Текст книги "Несерьезные комедии про любовь"

Вера. Ты для кого, Борис Николаевич, эту сказку рассказываешь? Для меня? Для Лины Михайловны? Или для молодого человека, с которым вы меня еще не познакомили?

Лина. Молодого человека зовут Андрей. Это мой жених.

Борис. Видишь, Вера?! Как ты могла еще в чем-то меня подозревать?!

Вера. А почему, Борис Николаевич, у тебя такой растерзанный вид? И синяк под глазом. Или вы с женихом Лину Михайловну не поделили?

Борис. Ну упал на лестнице. Шпана лампочки выкручивает, ни черта не видно. Споткнулся и упал.

Вера. Подумать только, кто-то уже обратно эти лампочки ввинтить успел! Я поднималась – светло было.

Лина. Хватит лгать, Борис Николаевич. Противно это все. Борис Николаевич дрался с Андреем.

Вера. Из-за вас?

Лина. Считайте так.

Вера. Значит, не поделили?

Лина. Борис Николаевич оскорбил меня, а Андрей заступился.

Вера. Как же это он вас оскорбил?

Лина. Вам необходимо это знать?

Вера. Хотелось бы.

Лина. Он назвал меня шлюхой.

Вера. А вы, значит, не шлюха?

Лина. Нет, я не шлюха.

Вера. А кто же вы?

Лина. Скорее всего, дрянь.

Вера. А вашего жениха дрянь вполне устраивает?

Лина. Это вы у него спросите.

Андрей. Я пойду, Лина. Тут такое раскручивается, чего мне знать не положено.

Вера. Останьтесь, молодой человек. Ваша невеста обманывала вас. Вам должно быть стыдно за нее и обидно. Так же, как мне стыдно и обидно за измену Бориса Николаевича. В суде вас и меня назвали бы пострадавшей стороной.

Лина. Вы не пострадавшая сторона, Вера Семеновна. Борис Николаевич вас любит. Он любит свою семью и никогда не оставит ее.

Вера. Хороша любовь, которую он делит с дрянью.

Лина. Я себя могу называть как угодно, но вы, Вера Семеновна, оскорблять меня не имеете права.

Борис. Вера, пойдем домой… у меня прихватило сердце.

Вера. Положи под язык валидол, Борис. Мы с тобой еще наговоримся дома. Мне интересно послушать рассуждения этой женщины. Мне кажется, она даже не чувствует себя виноватой передо мной.

Лина. Перед собой чувствую, а перед вами, Вера Семеновна, нет.

Борис. Вера, пойдем.

Вера. Подожди, Борис. Как же вы не чувствуете передо мной вины, если хотели увести у меня мужа, у детей их отца?

Лина. Я не хотела его уводить. Я уже сказала: он любит свою семью и никогда ее не оставит.

Вера. Значит, вы попросту занимались с ним развратом?

Лина. Мы занимались тем же, чем занимались с ним вы. Только, думаю, на несколько другом уровне.

Вера. Что это за уровень такой?

Лина. Это я вам объяснить не могу.

Вера. Можете не объяснять. И вообще как вы можете сравнивать разврат, прелюбодеяние с исполнением супружеского долга?

Лина. А вы не задумывались над тем, что исполнение долга, любого долга, в том числе и супружеского, не самое большое счастье для человека? Долг угнетает.

Вера. И это говорит женщина с юридическим образованием! Мне стыдно за вас.

Лина. И мне за себя стыдно. Но Борис Николаевич виноват перед вами не больше, чем вы перед ним.

Вера. Это аморально – все, что вы говорите. В чем же виновата я?

Лина. Подумайте.

Вера. На мне держится весь дом. Я воспитываю детей. Я ухаживаю за ним, как за ребенком. Ему просто захотелось свеженького.

Лина. И об этом вы должны были позаботиться.

Вера. Может быть, я должна была поставлять ему любовниц?

Лина. Вы сами должны были быть для него любовницей.

Борис. Я больше не могу это слушать. Я виноват перед вами, Лина. Я виноват перед тобой, Вера. Но если на то пошло, у тебя тоже был роман с Борковским.

Вера. Вспомнил! Это был обыкновенный флирт, и ничего больше.

Борис. Флирт или не флирт, мне от этого было не легче.

Вера. У нас не дошло дело до постели.

Борис. Могло бы и дойти, если бы генерала не отправили на Север.

Вера. С его стороны это было обыкновенное ухаживание.

Борис. Ас твоей стороны?

Вера. Мне было приятно. Ничего не вижу в этом дурного. Каждой женщине приятно, когда за нею ухаживают. Я от тебя это и не скрывала.

