Текст книги "Шизофрения. Том 2"

– ностальгическую, в том смысле, что автору и его читателям не хватает пространства современной планеты и общества для реализации своих понятий о чести, достоинстве и прочем, для чего и действие отправляется в далёкое прошлое, фантастическое будущее или просто выдуманный мир. Это любовь посредственности к определённости и правилам игры, которой, если не дать им вовремя Толкиена, недалеко и до фашизма, лишь бы все были равны (хотя бы и по колено в дерьме) и жили по одинаковым законам. К счастью для нас, этот тип личности, видимо, окончательно погрузился в безопасную реальность компьютерных сетевых игр и больше не побеспокоит нас факельными шествиями;

– неосознанную: тяга писать без каких-либо предпосылок к тому. Это как власть ради самой власти, когда не понимаешь, зачем тебе это и к чему. Ненавидишь то, что делаешь, но не писать не можешь.

– И ты, значит, считаешь единственно верной лишь последнюю?

– Отнюдь нет. Это было бы вопиющей глупостью. Тот, кто пишет ради денег, закономерно мечтает об удовольствиях, которые приобретёт на них, а если он, предположим, влюбился в красивую, но безумно меркантильную женщину и потому бессонными ночам сидит за клавиатурой? Представь, какая энергия им движет; другой создает для себя альтернативный прекрасный мир, так разве не душу вкладывает он в такое повествование?

– Хорошо, поставим вопрос по-другому: и какая же из них движет тобой?

– Снова придётся тебя разочаровать, потому что ничего не пишу. Необходимости в этом у меня нет, желания тоже; оформить что-то в повествование, чтобы разобраться самому, мне также не требуется, по крайней мере, пока обхожусь без этого, а как будет дальше – посмотрим. Я представляю собой тот редкий тип человека, который всем доволен: есть возможность думать, а это само по себе очень много. Опять же не живу совершенно отшельником и могу также наблюдать, в числе прочего – поддерживал некоторое время отношение с одним местным, весьма характерным русским семейством, полагаю, тебе будет полезно рассказать в этой связи кое-что. Муж, жена и трое взрослых детей: старший сын, уже семейный, дочь, сама мать двоих детей, и младший, которому только недавно перевалило за двадцать. Как-то за вечерней болтовней, под чаёк рассказывал им про буддийскую философию, а точнее – наиболее занимательные её, скажем так, прикладные черты. В том числе про то, как в Азии ещё совсем подростков-девочек оправляют на работу или даже просто продают в публичные дома, и это не считается чем-то из ряда вон выходящим. Более того, как ты и сам, наверное, знаешь, во всех странах секс-туризма карьера проститутки считается весьма удачным выбором и уважается наряду с другими доходными профессиями.

Рассказывал я это, честно признаюсь, как бы между делом, но с одной целью: чтобы увидеть, а точнее убедиться в своём предположении, касающемся реакции на эту историю дочери, уважаемой матери двух тоже, кстати, девочек. На лице её прямо-таки сияло самое, что ни на есть священное искреннее негодование. Эту дикость она при всем желании не смогла бы отнести на счёт особенности мировоззрения, или даже недостаточной цивилизованности несчастных азиатов. Тот факт, что подросших детей там банально нечем кормить, если они сами не начинают зарабатывать себе на хлеб, тоже не мог смягчить её охваченное гневом материнское сердце. Тут был яркий пример нашей национальной черты: поразительной, доходящей подчас до религиозности уверенности в собственной правоте, несмотря ни на какие аргументы и обстоятельства. И если аргументы мои в данном случае ещё могли показаться неубедительными на взгляд воспитанной в советском прошлом, но при этом впитавшей и нынешней религиозности женщины, то уж обстоятельства, казалось бы, должны были зародить хотя бы зерно сомнения в её воспалённом несправедливостью мозгу. Эти обстоятельства всего занимательнее: обеих дочек она почти с рождения бросила на попечение и содержание дедушки с бабушкой, чтобы незадачливый балласт не мешал дальнейшему построению семейного счастья. Она их видела в три месяца раз в лучшем случае, да, может, летом, на недельку-другую забирала к себе пожить, если была на то воля её очередного мужчины, но при этом считала себя заботливой матерью, потому что они же росли в известном достатке, ходили в школу, были окружены заботой и любовью, росли-то ведь в семье и не чужой какой-нибудь. Не будь этих удачных родственных, так сказать, обстоятельств, она, вполне вероятно, не моргнув глазом, сдала бы их к чертям в интернат или детский дом, а в условиях отсутствиях таковых в Азии – отправила в тот же самый бордель, да ещё и забирала бы у них большую часть заработанных денег, ведь требовала же она от отца взять кредит, чтобы деньгами отдать ей причитающуюся часть дома, в которой была долевой собственницей. И, готов поспорить, что, проделывая одну за одной все эти операции, она ни на секунду не усомнилась бы, что делает исключительное добро, жертвует всем ради счастья и процветания горячо любимых деток, а иначе давно продала бы их на органы.

