Текст книги "Лорды гор. Да здравствует король!"

Как у каждого уважающего себя государя, в покоях короля была потайная дверь. Обычные меры безопасности. Но короткий ход вел, на первый взгляд, в тупик: в глухое, совершенно пустое круглое помещение с высоким купольным сводом. Серый камень голых стен и такие же серые плиты пола напоминали остывший пепел, а мои босые ноги ощущали тонкий слой мягкой пыли.

И такая безнадежная тоска чувствовалась в мрачной пустоте, что даже два горевших у входа факела светили блекло, как больные цветы.

– Дальше тебе идти не стоит, – стремительно обернулся Роберт, нервным жестом убрал перечеркнувшую высокий лоб полуседую прядь.

Да мне и не хотелось. В таком странном месте только руки на себя и накладывать. Но этих мыслей я, разумеется, не озвучила.

– Здесь мой отец получил от деда дар «огненной крови», – король прошел к противоположной стене, и его голос стал звучать глухо, словно издалека. – Здесь же король Даниэль передал его мне. Они оба умерли тут. В официальном королевском склепе захоронены пустые гробы. Настоящая их усыпальница – здесь. Эти камни могут выдержать исход духа огненного мага, когда высвобождается стихия. Потому еще так важно, чтобы был подготовлен наследник, способный взять полную власть над стихией.

Я попятилась к порогу, подумав, что, возможно, ступаю по королевскому праху. Роберт истолковал мой испуг иначе:

– Нет, ты еще не способна. Вздумай я отпустить силу сейчас, с тобой случится вот это…

Он коснулся стены кончиками пальцев.

Камни, казалось, вздохнули. Зашевелились, как живые. Осыпалась пепельная пороша, так, впрочем, и не коснувшись пола, и я зажмурилась, едва удержавшись, чтобы не бежать в панике: показалось – в лицо летит огненный шквал. Но через миг поняла, что пламя стоит неподвижно, как огромный застывший костер.

В огне корчилось обнаженное женское тело – полуобугленное, с лопнувшими от жара, вытекшими глазами. Вспыхнувшие волосы осыпались искрами, обнажая череп, а из оголенных ребер вырывался сноп ослепительно белого света, распускавшийся лепестками, тут же таявшими в алом мареве. Языки убийственного пламени походили на огненные руки, то ли обнявшие жертву, то ли вырывающие из нее свет, будто стебель лотоса.

– Так умерла королева Лаэнриэль, – хрипло сказал Роберт, отступив в сторону.

Как только он отнял ладонь от стены, краски ужасной картины померкли, подернулись туманной серой дымкой, затем покрылись пепельной коркой, и через миг камень вновь был пуст и безвиден.

Пройдя примерно четверть окружности зала – то ли усыпальницы, то ли святилища, – король снова коснулся камня:

– А такой она была, когда мой дед Астарг впервые ее увидел.

Распахнулось золотистое небо над сияющими горными льдами, взметнулись лучистые крылья… И какой идиот говорил, что я унаследовала черты прабабушки? Ничто во мне не походило на это царственное совершенство, не годилось даже в качестве злой карикатуры.

Я замерла, ошеломленная грозной красотой королевы Лаэнриэль – контрастной, как гром в ясном небе. Нежный перламутр крыльев и черные молнии длинных кос. Белоснежный лик с легкой улыбкой розовых губ и светившие ярче алмазной короны яркие изумруды больших глаз, затененных длинными ресницами.

– Вот такой ты должна была вырасти, девочка, – вздохнул Роберт, отходя от стены. – Никогда не прощу Хелине того, что она с тобой сделала. Как не мог простить Астаргу убийства самого прекрасного существа, когда-либо жившего в этом мире. Хотя дед и сам не мог простить себе этого. Ее смерть была трагичной случайностью. Лаэнриэль оказалась рядом в миг обретения Астаргом силы «огненной крови» – а это момент полнейшего безумия мага – и не успела защититься.

– Мама говорила, что она хотела его остановить.