Борис. Чего уж тут скрывать! Ты стала за собой следить. Стала обшиваться у дорогого портного. Стала причесываться у парикмахера. Стала делать себе педикюр.

Вера. А ты бы хотел, чтобы я ходила лохудрой?

Борис. Я бы хотел, чтобы ты одевалась для меня, и к парикмахеру ходила для меня, и педикюр делала для меня.

Вера. Ты пошляк, Борис! Не хватало только, чтобы я надевала для тебя эротическое белье.

Борис. Может быть, и эротическое белье. Ведь для чего-то оно существует? Или только для чужих мужчин? А для своего можно и попроще, можно и подешевле?

Вера. Я не узнаю тебя, Борис. Я первый раз слышу от тебя такое. Для тебя давно уже, кроме работы, ничего не существует. Теперь-то я знаю, что есть другое.

Борис. Да, Вера, работа отбирает много сил, выматывает нервы, но когда наступает вечер, когда приближается ночь, не хочется залезать в старые шлепанцы, смотреть по телевизору сериал про чужую любовь и слышать «Я устала, дорогой. Спокойной ночи».

Вера. И тебе не стыдно, Борис! Мы живем уже пятнадцать лет. У нас две девочки. Ты отец и глава семьи…

Борис. Но я еще и мужчина, Вера.

Вера. Нет, Борис! Ты просто хочешь переложить свою вину с больной головы на здоровую. Я не спала с генералом, а ты удовлетворил свои сексуальные потребности с этой женщиной.

Борис. Не только сексуальные, но и их тоже.

Вера. Интересно! А какие еще?

Лина. Это я вам могу сказать.

Вера. Скажите.

Лина. Мы разговаривали.

Вера. Разговаривали? О чем?

Лина. О разном. О живописи Мане, о картинах Михалкова, просто о жизни. А вы много разговариваете дома?

Вера. За пятнадцать лет мы уже обо всем переговорили.

Лина. Обо всем переговорить нельзя.

Вера. Поживете пятнадцать лет, тогда поймете, о чем говорят супруги. И дорого обошлось моему мужу ваше, с позволения сказать, обслуживание?

Лина. Это не обслуживание.

Вера. А что?

Лина. Мы получали друг от друга то, чего, может быть, нам не хватало.

Вера. А расплачивался за это он?

Лина. Ия тоже.

Вера. Вы расплачивались телом?

Лина. Не только.

Вера. А еще чем?

Лина. Совестью и временем. Я ведь знала, что он не оставит семью, не женится на мне, а мое время уходит.

Вера. Вышли бы замуж и не теряли время с чужим мужем.

Лина. Я бы вышла замуж, но, пока я училась, мои женихи не теряли времени. Те, кому за тридцать, обзавелись семьями. Уцелевшие ищут подругу жизни среди модельерш, из тех, что помоложе и чтобы ноги подлиннее. Как поется в одной песенке, «все билеты проданы, мест свободных нет».

Вера. А Андрей? Вы же сами представили его своим женихом.

Лина. Андрей – потенциальный жених, в смысле холостяк, мужчина свободный. Но я старше его, и после того, что он здесь слышал, я вряд ли ему подойду.

Вера. Это верно, молодому человеку не позавидуешь.

Борис. Вера, мосты уже свели. Лина и Андрей разберутся сами, без нашего участия.

Вера. Как же без нашего участия? Ты в драке участвовал, Борис Николаевич, и Андрей тебе синяк не из любви поставил. Вы Лину Михайловну не поделили.

Борис. Тебе доставляет удовольствие, Вера, разбираться в интимных подробностях того, что случилось?

Вера. Нет, Боря, удовольствия мне это не доставляет. Я защищаю себя, свою семью, не больше того.

Борис. Я же попросил у вас обеих прощения. Мне неприятен этот разговор. Я подожду тебя на улице. (Уходит.)

Вера. Скажите, Андрей, вам не обидно, не горько, что Лина Михайловна, так называемая ваша невеста, за которую вы поколотили Бориса Николаевича, сожительствовала, другого слова я не подберу, сожительствовала с моим мужем?

Андрей. Жалею.

Вера. Вы себя жалеете?

Андрей. Нет, я их жалею. Им сейчас плохо обоим.

Вера. Это интересно. Вы жалеете не меня, а их. Значит, можно уводить чужих мужей?

Андрей. Она не увела его у вас.

Вера. Ну занималась любовью, как теперь говорят, с чужим мужем. А этот самый муж, которого вы сначала побили, а теперь жалеете, отец двух девочек, глава семьи, бегал к этой женщине и делил с нею постель.

