гробом поручик резервного батальона, квартировавшего в городе, нес на маленькой подушечке солдатский орден Георгия пятого класса. Похоронили Александрова со всеми подобающими воинскими почестями. И только дородный священник в фиолетовой рясе, помахав кадилом, скороговоркой, невзначай, словно уличая в ошибке самого Бога, упомянул имя новопреставленной рабы божией Надежды.

Отец Надежды Дуровой Андрей Васильевич, командир эскадрона гусар, был беден, простоват и добр. На одном из постоев в Полтавской губернии, – а гусар, как известно, городские кумушки привечали, – ему приглянулась красивая дочь помещика Александровича. Получив отказ вступить в брак, молодые бежали из родительского дома, и началось долгое нищенское скитание в армейских обозах.

Однажды на одной из стоянок женщина разрешилась от бремени дочерью, необычайно крупной девочкой, покрытой густым темным волосом. Когда акушерка передала младенца матери, та в гневе столкнула его с колен и отвернулась к стене. Женщина мечтала о сыне, прекрасном, как амур, а родилось нечто непонятное, пугающее своим безобразием. Только подчинившись уговорам командирских жен, мать решилась покормить ребенка, но девочка не взяла грудь, а когда женщина в досаде отвернулась и заговорила со случившейся рядом гостьей, младенец изо всей силы стиснул сосок незадачливой кормилицы. Мать в ужасе закричала и отбросила это дикое существо на руки няньки. С тех пор жена Дурова больше не подходила к дочке, поручив попечительство над ней горничной. На ночлегах Надежду передавали приходившей из деревни крестьянке, которая кормила младенца своим молоком. Таким образом, на каждом перегоне у ребенка была новая кормилица.

Когда девочка стала подрастать, отец, видя глубокое отвращение матери к своему первенцу, сдал Надежду на руки фланговому гусару, татарину Ахматову. Едва научившись ходить, ребенок, совершенно лишенный материнской ласки, оседлал коня, играл с пистолетом и целыми днями посверкивал саблей.

С рождением еще двух дочерей Андрей Дуров понял невозможность дальнейшей походной жизни и выхлопотал для себя место Сарапульского городничего. Потекла еще более унылая провинциальная жизнь.

Когда Надежде исполнилось семнадцать, в доме появились женихи. Хоть и не была девица хороша собой, мало, что рябая, а все же лестно оказалось получить в жены дочку городничего. Вот тут и началось настоящее мучение Надежды. Двоим она грубо отказала, отчего разразился страшный скандал – несостоявшаяся невеста вынуждена была пересидеть два дня гнев матери в лесу. Наконец, отец уговорил измученную дочь принять предложение смирного, солидного человека, заседателя Чернова.

Семейная жизнь превратилась в сплошной кошмар. Провинциальный чиновник, конечно, не мог взять в толк, что за жена ему досталась, и по бессилию бегал жаловаться городничихе на злую и бестолковую дочь. Зимой 1803 года Надежда родила сына Ивана, а вскоре Чернов получил назначение в другой город, и супруги покинули Сарапул. Тут, вдали от семейства, Надежда устроила мужу совсем уж несладкую жизнь, и он облегченно вздохнул, узнав, что жена собирается вернуться к родителям. С тех пор Надежда больше никогда не видела своего супруга, никогда не интересовалась ни его судьбой, ни судьбой оставленного сына.

Под именем Александра Соколова Надежда была зачислена в один из казачьих отрядов. Начиналась война с Наполеоном в Пруссии, и каждый воин был на вес золота, поэтому у новобранца не удосужились спросить документы, а через год Дурова уже приняла свое первое боевое крещение в битве у Гутштадта. Ей везло – пуля и штык обходили Дурову стороной, хотя она, боясь струсить, боясь разоблачения, всегда лихо выходила на самые опасные позиции. Конечно, с трудом себе представляешь, как среди походной жизни, когда человеку нужно мыться, справлять естественные потребности, никто даже не заподозрил женский пол кавалериста, но…

Служба Дуровой, однако, не складывалась достаточно успешно. Она постоянно получала выговоры, начальство было недовольно Соколовым. Однажды ее вызвал сам генерал: «Храбрость твоя сумасбродна, сострадание безумно, бросаешься ты в пыл битвы, когда не должно, ходишь в атаку с чужими эскадронами. За все это приказываю тебе, Соколов, тотчас же ехать в обоз».