– Легенда горцев, – поморщился Роберт. – Никто уже не скажет, как все было на самом деле и почему королева оказалась рядом в такой неподходящий момент. Дед никогда не говорил об этом. Но он и создал этот зал и картины. А ты подумай сама, Лэйрин, могла ли королева оспорить волю Белогорья? Отнять то, что даровали сами горы? Вряд ли. И никто не мог предположить, что именно в миг смерти Лаэнриэль Астарг зачерпнет больше дозволенного. Никто, кроме, может быть, Азархарта.

Изумрудный взор Лаэнриэль погас, скрытый закаменевшим пеплом, но мне казалось, что ее полный печали и нежности взгляд теперь светит откуда-то из глубины души…

В чем был смысл «хода королевой»? – думала я, когда мы вернулись в покои Роберта, где обнаружились оставленные слугами для меня новый камзол и обувь вместо сгоревших. К моему удивлению, в кармане оказались обе шахматные фигурки, блестевшие, как новенькие.

Король наблюдал за переодеванием с недовольной гримасой: это было вопиющее нарушение придворного этикета. Но не его же величеству исполнять роль толпы камердинеров, а моих вейриэнов поблизости не наблюдалось.

– Я жду твоего решения, Лэйрин, – повелительно сказал он, когда я справилась наконец с завязками, шнурками и прочей сбруей.

Почему сердце так болезненно сжалось? А если я – одна из ниточек, которая не дает темным подчинить его дух?

– Он – мой наставник с рождения, – медленно ответила я. – Когда он был в плену у Азархарта, никакой связи с учителем не чувствовалось, я даже не подозревала о его существовании. И если бы сейчас оставшаяся между нами связь вредила его ученице или мешала ему самому, высший мастер смог бы оборвать ее.

Ноздри Роберта гневно раздулись. Ну-ну. Дракон огненный. А мне стало необыкновенно легко и спокойно, и на дне души тепло мерцали две изумрудные искры. Как хорошо принимать верные решения.

Наивная.

Другие, более мощные фигуры тоже способны их принимать.

14

Принц Игинир задержал отъезд еще на неделю: пытался вместе с вейриэнами и ласхами найти по моим рисункам место, где погребен или спрятан Рагар. Безуспешно.

Небеса Равнинного королевства с утра до ночи играли дивными северными сияниями, бледнеющими до прозрачности при свете солнца, но глазастый Эльдер легко их опознавал и докладывал мне и королю о передвижениях Рамасхи.

Обидно, что по ночам я не могла видеть грандиозное зрелище, по слухам, затмевавшее звезды. Как только начинало темнеть, Роберт отправлял меня в тайное убежище под огненную защиту – боялся, что услышанный мной зов Азархарта повторится и я еще чего-нибудь натворю. Ночь – время Тьмы, понятное дело.

Небывалый небесный фейерверк молва приписала к числу устрашающих сверхъестественных знамений конца света, как и необъяснимое потепление накануне зимы. На самом деле северяне таким потрясающим сердца и души способом поддерживали связь между отрядами и королевским дворцом. Общались они так, видите ли. Расшифровать их выставленные на всеобщее обозрение послания никто не мог, кроме ласхов.

Мне удавалось уловить только крохи в вечереющем небе.

– Видишь, Эльдер? Там, кажется, опять мелькнула радужная молния. Переведи сообщение с прекрасного на человеческий!

Мой горемычный друг, не перестававший ворчать за помятое в междоусобный драке крыло (то же самое, пострадавшее вторично), даже головы не повернул!

– Ваше наблюдательное высочество, мне неизвестны такие человеческие слова, которыми я мог бы передать суть этого сиятельного ругательства. Принц Игинир всегда отличался особо изощренными оборотами визуальной речи.

Вот так живешь, любуешься природными явлениями, а они, может, в этот момент кого-то куда-то посылают… сиятельными ругательствами.

Роберт, краем уха уловивший наш разговор, хохотнул, прервав тоскливый доклад свеженазначенного канцлера – старого герцога фьерр Холле.

– Что, опять Рамасха в тине искупался?

– Примерно так, великолепный сир, – кивнул ласх. – В более густой субстанции. Оттепель, вот и вытаяло… Если бы вы, ваше непреклонное величество, не потребовали разжигать костры по пути отрядов, им не пришлось бы спускаться на землю.

