Текст книги "100 великих женщин"

Салтычиха
(Салтыкова Дарья Николаевна)
(1730–1801)

Помещица Подольского уезда Московской губернии, замучившая более 100 человек крепостных. Была приговорена к смертной казни, которую потом заменили заключением.

Мы не имеем психологического портрета этой дамы. Исследователи, шедшие по горячим следам ее зверств, были настолько ошеломлены размахом преступлений и необъяснимостью их, что предпочитали лишь констатировать события, теряясь в догадках по поводу причин. Да и что могли они сказать? Вездесущих журналистов, интервьюирующих маньяка прямо на скамье подсудимых, тогда еще не было, психологии, как науки, не существовало, а Достоевский еще не написал своих гениальных прозрений.

Она была третьей дочерью обычного дворянина, каковых много на необъятных российских просторах служило государю и отечеству. И фамилию она в девичестве носила самую что ни на есть банальную – Иванова. Дарья Николаевна в положенные ей сроки удачно (в смысле материальном) вышла замуж за ротмистра лейб-гвардии конного полка Глеба Алексеевича Салтыкова, родила ему двоих сыновей и овдовела двадцати шести лет от роду.

Со смертью мужа Салтычиха стала единоличной хозяйкой тысяч душ крепостных крестьян и огромных имений, которые находились, говоря языком современной географии, на юго-западной окраине Москвы. Постоянно барыня проживала на Сретенке, а отдыхать любила в поместье Троицком – красивейшем, благословенном месте Центральной России. Вот тут-то, среди этого благолепия, и разыгрывались основные акты душераздирающей трагедии. Один из ее дворовых, который впоследствии и «сдал» свою барыню правосудию, справедливо потом заметил: «Когда б ей послабления не было, то она от таковых непорядков уняться могла».

Разоблачение Салтычихи началось с воцарением на престол великой государыни Екатерины II. Савелий Мартынов и Ермолай Ильин (у последнего Салтычиха умертвила трех жен) бежали в столицу и подали императрице жалобу на злодейку. Молодая государыня, стремившаяся установить в отдельно взятой стране гуманистический рай, прореагировала немедленно. Для Дарьи Николаевны словно гром среди ясного неба грянул, когда к ней приехали высокопоставленные чиновники и взяли помещицу под домашний арест. Но привыкшая к безнаказанности Салтычиха по недоумию решила, что ей снова все сойдет с рук. Она отрицала любые обвинения. Однако Екатерина лично взяла под контроль дело своей подданной. На запрос канцелярии о возможности подвергнуть непокорную пыткам в целях получения признания, государыня проявила поистине царское великодушие и приказала по началу нечестивицу попробовать устыдить, для чего предписывалось определить в дом Салтычихи самого честного и знающего священника. Духовное лицо «работало» со злодейкой четыре месяца, потом с сожалением объявило, что «сия дама погрязла в грехе» и добиться от нее раскаяния невозможно.

17 мая 1764 года на Дарью Николаевну было наконец заведено уголовное дело. Два чиновника, отправившиеся на места преступлений – на Сретенку и в Троицкое, – трудились около года, опрашивая сотни свидетелей. Делу дали законный ход: из тайников Сыскной полиции извлекли те самые показания, которые пылились там не один год. Признания беглых смельчаков, похороненные в полицейской канцелярии взятками Салтычихи, всплыли на поверхность и потопили многих чиновников-мздоимцев. Екатерина не жалела ни сил, ни денег, чтобы разоблачить убийцу и ее пособников, с чьего молчаливого согласия совершались дикие преступления.

Обычно стих на Салтычиху находил тогда, когда девка мыла пол. Это незатейливое действие приводило барыню в состояние крайнего возбуждения. Она набрасывалась на жертву и принималась колотить ее поленом, скалкой, раскаленным утюгом, словом, всем, что попадалось под руку. Затем несчастную передавали в руки подельников Салтычихи. Гайдук сек девку на дворе, а Дарья Николаевна бегала от одного окна к другому и кричала: «Бейте до смерти, бейте сильнее!» После истязаний жертву снова заставляли мыть полы, чего обычно обессилевшие девки делать были не в состоянии. Часто садистка прибегала к особо изощренным зверствам, как-то: привязывала девку голой на морозе, морила ее сутками голодом, обваривала лицо кипятком.

