Текст книги "Феликс Медведев. Козырная судьба легендарного интервьюера, библиофила, игрока"

«Я горжусь, что в моих жилах течет русская кровь»…

Из множества встреч с русскими людьми в разных странах одна была особенно дорога Феликсу. «Именно эта встреча расширила мое понимание трагедии и величия русского человека, оказавшегося за пределами родины после революции», – напишет Феликс в своей книге «Мои великие старики».

В первый памятный визит в США в 1988 году в составе советской делегации на приеме у посла Дубинина в Вашингтоне он познакомился с симпатичным молодым человеком.

– Михаил Хлебников, – представился тот и протянул руку.

– Феликс Медведев, – ответил журналист на энергичное рукопожатие.

– Потомок декабриста Пущина, – c достоинством добавил новый знакомый.

– Потомок социалиста Партоша, – не менее гордо ответил Феликс и тут же уточнил, прищурившись:

– Насчет Пущина не шутите?

– Ни в коем случае. – А вы?..

– Я серьезен как никогда, – улыбнулся Феликс.

Так завязалась их дружба.

Михаил представил Феликса своему деду Ростиславу Аркадьевичу Небольсину. Именно Ростислав Аркадьевич был женат на правнучке Ивана Ивановича Пущина, того самого, которому Пушкин посвятил теплые строки:

 
Мой первый друг, мой друг бесценный,
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил…
 

В свой следующий визит в США, уже по приглашению нового друга Михаила Хлебникова, Феликс приехал погостить на дачу Ростислава Аркадьевича, в Саутхемптон. Этот нью-йоркский пригород славен тем, что именно его выбирают для жизни и отдыха представители местной богемы. Увидев старые дома, которым, наверное, столько же лет, сколько самим Соединенным Штатам, Феликс почувствовал смутно-знакомое, словно бы опять попал в подмосковное Переделкино прежних времен: та же несуетная жизнь, та же здоровая красота неиспорченной природы, та же неуловимо творческая атмосфера.

Дом Пущиных-Небольсиных-Хлебниковых поразил воображение гостя: крытый деревянной кровлей, с множеством комнат, лестниц и чердаков, со скрипучими половицами, с просторной верандой, фигурно выстриженными кустами, старинными энциклопедиями на русском и английском языках, да и сама семья была живой энциклопедией русской истории. Они сели в саду выпить чаю по русскому обычаю и поговорить под мерный шум океана…

Как же много их было – творческих встреч и вечеров, организованных Феликсом в удивительные 80-е, опаленные перестройкой и освеженные надеждой…

Феликс познакомился с сестрой Михаила Анной и двумя братьями – Петром, журналистом из New York City Tribune, и Павлом, журналистом-экономистом. Их отец, Юрий Хлебников, высокообразованный человек, дворянин, сын французской баронессы Елены де Бернард, находящийся в родстве с Комаровскими, Ламсдорфами, Трубецкими, был переводчиком на Нюрнбергском процессе, потом руководил службой переводчиков в ООН. Именно Юрий Хлебников заложил основы и традиции синхронного перевода. Там же, в службе переводчиков, вместе с Юрием работал его друг, князь Васильчиков, c которым Феликса сведет судьба в 2004 году. Колоритной личностью оказался их дядя, Аркадий Ростиславович, большой знаток русского искусства и культуры. Феликс вспомнил, как его московский приятель, художник Илья Глазунов отзывался об Аркадии Небольсине с большим уважением.

Ростислав Аркадьевич был центром этой замечательной, интеллигентной русской семьи из старинного рода Небольсиных, ведущих летопись со времен татарских князей. Рожденный на рубеже XIX и ХХ веков, выпускник Первого кадетского корпуса, студент Петроградского политехнического университета, он стал свидетелем переломных моментов российской истории. В марте 1917-го года матросы зверски убили его отца, контр-адмирала Аркадия Небольсина, того самого, который спас крейсер «Аврора» при Цусимском сражении. По роковому стечению обстоятельств залп этого военного корабля спустя некоторое время ознаменует падение Российской империи и станет сигналом для многих русских – бежать. Бежать от разгула революции, от бунта «беспощадного и кровавого». Небольсины будут вынуждены покинуть Россию в 1920 году, когда Гражданская война не оставит им шанса…

В Америке Ростислав Аркадьевич закончил Массачусетский технологический и Гарвардский университеты. Он стал непревзойденным специалистом по очистным сооружениям. 11 стран мира очищают воды по технологии Небольсина. Он же руководил реставрацией римских акведуков. За свою долгую жизнь Ростислав Аркадьевич собрал уникальный архив, который мечтал передать России – стране, навсегда оставшейся для него Родиной.