Эльдер осмелился наворчать даже на короля! Роберт сделал вид, что не заметил дерзости. Иначе остался бы без толмача. Нахальный дракончик прекрасно это понимал.

– Они поворачивают к северо-западу, – сообщил он извиняющимся тоном. – Вот-вот дождь начнется, укрыться негде, а им не хочется тратить силы на превращение мокрых осадков в твердые.

Король, сделав отметку на лежавшей перед ним карте, испещренной красными крестами – уже осмотренные ласхами территории, – вздохнул:

– Подумать только, я сам позволяю лазутчикам иностранной державы осматривать каждую кочку в моей стране!

И помрачнел, вспомнив, вероятно, что дозволял фаворитам, оказавшимся предателями инсеям, куда большее.

– Эльдер, неужели все эти сведения содержались в том коротеньком мелькании? – мучил меня вопрос. – И как ты его прочитал, если на небо даже не глянул? Или у тебя еще парочка глаз на затылке?

– Вы пропустили еще пяток сполохов, ваше проницательное высочество. А глаза у меня, вы правы, не только эти, видимые внешне, – он коснулся кончиками крыльев покрытых серебристой изморозью век. – Есть еще внутренний взор, и он видит дальше и глубже. Самое страшное для ласхов – одиночество. На моей родине слишком долгие ночи, глубокие снега и дальние расстояния, вот мы и приспособились к тяготам, научились небесным начертаниям, чтобы не чувствовать себя одинокими, куда бы нас ни занесло. Мы увидим предназначенное нам послание даже сквозь буран и плотный покров туч – ведь оно начертано сердцем под самыми звездами.

Удивительные существа.

– А если оно предназначено другому? – допытывалась я.

– Можем увидеть, но не сможем понять. Существуют особые ключи… Мне сложно объяснить это не сведущему в наших обычаях…

– Ключи можно подобрать! – вдохновилась я.

– Увы, мой коварный принц, – смешливо прищурился Эльдер. – Сие невозможно, как не подделать духовную нить, связующую ученика и наставника, или… – спохватившись, он захлопнул пасть, обмотав ее крылом для верности, как тряпочкой, но выразительно покосился на короля, опять углубившегося с канцлером в какие-то расчеты.

Я ошибалась. В этом мире невозможно сохранить ни одной тайны!

Роберт грозно привстал с кресла, опершись на подлокотники, и Эльдера как слизнуло: вот только что он был, а вот уже вместо драконьей морды, громоздившейся на массивном подоконнике распахнутого окна, мерцает крохотная снежинка, слетевшая с кончика хвоста улепетывавшего ласха.

Его величество опустился на сиденье и кивком дозволил канцлеру продолжить чтение вороха бумаг. Бедный старик в присутствии Эльдера держался поближе к камину, но уже покрылся гусиными мурашками от холода: королю морозы нипочем, а несчастные придворные тайно мечтали являться на аудиенцию к будущему зятю северного императора закутанными в шубы.

Меня же всю неделю лихорадило, бросая из огня да в полымя. Потому мои записи о событиях тех дней так отрывочны и сумбурны.

Облегчение наступало по вечерам: отправив меня на закате в убежище и нагрузив заданием, король не появлялся до глубокой ночи. Монарх воспользовался-таки моими лингвистическими познаниями, приказав перевести торговые договоры с шаунами, словно я тут не принц, а толмач гильдии торговцев.

Это нудное занятие не давало сойти с ума, но еще в первый вечер, разобрав стопку документов, я разыскала чистую бумагу, обмакнула перо в багровые, как кровь, чернила (любимый цвет короля, как же) и написала рунами на языке айров: «Мой светлый лорд Дигеро фьерр Этьер». Зачеркнула. «Здравствуй, Диго». Зачеркнула.

У меня есть год, чтобы все объяснить, рассказать правду. Но нужна ли она?

В душе царил хаос: толпилась куча вопросов, сомнений, страх пойманной в силок птицы и жажда справедливости. И как-то само собой перо вывело:

«Сыновей у короля не было, в том-то и беда. Рождение долгожданного наследника той весной было ему обещано и молитвами святых старцев, и расположением звезд, и всеми придворными лекарями. А получилась я».