Солдатская «лямка» в позорном обозе заставила Дурову приуныть. Война закончилась, перспектив никаких, к тому же она лишилась своего единственного друга – коня Алкида. Жизнь потеряла смысл.

В это время в Сарапуле умерла мать Дуровой и растерянный отец, оставшийся с кучей малолетних детей, не придумал ничего лучшего, как написать своему брату в Петербург о розыске пропавшей старшей дочери, которая могла бы взять на себя домашнее хозяйство. Дядя оказался крайне настойчив в своем желании помочь близкому родственнику и представил просьбу самому государю. Распоряжением Николая «кавалерист-девица», скрывавшаяся под именем Соколова, быстро была найдена. Он лично пожелал встретиться с Дуровой. Неизвестно, как сложился разговор царственной особы и необычной женщины, но Николай повелел инкогнито Надежды не раскрывать и направить ее на службу корнетом в очень приличный Мариупольский полк.

Зимой 1809 года Надежда Дурова решилась наконец посетить семейство отца. Бедный папаша растерялся, увидев дочь, вовсе превратившуюся в заядлого гусара. С испугом изумленная горничная, жившая с отцом, смотрела на корнета, курившего трубку. Сестры, смущенные обличьем Надежды, не знали, как к ней обращаться. Сама же она говорила о себе исключительно в мужском роде и страшно свирепела, если кто-то, забывшись, переходил на женский. Только единственный брат Василий, надежда семьи, чрезвычайно радовался, все примеряя каску с султаном. Понятно, что никакой речи о роли хозяйки дома идти не могло. В конце побывки корнет расцеловался с домашними и укатил в полк, оставив потрясенных родных.

Самым вдохновенным этапом ее жизни стала Отечественная война 1812 года. Казалось, сама история предоставила Дуровой возможность обрести смысл ее странного существования. И «кавалерист-девица» не хотела упускать такой возможности. Она участвовала в Бородинском сражении, смело ходила в атаку, так как была уже опытным воином. Здесь на поле ее ранило в ногу. Но счастье по-прежнему благоволило Надежде, и, немного подлечившись, она на собственный страх и риск явилась к легендарному Кутузову и предложила себя в ординарцы. Вначале полководец был удивлен странной дерзостью неизвестного поручика, но потом все-таки согласился. Радости Дуровой не было предела: находиться всегда около Кутузова, героя, любимого народом, ее идеала. Однако счастье оказалось изменчивым. Через два месяца ранение ноги дало о себе знать острой болью. Дурова не могла больше оставаться в действующей армии и вынуждена была возвратиться в Сарапул. В 1829 году Пушкин, возвращаясь из Арзрума, познакомился на Кавказе с неким Василием Дуровым, который привлек поэта эксцентричным поведением и простодушием. Знакомец постоянно просил Пушкина научить его раздобыть 100 тысяч рублей. В конце концов поэт привез Василия в своей коляске до Москвы, где они и расстались.

Спустя шесть лет Пушкин получил письмо из Сарапула, в котором дорожный знакомый попросил оказать содействие его сестре, а также Александру Андреевичу Александрову (под таким именем проживала теперь Надежда Дурова) в издании записок. «Записки» ему понравились. Эта была странная, единственная в своем роде мистификация, обаянию которой поддавались читатели.

Уехала из Петербурга Дурова огорченная, непонятая никем, по-прежнему одинокая. «Записки» увидели свет, но это принесло мало радости в ее жизнь. Судьба уготовила ей долгий срок на земле, словно отмеренный на две жизни.

Авдотья Ильинична Истомина
(1799–1848)

Русская балерина. С 1816 года ведущая танцовщица петербургской балетной труппы. Первая исполнительница партий в балетах на пушкинские сюжеты.