Так вот, каков же должен быть уровень защитных механизмов, чтобы после такого жить с абсолютно, кристально то есть, чистой совестью? Я не про сам поступок говорю: люди творят, что и похлеще, а именно про силу собственного убеждения. Это очень показательно в том смысле, что русский человек, при наличии, конечно, желания, а ещё лучше – в сочетании с суровыми обстоятельствами, может убедить себя и искренне поверить во что угодно: хоть в бога, хоть в чёрта. Наша национальная черта – это прежде всего гибкая, даже лучше сказать, эластичная совесть. В этом секрет нашей удивительной приспособляемости к любой религии, идеологии и власти. Мы хорошо уживаемся с другими народами и этносами, даже с мусульманами, потому что уважаем в человеке любой стержень, не важно, на чём основанный: вере, традициях или просто закоренелой привычке. При этом сами в массе своей как батут: прогнёмся, сколько хочешь, и в обе стороны.

– Могу с тобой в целом согласиться, но ты как раз в конце-то и сказал самое важное – в массе. Абсолютное большинство податливо и инертно, но в этом и скрыта сила и мощь нации, равно как и фактор её выживаемости: пусть как стадо баранов, но её ведёт по жизни сильное, негнущееся меньшинство, которое по причине целостности характера и воли чаще всего имеет мотивацию посерьёзнее набитого брюха и бабы под боком. Ни одна нация в мире в принципе не способна на жертвы, которые мы принесли за первые тридцать лет большевизма: от пыток и лагерей до мясорубки Второй мировой войны, а русский человек – нате, пожалуйста. Да ещё и умудрялся в это время радоваться, любить и вообще почти наслаждаться жизнью. Потому что скромной группой умных и волевых было сказано: «Так надо». И самые гротескные ужасы, вроде Сталинграда или методов активного следствия, оказались очень даже полезными для дела инструментами. Просто время такое, тяжёлое: лес рубят, щепки летят, опять же кто-то заботливо пояснил – и всё стало совсем почти уже хорошо. Воля большинства, то есть массы, для русской самобытной нации – погибель, как уже превратились в одинаковое стадо жующих все европейские народы, принимающие нынче за национальную идентичность особенности кухни да свадебных обрядов. То есть, конечно, это хорошо, тепло, сухо и всё по закону, но это возврат к животному началу, при этом окончательный, пока глобальная катастрофа или катаклизм, вроде радикальной смены мировой экономической модели не встряхнет хорошенько всё это дело.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, – прервал его Андрей. – Ты, выходит, считаешь, что права человека, власть закона и всё прочее есть вред? На кой чёрт тогда противодействие нынешней власти?