– Проблема очистки вод актуальна во всем мире, – говорил он. – Но в России она особенно важна. Вы знаете, Феликс Николаевич, я ведь уже много лет пытаюсь поговорить с советскими специалистами, предложить мои разработки и опыт…

– А в советское посольство вы обращались? – спросил Феликс.

– Неоднократно. К сожалению, тщетно… – с усталой печалью в голосе ответил Ростислав Аркадьевич.

– Это, наверное, самое сложное дело – заинтересовать государство в том, в чем оно должно быть заинтересовано, – сказал Феликс. – Наш замечательный писатель Валентин Распутин живет в Сибири, он уже много лет пытается решить проблему очистки озера Байкал…

– Байкал? – оживился Ростислав Аркадьевич. – Это было бы грандиозно! Байкал – уникальное озеро, его нужно сохранить во что бы то ни стало!

– Попробуем сдвинуть дело с мертвой точки, Ростислав Аркадьевич, обязательно попробуем, – сказал Феликс и задумался: как помочь великодушному, умнейшему человеку поделиться с Россией своими бесценными знаниями и опытом?

Первым делом наш герой решил пригласить семью своих новых друзей в Москву, посвятить им отдельный выпуск «Зеленой лампы». Так о них узнает много людей, и, возможно, удастся решить вопрос с передачей архива Ростислава Аркадьевича.

Гостеприимные хозяева рассказывали о себе и слушали Феликса, его рассказы о переменах в России, о современной Москве, о нынешнем Петербурге, о том, что жена Феликса Мила тоже родилась на берегах Невы, о том, что в Исаакиевском соборе скоро начнутся службы, впервые с 1928 года, что по Невскому ходят троллейбусы, что мирная теперь «Аврора» пришвартована к набережной и «работает» музеем… Рассказывали обо всем, что было интересно и Небольсину-старшему, не видевшему родного города 70 лет, и молодым Хлебниковым, хотя и рожденным в Америке, но воспитанным в любви к родной истории.

Феликсу было удивительно уютно в этом ухоженном саду, у этой цветущей акации, в этой дружной семье. В голове пронеслось невеселое: «Каких людей лишилась Россия! Вот где золотой фонд нации!»

Еще не раз в Москве он вспоминал душевные русские вечера за чаем в Саутхемптоне, милые, улыбчивые лица и этот непременный, успокаивающий шум океана…

«Зеленую лампу», героями которой станут потомки Ивана Пущина, Феликс, конечно, снимет. Михаил, Павел, Петр и Анна Хлебниковы увидят Москву – столицу несостоявшейся Родины, расскажут историю своего рода, историю дружбы Ивана Пущина и Александра Пушкина, посетят могилу пращура в Бронницах. Русские американцы прославятся в одночасье, в Нью-Йорке их будут навещать Анатолий Собчак, Дмитрий Лихачев, Евгений Евтушенко, Владимир Солоухин… Павел Хлебников поедет в Иркутск, к Валентину Распутину, чтобы поговорить о разработках деда и договориться действовать вместе. Валентин Григорьевич приложит все усилия, но дело, к огромному сожалению, не сдвинется. Тогда обозреватель «Огонька» Феликс Медведев даст телеграмму Председателю Совета Министров СССР Николаю Рыжкову. Телеграмма будет необычной – она займет несколько страниц. На следующий день позвонит помощник Н.И.Рыжкова… А уже через месяц Ростислава Аркадьевича Небольсина и Павла Хлебникова будут с почестями встречать в Ленинграде. И бывший петербуржец, пытаясь сдержать слезы, замрет у Спаса на крови… И будут достигнуты договоренности с Ленгорсоветом, и вроде бы двинется дело с архивом. Но… В сентябре 1990 года Феликсу позвонит Петр и сообщит, что Ростислава Аркадьевича больше нет…

С Павлом Хлебниковым. В редакции журнала Forbes. Снимок сделан за несколько дней до трагической гибели Павла. Фото И. Герасева

А Павел Хлебников, как и дедушка, обуянный страстью помочь России, возглавит первое русское издание Forbes, займется детальным изучением финансов околокремлевских олигархов, опубликует первый список русских нуворишей, напишет книги «Крестный отец Кремля Борис Березовский, или История разграбления России» и «Разговор с варваром» и будет застрелен в Москве 9 июля 2004 года. За несколько дней до трагедии Павел и Феликс встретятся, поговорят, как обычно, обо всем. Сфотографируются вместе. Просто так. На бегу. А выйдет навсегда…

«Я устал от ХХ века», – вспомнит Феликс строчку из стихотворения Владимира Соколова, как только услышит о трагической гибели друга.