Красные руны на желтоватой бумаге смотрелись зловеще.

Записи я поначалу прятала, но однажды, засидевшись за полночь, сомлела и поленилась убрать: все равно, думала, король в библиотеку не заглядывает.

Проснулась я тогда не от огненного прикосновения, как обычно будил меня король по приходу, – от холода. Роберт стоял у ложа и смотрел на меня, как показалось, довольно зло. Он поднял руку с ворохом листков, зачитал с горькой усмешкой:

– В Белых горах король Роберт – никто и ничто…

Я села, подтянув колени к подбородку и закутавшись в покрывало. Не собираюсь объясняться. Нечего хватать мои бумаги, даже если они разбросаны по столу.

– Окажите любезность, не читайте не предназначенное вам, сир. Но разве это неправда?

– Род Ориэдра проклят горными домами, это так. Но с никем и ничем не ведут переговоров. Лэйрин, если ты не хочешь, чтобы я это читал, не оставляй на виду. Я любопытен.

Роберт, отдав мне записи, сел в кресло, окунув руку в огонь, горевший в камине, откровенно нежась тем, как ласково лижут ладонь языки пламени. Он гладил огонь, словно верного пса.

– «…требовала признания моего статуса, напоминала о праве моего короля, праве моей короны», – процитировал он по памяти. – Жаль, что ты родилась не мальчиком. И я, пожалуй, впервые искренне пожалел, что у меня нет сына. Если бы он был похож на тебя, я умер бы спокойным за корону. А если бы я раньше понял, какой заговор сплетен вокруг моего проклятого дара, у меня был бы сын. Но даже колдунья Хелина не поняла, кто наложил заклинание на ее чрево. Водная магия инсеев очень сильна. Но «огненную кровь» даже им сложно погасить.

– Но зачем им это?

– Пока не знаю. Вот и у Рагара не было предположений, либо он мне о них не сообщил. Белые вейриэны сейчас пытаются найти первопричину. Им кажется, что заговор против «огненной крови» – лишь звено в цепи, незаметно опутавшей мир.

– И кто держит эту цепь? Темные?

– Первое, что приходит в голову. Если бы не одно «но». Азархарту выгоднее получить огненного мага и уничтожить Белогорье, пробудив подземное пламя. Неужели его союзники инсеи, враждебные моей магии, таким изощренным образом решили не дать ему захватить весь мир? Воистину, даже темные не настолько двуличны, как зеленые маги. Спи, Лэйрин…

Мои записи он больше не читал.

Я сама их ему читала, найдя изощренное удовольствие в лицезрении его раздражения при упоминании о светлом рыцаре Дигеро или описании «рыжей коронованной сволочи».

– И даже отшлепать тебя не могу за это, дьяволенок, – говорил король.

– А тут Хелина лгала, – говорил король.

– Все-таки как немилосерден обряд айров! – вздыхал король, укладываясь на ложе, отгороженное от моего ширмой. – Но что еще ожидать от его изобретателей – полубожеств, не ведавших о муках человеческих?

Через неделю, промелькнувшую мгновенно, зима так и не началась.

Зато грянули другие события, и опять все началось с моих сестричек.

Пока Рамасха носился по болотам, императорская невеста Виолетта извелась ожиданием. Ее громоздкое приданое давно было упаковано и сложено в хранилище, оставалось перенести в повозки, но за неделю сундуки как-то незаметно переместились обратно: легкомысленной девушке то одно платье срочно требовалось к ежедневному трехразовому переодеванию, то другой плащ на меху, то сапожки…

В результате она оказалась совершенно не готовой к отъезду, когда Рамасха, злой, как стая голодных волков, осунувшийся и явно всю неделю не спавший, явился во дворец, так и не обнаружив ни тела Рагара, ни болотных островков, похожих на изображенные мною.

Роберт как раз собрал доверенных лиц в тронном зале. Канцлер огласил новый список высших чинов – советников, камергеров и прочих приближенных к телу государя особ – и размеры их жалованья, урезанного против прежнего вдвое по причине опустевшей казны.