– Странно от тебя это слышать, прямо как Суслов, везде тебе подавай твёрдую идеологическую платформу. Тот факт, что мы выбрали в качестве врага нынешнюю власть, ещё не говорит о том, что наша цель – её свержение, и вообще мы, а хоть бы и только и лично я, ею недоволен. Любому движению нужен вектор, а ненависть, на мой взгляд, самая эффективная движущая сила. Это, во-первых, оно же в главных. Во-вторых, я считаю плохим как раз то, что большинству у нас дано слишком уж много свободы и абсолютно незаслуженно. Не будь Интернета, нас бы превратили в бессловесное быдло, и никто бы не хрюкнул, но вот как в русских сказках из-за океана нам, лежащим на печи, свалилось неожиданное счастье, и мы уже гордо возомнили себя гражданским обществом, хотя нам всего лишь бросили милостыню, да и то случайно. Там, где свобода получается без борьбы, она порождает лишь расплодившуюся бюрократию да апатичное население. Заботливые штатники развалили для нас экономическую модель социализма, и СССР рухнул, не думаем же мы всерьёз, что из-за нескольких демонстраций! И как же мы воспользовались подаренной демократией – за бесценок раздали всю страну в приватизацию, чуть не привели к власти крайне левые силы и, помыкавшись немного, со вздохом облегчения променяли свое право выбора на гарантировано сытое пьяное брюхо. Вот тебе власть большинства в действии в масштабах нашей чудесной родины: в результате заслуженно имеем поводырями таких же малахольных, как и мы сами, потому и бродим по кругу. За демократию и права человека сражаться? Можно, конечно, только ведь за это не умирают. А умирают за идею и идеалы; и тут уж кому что ближе: свобода и равенство или тысячелетний рейх. Да это и неважно. Как сейчас стали говорить, нации имеют право на самоопределение, и что-то мне подсказывает, что законопослушные бюргеры из ФРГ, ох, как охотно променяли бы своё личное право на эсэсовский мундир, вермахт и мировое господство. Так что наша ближайшая цель – это создать эффективный инструмент борьбы и противодействия существующему режиму, дальше уж посмотрим, что с этим можно будет сделать.

– Что ж, твой выбор, как минимум, заслуживает уважения. Посвятить свою жизнь банальному труду и созиданию в нынешних его формах – значит, идти по пути наименьшего сопротивления: понятная, проторенная дорога, без рисков действительно падений и разочарований, этот путь больше не требует жертв и лишений. Это значит, не иметь сомнений, быть как все и плыть по течению, щедрому на жизненные блага: покой, достаток, чувство морального удовлетворения, вовремя подменяющееся надеждой на самореализацию в детях или внуках. Сейчас труднее сделать выбор в пользу своего «я». Безусловно, посвятить себя чужой идее, как это сделал ты, а твоя идея, как ни крути, настолько же принадлежит тебе, насколько красивый пейзаж кисти художника, запечатлевшего его на холсте, так вот, посвятить себя такой идее, конечно, почётно, но всё же не так уж и сложно. Когда даже служение богу ведёт к материальному благополучию, всеобщему уважению и покойной вдохновенной старости в окружении любящих потомков. Значит, что-то не так с этим богом. Там, где нет страдания, нет и истинного созидания, но лишь тупое существование: есть и спать, ради того, чтобы снова спать и есть. Мысль до банальности старая и избитая, но кто сказал, что истина со временем тухнет? Всё-таки не банка с малосольными огурцами. То есть, не хочу быть неправильно понятым, я совершенно не поддерживаю твою, скажем так, концепцию, но, тем не менее, считаю, что даже такая глухая к голосу сердца ненависть много приятнее культа вымышленного себя, обуявшего теперь более чем когда-либо, здесь соглашусь с тобой, стадное большинство.

– Чем же в таком случае тебе не угодила моя идея? Где ты в ней видишь благополучие?