 
Я устал от двадцатого века,
От его окровавленных рек,
И не надо мне прав человека,
Я давно уже не человек…
 

Так родится замысел новой книги, в которой Феликс посвятит отдельную главу Павлу Юрьевичу Хлебникову и его семье истинных русских патриотов.

«Застыл? Отомри!»

К Феликсу пришла настоящая слава. Его знали и дома, и за границей. Почтальоны натрудили спины, таская в редакции «Огонька» и «Зеленой лампы» килограммы писем читателей и телезрителей. Тот, кто охотился на знаменитостей, сам стал предметом интереса журналистов. Приглашения на телевидение, радио, выступления, интервью следуют друг за другом, забирая почти все вободное время. К 1988 году Феликс уже стал обладателем престижной премии Союза журналистов СССР, полученной им за цикл интервью с известнейшими писателями Советского Союза, а также Почетной грамоты ЦК КПСС, Совета Министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ, что приравнивалось к государственной награде.

А тем временем в редакции «Огонька» незаметно, но уверенно менялась атмосфера. Ее принесли с собой новые люди, заменившие старые кадры. Феликс видел, что новому редактору Виталию Коротичу становится все труднее лавировать между ними. Он старался понимать его, защищал, когда слышал чье-то недовольство решениями шефа. Но сам шеф не всегда был лоялен к своему строптивому сотруднику. Феликс долго не мог забыть обиду в связи с его неопубликованным интервью с Николаем Губенко, когда Коротич, не разобравшись, отправил к режиссеру другого журналиста, наплевав на труд и профессиональную гордость своего подчиненного. Самолюбие нашего героя было глубоко задето.

– Твой Коротич болен манией ускользания, – бросил как-то в разговоре с Феликсом Евгений Евтушенко.

Позже Феликс не раз вспомнит эти слова. Но сейчас журналисту некогда отвлекаться на подковерные интриги. Он продолжает честно делать свое дело и горячо отстаивать принципы, на которых сделал себе имя перестроечный «Огонек», хотя несколько яркиx журналистов уже покинули издание.

– Коротич завидует тебе, твоей славе, будь осторожен, – предупредил, уходя из журнала, один из собратьев по перу.

Как-то, поздним ноябрьским вечером 1989 года в квартире Медведевых раздался звонок. Сняв трубку, Феликс услышал голос шефа. Виталий Алексеевич сетовал на усталость и одиночество.

– Совсем не с кем работать… Не на кого положиться… – жаловался самый знаменитый редактор перестроечной прессы.

Феликс не удивился неожиданным откровениям Коротича. Он и сам видел, что в журнале происходят заметные пока только изнутри изменения. В «Огоньке» стала собираться новая команда, состоящая в основном из молодых журналистов и литераторов. Наряду с поэтами Олегом Хлебниковым, Андреем Черновым, талантливым журналистом Артемом Боровиком возникли нетворческие фигуры, явно заинтересованные не столько в поддержании профессионального уровня издания, сколько в его коммерциализации. У главного редактора появился новый первый заместитель – Лев Гущин, пришедший из комсомольских недр. Феликса неприятно поразило, что во время представления коллективу на доброжелательные слова главного редактора: «Будем работать вместе…» тот, улыбнувшись уголками губ, ни к кому не обращаясь, промолвил: «Посмотрим, посмотрим…». Теперь в отсутствии Коротича Феликсу приходилось решать срочные вопросы с Гущиным. Когда журналист заходил в кабинет нового зама, как правило, заставал его у включенного телевизора за просмотром футбольных матчей. Вскоре в отделе писем появился незаметный молодой человек Валентин Юмашев… Через некоторое время он станет заместителем главного редактора, а с августа 1995 по август 1996 будет занимать должность генерального директора ЗАО «Огонек».