Доложив о неудаче, принц Севера объявил, что кортеж должен отправиться через час, ибо его отец уже в ярости и намерен найти другую невесту, раз эта не торопится. Виолетта попыталась надавить на жалость: разрыдалась и упала в обморок. К несчастью, разговор происходил в моем присутствии, и руки брата показались ей самыми подходящими.

Принцесса обожглась.

Визг, ахи, охи, лекари… Обморок уже настоящий, волдыри на нежной коже невесты.

Я в ужасе уставилась на свои ладони – обычные, человеческие, естественного, чуть розового цвета. Провела по щеке – никакого жара не чувствуется. На вейриэне-телохранителе не рискнула проверять, хотя он мужественно подставил руку.

Рамасха подобрался, как зверь перед прыжком, – уже ни малейшей усталости в сосредоточенном, хищно обострившемся лице. К счастью, направление атаки он взял не на меня, как виновника переполоха, а на Роберта. И – вот странность! – король на миг смутился, но тут же властно вздернул голову и положил ладонь на оголовье меча. Почти невидимые лучники на галерее встрепенулись.

– О, еще одна драка? – пробормотал под нос мой долговязый телохранитель.

– Зольтар, если я опять… ну, ты помнишь? Сразу воткни в меня сельт! – выдохнула я.

– Мастер Рагар перед уходом запретил применять против вас это оружие.

– Почему?

– Предупредил, что через неделю все равно будет бесполезно. Этот срок прошел.

Тут уже я взяла охотничью стойку:

– Срок для чего? Почему бесполезно?

По бесстрастному лицу вейриэна пробежала непонятная тень. Тоже смутился? День чудес.

– Путь Айшери, – шепнул он почти беззвучно. – Сообщающиеся сосуды.

Да, это объясняло и реакцию Рамасхи, и смущение Роберта. Получается, что невыплеснувшийся огонь королевского гнева на поведение принца Игинира и на слова императора Севера каким-то образом передался мне. Гневался король, а раскалилась я! И случилось это из-за обряда айров. А ведь всего неделя прошла. Что же будет через год? Стану свирепой рыжей буйволицей и не замечу?

– И откуда Рагар все знал наперед? – спросила я.

– Он страж Белогорья. Обязан был думать на годы вперед, как и вся наша семерка высших мастеров.

– Что ж тогда он так часто… умирает?

– Не умирая, не живут, мой принц, – загадочно ответил вейриэн.

Между тем обстановка одновременно и накалялась, и леденела до хруста легких при вдохе. Безумный контраст. Я даже помечтала о захватывающей битве льда и пламени и вообразила, как выползает из оставшейся от противников лужицы слизняк Липерий, известный как герцог Виннибор.

Но тут и лед, и пламень вспомнили о причине всех бед.

– Ваше высочество принц Лэйрин! – уставились оба на меня.

Да, это пока еще я.

Долг требовал немедленно принести сестрице искреннейшие извинения, соболезнования и прочая, и прочая, что и было сделано.

Рамасха пообещал упросить императора об отсрочке до полного выздоровления Виолетты, но, разумеется, небескорыстно. Император Севера мог потребовать торговых уступок в качестве компенсации за ожидание и попорченную внешность невесты.

Дальнейший диалог короля и принца происходил уже без свидетелей, но я успела понять, что речь пойдет об увеличении поставок «корня солнца» – оказалось, именно равнинные короли Ориэдра были изобретателями и единственными поставщиками столь нужного северянам эликсира.

Я обрадовалась, что меня выставили: за эти дни уже изрядно притомила роль королевской тени. Мои обязанности наследного принца, как оказалось, состояли в неотлучном сопровождении его величества всюду, кроме уборной, и в «наматывании на ус» государственных тайн и тонкостей придворных интриг.

С тайнами и интригами дела в королевстве обстояли блестяще, в отличие от всего остального.

Особенно мучила тайна Виолы.