Андрей. Он же объяснил, почему так получилось.

Вера. И вас устраивает его объяснение?.. А мораль? А нравственность?

Андрей. Я простой водитель. Я не разбираюсь в этом.

Вера. А что хорошо и что плохо, вы разбираетесь?

Андрей. Наверно, им было хорошо, когда они были вместе.

Вера. А мне?

Андрей. Теперь, когда вы об этом узнали, думаю, вам плохо. Но и им не хорошо.

Вера. А кто виноват в этом?

Андрей. Не знаю.

Вера. А что в жизни можно позволить и что нельзя, вы знаете?

Андрей. На дороге есть запрещающие знаки: «Обгон запрещен!», «Остановка запрещена!», «Пересекать сплошную линию нельзя». Это на дороге. А в жизни… если жить и оглядываться по сторонам, где какой знак повешен, лучше удавиться. Человек должен выбрать для себя дорогу сам.

Вера. И какую же дорогу выбрали вы, Андрей? Хотите вы жениться на этой женщине после того, что о ней узнали?

Андрей. Моего хотения мало.

Вера. А все-таки?

Андрей. Хотел бы.

Вера. Значит, вы прощаете ей?

Андрей. Она передо мной ни в чем не виновата.

Вера. Скромные у вас притязания к своей невесте. Вернее, никаких притязаний. Женитесь, Андрей. Тогда, во всяком случае, дорога в этот дом Борису Николаевичу будет заказана. Я надеюсь, Лина Михайловна, вы покинете фирму Бориса Николаевича?

Лина. Я обещаю вам.

Вера. Когда вы выйдете замуж, и у вас будет семья, дети, и надо будет сидеть ночами у их постели, когда они болеют, и водить их в школу, и на фигурное катание, и еще куда-то, и когда надо сходить в магазин, приготовить обед, выстирать сорочку своему дорогому, когда надо будет сделать еще тысячу мелочей по дому, и успеть проверить тетради балбесов вашего класса, а утром бежать в школу и рассказывать ребятам о нашей Конституции, самой справедливой Конституции в мире, по которой все люди равны, и белые, и черные, мужчины и женщины, и когда вы под вечер вернетесь домой, сходив предварительно на почту и простояв там в очереди, чтобы оплатить телефон и коммунальные услуги, и так сегодня и ежедневно – тогда любопытно было бы узнать, какой любовницей вы будете своему дорогому, ненаглядному?

Лина подошла к Вере Семеновне и обняла ее. Две женщины плакали. Потом Вера Семеновна попрощалась и ушла – гордая и красивая женщина средних лет. Она сделала то, что должна была сделать. Она защитила свою семью.

Лина. Вот мы и остались одни. Вы хороший адвокат, Андрей. Спасибо вам.

Андрей. Какой я адвокат. Говорил, что думал. Я, пожалуй, пойду.

Лина. Останьтесь, Андрей, если вам не противно. Я постелила вам на кухне. Утро еще не скоро.

Андрей. Спать расхотелось.

Лина. Тогда просто посидим. Останетесь? Андрей. Останусь.

КОНЕЦ ПЕРВОГО АКТА

Акт второй

Лина. Уже утро, а вы так и не спали.

Андрей. И вы тоже.

Лина. Я еще высплюсь, а вам бы надо отдохнуть.

Андрей. Сон отнимает время. Мы ведь с вами больше не увидимся.

Лина. Почему?

Андрей. Есть причины… Он ваш начальник?

Лина. Да, он мой начальник. Я у него референтом работаю.

Андрей. Референт? Это что такое?

Лина. Просто красивое слово, а на самом деле – секретарша. Словом, начальник и секретарша – банальная история. Он хороший руководитель, работу свою любит. Иногда засиживается до ночи в кабинете, работает с компьютером. Тогда я ему ужин готовлю на электрической плитке. Как у нас получилось – не знаю. Ни я, ни он не хотели этого, а получилось.

Андрей. Он вас любит.

Лина. У него особая любовь. Думаю, для самоутверждения. Хочется быть не только деловым человеком, но и мужчиной, мужиком. Вот и самоутверждается. Игры разные придумывает. Я его понимаю. Работа все силы отбирает. Мужчины с его положением теперь в ночных клубах оттягиваются, а у него работа и дом. Восемь часов дома, остальное время на работе. И я тут.

Андрей. Он обидел вас, потому что принял меня за вашего дружка. Он у вас прощения просил, значит, любит.

Лина. Наверное, любит. Иначе посадил бы в секретарши молодую длинноногую девчонку. На них теперь мода.