Есть в кровавом списке Салтычихи и имена двух мужчин.

По данным государева следствия, Салтычиха обвинялась в 38 доказанных убийствах. В списках ходило 75 имен – жертв маньячки. Медицинского заключения здоровья обвиняемого тогда, конечно, не давали, но, думаю, многие согласятся – Дарья Николаевна была все-таки психически ненормальной и реализовывала свое возбуждение таким кровавым способом.

Интересно, что указом Екатерины от 12 июня 1768 года Салтычиху не только лишили дворянского сословия, материнских прав, всего имущества, но и постановили впредь именовать «сие чудовище мущиною».

Впрочем, нельзя сказать, что Дарья Николаевна после смерти мужа была обделена мужским вниманием. Длительные интимные отношения связывали вдову с землемером Николаем Андреевичем Тютчевым. Правда, в тот самый год, когда Салтычиху взяли под домашний арест, любовник надумал жениться и оставить надоевшую пассию. Салтычиха, услышав об измене Тютчева, поступила как заправская бандитка. Она накупила горючих веществ и приказала двум гайдукам подпалить дом обидчика, да так, чтобы непременно в огне погибли и неверный любовник и его невеста. Но для сообщников одно дело было забивать беззащитных крепостных девок, а совсем другое – погубить дворянина. Они несколько раз отправлялись на задание, но возвращались ни с чем; в конце концов, слезливо взмолились – дескать, не вели, Дарья Николаевна, казнить, вели миловать – приказ ваш невыполним.

Шесть лет длилось следствие по делу Салтычихи и закончилось в 1768 году. Екатерина озадачилась сложной проблемой. С одной стороны, помещица Салтыкова принадлежала к весьма уважаемому дворянскому роду, и прецедент наказания отпрыска аристократических кровей мог вызвать недовольство в некоторых кругах. С другой – царица хотела превратить судилище над преступницей в показательный, политический процесс, который призван был всему миру продемонстрировать намерение императрицы создать новое правовое государство.

Екатерина приказала лишить всех званий, имущества и отправить в ссылку всех мздоимцев и взяточников, покрывавших убийцу. Подельники Салтычихи приговорены были к публичной порке и последующей каторге. Ну а для виновницы 17 ноября 1768 года назначена была на Красной площади гражданская казнь. Екатерина так заботилась о воспитании подданных, что даже распорядилась прислать горожанам специальные приглашения.

Народу, конечно, собралось видимо-невидимо. В то утро шел крупный, хлопьями снег. Салтычиху привезли на площадь и приковали цепями к позорному столбу, повесив ей на грудь табличку со словами: «Мучительница и душегубица».

Салтычиха была пожизненно заточена в яму под Соборной церковью Ивановского монастыря. По мистической казуистике истории этот храм был выстроен в честь рождения другого маньяка и изверга Ивана Грозного. Два раза в день решетка в склепе отодвигалась и Салтычихе просовывали еду. Выводили узницу только раз в сутки, чтобы она послушала издалека колокольный звон и посмотрела на церковь. Доступ к священному алтарю убийце был запрещен. Тридцать три года просидела Салтычиха в яме и умерла дряхлой старухой. Ее имя стало ругательным у русского народа.

Анжелика Кауфман
(1741–1807)

Немецкий живописец и график. Представитель классицизма. Писала портреты («Гёте», 1787), сентиментально-чувствительные, мифологические, исторические, религиозные и бытовые сцены («Вышивальщица»).

Девочка родилась в семье немецкого художника Иоанна Иосифа Кауфмана на захудалом постоялом дворе в маленьком французском городке Туре, ибо отец был склонен к перемене мест. Одиннадцати месяцев Анжелику перевезли в Италию, где наконец-то семья осела надолго.