Она была спутницей юности А.С. Пушкина, той богемной подругой, талантливой, искрометной, воспоминания о которой согревают в трудные, тоскливые минуты жизненных неудач. По выходе из Лицея молодой поэт становится завсегдатаем театра и страстным поклонником хорошеньких «актерок». Это было для него беззаботное, веселое время необязывающих влюбленностей и кутежа, время дружеских пирушек и застолий. И посреди их сумасшедшего мужского круга царила она – Дуня Истомина с огненными черными глазами, похожая на черкешенку, гибкая, как тростинка, непосредственная, с ярким, буйным темпераментом.

В театральное училище ее, шестилетнюю девочку, привел какой-то флейтист. Кем он приходился Дуне, отчего решился определить ее в «артистки» – неизвестно, но то, что с таинственным музыкантом сама судьба постучалась в двери Истоминой, совершенно ясно. Девочка попала в класс крупнейшего педагога, постановщика, новатора балета Шарля Дидло. С ним русский балет вышел на путь новаций, получил европейское признание. Дидло одним из первых освоил романтические темы и образы в постановке танцев, создал новую балетную технику, привнес новые сценические приемы. Он ближе всех из современных ему балетмейстеров подошел к пальцевой технике танца. Конечно, для осуществления своих творческих замыслов Дидло необходима была балерина, непохожая на прежних танцовщиц. Такой «музой», способной вырваться из канонов, довериться неизведанному, способной претворить на сцене самые дерзкие для того времени новации, и стала Истомина.

Дебют Авдотьи Ильиничны состоялся 30 августа 1816 года в балете «Ацис и Галатея». Семнадцать лет – возраст торжествующей юности, необыкновенная легкость, прекрасное лицо – такою предстала перед зрителями Галатея в исполнении Истоминой и надолго осталась властительницей дум «золотой» молодежи того времени. Двенадцать лет эта роль актрисы пользовалась неизменным успехом.

Истомина идеально совмещала в себе редкую грациозность и мастерство комедийной и драматической актрисы. Нередкими в те времена бывали случаи, когда танцовщицы назначались на роли в драматических спектаклях. Так, крупнейший театральный автор той эпохи – Шаховской – написал специально для Истоминой образы героинь в двух водевилях. Зная блистательные способности Авдотьи Ильиничны в танце, естественно предположить, что автор решил использовать их в своей пьесе. Не тут-то было! Мало того, что персонажи Истоминой наделены многоречивым текстом, они еще и довольно сложны по характерам, попадают в самые разнообразные житейские ситуации. Обе Зефиреты из водевилей Шаховского почти не уходят со сцены, а Зарницкая – путешествующая танцовщица – роль не просто «ведущая» по нынешней терминологии, а заглавная. «Роль танцовщицы Зефиреты в комедии-водевиле кн. Шаховского «Феникс, или Утро журналиста» Истомина играла прелестно, как умная и опытная актриса», – восторгается современник.

Балет «Кавказский пленник, или Тень невесты» навеки соединил имена Пушкина, Истоминой и Дидло. Постановки Дидло всегда были крупными событиями в петербургской жизни. Но этот новый балет приняли особенно горячо и восторженно – для общества он был тесно связан с именем опального Пушкина. А Истомина, казалось, была создана для образа Черкешенки.

Собственно, поэт и был «виновником» легенды о восточной национальности танцовщицы, именуя ее в письмах – Черкешенкой. По-видимому, отношения Истоминой и Пушкина в свое время были весьма фривольными, но легкими и ни к чему не обязывающими. Имя Дуни впервые встречается в озорных стихах, которые поэт писал тотчас по выходе из Лицея. По тону, нецензурности отдельных выражений можно заключить, что Истомина не являлась образцом нравственности. Однако весьма раскованную в поведении, практически неграмотную Авдотью Ильиничну с распростертыми объятиями принимали в самых рафинированных салонах Петербурга.