Андрей. А вы его любите?

Лина. Мне было не так одиноко, когда мы были вместе. Тяжело ходить в театр в одиночку, в гости в одиночку, отдыхать в одиночку. Чувствуешь себя обделенной жизнью. Комплекс неполноценности. Вы молодой. Вам этого не понять.

Андрей. Я понимаю. Вам было хорошо с ним.

Лина. И хорошо, и плохо. Любовь урывками приносит больше страдания, чем радости.

Андрей. У вас еще будет настоящая любовь. Вы меня молодым считаете, но вы ведь тоже не старая.

Лина. Я не считаю себя старой. Просто мне тридцать два года. Мои женихи уже отцы семейства, детей в элитные школы определяют, а молодые… Вы бы могли полюбить такую, как я?

Андрей. Мог бы.

Лина. Вы говорите так потому, что долгое время были в заключении. Простите, я не хотела напоминать вам об этом. Расскажите мне про себя.

Андрей. Мне и рассказывать нечего. Я детдомовский. Родителей своих не знаю. Окончил техникум. Поступил в институт железнодорожного транспорта. Проучился один год и бросил: жить не на что было. Пошел на курсы водителей, год шоферил. Познакомился с Мариной. Она диспетчером в гараже работала. Расписались, пожили полгода, а потом… Вы уже знаете. Не сложилась жизнь. Марина ждать не захотела. Разочаровался я в женщинах.

Лина. Вы и меня имеете в виду?

Андрей. Вы совсем другое. Я про тех, кого знал. Опыт у меня небольшой. Про настоящую любовь только в книжках читал. А с непутевыми девчонками с пятнадцати лет баловался.

Лина. Это что же, еще в школе?

Андрей. В школе. В восьмом классе наша детдомовская затащила меня в туалет. Мне, говорит, надоело нетронутой ходить. Сделай со мной что-нибудь. Пока я возился, где да что у нее, со мной все и случилось. Убежал от стыда. Разве это любовь?

Лина. Пятнадцать лет для любви не возраст.

Андрей. Я после того случая девчонок до девятнадцати лет сторонился. Когда в институт поступил, послали на картошку. Там познакомился с одной. Пошли в лес грибы собирать. Она меня там мужчиной сделала. Когда до дела дошло, «Меня насилуют!» – кричит. Я испугался, хочу ее оставить, а она не отпускает. Я потом ее спрашиваю: «Ты почему кричала?» «Мне так интереснее, – говорит. – Я так лучше чувствую». Ненормальная девчонка… А потом Марина… Мы с ней расписались. Мне по-настоящему жить хотелось. Ребята смеются: она, говорят, и с этим жила, и с этим, чуть ли не со всем гаражом. Мне, говорю, нет дела, с кем она была до меня. Мы теперь до конца дней будем вместе… Не получилось… Знаете, почему я все это вам рассказываю?

Лина. Почему?

Андрей. Когда случилось этой ночью с вами такое, я завидовал.

Лина. Кому вы завидовали?

Андрей. И вам, и ему, и той женщине.

Лина. Чему же вы завидовали?

Андрей. Тому, что вы и любили, и мучились. Это жизнь! У меня ничего этого не было.

Лина. Нет, Андрей, это не жизнь. Это имитация, видимость жизни. Жизнь – это когда и тебе хорошо, и ему хорошо, и не чувствуешь себя виноватой ни перед Богом, ни перед людьми. Жизнь – это когда счастье не только сегодня, но и завтра, и послезавтра, когда есть уверенность, что это надолго, навсегда. Теперь снова стали венчаться в церкви. Влюбленные дают клятву друг другу. Я думаю, это очень важно, чтобы твое счастье благословила церковь, сам Господь.

Андрей. В лагере тоже открыли церковь, но туда водят строем. Командуют «Шапки снять! По одному заходи! Первый отряд налево, второй направо!» Словом, как в клуб, когда привозят кино. Может быть, Бог – это теперь мода такая?

Лина. Для кого-то – мода, а для кого-то – смысл жизни. Хочется «жить по Богу», и клянешь себя, когда получается не так… А вам спасибо, Андрей.

Андрей. За что спасибо?

Лина. За то, что выступили в роли защитника, когда сказали, что женились бы на мне.

Андрей. Я сказал то, что думал. Я мог бы только мечтать об этом.

Лина. Я же дрянь. В народе о таких говорят: не полюбила, а спуталась, называют «потаскушкой». Зачем я вам?

Андрей. Ну сложилась у вас жизнь как-то не так, а у меня и совсем плохо, но мечтать не запретишь. Вы себя ругаете, клянете, а для меня вы сегодня важнее того батюшки, к которому строем водят. Вы чистая.