Богато одаренная натура девочки проявилась очень рано. С шести лет Анжелика начала рисовать, да и трудно было удержаться от того, чтобы не взять в руки уголек или кисточку, проводя целые дни в мастерской отца. Иоанн Иосиф Кауфман не отличался особыми талантами живописца и обделенность природы стремился восполнить трудом, с детства он приучал и дочь к каждодневной изнуряющей работе.

Старый Кауфман отлично сознавал, что талант дочери позволит ей достичь гораздо большего, чем удалось это ему самому, и потому не жалел ни средств, ни сил для шлифовки таланта Анжелики. Во-первых, они предприняли длительное путешествие по Италии. По мнению отца, эта благословенная страна могла стать для девушки источником вдохновения, как и для великих мастеров Возрождения. Во-вторых, старик по-прежнему уповал на изнуряющую работу и не разрешал Анжелике ни часа развлечений. Девушка была покорной дочерью, и только однажды ее натура взбунтовалась. Безусловно, читатель угадает, если подумает, что это была любовь.

Странствуя по свету, но ведя замкнутый образ жизни из-за запретов отца, Анжелика все-таки умудрилась познакомиться с молодым музыкантом. Девушка была одарена от природы удивительным голосом. Парень умолял Анжелику бросить живопись, отца-тирана и посвятить себя пению, уйти с ним. Для девушки наступили дни мучительных сомнений. Впервые она не могла посоветоваться с отцом, впервые в ее размеренную жизнь вошли смута и нежелание работать. Решить сама эту жизненную проблему Анжелика не смогла и отправилась к духовнику. Конечно, тот посоветовал ей остаться с отцом, забыть о греховной карьере певицы и выбрать более благородную стезю живописца. От дней влюбленности в творчестве художницы осталась картина, на которой изображен Орфей, пытающийся увести Эвридику из Ада. Черты навсегда покинутого любимого она придала своему живописному герою. Есть и еще одно полотно: сама Анжелика между двух муз – Музыки и Живописи, обе зовут ее, но она склоняется ко второй.

Слава молодой художницы долетела до Миланского дворца, куда она и была приглашена. Двор был пленен мастерством Анжелики, желающие занимали очередь, чтобы заказать у нее портрет. Девушка, упоенная поклонением и славой, с успехом воспроизводила поверхностный и модный в то время стиль блестящего французского двора, работая с пастелью. Пастушье платье – писк сезона, атласные туфельки, шляпа с лентами на напудренном парике, куколка, окруженная массой поклонников, – вот портрет Анжелики того времени.

Смерть матери заставила семью вновь покинуть насиженное место и отправиться на этот раз в родную Браганцу. Однако здесь отец с дочерью прожили недолго. Кому нужны были нарисованные пастушки, если вокруг полно настоящих. Анжелика едва успела закончить фрески для приходской церкви, как отец решил уехать ко двору графа Монфорт, где для девушки была работа. От веселого двора Монфорта она отправилась в Рим. Здесь она познакомилась с Иоанном-Иоахимом Винкельманом, немецким историком искусств, который имел огромное влияние на современные умы. Анжелика тоже поверила его учению, наконец-то у девушки появился первый сторонний учитель. Винкельман исключительно высоко отзывался об одаренной художнице. В Риме девушка познакомилась со многими лондонцами и, увлекшись их рассказами о родном городе, решила попытать счастья в туманном Альбионе. 22 июля 1766 года Анжелика прибыла в Лондон, где ее ждал настоящий успех. «Королева всего два дня как приехала. Лишь только ей будет лучше, я буду ей представлена», – писала девушка отцу всего лишь через месяц после приезда. На следующее лето старик Кауфман переехал к дочери. Почти двадцать лет прожила Анжелика в Лондоне. Здесь она написала портреты английской королевы, датского короля Христиана. От заказчиков не было отбоя. Окутанные дымкой загадочности лица на ее картинах полны если не красоты, то во всяком случае очарования.