– Не очень правильно ты поставил вопрос. Идея сама по себе мне если и не нравится, то симпатична, но тут есть одна загвоздка: ты создал группу, которой предназначено сгореть в неравной борьбе, и они все, включая тебя самого, движимые различными, конечно, мотивами, готовы и хотят идти на жертвы. Но это, как ни неприятно тебе покажется, очень даже не ново; я бы сказал даже – закономерно. Только вот ты почему-то не задумываешься, а скорее – не хочешь и думать над тем, что будет, если вы станете тем, чем, как заявляете, хотите быть: силой, способной влиять на происходящее. Усыпляя себя размышлениями о тяжести борьбы, ты, может быть, сознательно упускаешь из виду очевидный факт: вся отечественная система, назовем её как угодно, правоохранительная, судебная, госбезопасности, пенитенциарная или там черта с рогами вершит суд и отправляет на казнь по одной причине – из лени. Из лени вникнуть в суть происходящего: не то что провести какое-то расследование, а даже прочитать толком материалы дела. Судьи копируют обвинительные заключения просто потому, что они уже написаны, в отличие от неясных ходатайств и реплик адвоката, из которых ещё следует составить итоговый текст. Опять же, положить их под ксерокс менее хлопотно, чем оправдательные, хотя бы даже заботливо и подготовленные заключения. То есть, если бы, к примеру, наших товарищей с горячим сердцем, холодной головой да чистыми руками хоть раз в жизни обуревала самая страшная, но всё-таки искренняя жажда деятельности, как это, хотя и очень редко, но всё же случалось, скажем, в гражданскую, это было бы если не лучше, то, по крайней мере, эффективнее нынешней вездесущей апатии. Даже в процессах над Ходорковским были грубейшие ляпы, но не ради того, чтобы показать своё презрение и власть над якобы правосудием, а просто от недосмотра: потому что лень-матушка, а тут ещё и бабло рекой течёт со всех сторон, всюду удовольствия да соблазны – где тут всерьёз сосредоточиться на чём-либо. Ты понимаешь, они даже под зорким глазом Самого, который может за любую неверную запятую отправить в небытие и лишить разом всех благ, не смогли встряхнуться и собраться как следует: всё равно накосячили.

Да вся эта грёбаная махина тебе в ноги рухнет только лишь потому, что ты избавишь их от необходимости даже минимально соображать. В этом был залог успеха Сталина: он русского Ваню согнал с печи, но в награду запретил думать, позволив только исполнять, и посмотри, с какой благодарностью его до сих пор вспоминают десятки миллионов наших чудесных простых полунищих сограждан, уж я молчу про партийных сине-куров. Да вся почти страна жила в упоительном угаре отсутствия собственной воли и мнения, с которым даже лагерный ад справлялся только в романах, а на деле выковал целую касту послушных зэков с татуировками пахана на груди да милой отговоркой, что это не позволит исполнить их в сердце; как будто кто-то запретил вершителям социалистического гуманизма стрелять в голову. Мы все, и наша либеральная молодёжь прежде всех, жаждет только одного: чтобы кто-то говорил им – как, когда и сколько жить. Чтобы ругал за гомофобию, штрафовал за расовую дискриминацию, сажал за единоросовскую идеологию и требовал собраний в кофейнях вкупе с цивилизованным гражданским протестом. Ты пойми, они не свободу впитали, а новый императив поведения, потому что там, за океаном, крепче хозяин. А тут ты со своим таким соблазнительным правом силы во имя справедливости или наоборот, никто и вникать не станет: просто кто-то рядом уверенно гаркнул, как надо и шлёпнул сомневающихся. Всё – привет, пиши пропало, с тобой будут и те, и эти, да так, что бороться станет не с кем: все будут за тебя. И станешь ты, как незабвенный Иосиф Виссарионович в тридцать седьмом, мочить своих же, чтобы просто было, кого мочить. А они станут тебе письма покаянные писать и лозунги орать перед смертью: да и тут додумают за тебя глубокие мотивы, так что сам подивишься силе воображения ближнего. Ты своей идеей даёшь выход самой чистой, не вызванной ничем и не направленной ни на кого конкретно, но не оттого ли столь кристаллизованной врождённой русской ненависти. Да бери за это, сколько хочешь, разве жалко.