Лина. Какая же я чистая?

Андрей. Я же вижу, вы страдаете. Душа ваша страдает. Значит, чистая.

Лина. Говорят, в лагере тяжело, страшно и люди грубеют.

Андрей. Говорят правду. И тяжело, и страшно, и люди грубеют. А кто не грубеет, тому совсем плохо. Так плохо, что многие не выдерживают… От вас идет тепло, что-то нежное… Вы меня приютили, обогрели, про жизнь мою слушали. Вы как Богородица, о которой рассказывал нам батюшка. И еще как Мария Магдалина из Евангелия. Она ведь тоже страдала, каялась. Я бы хотел всегда быть с вами.

Лина. Андрюша, я намного старше тебя. Стоит ли мечтать молодому человеку о такой подержанной особе, как я?

Андрей. Я не знаю своей мамы. В холодные сибирские ночи я мечтал о такой женщине, которая была бы для меня и любимой, и матерью. Она дарила бы мне свою любовь и материнскую ласку, а я берег бы ее и защищал, как защищают родную мать. Только что мечтать об этом?

Лина подошла к Андрею и поцеловала его в макушку. Он привлек ее, посадил на руки и уткнулся носом в ее волосы.

Андрей. Твои волосы пахнут сиренью.

Лина. Это дешевые духи. Он дарил мне дорогие. Они пахнут мускусом. Но я люблю сирень.

Андрей. У тебя совсем маленькая грудь. Как у девочки.

Лина. Наверное, потому, что мне не довелось быть матерью… Подожди, я потушу свет.

Теперь Софья Мироновна ничего не могла видеть. Но если бы она могла слышать, вот что она бы услышала:

– Мальчик мой! Мальчик мой! Сколько тебе лет, мальчик мой?

– Двадцать пять.

– Ты совсем еще мальчик, а я никудышная баба.

– Ты царевна!

– Этой ночью сам Господь послал мне тебя.

– Это тебя он послал мне. Если бы я мог быть с тобою всю жизнь!

– Подожди, мальчик мой. Сегодня не надо.

Лина зажгла свет. Она стояла у окна, спиной к Андрею, застегивала блузку, поправляла прическу. Он подошел к ней сзади, поцеловал куда-то в шею.

Андрей. Ты на меня не сердишься?

Лина. Это ты на меня должен сердиться, Андрюша. Но сегодня я не могу. Ты меня должен понять.

Андрей. Я понимаю… Совсем рассвело. Сколько же нам осталось быть вместе?

Лина. Андрюша, сейчас ты пойдешь в милицию, а потом… если правда все то, о чем ты говорил, мы можем пойти в загс и оставить там свои заявления.

Андрей. Что ты сказала?!

Лина. Мы можем пойти в загс и оставить там свои заявления… Андрюша, я серьезно. Не смотри на меня так. Я верю в судьбу. Это судьба соединила нас в эту ночь… Почему ты молчишь, Андрюша? Ты не ожидал такого решительного поступка с моей стороны?

Лина обняла Андрея, целовала его, шептала какие-то ласковые слова и снова целовала. Но вот он освободился из ее объятий. Он был мрачнее тучи. Желваки играли на его загорелых скулах. Он не говорил, а выдавливал из себя слова.

Андрей. Я не могу пойти с тобой в загс, Лина. Лина. Не можешь или не хочешь?

Андрей. Не могу.

Лина. Почему не можешь?

Андрей. Не спрашивай меня об этом.

Лина. Только что ты говорил, что хотел бы быть со мной вечно, хотел бы жениться на мне. Или все это ложь, красивые слова?

Андрей. Это не ложь, Лина. Я действительно хотел бы быть с тобой всю жизнь, хотел бы жениться на тебе, но… не могу.

Лина. Почему не можешь?

Андрей. Не могу.

Лина. Понятно… И он тоже говорил «не могу, у меня семья». Я дура! Поверила словам. Жизнь меня, идиотку, ничему не научила.

Андрей. Прекрати, Лина!

Лина. Я на тебя не сержусь, Андрюша. Я на себя сержусь. А тебя я понимаю. Пришел из неволи, подвернулась баба, какая-никакая, а доступная и собой недурна. Только зря ты, Андрюша, здесь о Богородице и Марии Магдалине околесицу плел.

Андрей. Это не околесица, Лина. Я могу повторить эти слова.

Лина. Слова словами. Так у тебя тоже где-то семья есть, Андрюша?

Андрей. Нет у меня никакой семьи.