Особенно охотно Истомина посещала квартиру Шаховского. Атмосфера в доме Шаховского была весьма демократичной. Здесь никто никого не встречал, не провожал и специально не потчевал. Посетители разбивались на отдельные группы, театральным спорам и беседам иногда предшествовал бильярд, по-домашнему уютное чаепитие, искусно сервированное гражданской женой князя, актрисой Ежовой. Ни в одном из салонов Петербурга не собиралось такое интеллектуальное общество, каким мог похвастаться «чердак» Шаховского. Здесь обсуждались последние спектакли, дебюты актеров, приемы сценической педагогики, зарождались планы новых постановок. Однако возвышенные беседы не мешали великосветским волокитам заводить любовные интрижки, нескромно поглядывать (и не только поглядывать) на молодых актрис и воспитанниц Театральной школы, которых нередко приглашал Шаховской.

Еще более вольная обстановка складывалась в доме Никиты Всеволожского, под его знаменитой «зеленой лампой». По субботам, когда в театрах не давали представлений, в квартире Всеволожского бывало особенно многолюдно: молодые офицеры, начинающие литераторы, записные театралы и молодые актрисы. Веселый говор, звонкий смех, вино рекой, вольные шутки, замысловатые шарады с участием «сильфид» и, наконец, пир в зале, освещенном зеленой лампой.

Истоминой нравились эти шумные, далеко за полночь заканчивавшиеся вечера, она была «богемной» девушкой и не спешила в свою одинокую квартирку. Но как знать, может быть, больше, чем комплименты, преклонение, влюбленность, увлекали ее рассуждения Пушкина о театре, меткие и колкие замечания Баркова о спектаклях и актерах, отрывистые фразы умного и угрюмого Улыбышева, автора трудов о Моцарте и Бетховене. Эти беседы заменяли ей книги, к которым она так и не приохотилась, давали пищу ее неразвитому, но пытливому уму.

В Авдотью Ильиничну имел несчастье влюбиться штаб-ротмистр Шереметьев, человек истеричный, жестокий. Своими сценами он измучил непривыкшую к запретам Истомину, и между влюбленными произошел разрыв. И тут граф Завадовский, которому наша героиня нравилась, умолил своего близкого друга Грибоедова, жившего с ним в одной квартире, привезти после спектакля на часок очаровательную Авдотью Ильиничну. Надо сказать, что Истомину и Грибоедова связывали долгие, теплые отношения, по-видимому, весьма двусмысленные. Не раз они пивали чай вместе… почему бы не посидеть втроем, мило поболтать и полюбоваться прелестными черными глазами танцовщицы.

Интрижка закончилась трагически. Ревнивец, доведенный до безумия и следивший за каждым шагом своей пассии, увидев Истомину в санях с мужчиной, бросился к Якубовичу – приятелю, известному своим бретерством и любовью к дуэлям. На Волковом поле 12 ноября 1817 года состоялась знаменитая «дуэль четверых» – Шереметьев, Якубович и Грибоедов, Завадовский. Шереметьев был смертельно ранен. Графу Завадовскому пришлось покинуть Россию, да и в судьбе Грибоедова дуэль эта сыграла роковую роль: в известной мере она определила его жизненный путь и надломила душу. Долго Грибоедова преследовал образ умирающего Шереметьева, угрызения совести часто не давали покоя.

Истомина сошла со сцены вместе со сменой эпох. Пушкинский период закончился, а вместе с ним закончилась слава нашей героини. Она больше не получала ролей, романтические балеты забылись, и даже любимые нежные бело-голубые тона сценических костюмов сменились тяжелыми малиновыми и синими цветами. А ведь Истоминой было всего лишь тридцать семь, когда состоялось ее последнее представление…

Она доживала свой век тихо и неприметно, вдали от шумного света, со скромным мужем – безвестным драматическим актером Павлом Экуниным, а умерла от холеры. «Литературная газета» с грустью известила о кончине «некогда знаменитой танцовщицы» маленькой статейкой, стыдливо притаившейся в неприметном разделе. Современникам казалось, что Истомина осталась в прошлом, но они не знали, что сквозь эпохи прорвутся к потомкам слова:

 
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина…
 

Жорж Санд
(1804–1876)

Настоящее имя Аврора Дюпен. Французская писательница. Проповедовала в многочисленных романах и повестях идеи освобождения личности, в том числе эмансипации женщин. Наиболее известны романы «Индиана» (1832), «Орас» (1841–1842), «Консуэло» (1842–1843).