Старые кадры, коих представлял и Феликс Медведев, становились не в чести. Создавалось впечатление, что варяги теснят и самого Коротича с его идеалами шестидесятника, теперь не очень-то вписывающимися в эру «прихватизации». (Позже в своей книге «От первого лица» бывший главный редактор припечатает своего зама, возглавившего журнал, – «Гущин угробил «Огонек» в рекордные сроки…»).

Но Феликс еще несется «на всех парусах», продолжает организовывать вечера «Огонька», на которые приглашает самых ярких персонажей перестроечной эпохи, пишет и еще печатается, хотя не так часто, как раньше, и не обращает внимания на косые взгляды пришельцев в его, «любимчика Коротича», сторону. Но, как сказал великий писатель, Аннушка уже разлила масло…

Прошло какое-то время. Феликс и Серго Микоян должны были выступать в «Блохинвальде», так в народе именовали печально известный Онкологический центр на Каширке. Накануне выступления в редакции «Огонька» раздался звонок. Феликса пригласили к телефону:

– Здравствуйте, Феликс Николаевич, – раздался неуверенный женский голос. – Я вдова диссидента Андрея Кистяковского, распорядителя Русского общественного фонда помощи политзаключенным и их семьям, переводчика Кестлера, Толкина, Паунда… Мне хотелось бы срочно передать вам письмо, в нем рассказывается, как умертвили моего мужа…

Феликс спустился к проходной, подошел к стоявшей в стороне женщине, которая взволнованно и сумбурно поведала о том, как якобы по указанию КГБ на Каширке свели в могилу ее мужа, и передала материал для публикации в «Огоньке».

– Все подробности в этих бумагах, я хочу это обнародовать…

Наш герой не на шутку разволновался, почувствовав, какой сенсационный материал оказался в его руках.

«Что делать? Показать документ редактору или сразу подготовить материал для публикации?» – размышлял он.

Великий Габриэль Гарсия Маркес. Ну как не позавидовать Феликсу Медведеву? Такие встречи, такие автографы…

И вдруг журналист опомнился: ведь завтра выступление в Онкоцентре. Он решает поведать аудитории о своей встрече с вдовой Кистяковского.

Выступая перед собравшимися в зале врачами и другими сотрудниками больницы, оратор постепенно набирал обороты. Его речь становилась все более эмоциональной.

– У меня есть письмо вдовы диссидента Кистяковского, в котором она рассказывает о том, что будто бы в вашей больнице по приказу КГБ отказались лечить от рака ее мужа Андрея Кистяковского.

Ошарашенный зал стих. Серго Микоян в ужасе уставился на Феликса. Но тот, увлеченный остротой момента, не почувствовал «перебора»…

Утром следующего дня работница кадровой службы «Огонька» позвонила Феликсу и сообщила, что в три часа, он должен быть на заседании редакционной коллегии. Пока журналист размышлял, по какому вопросу он приглашен и почему звонили из отдела кадров, один знакомый из «ближнего круга» шефа доверительно шепнул по телефону, что когда Коротичу позвонили с Каширки с жалобой на Феликса Медведева, главный редактор, не моргнув глазом, отрапортовал:

– А журналист Медведев в «Огоньке» не работает.

Услышав об очередном предательстве шефа, Феликс задохнулся от возмущения и прокричал:

– Это не он меня уволит, это я его от себя увольняю! – он с грохотом швырнул трубку и бросился к пишущей машинке.

Негодуя, он напечатал заявление об уходе – документ, подводивший итог его пятнадцатилетней работе в авторитетнейшем печатном органе страны.

В знаменитом «правдинском» здании у Савеловского вокзала Феликс больше ни разу не был.

Спустя короткое время, когда августовские тучи сгустятся над Москвой, рупор перестройки Виталий Коротич «уволится» и сам. Он бросит на произвол судьбы «Огонек», не вернувшись из загранкомандировки в США.

Вскоре миллионные тиражи «Огонька» начнут катастрофически падать. Через год они снизятся почти в три раза, а еще немного погодя сползут к цифрам 20-х годов ХХ века. Но Феликса не будет волновать судьба покинутого издания, его целиком захватят новые планы, поездки, встречи и книги. К этому времени «исход смельчаков перестройки» приобретет массовый характер. Точно также потом покинут измочаленную Отчизну олигархи, мэры и банкиры ельцинской поры. А Феликс останется дома, со своей страной, с ее страданиями, с ее страшным прошлым, трудным настоящим и неясным будущим.