– Твоими бы устами, как говорится, – помолчав, ответил Михаил, – в теории, безусловно, возможно всё, но практике свойственно иногда преподносить самые неприятные сюрпризы. Я, впрочем, никогда и не считал задачу невыполнимой, но твоя уверенность мне, что греха таить, очень импонирует. Только всё-таки ты что-то о себе не договариваешь: сдаётся, передо мной очень деятельная натура, только я пока не видел плодов.

– И не ищи. А впрочем, почему нет, – как бы решился он. – Вот тебе моя идея: всё, что нас окружает, очевидно иллюзорно. Ты никогда не замечал, как некоторые жизненные метаморфозы, как правило, негативного свойства, переворачивают и переиначивают твою жизнь? Беда никогда не приходит одна, и первая сильная неудача, например, потеря хорошего дохода, ожидаемо принесёт за собой целый ворох не связанных напрямую проблем: и если покинувшую тебя девушку ещё можно обвинить в корыстолюбии и неискренности, то как объяснить появляющиеся обязательно в этот период неотложные проблемы со здоровьем, депрессию и кучу других, в том числе бытовых, мелочей, наваливающихся почти неподъёмным грузом? Причинно-следственная связь? Но тогда отчего именно в период крайнего материального неблагополучия у тебя начнут гнить зубы, потечёт на кухне кран и сломается холодильник? Эта череда неприятностей как будто запрограммирована в наказание за неверный выбор в точке принятия решения. И наоборот, выйдя из состояния неудачи, ты вдруг начнёшь побеждать везде и всюду, почти не прилагая к этому усилий, и то, что казалось неразрешимым ещё неделю назад, будет преодолеваться прямо-таки само собой. Вспомни своё состояние после того, как с тобой произошло что-то плохое: тебе кажется, что всё происходит как будто во сне, окружающее теряет чёткие контуры, и ты находишься в состоянии вакуума, из которого тебя не смогут извлечь ни слова утешения близких, ни даже новая неприятность. В этот момент ты ещё совсем близко от точки принятия решения и потому чувствуешь её магнетизм и силу, с которой она, подобно чёрной дыре в космосе, искажает окружающую материю и время.

– Ты не думал, что эти ощущения – не более чем результат выброса адреналина в кровь?

– Нет, и по двум причинам. О первой ещё пока рано говорить, но вторая вполне очевидна: твой выброс адреналина в ответ на опасность имеет совершенно другое свойство – увеличивается физическая сила, притупляется боль и так далее, но всё это в целом исключительно физиологическое воздействие, а какая непосредственная опасность грозит человеку, которому, например, сообщили об увольнении или о смерти близкого друга? Мы живём в почти абсолютной пустоте, что доказывается даже текущими знаниями о строении материи, и иногда мы способны эту пустоту почувствовать. В моменты ярких переживаний ты ощущаешь почти что бестелесность, настолько лёгким кажешься самому себе, и нетвёрдым всё окружающее, вплоть до стен и пола.

– Галлюцинации на почве ЛСД, по-твоему, получается, также приближают тебя к точке решения?