Морис Дюпен, бравый адъютант наполеоновской армии, повстречал в Милане красивую, веселую женщину, которой было уже за тридцать. Была она комедианткой, имела ребенка от предыдущего любовника, да и вообще годилась только на роль легкомысленной подружки военного времени. Но волею судьбы этот мимолетный роман перерос в серьезное чувство, и как бы не противилась мать Мориса – образованная добропорядочная аристократка – любовники поженились. А вскоре на коленях у бабушки уже лежала внучка, на лице которой госпожа Дюпен разглядела знакомые темные бархатные глаза ее предков.

Детство Авроры прошло среди непримиримой вражды ее матери со свекровью. Морис умер в 1808 году, а женщины продолжали всю жизнь выяснять отношения. Девочка, как победный вымпел, переходила от одной враждующей стороны к другой, пока, наконец, мать, занятая личными проблемами, не удалилась в Париж, оставив Аврору на попечение бабушки.

Когда Авроре было 14 лет, бабушка поставила внучку на колени возле своей кровати и рассказала все, что она думала о себе, своем сыне и безнравственной, развратной снохе – «этой погибшей женщине». Бедная девочка пережила шок, услышав откровение бабушки. Аврора забросила учение, стала бунтовать, за что и была «сослана» в женский Августинский монастырь. Этому заведению девушка была обязана большими и счастливыми переменами в себе.

Бабушка умерла, когда Авроре еще не исполнилось семнадцати, и в фамильное имение Дюпен – Ноан – въехала торжествующая сноха. Она жаждала, наконец, восстановить свои попранные права не только на семейное богатство, но и на дочь. Весной 1822 года мать хотела принудить Аврору выйти замуж за человека, одна мысль о котором была девушке ненавистна. Конфликт едва не завершился трагически, дочь заболела: от непрерывно подавляемых вспышек гнева у нее начались спазмы желудка, она отказывалась от пищи. Вероятно, самодурство матери подтолкнуло Аврору к сближению с молодым человеком, который долгое время проявлял себя как задушевный друг, – с Казимиром Дюдеваном. Первые годы после свадьбы прошли относительно спокойно, Аврора превратилась в образцовую хозяйку дома в Ноане.

В 1823 году у супругов родился сын Морис. Однако семейная жизнь не принесла гармонии в мятежную душу Авроры. Романтическая мечта о принце таяла на супружеской постели, после того как утомленный Казимир начинал храпеть, получив жалкую толику наслаждений, а женщина часами плакала, ощущая убогость их отношений и нереализованность собственных устремлений. Поначалу муж ругался, обзывал ее «дурой и идиоткой», когда она беспричинно, казалось, впадала в истерику, потом все-таки сжалился, и супруги отправились в путешествие.

Мостиком к литературному труду стало ее увлечение «маленьким Жюлем» – Сандо, красивым юношей, за которым она и устремилась в Париж, бросив семью и детей. К тому времени Аврора родила еще девочку – Соланж. Озабоченная добычей средств на жизнь, женщина придумала написать совместный с Сандо роман «Роз и Бланш», который был встречен довольно хорошо читателями и критиками. Аврора сразу обратила на себя внимание парижской богемы. В столице она сбросила с себя ненавистные женские платьица и переоделась в редингот из серого сукна. Серая же шляпа и плотный шерстяной платок на шее делали ее похожей на студента-первокурсника. Но больше всего ее приводили в восторг сапожки. Ах, как было приятно освободиться от остроносых туфелек, скользивших по грязи, как по льду.

Общительная, экстравагантная женщина, с неизменной сигаретой, стала центром литературного круга. У нее появились свои почитатели среди критиков и журналистов, ею многие восхищались: ради любви она смогла бросить семью.

Роман «Индиана» стал ее первым самостоятельным произведением, на котором она поставила имя «Жорж Санд». Латуш, известный в то время издатель, мельком взглянув на новую книгу, недовольно промычал, что, дескать, она напоминает ему Бальзака. Однако уже на следующий день этот знаток, открывший французской литературе многие великие имена, познакомившись внимательно с рукописью, прислал автору записку: «Жорж, я приношу публичное покаяние; я на коленях. Забудьте мою вчерашнюю грубость; забудьте все резкости, сказанные мной за эти полгода. Я провел всю ночь за чтением вашей книги. О дитя мое, как я доволен вами!»