Многие современники отмечали магический взгляд художницы и ее оригинальность. На Анжелику даже обратил внимание президент английской Академии художеств – Рейнольдс. Он предлагал девушке разделить его судьбу, богатство и славу. Но Анжелика испугалась гениальности Рейнольдса, она понимала, что такому таланту жена должна принадлежать всецело, а в ней еще не угасло желание собственного самоутверждения.

Женихи, однако, не убывали, и однажды мастерскую Кауфман посетил меценат, приобретавший картины художников за баснословно высокие цены, граф Хорн. Даже привыкшая к восторгам зрителей Анжелика не смогла удержаться от довольной улыбки, слушая лестные отзывы графа о своем творчестве. Вскоре Хорн сделал ей предложение. Однажды граф тайно явился к Анжелике и в полном отчаянии поведал ей, что его подозревают в серьезном политическом преступлении, в котором он, конечно, не виноват, и ему грозит позорная смерть. Вскоре Анжелика узнала правду – муж ее был авантюристом и жил под разными вымышленными именами. Последнюю свою фамилию он взял после того, как некоторое время служил у настоящего графа Хорна в Германии. На прощание муж выманил у Анжелики триста фунтов. 10 февраля 1768 года состоялся их развод.

Наша героиня все больше думала о возвращении в Италию. Отец стал совсем стар и часто говорил, что хочет умереть на земле, когда-то взрастившей его. Только одно заботило Кауфмана – Анжелика оставалась совершенно одинокой. Отец сам позаботился о достойном человеке для своей дочери. По настоянию старика Анжелика вышла замуж за посредственного венецианского художника, которому к тому времени исполнилось пятьдесят – Антонио Цукки. В Италии в 1783 году Кауфман умер, а Анжелика с мужем поселились в Неаполе при дворе королевы Марии-Каролины.

Новое местожительство – Рим – подарил ей встречу с главным человеком своей жизни – с Гёте. Великий поэт по достоинству оценил оригинальность и богатый внутренний мир художницы. Долгое время их связывала нежная дружба. Анжелика писала портрет Гёте, но он не удался и остался незаконченным. Мастерства Кауфман не хватило, чтобы передать гениальность немецкого титана.

Уходил в прошлое галантный век. Вместе с ним старилась и медленно угасала Анжелика Кауфман. Одинокая, забытая всеми, она умерла на руках своего дяди 5 ноября 1807 года.

Екатерина Романовна Дашкова
(1744–1810)

Княгиня. Участница государственного переворота 1762 года, приведшего на престол Екатерину II. С 1769 года более 10 лет жила за границей, встречалась с Вольтером, Д. Дидро, А. Смитом. В 1783–1796 годы была директором Петербургской Академии наук и президентом Российской академии. Автор «Записок».

Екатерина Дашкова больше всего желала для себя обычной женской судьбы: мужа, детей, семейного очага, где царствует любовь, только любовь…

Пятнадцатилетняя графиня Воронцова выходила замуж по большой любви. Она и слышать не хотела ни о каких «неприятных обстоятельствах». Жених Михаил Дашков, поручик Преображенского полка, красавец, увлек одну из барышень многочисленного семейства Воронцовых, вступил с ней в связь, и дело едва не кончилось скандалом. Однако для влюбленной, напористой Екатерины подобная история не показалась достойным поводом отсрочить свадьбу. Злые языки в Петербурге поговаривали, будто на балу, когда Дашков неосторожно рассыпался в комплиментах перед молоденькой графиней, девица Воронцова не растерялась, позвала дядюшку-канцлера и сказала: «Дядюшка, князь Дашков делает мне честь, просит моей руки».

Наша героиня забросила свои прежние увлечения – книги, энциклопедии, словари. Надо сказать, что такая юная особа, каковой являлась Екатерина, успела сама собрать ко времени замужества одну из самых больших частных библиотек России. Да не просто собрать, а еще и тщательно изучить многочисленные фолианты. И среди мужчин более почтенного возраста немного нашлось бы в России ХVIII века столь широко образованных людей. Но семья, любовь заставили Дашкову понять, что есть вещи гораздо более приятные, нежели корпение над книгами. От размышлений о Вольтере и Монтене она охотно отошла к заботам о дорогом муже и терзаниям низменной ревности.