– А вообще – существует ли понятие галлюцинации? Если твой мозг воспринимает что-то, значит, оно в данный момент для тебя существует и даже способно на тебя воздействовать, иначе откуда все эти полёты из окна? Где доказательство обратного? То, что большинство видит иначе, но кто сказал, что ошибаешься ты, а не они? Один человек будет смотреть в бинокль и увидит вдалеке очертание животного, а десять других рядом силой лишь своего зрения будут видеть только однородную массу зелени. То, что производит мозг, и есть для тебя единственная в этот момент реальность, и пытаться противопоставить ей что-то неразумно да и бесполезно. Человеку, на мой взгляд, не нужны эмоции иные, чем порождаемые его воображением. Таким образом, я делю впечатления на сознательные, здесь имея в виду рождённые силой мысли, и бессознательные, то есть обусловленные лишь инстинктивными потребностями, имеющими мало общего с человеческими и доставшимся нам в наследство от животного мира. Собственно, я и пытаюсь в своём одиночестве идти путём сознательных наслаждений, как можно больше отдаляясь от примитивных форм удовольствия.

– Тем не менее, когда мы в первый раз приехали, ты развлекался здесь с очень неплохой такой длинноногой примитивной формой. Я бы с радостью так тоже пофилософствовал.

– Я же сказал, что только пытаюсь, но не достиг здесь совершенной гармонии. Потом во многих занятиях есть и то, и другое, нужно лишь отчётливо осознать разницу. Секс может быть целью, а может быть логичным, хотя и, безусловно, очень приятным, завершением общения, беседы, приятного времяпрепровождения. Мной руководит не похоть, я восторгаюсь красотой своей партнерши, это как венец духовной близости.

– Сомневаюсь, чтобы дама хотя бы наполовину разделяла твои восторженные исторжения.

– Согласен, но я занимаюсь, прежде всего, самосовершенствованием и, говоря откровенно, это хотя и вынужденно, но эгоистичный процесс.

– Другими словами, тебе на неё начхать.

– Другими словами, да, но я и не пытаюсь убедить её в обратном. Мы отвлеклись. Такая грань есть во всём: можно жрать от пуза, набивая брюхо пока глаза не вылезут из орбит, но можно лишь утолять до необходимого уровня чувство голода, получая от каждого приёма пищи эстетическое удовольствие.

– Предположим, но чего ради всё это?

– Я хочу, то есть надеюсь, что у меня получится уйти совершенно от чувствительных восприятий, то есть тех, что мы получаем при помощи пяти органов чувств. Трудновато это сформулировать, но вот, например, шизофрения – это в некоторой степени создание твоим собственным мозгом альтернативной реальности, не говоря здесь о причинах, остановимся именно на результате: такой сумасшедший живёт в параллельном, его, и только его собственном мире, где всё и все, что его окружает, – это лишь декорации и статисты, компьютерные мобы, если хочешь. Человек в обычных понятных формах над таким больным не властен: даже врач или тюремщик будут не более чем исполнительными механизмами игры его воображения, хотя бы послушным обитателем смирительной рубашки был как раз он.

– Но ты же не хочешь сходить с ума, для этого ты слишком высокого мнения об электрических импульсах своего мозга.

– Пожалуй, но не поэтому. Я ставлю своей задачей погрузиться в это состояние сознательно и, главное, полностью контролировать процесс.

– Тебе не кажется, что это само себе противоречит?

– Отнюдь. Ты наверняка слышал про модные сейчас осознанные сновидения. Так вот – я пытался в виде эксперимента контролировать свои сны, и ты бы удивился, насколько это просто, хотя и совершенно непонятно сочетается. С определённого времени я уже мог, правда, в самое критические, как правило, опасные для жизни моменты сна двигать сценарий по нужной мне траектории: опять же пока что на простейшем уровне, но, например, при угрозе моей жизни я, только лишь в этой точке, но мог буквально-таки, осознав себя, не спящим, но понимая, что нахожусь в мире с другими (хотя так и не смог ещё понять, что моими собственными) законами сделать выбор и дать убийству осуществиться, то есть проснуться, или, придав себе по желанию чудовищную силу или скорость, избавить себя от угрозы или просто стремительно, быстрее пули, убежать. То есть я мог осознать себя спящим, но в то же время не нарушить сам сон.

– Так и продолжал бы куролесить ночью. Зачем тебе ставить опасные опыты в реальной жизни?