После исчезновения Дигеро она заперлась у себя, сославшись на нездоровье, не появлялась даже к столу, и Роберт был этим весьма озабочен и хмурился, когда придворный лекарь отчитывался ему на ухо. Меня в эти моменты король куда-нибудь отсылал. И такая таинственность настораживала. Виолетта тоже отмалчивалась, а уж теперь и подавно говорить не будет…

Так и оказалось: девушки не пожелали открыть дверь крон-принцу. Я могла бы приказать, статус позволял, но кто же лезет в девичье сердце с пыточными щипцами?

Фрейлина Виолы разыскала меня через час и сунула записку. Еле разобрала корявый почерк с немыслимыми ошибками: «Дарагой брат! Прастите. Виалета очинь злиться но сичас она ушла к Его виличиству, и я прашу Вас вернуться. Мне ниобходимо срочно и тайно поговарить с Вашим высочиством. Искрине любищая Вас систра Виола». Ничего, вздохнула я, Диго обучит жену грамоте, если уж ее родному папеньке было плевать.

Откладывать разговор нельзя: во‑первых, король мог призвать в любой момент, во‑вторых, близился закат, а на темное время суток Роберт посадит меня под огненный замок.

А раз встреча должна быть тайной, пришлось пробираться к сестре через окно. С помощью Эльдера, конечно.

Фрейлины были предупреждены, но все испортил бесцеремонный «снежный дьявол» – сунул морду в приоткрытую створку окна и смачно облизнулся:

– Какое изумительное пиршество… для глаз!

Визг, писк, многочисленные ушибы паникующих… Шум был услышан, стража бдела, потому я просто сгребла лежавшую в постели сестру в охапку и похитила.

Нас приютил Светлячок: у опального фаворита точно не станут искать девушку.

Едва мы расположились в комнате, Виола, уткнувшись в мое плечо, горько зарыдала, и я растерялась. У меня был опыт утешения впечатлительной Лилианы, но я хорошо помнила, как печально этот опыт закончился.

Зато барон Анир фьерр Гирт сообразил, что делать: непрерывно болтая о дивной весенней погоде в начале зимы, налил вина, заставил Виолу выпить, и ушел только тогда, когда принцесса успокоилась.

Я тут же выпалила:

– С Дигеро все в порядке, не переживай. Казнить его не будут. И препятствовать вашему браку я тоже не буду.

Она опять побледнела, губы задрожали…

Но все-таки Виола – единственная из всех дочерей Хелины, кто унаследовал характер горной леди. Спинка выпрямилась, кулачки сжались, фиалковые глаза сверкнули решимостью.

– О нет, братец. Я как раз хотела просить вас, чтобы вы не соглашались на этот брак! Теперь вы – единственная моя надежда. Отец сразу сообщил мне, что младший лорд фьерр Этьер в безопасности и планы его величества относительно нас не изменились. Но это… это невозможно!

– Но почему, Виола? Тебе не нравится, что Диго не так знатен для принцессы? Он будет прекрасным мужем. Его семья богата. Видела бы ты их владения и замок! У них лучшие серебряные копи в Белых горах, не считая других рудников. Сам он умен, образован и лучший ученик воинской школы. У него блестящее будущее, вот увидишь! – я запнулась: если не будет, как дурак, защищать всяких чудовищ, разумеется. И вообще, почему я ее уговариваю? С ума сойти! – Или он тебе совсем не нравится, и ты тоже думаешь, что все горцы – дикари?

– Нет, нет, я так не думаю и не оспариваю его достоинств. Первый рыцарь ордена Священного Пламени безупречен. А мои чувства не имеют никакого значения. Как послушная дочь, я вышла бы замуж за любого по приказу короля. Но Дигеро! Он так благороден и чист, он достоин лучшей жены, милый брат!

– Он тебя любит! – выдвинула я последний аргумент.

– Как можно любить… такую? – принцесса стиснула пальчики, отчаянно покраснев и опустив ресницы. По ее щеке снова побежала слезинка. – Все знают о моем позоре. И скоро станет известно… что это не осталось без последствий.

Ай да король! – рассвирепела я, сохранив, впрочем, невозмутимую физиономию. Вот почему такая спешка с браком Виолы. Вот почему Роберт простил наглеца, осмелившегося поднять на него руку (хотя до сих пор где-то его прячет!). Мне надо было сразу задуматься – мыслимо ли подобное милосердие от рыжего буйвола без очень веской причины?