Лина. Тогда чем же я тебе не подхожу, Андрюша? Или тебе не Богородица и не Мария Магдалина, а молодая девчонка нужна? Чтобы была как чистый лист, без биографии? Так что ли?

Андрей. Не так! Не так!!!

Лина. А как? Может быть, ты из-за квартиры, которую он для меня снял? Так я сегодня же съеду отсюда. У меня хорошая комната, тебе понравится. И соседи хорошие.

Андрей. Квартира тут ни при чем!

Лина. Тогда почему ты отказываешься от своих слов?

Андрей. Я не отказываюсь от своих слов. Я говорил, что могу только мечтать о такой женщине, как ты.

Лина. Ну вот, а мечта сама идет тебе навстречу, предлагает себя… Не хочешь?!

Андрей. Не могу.

Лина. Почему не можешь?

Андрей. Не терзай меня, Лина.

Лина. Врун ты! Врун! И всем словам твоим грош цена! Откуда ты взялся такой, грязный, голодный? Может, ты от алиментов скрываешься, потаскушку ищешь, чтобы приютила тебя? И про тюрьму все выдумал, в рванье вырядился, чтобы пожалели тебя, бедного.

Андрей рванулся к Лине, бросил ее на кровать, навалился на нее, хрипел, как раненый зверь.

Андрей. Если ты скажешь еще что-нибудь такое, я задушу тебя! Получу новый срок, мне не привыкать.

Лина. Задуши! Задуши! Чего же ты медлишь?!

Он пришел в себя, отпустил Лину, грохнулся на стул, спрятал лицо в ладони. Из груди вырывались какие-то хрипы. Лина поднялась с постели, плакала.

Лина. Прости меня, Андрюша. Ты пришел из неволи, пережил такое, а я, глупая баба, пристаю к тебе со своими бабьими чувствами.

Андрей. Сказать тебе, почему я не могу на тебе жениться?

Лина. Можешь не говорить, Андрюша. Не можешь и не можешь. Закроем тему.

Андрей. Нет, не закроем. Бежал я оттуда, потому и не могу жениться.

Лина. Из тюрьмы бежал?!

Андрей. Из лагеря.

Лина. Как же это, Андрюша?

Андрей. Как бегут, так и я бежал. От охранников, от овчарок, через тайгу, в товарняках… что рассказывать об этом.

Лина. Ты же сказал, Андрюша, что был там от звонка до звонка.

Андрей. Тут я наврал. Получил срок – пять лет, четыре с половиной отсидел.

Лина. Зачем же ты бежал, Андрюша? Тебя ведь поймают.

Андрей. Поймают.

Лина. Сам понимаешь, что поймают, зачем же пошел на это? Потерпел бы. Всего полгода осталось, зачем же бежать?

Андрей. Зачем другие бегут? Из тюрьмы бегут, из армии бегут. Дембели за три месяца до увольнения бегут. Знают, что поймают, а бегут. Помутнение разума, предел терпению.

Лина. Там плохо кормят?

Андрей. Терпеть можно.

Лина. Тюремщики бьют?

Андрей. Тюремщики – народ служивый, действуют по уставу. Только в камере живешь не с тюремщиками, а с братвой. Там свой устав, свои законы. Случается такое – врагу не пожелаешь.

Лина. Можно же пожаловаться.

Андрей. Пожаловаться можно, только жить после этого нельзя. Из-под земли достанут. Смерть в радость покажется.

Лина. Что же теперь делать, Андрюша?

Андрей. Вот и я не знаю, что делать. Хотел с Софьей Мироновной посоветоваться. Не успел.

Лина. Надо что-то делать, Андрюша. Так же нельзя.

Андрей. Подожди, Лина… Кажется, ничего делать не надо. Вот и они!

Лина. Кто они, Андрюша?

Андрей. Те, что по следу идут. Вычислили. За мной пришли, Лина.

Лина. С чего ты решил?

Андрей. Прислушайся, в замке шкрябают.

Лина. Верно. Я пойду послушаю.

Андрей. Не подходи! Они стрелять могут. Иди в ванную, закройся изнутри.

Лина. Почему же они не позвонят?

Андрей. Хотят врасплох взять, спящего, чтобы сопротивления не оказал.

Лина. Может быть, им открыть?

Андрей. Я же сказал, стрелять могут. Иди в ванную и закройся.

Лина. А ты?

Андрей. Я их встречу, как положено: руки вверх, чтобы видели, что не вооружен. Уходи!

Лина. Господи! Что же это такое!