– На самом деле, нет никой реальной жизни, но не об этом я сейчас хотел поговорить.

– А ты, тем не менее, поговори.

– Хорошо, но только если вкратце: вся наша так называемая реальная жизнь, это набор импульсов, поступающих в мозг от органов чувств, но наше сознание, и сны вкупе с шизофрениками это доказывают, способно произвести эти и в десятки раз более сильные импульсы вообще без внешних воздействий. Нам в принципе не нужно ничего кроме мозга, чтобы жить полноценной жизнью и вдобавок по нашим собственным правилам и законам мироздания. Думаю, в будущем мы и вовсе откажемся от телесной оболочки, оставив только мозг, подпитываемой какой-нибудь особой глюкозой, но это уже очень утилитарное развитие моей мысли, и я не очень подобным интересуюсь.

– Я, кажется, понял. Послушай, не хочу тебя разочаровывать, но ты понимаешь, что занимаешься сейчас, как бы это сказать, самым банальным созерцательным что ли буддизмом, и ничего нового в твоей философии нет. Так пытается жить добрый миллиард с лишним азиатов от Индии до Филиппин.

– Ты воспринимаешь меня слишком поверхностно, но если даже всё и было бы так, как ты говоришь, то мне это безразлично. Я делаю это не ради какой-то идеи вроде твоей, таково, если хочешь, моё видение, как должен жить человек. Это отнюдь не предполагает отказ от страсти и вообще всякой эмоции, как требует буддизм, здесь речь идёт всего лишь о более полном использовании возможностей человеческого мозга во всех областях: удовольствие, мысль, творчество, даже порок, вообще что угодно.

– То есть ты ищешь какого-то перманентного наркотического опьянения, но без необходимости тратиться и страдать от похмелья.

– И снова эта твоя страсть упрощать и систематизировать, тебе самому не надоела эта навязчивая идея всё разжевать? Мои желания стоят на порядок выше халявного кокаина и – да, я не могу до контрастного четко их сформулировать, но дело в том, что и не стараюсь. Я пытаюсь освоить область, не поддающуюся правилам привычного нам мира, поэтому какой смысл использовать его допотопные инструменты? Это как делать операцию на головном мозге при помощи ножовки – череп-то вскроешь, но цели вряд ли достигнешь. Со стороны это отдаёт приговором здравому смыслу, но, дабы тебя не шокировать лишний раз, оговорюсь, чисто теоретически мы способны при желании отбросить себя назад во времени в точку принятия решения. Многие так даже уже не один раз делали, но, естественно, не могут подобное осознать. Проблема в том, что это будет именно возврат, а не перемещение в прошлое, всё просто начнётся сначала. Очевидно, что решения мы примем те же самые, но бывает, если сконцентрироваться на какой-то простейшей, но контрастной мысли, вроде как запомнить яркое кровавое пятно, то отблески этой идеи могут проявиться в виде смутного, похожего на сон воспоминания, подчас достаточного, чтобы зародить зерно сомнения и двинуться в другом направлении. Это то, что называется интуицией, когда избегаешь рокового решения, или, наоборот, deja vu, когда снова идёшь той же дорогой. Подобное возможно только в том случае, если вселенная существует только в твоём сознании. Идея кажется сумасшедшей, но, если присмотреться, то не так уж всё и парадоксально, потому что – где доказательство обратного: многовековая история может быть не более чем исходным кодом, предисловием к повествованию твоей жизни, а окружающая действительность – лишь запрограммированной оболочкой. Кажется, что присутствующая всюду смерть должна служить доказательством того, что каждый из нас – лишь отдельная песчинка во вселенной, не влияющая на ход событий, но кто сказал, что после твоей смерти этот мир всё ещё будет существовать?