И еще стало смертельно обидно за Диго, чьи чувства так беззастенчиво использовали. Вспомнилось, как мечтал мой потерянный друг о том, что дом, куда он приведет жену, станет четырнадцатым великим домом Белых гор. И вдруг – мало того, что обесчещенная невеста, так еще и с ребенком темного во чреве. Боги наказывают гордецов? Или испытывают предел благородства избранных?

– Теперь уж нет сомнений, – не выдержав, всхлипнула сестрица. – И ничего не помогает, никакие зелья!

– Мама поможет наверняка, – задумалась я. Если уж похищать сестру, то с размахом.

Едва мы приступили к полноценному заговору, в дверь поскребся Светлячок.

– Мой принц, сюда идет король.

Как он пронюхал? Прежде чем воспользоваться гостеприимством барона, мы замели следы, проникновения никто не должен был видеть, жаровни вынесли.

– Эльдер, доставишь принцессу на место?

– С радостью, ваше невезучее высочество, если вы объясните мне, в какое именно место. В горы?

Хорошо бы. Но сюда мы с Рагаром добирались несколько суток даже на ласхах. И Виола едва одета. А жаль…

Ворвавшись в комнату бывшего фаворита, Роберт застал удивительную картину: мы в обнимку с великолепным лицедеем бароном Аниром фьерр Гиртом пьянствовали, громко провозглашая тосты за здоровье его величества. Только этот мелкий подхалимаж и удержал быстрый на расправу государев меч в ножнах.

– Мой король! – Анир картинно рухнул на колени, пытаясь облобызать монаршью руку прежде, чем та лишит его головы.

– Твой? С каких пор наглые обманщики-аринты – мои подданные? – прорычал Роберт.

– Возлюбленный король! – с жаром уточнил Светлячок, не поднимаясь с колен. – Я счастлив, что ты вспомнил о преданном тебе слуге…

– Преданном тобой, чужой слуга!

У долинных дальегов есть поговорка: «Милые бранятся – только вешаться». Слушателям. Видимо, гримасу я скорчила весьма красноречивую, ибо его величество, покосившись, вздохнул.

– Налей-ка и мне, Анир.

Обрадованный Светлячок подхватился вихрем, вынул из ларца чистый кубок, налил до краев. Король сел на стул, с которого только что упорхнула его несчастная дочь. Повел носом и, пошарив под столом кончиком ножен, продемонстрировал нам подцепленное на золотую шишку надушенное вещественное доказательство с вензелями Виолы. Зло сощурился:

– Ты, аринт, совсем голову потерял, с плеч снимать уже нечего. Мой палач будет в недоумении.

– Государь! – уже всерьез испугался барон.

– Иначе бы ты подумал, прежде чем утешать невесту бежавшего преступника, что место ее жениха теперь свободно.

Светлячка как мукой обсыпали – так побледнел.

– Я н-н-не достоин такой чести, в‑ваше величество.

– Значит, пить на равных с моим наследником – достоин, а тут вдруг заскромничал?

Пора спасать вражеского лазутчика. И сестрицу. На этот брак я точно не дам согласия даже под пытками.

– Позвольте напомнить, ваше величество, что по дого… – мои губы вдруг ожгло, словно раскаленной сковородой прилетело.

– Не позволяю!

Отдышавшись, призналась:

– Сир, это я привел сюда Виолу.

– Сводником решил побыть? – вонзился в меня стальной прищур. – Дурная работа. Неблагодарная. Ступай, принц, в твоих покоях еще одно высочество околачивается. Просил у меня дозволения попрощаться с тобой до отъезда. Уедут они еще до рассвета, другого времени не будет. У тебя есть полчаса до заката.

Кто бы говорил о сводничестве! Я разрывалась между долгом защитить сестру и желанием увидеть и допросить северянина. Но пришлось подчиниться приказу. Уже в дверях уловила за спиной нетерпеливый вопрос Роберта, обращенный к Аниру:

– Ну, что они ответили? Где письмо?