Лина спряталась в ванной. Андрей сидел за столом, ждал, когда надо будет поднять руки, потом прислушался, потушил свет, открыл дверцу шкафа, спрятался за этим укрытием. С замком, наконец, справились, и он услышал в прихожей женские голоса:

– Здорово у тебя с замком получилось, Варя.

– Димка научил. Французский замок простой шпилькой открывается. Поищи, где тут выключатель.

Зажегся свет, сначала в прихожей, а потом и в комнате.

Варя. Я же говорила тебе, здесь никто не живет. Старушка месяц как умерла. Смотри, Дашка, вино на столе. От поминок осталось.

Даша. Здорово. Если бы еще и покушать чего. Варя. Пошуруй на кухне, может быть, что и найдешь.

Даша сходила на кухню, «пошуровала» и вернулась с банкой консервов.

Даша. Там крупы разные и вот свиная тушенка. Я и открывалку нашла.

Варя. Нам подфартило, Дашка. Я тоже почти сутки не ела. (Открыла банку, подхватила пальцем кусочек свинины.) Вкуснятина!

Даша. Может, разогреть?

Варя. Вот еще! Так схаваем. (Глотнула из бутылки вина.) Еще не скисло. Пить будешь?

Даша. Немного. Я тарелки принесу.

Варя. Ешь из банки. Нельзя терять время… Ну как? Даша. Вкусно.

Варя. Смотри, сколько платьев в шкафу!

Даша. Я маме возьму. Папка все из дому вынес. И мамины платья тоже. Ей ходить не в чем. И ты возьми.

Варя. На хрена мне эти платья. Маму в психушке в казенное одевают.

Даша. Ну для себя выбери.

Варя. Мне ее шмотки не подойдут. Бабулька маленькая была, а я длинная.

Даша. Варя, давай телевизор возьмем.

Варя. К тебе его, что ли, поставить?

Даша. Хорошо бы. И мама смотреть будет.

Варя. Твой папаня его в тот же день унесет.

Даша (вздохнула). Это верно. Может быть, его к тебе отнести?

Варя. Ты же знаешь, мне туда показываться нельзя. Поймают, в колонию для малолетних отправят. У меня уже два привода есть. Лучше в подвале жить, но на свободе. Дашка, давай телевизор в подвал отнесем. Я знаю, как его там подключить. Будем ночью кинобудку смотреть.

Даша. Здорово!

Варя. Мы и Пашку позовем. Пусть смотрит. И нам веселее будет.

Даша. Ты что? Пашке еще и шестнадцати нет.

Варя. А тебе есть?

Даша. В январе исполнилось. А Пашка пацан. Зачем ему кинобудка?

Варя. Пацан, а за сиськи уже цапает.

Даша. Ну это он из любопытства, чего у нас там.

Варя. Вот из любопытства пусть и кинобудку смотрит. Пусть учится. Выпить еще хочешь?

Даша. Больше не буду. Пойду платье мамке выберу.

Варя. Успеешь с платьем. Сначала надо телевизор унести, пока народ не проснулся.

Даша. Давай унесем. А потом снова вернемся. Мне только платье для мамы.

Варя. Бери с той стороны, а я с этой. Ох и тяжелый, зараза!

Андрей (вышел из своего укрытия). Вам помочь, девчата?

Даша. Ой мама родная!

Варя. Вы кто?

Андрей. Домовой.

Варя. Домушник, что ли?

Андрей. Допустим, домушник.

Варя. Вы к нам не подходите, у меня заточка.

Андрей. Дура! Какая же это заточка? Обыкновенный складной ножик. Перышко.

Варя. А вы откуда знаете?

Андрей. В книжке читал. Телевизор поставьте на место и чтобы я вас не видел!

Варя. Пойдем, Дашка. Все-таки недаром пришли, тушенки поели… (Увидела стоявшую в дверях Лину.) А эта откуда взялась? Ваша подельница что ли?

Андрей. Надавать бы тебе по заднице, только ты уже взрослая. Наверное, паспорт уже получила?

Варя. На хрена мне паспорт! Никакой вы не домушник. Вы родственник, наверно. Мы у вас только тушенку съели, милицию не вызывайте. Пойдем, Даша.

Лина. Подождите, девочки. Там овсяная крупа есть, три минуты и готово. Позавтракаем вместе.

Варя. Вот еще! А потом ментов вызовете?

Лина. Никого мы вызывать не будем. Просто позавтракаем вместе, чаю попьем.

Даша. Может, останемся, Варя?

Варя. Она нас задержать хочет. Не понимаешь, что ли? Мотаем! (Убежала.)