Мозг человека легко может вместить в себя весь набор информации, окружающий нас в якобы реальной жизни, не говоря уже о способностях нашего сознания, которые безграничны, важно лишь уметь осознать отсутствие этих границ. В компьютерной игре убийство других персонажей не остановит идущих процессов, максимум – изменит слегка вектор, но смерть главного героя приведёт к единовременному концу всего мироздания, в котором, казалось бы, ещё за секунду до этого независимо существовали сотни знакомых людей, помимо миллионов упоминаемых в титрах. Если мы не можем доказать обратное, тогда почему мы так свято верим в материальность окружающего? Инстинкт самосохранения заставляет нас отчаянно, казалось бы, любить жизнь, но разве не так же мы бережём персонажа любимой игры, покуда игра удачна и интересна? Но стоит нам заскучать, как наш герой флегматично пропускает смертельный удар, а чаще и вовсе заканчивает жизнь самоубийством, чтобы перегрузиться и начать заново или же вовсе забросить надоевшую игрушку. Нет ни единого сколько-нибудь твёрдого доказательства того, что вселенная не умрёт вместе с тобой, да оно и не поможет: всё, что нас окружает, есть не более, чем восприятие нашего сознания, поэтому совершенно логично даже с точки зрения имеющихся сугубо материальных законов утверждать, что как только это восприятие остановится, прекратит своё существование и весь так называемый мир.

Когда меня в этом мире компьютерной игры нет, нет и самого мира, ему негде больше существовать, моё сознание перешло в другую вселенную, с новыми законами, формами, сущностью и задачами. Не я часть вселенной, а вселенная – часть меня и живёт во мне, или даже эти два процесса происходят одновременно. Трудно понять с точки зрения нашего ограниченного трёхмерного мира с его надуманными физическими законами, но в целом весьма возможно. Это концепция замкнутой цепи, основанная на следующем предположении: строение атома идентично строению солнечной системы и вселенной в целом, на данный момент мы знаем о существовании более миллиарда галактик с более чем миллиардом звёзд, вокруг каждой из которой вращается ворох планет, и это лишь то, что мы сумели рассмотреть, в то время как реальное количество может быть чем-то вроде десяти в двадцать пятой степени и будет равняться числу атомов в отдельно взятой планете Земля, например. Эти повторяющиеся константы очень подозрительны, не кажется тебе? Затем, в принципе, размеры вселенной не поддаются не то что вычислению, а даже воображению, ограниченному материальной базой современной науки и её законами.

– Так я, получается, твой моб? – силясь уловить сказанное, выхватил Михаил наиболее простую мысль.

– Возможно, эти вселенные могут соприкасаться, фактически это и происходит и укладывается в концепцию материального объяснения мира.

– То есть, проще говоря, ты утверждаешь то, что и так существует, но давая человеку почувствовать, что его жизнь – это нечто большее. Ты не станешь всерьёз слишком уж ценить себя, занятого пробиванием дороги в царстве офисного планктона, но как приятно, наверное, почувствовать свой убогий мирок громадной вселенной, а всех её населяющих особей – лишь производными твоего сознания. Начальник, который тебя унижает, красивая девушка, не обращающая на тебя ни малейшего внимания, – всё это лишь фантазии твоего мозга, призванные развлечь хозяина таким оригинальным способом. Эдакая узаконенная шизофрения, когда ты даже не какой-нибудь жалкий Наполеон, а весь мир, бог и дьявол в одном лице. Ты предлагаешь человеку религию имени самого себя, но подумай о том, что это путь к полнейшей безответственности, потому что в своей собственной вселенной я сам буду вершить закон, карать и прощать, решать, что есть добро, а что зло, за которое непременно последует наказание. Создав в каждом человеке микромир вседозволенности, можно ненароком породить толпы маньяков, уверенных в своей божественной непогрешимости и вообще правоте. Да такой свято верить будет, что, даже зверски убивая, дарит жертве величайшую радость, опускает на её голову свою длань, хотя бы в которой и зажат окровавленный молоток.