В Москве, где прошли первые годы счастливого замужества, Екатерина с грустью вспоминала свою венценосную подругу, тезку Екатерину. С первого знакомства они прониклись взаимной симпатией, выделили друг друга из довольно серой массы особ слабого пола – созданий мелких и пустых, интересовавшихся лишь «булавками» да свежими сплетнями двора. Дашкова понимала, что с возвращением в Петербург домашняя жизнь для нее закончится, зато она получит возможность вновь видеться с молодой императрицей, к которой она наряду с безграничным восхищением ее умом испытывала и глубокую женскую жалость. Подруга страдала от глупости и деспотизма своего высокопоставленного мужа и часто рыдала на плече Дашковой, поверяя наперснице самые сокровенные свои чаяния. Курьезность ситуации заключалась еще и в том, что любовницей Петра III и, больше того, самым близким ему человеком была родная сестра Дашковой – Елизавета Воронцова. Однако даже это обстоятельство не помешало тому, что две Екатерины – «большая» и «маленькая» – были чрезвычайно близки друг другу.

В офицерском мундире, в лихо надвинутой треуголке, похожая на пятнадцатилетнего юношу – такой была Дашкова в самый незабываемый день ее жизни – 28 июня 1762 года. Свершилось то, о чем мечтали подруги, шептались, беспрестанно оглядываясь на двери, в зловещей тишине царских покоев. Теперь они на конях, Петр III отрешен от престола, а за ними – многотысячное войско, готовое в огонь и в воду.

В невероятной сумятице событий, опьяненная восторгом свершившегося, здравицами, возбуждением толпы, Дашкова не заметила, что венценосной подружке уже не очень приятно видеть рядом с собой умную женщину. Екатерина II слишком долго терпела, слишком мучительно шла к власти, чтобы с кем-либо разделить пришедшую славу. Царице казалась достаточной помощь братьев Орловых, а о «жалостливых» женских беседах с подругой ей хотелось поскорее забыть.

Возвращение мужа из командировки по приказу Екатерины II стало своеобразной и единственной наградой Дашковой за верность и мужество. Теперь характер общения нашей героини с императрицей изменился. Дашковы обязаны были посещать веселые дворцовые приемы, нравы которых становились все фривольнее. Не расположенная к забавам Дашкова, с ее влюбленностью в одного мужчину, чувствовала себя в атмосфере опьяняющей эротической игры екатерининского двора неуютно. Но отказаться от царской милости было нельзя, к тому же Михаил, муж нашей героини, весьма удачно вписался в озорной кружок властительницы.

Есть в воспоминаниях Дашковой фраза, которая позволяет о многом догадываться. Княгиня пишет, что лишь две вещи на свете были способны перевернуть в ней все, заставить лицом к лицу столкнуться с адом: первая – это темные пятна на короне Екатерины, то есть убийство государя; вторая – неверность мужа. Дашкова в «Записках» лишь упомянула о несчастье, ее постигшем (она предпочитала вспоминать о князе в восторженных тонах), а мы можем лишь предположить, кто стал причиной глубокой сердечной раны нашей героини. Дочь княгини, Анастасия Щербинина, рассказывала Пушкину, очень интересовавшемуся ее знаменитой матерью, что семейная драма Дашковых была связана с увлечением князя Михаила императрицей. Правда, безоговорочно верить этой версии нельзя, однако, зная нравы Екатерины, ее моральные принципы, легко представить – почему бы императрице и не увлечься красивым, стройным офицером, который к тому же достаточно прост, чтобы разделить незатейливые шутки двора. Если Щербинина права, то диву даешься, как смогла Дашкова пережить двойное предательство, с каким чувством она стояла у колыбели второго сына, крестной матерью которого вызвалась стать сама Екатерина.