Громкая слава Виталия Коротича окажется скоротечнее, чем можно было бы ожидать. Оставшись в Америке надолго и издав там книгу мемуаров «Зал ожидания», он будет жаловаться в ней на невостребованность и забвение, а также на бывших своих соратников, в том числе и на Феликса, намекнув на его якобы «связи с КГБ». На эти пассажи своего бывшего шефа Феликс ответит раскатом громкого хохота, вспомнив единственную в своей жизни «связь с КГБ», и с самоиронией отметит: «Таких, как я, легкомысленных, вспыльчивых, а главное, живущих «на разрыв аорты», на Лубянку не берут!»

Как-то, оставляя Коротичу автограф на экземпляре новой книги, Феликс написал: «Застывший в восхищении…» Потом он посмеивался над своей способностью влюбляться в людей и вспоминал фразу из детской игры: «Застыл? Отомри!» Под таким ироничным названием Феликс опубликует в «Московском комсомольце» статью, в которой расскажет о своем разочаровании в одном из «прорабов перестройки» Виталии Коротиче.

Госбезопасный массаж

 
Мы все живем в эпоху гласности,
Товарищ, верь – пройдет она.
И комитет госбезопасности
Припомнит наши имена.
 

Эта «частушка»– аллюзия на известные революционные стихи была популярной шуткой среди интеллигентной московской публики конца 80-х. Люди не верили, что неожиданно пришедшая свобода слова – не провокация Лубянки. Феликс же не думал ни о провокациях, ни о последствиях. Придя в семью к «неприкосновенному» автору гимна СССР Сергею Михалкову, он, неистово увлеченный перестройкой, залихватски поинтересовался, вписав своим вопросом еще одну строку в историю журналистики:

– Сергей Владимирович, ответьте, пожалуйста, не являетесь ли Вы и Ваша жена Наталья Кончаловская агентами КГБ, как пишет об этом в своей книге американский журналист Баррон?

Позже Юрий Нагибин в беседе с Медведевым скажет: «Мы читали журнал и не верили своим глазам: как можно было задать такой вопрос, как можно было на него ответить и, главное, как можно было это все напечатать?»

В отношении самого Феликса у некоторых возникал тот же сакраментальный вопрос. Можно ли, не сотрудничая с органами госбезопасности, делать и говорить то же, что и этот неуемный журналист? Но любой, кому доводилось близко сойтись с Феликсом, сразу понимал – с такой детской любознательностью, доверчивостью и горячностью впору быть живой иллюстрацией к советскому плакату «Болтун – находка для шпиона», чем хитроумным сексотом.

Таким емким и уважительным автографом наградил интервьюера классик советской литературы Сергей Михалков, вручив одну из своих книг. Мэтр не обиделся на каверзный вопрос журналиста

Единственное, чем мог «похвастать» Феликс, – близким, можно даже сказать, дружеским знакомством с неким генералом КГБ по имени Петр Иванович. Тот незаметно появился в окружении Феликса в бурный «казиношный» период. О себе рассказывал немного, зато внимательно слушал и старался проводить с нашим героем как можно больше времени. Если и был у генерала особый служебный интерес, то он очень скоро перерос в симпатию к необычной персоне. Ему понравились открытость Феликса, легкость на подъем и вечно бьющий родник идей. «Он меня полюбил», – подхихикивал Феликс. Генерал и сам не заметил, как начал почти по-родственному заботиться о новом друге. Он ссужал его деньгами, не забывая впрочем составить формуляр «принято в залог, далее по списку… – передано денег в сумме…» Однажды, когда Феликса скрутил приступ радикулита, Петр Иванович тут же примчался с новомодным лекарством и заботливо растер страдальцу больное место. Феликс же, забывая брать расписки о возвращенных деньгах, так же забывал стребовать заложенные раритеты. В тот период он свято верил, что однажды сорвет грандиозный куш, проедется по своим кредиторам и заберет назад все свое драгоценное имущество… Петр Иванович запомнился Феликсу еще и по другому поводу. Впервые придя к генералу домой, он обратил внимание на картины в золоченых рамах, вывешенные на видных местах. Среди пейзажей выделялась картина, явно принадлежащая кисти Серова.

– Серов? – вполне искренне удивился Петр Иванович. – Какой Серов, Бог с вами, Феликс Николаевич! У меня только копии, откуда им взяться-то, оригиналам?..

«Действительно, откуда им взяться? – промелькнула у Феликса ироничная мысль. – У генерала-то КГБ…»