Новое имя быстро стало популярным. Вместе с известностью росло и раздражение Жорж Санд своим прежним любовником. «Маленький Жюль» в отличие от сильной подруги оказался никчемным, слабым человеком. Он не мог себя заставить сесть за письменный стол, в то время как Аврора работала по 12 часов в сутки, он мог только жаловаться и ревновать свою удачливую возлюбленную.

Разрыв с «маленьким Жюлем» подарил литературе один из самых откровенных романов Жорж Санд – «Лелия». Ее проза даже сейчас, в век, когда, кажется, сняты все покровы с сексуальной жизни человека, читается не без эротического наслаждения. Писательница обратила внимание на серьезные женские проблемы пола, она с вызывающей смелостью обнажила самое сокровенное в женской сексуальности.

Только перечисление всех любовников Жорж Санд заняло бы не одну страницу. В ее жизни было и серьезное увлечение женщиной – актрисой Мари Дорваль, которую она боготворила. Они часто встречались. Жорж не пропускала ни одного спектакля с обожаемой Дорваль. Дело дошло даже до того, что Санд готовилась отправиться в роли камеристки на очередные гастроли подруги. Их связи отчаянно сопротивлялся муж Мари, ревниво пытаясь изолировать жену от «этой Сафо». Однако безуспешно. Жорж прощала коварной актрисе даже откровенные предательства, наговоры, и дружба их сохранилась до самой смерти Дорваль в 1849 году.

Сложнее складывались отношения Жорж Санд с мужчинами. Роман с Шопеном вызвал многочисленные толки в обществе. Молодой польский композитор представлял собой нежное эфемерное создание и был полной противоположностью мужиковатой писательнице. Когда Шопен впервые увидел Жорж Санд, она ему не приглянулась. Однако Жорж была слишком искушена в делах любви, чтобы сразу отказаться от понравившегося композитора. Она, как никто другой, смогла понять его мятущуюся душу. Кроме того, Санд, к тому времени уже разведенная с мужем, предложила Шопену реальную материальную поддержку.

Почти девять лет длились их отношения. Композитор обрел в лице Жорж «вторую маму». Ради него, болезненного и слабого, Санд даже отказалась от плотских удовольствий. Она лечила Шопена, возила его вместе со своими детьми на отдых и называла их «мои три ребенка». Она была хорошей слушательницей – композитор очень ценил вкус своей подруги. Кто знает, сочинил бы Шопен столько выдающихся произведений за свою короткую жизнь, если бы не было на его плече поддерживающей руки Жорж? Кто знает даже, прожил бы он столько?

Они разошлись не потому, что разлюбили друг друга, просто жизнь оказалась сильнее их хрупкого чувства. И если в молодости Санд выступала за свободную любовь, то теперь, когда ей было 42, она с грустью признавала, что мелкие ссоры разрушают даже истинные союзы и только брак может спасти любящих. Шопен уехал из Ноана. Они увиделись в последний раз в 1848 году у общих знакомых. Жорж пожала его холодную дрожащую руку. Она хотела говорить с ним, но Шопен скрылся. Он сбежал по лестнице и бросился прочь. Через год композитор умер.

Жорж Санд при жизни познала вкус славы, без преувеличения можно сказать, что она стала для Франции ХIХ века законодательницей мод в убеждениях и идеях. Она испытывала безотчетную симпатию к бунтовщикам, да и сама по внутреннему зову души ломала всякие устои. В ней билось столько живого, трепетного естества, которое нельзя было заключить в рамки. Она не являлась феминисткой, никогда не требовала для женщины политического равенства, она говорила, что женское сердце должно навсегда остаться убежищем любви, милосердия и терпения. «В жизни, полной грубых чувств, именно она (женщина) должна спасать христианский дух милосердия. Мир, в котором женщина не играла бы этой роли, был бы очень жалким».