Беда не приходит, как известно, одна. Вскоре Дашкова потеряла горячо любимого мужа. До последнего вздоха княгиня считала смерть Михаила катастрофой своей жизни, а ведь ей было всего двадцать два. Пятнадцать дней после получения известия о кончине мужа Дашкова находилась в состоянии комы. И лишь дети возвратили ее к реальности. Михаил поставил семью на грань полного разорения. Чтобы заплатить многочисленные долги покойного мужа, Дашковой следовало продать землю, но ради будущего своих чад наша героиня отправилась в деревню и экономила на всем, живя в крайней бедности.

Спартанское существование принесло свои плоды лишь спустя пять лет. Дети подросли, и собранную сумму денег Дашкова решила употребить на заграничное путешествие с целью воспитания и образования сына Павла и дочери Анастасии.

Княгиня составила собственные программы обучения Павла, больше похожие по точности на рецепты врача. Шотландские профессора получили от любящей матери эти рекомендации с требованием неукоснительного их исполнения. Восемь лет – столько длилось обучение сына за границей – Дашкова находилась рядом. Крайняя скудость существования не мешала Екатерине Романовне, заботясь о душевном комфорте детей, устраивать в Эдинбурге даже балы для молодежи. Танцы, музыка, рисование, театры, верховая езда, уроки фехтования – расходы на это ее не страшили.

Пожалуй, самые строгие педагоги не смогли бы обнаружить изъянов в системе воспитания «по Дашковой», оттого-то не укладывается в голове получившийся феномен – дети выросли на редкость никчемными и бестолковыми.

К возвращению Дашковой в Россию по прошествии многих лет императрица отнеслась благосклонно. За границей княгиня приобрела славу одной из самых просвещенных женщин Европы. Ее принимали Дидро и Адам Смит, сам старик Вольтер, больной и дряхлый, сделал исключение для «северной медведицы» (так Дашкову называли в чужих краях) и нашел время побеседовать с ней. В «прекрасном далеке» Екатерина Романовна принялась сочинять музыку, в чем весьма преуспела. Сложные полифонические произведения, исполняемые хором, которым дирижировала русская княгиня, приводили публику в восхищение. Царица не могла пренебрегать мнением просвещенной Европы, да и былые обиды позабылись. Для обеих наступило время зрелости и мудрости. Дашковой исполнялось 37…

Однажды на балу бывшая подруга предложила Дашковой возглавить Академию наук. Случай в истории России неслыханный! Никогда ни до ни после женщина не занимала такой высокий государственный пост. Даже свободомыслящая Европа не удержалась от изумления.

Зимним утром 1783 года Дашкова упросила знаменитого математика Леонарда Эйлера представить ее уважаемым ученым мужам. Придирчивая академическая публика с первых минут увидела в Дашковой справедливого и мудрого директора: заметив, что на место рядом с ней пытается пробраться бездарный ученый, властным жестом остановила проныру, обратившись к старцу Эйлеру: «Сядьте, где вам угодно. Какое бы место вы ни избрали, оно станет первым с той минуты, как вы его займете».

Императрица не ошиблась в своем выборе. Дашкова буквально возродила Российскую Академию из пепла. Наша героиня сразу отказалась от соблазна руководить наукой. Дашкова предпочла хозяйственную, издательскую и научно-просветительскую деятельности и преуспела во всех трех. Почти за 12 лет своего президентства Екатерина Романовна восстановила академическое хозяйство (начать ей пришлось буквально с заготовки дров, чтобы покончить с безобразной практикой, когда ученые мужи от холода кутались на заседаниях в тяжелые шубы). Дашкова построила новое здание Академии, и, хотя, по свидетельствам современников, она попортила много крови архитектору Кваренги своим придирчивым характером, в памяти потомков княгиня осталась заботливой попечительницей науки и просвещения. Она восстановила деятельность типографии, с огромным трудом «выбивала» деньги на организацию научных экспедиций. Большое внимание Дашкова, следуя своим пристрастиям, уделила педагогике и образованию. При ее непосредственном участии и заботе составлялись новые программы обучения для гимназии при Академии. В критериях отбора талантливых юношей Екатерина Романовна была непоколебима и, несмотря ни на какие протеже, безжалостно отчисляла оболтусов из числа учеников.