– Вот оно, государь, – тоном заговорщика зашептал Светлячок, вытаскивая свиток из-за пазухи. – Вы были правы, заподозрив, что…

– Не стой на пороге, Лэйрин! Или отправить тебя в башню прямо сейчас? – оглянулся Роберт, и меня сдуло.

Кто – они? О каких опять тайнах тут будет разговор?

И почему, раз уж король обвел меня вокруг пальца и вынудил к обряду айров, движение по пути Айшери получается таким односторонним? Несправедливо! – бесилась я, пока в окружении вейриэнов добиралась до своих вот уже неделю как заброшенных покоев – мне просто некогда было там появляться. Да и грустно: там почему-то особенно остро ощущалось исчезновение Рагара из моей жизни.

Принц Игинир, уже почищенный от въевшейся болотной грязи и переодевшийся, расслабленно сидел в кресле рядом с шахматным столиком, в любимой позе моего погибшего наставника – вытянув ноги, положив локти на подлокотники и подперев сцепленными в замок пальцами подбородок. То ли дремал, то ли углубился в размышления. Но при моем приближении вскинул ресницы и вскочил резко, словно гейзер выплеснулся.

– Ваше высочество.

– Ваше высочество.

Раскланялись.

– Простите, что позволил себе в ожидании…

– Простите, что заставила себя ждать…

Непривычно наблюдать чопорного, как старая фрейлина, Рамасху. Или это у него от усталости?

– Помнится, я задолжала вам партию, – вынув из кармана черную королеву, я поставила ее на доску и жестом пригласила гостя присесть.

– Не успеем сегодня, – грустно усмехнулся принц, а в глазах плеснули наконец радужные искры. – Но я рад, что ты помнишь. Наша партия еще впереди.

Как-то двусмысленно это прозвучало. Срочно сменила тему:

– А что с Сиареем? Я бы хотела его увидеть.

– Невозможно. Он жив, но без Рагара никто ему не сможет помочь ни здесь, ни в Белогорье. Только на родине есть лекари, знающие, как вдохнуть жизнь в угасающего ласха. Я отправил его в свой дворец, но там ему нельзя долго оставаться. Если узнает отец, то будут большие неприятности и у Сиарея, и у меня. Вот о ласхах, служивших в личной гвардии Рагара, я и хотел поговорить с тобой. Возьми их под свое покровительство, Лэйрин.

– Я?

– Больше некому. В Белогорье они чужие, вейриэнам не подчиняются, служили только Рагару. А в империи все они признаны изменниками и объявлены вне закона, как и мой младший брат.

Я вопросительно выгнула бровь: в хрониках упоминались трое младших братьев кронпринца Игинира, но при чем тут они? И потом, как ни далека я была от политической жизни, но знала, что все трое до последнего времени пользовались императорскими милостями.

– И кто же из ваших братьев попал в опалу?

– Рагар, и уже давно.

Судя по невозмутимым лицам вейриэнов, они были в курсе истинного статуса своего любимого мастера, а вот я с минуту таращилась на страшно довольного произведенным эффектом Рамасху.

– Такого имени нет в хрониках! – выпалила я.

Он засмеялся.

– Его настоящее имя было другим. И потом, бастарды редко попадают в хроники. Особенно такие, как мой любимый братишка. Рагар потом меня убьет за раскрытие тайны, но сам виноват, нечего было умирать, – улыбка Рамасхи снова стала грустной. – Отец вычеркнул его имя из книги рода после его бегства, но оно там было, а уже одно это многое значит в нашей традиции. Отец признал его. Мать Рагара – из семьи вейриэнов, воительница Найла. Она была телохранительницей моей матери, но лишь после смерти императрицы согласилась ответить на любовь императора, а потом ушла. Говорят, отец на коленях перед ней стоял, чтобы не уходила. Трудно представить. Надо знать это ледяное самовлюбленное совершенство: чтобы он опустился перед кем-то, да еще на колени! Найлу и это не впечатлило. В отместку он объявил войну Белогорью. Тоже непредставимо. Ни до, ни после этот расчетливый скот не был способен на безумства.