По инициативе Дашковой Академия предпринимает первое издание сочинений Ломоносова с биографической статьей, выпускает «Словарь Академии Российской» – выдающийся научный труд конца ХVIII века, выходит вторым изданием «Описание земли Камчатки» профессора естественной истории С.П. Крашенинникова. С ее легкой руки крупнейшие ученые начинают читать в Петербурге публичные лекции по математике, минералогии, естественной истории. Именно при Дашковой статус науки, знания поднялся в русском обществе на недосягаемую высоту. Радея об интересах страны, наша героиня запретила раз и навсегда сообщать открытия отечественных ученых за границей, «пока Академия не извлекла из них славу для себя путем печати и пока государство не воспользовалось ими».

Официальным президентом Академии в то время считался граф К.Г. Разумовский. На этот высокий пост его назначила царица Елизавета Петровна, уважение к памяти которой Екатерина II всячески подчеркивала, чувствуя свою вину в смерти Петра III. Кроме того, Разумовский, командир Измайловского полка, выступил на стороне Екатерины во время переворота 1762 года, а таких услуг, как известно, правители не забывают, поэтому лишить графа высокого поста царица не решилась, зато изобрела для Дашковой должность директора Академии. Но в историю все-таки именно Дашкова вошла как президент – да еще и двух Академий. В 1783 году царица утвердила указ об открытии Российской Академии, созданной по инициативе Екатерины Романовны как центр наук гуманитарных.

Чем выше всходила «президентская» звезда Дашковой, тем печальнее складывалась ее частная жизнь. Любящая мать не могла не замечать бездарность сына, и продвижение по службе давалось Павлу Дашкову лишь неусыпными хлопотами «президентши», к тому же сын женился на дочери приказчика, о чем Екатерина Романовна узнала совершенно случайно.

И все же неурядицы с сыном были лишь «цветочками» по сравнению с теми проблемами, которые создавала Дашковой ее дочь Анастасия. Диву даешься, отчего у такой умной матери и красавца-отца появилась девочка странная, ограниченная, да к тому же с физическим недостатком – горбом. Властная, заботливая мать, Дашкова поторопилась выдать незавидную пятнадцатилетнюю невесту за меланхоличного, безвольного алкоголика Щербинина, который «купился» на богатство и знатность Дашковых. Муж, естественно, с первых же дней супружества пренебрег уродливой женой, уехал за границу, а Екатерина Романовна считала своим долгом опекать непутевую дочку. Но пришло время – Анастасия повзрослела и отомстила за собственную несостоятельность не в меру заботливой мамаше.

К великому стыду Дашковой, за дочерью президента двух Академий потянулся длинный шлейф скандальных историй. Анастасия завела знакомства с сомнительными личностями, промотала деньги, влезла в долги. Для Дашковой отношения с детьми, которым она посвятила свою жизнь, ради которых пожертвовала личной, женской судьбой, стали настоящим крахом всех ее ценностей. Она была близка к самоубийству.

После смерти Екатерины II карьера Дашковой закончилась. Для Павла наша героиня была сподвижницей ненавистной матери, а значит, врагом нового самодержца. Как многих соратников царицы, Дашкову сослали в глухую деревеньку, где в полном одиночестве ей надлежало доживать последние годы. 1807 год принес Екатерине Романовне еще один страшный удар. Проболев несколько дней, в Москве скончался ее сын.

Менялись времена, монархи, нравы. Последней просьбой, обращенной к новому царю Александру, стала воля умирающей: дочери к гробу ее не подпускать. В полном одиночестве, в бедности и запустении, брошенная всеми, среди крыс, ставших единственными собеседницами, закончила свою жизнь некогда известная всей Европе образованнейшая женщина своего времени.