Лина. Подожди, Даша. (Достала из сумочки две купюры.) Возьми это. Купишь маме платье, и у тебя ботинки дырявые. Держи, держи! И до свидания.

Даша. Спасибо! Может, вам помочь чего? Я могу полы вымыть. Если у вас машина, могу и ее помыть.

Лина. Машины у меня нет, Даша. А полы я мою сама. До свидания, Даша. Только по чужим квартирам ходить не надо.

Даша. Мы первый раз. Думали, у бабушки никого нет, все равно добро пропадает. Спасибо. (Уходит.)

Андрей. Видно, на воле теперь тоже несладко. Раньше мужики квартиры чистили, но чтобы девчонки!

Лина. Дети улицы. Знамение времени. А ты, Андрюша, думал, что за тобой пришли. Так и будешь за шкаф прятаться?

Андрей. Прости, что напугал тебя. В бегах и мухи боишься. Не держи на меня зла, Лина, за то, что влез в твою жизнь. Давай простимся. Я пойду.

Лина. Куда же ты пойдешь, Андрюша?

Андрей. Не знаю. Помыкаюсь по белу свету, подышу свободой, пока не поймают.

Лина. Подожди, Андрюша. Не могу я тебя в никуда отпустить. Надо что-то придумать. Подожди.

Андрей. Ждать мне больше нельзя. Я и так задержался. Они по следу идут: где родился, где учился. Вот-вот сюда заявятся.

Лина. Мы сейчас, Андрюша, ко мне поедем, в мою коммунальную. Жильцы рано на работу уходят. Тебя никто и не заметит.

Андрей. Это что же, я у тебя в комнате, как в камере, взаперти сидеть буду?

Лина. Побудешь немного, пока не решишь, как жить дальше.

Андрей. Не пойду я к тебе, Лина. Если меня там возьмут, тебя за укрывательство судить будут.

Лина. Что же делать, Андрюша?

Андрей. То и делать, что уходить отсюда надо. Поцелуемся, что ли, напоследок. Больше, может быть, никогда и не встретимся.

Лина. Как же так? Как же так?! Это что же, тупик?!

Андрей. Для меня тупик, Лина, а для тебя… Стоит ли так убиваться из-за какого-то зэка?

Лина. Ты говорил, Андрюша, что мечтал о такой женщине, как я.

Андрей. Ну говорил.

Лина. Говорил, что хотел бы со мной всю жизнь прожить.

Андрей. Хотел бы, да не суждено, видно. Мало ли что беглому зэку хочется.

Лина. Ты не только зэк, Андрюша. Ты еще и человек. В первую очередь – человек. Андрюша, ты говорил, что утром в милицию пойдешь.

Андрей. Была такая мысль. По слабости. С повинной явиться.

Лина. Вот-вот, Андрюша, с повинной. Все объяснишь, покаешься. Тебе ведь всего полгода оставалось. Они тоже люди: раз сам вернулся, простить должны.

Андрей. Не могу я пойти с повинной.

Лина. Почему не можешь?

Андрей. Затеял такую игру, надо играть до конца.

Лина. Какая же это игра?

Андрей. Игра и есть. Один бежит, другие по следу догоняют. Совсем как в кино.

Лина. Так это же в кино, Андрюша.

Андрей. А в жизни много ли ты слышала, чтобы беглые возвращались? Знают же, что поймают, других вариантов нет, а с повинной не идут… Игра по правилам. Тут цена свободы – жизнь. Прощай, Лина…

Лина (встала в дверях, раскинула руки). Не пущу я тебя, Андрюша.

Андрей. Ты легавая, что ли? Сдать меня хочешь?

Лина. Андрюша, ты сам хотел пойти в милицию.

Андрей. Я многое чего хотел. Жить хотел. Тебя хотел. В милицию хотел. Мало ли что человек хочет, когда он на краю пропасти стоит. Пусти меня, Лина.

Лина. Не пущу, Андрюша! Хочешь, я с тобой в милицию пойду?

Андрей. Меня в детстве Софья Мироновна к зубному врачу водила, чтобы мне не так страшно было. Так то в детстве. Только детство давно прошло. Пусти меня.

Лина. Нет, Андрей! Нет! Ты загубишь себя!

Он схватил ее за плечи, с силой швырнул в сторону. Хлопнула входная дверь. Лина сидела на полу и плакала. Потом безостановочно зазвонил звонок. Она бросилась в прихожую, знала, что это он. Он вбежал, захлопнул за собою дверь.

Андрей. Там по лестнице поднимаются, в тридцать седьмую квартиру, сюда идут. Это за мной пришли. Мы не простились с тобой, Лина. Я так не могу. (Он обнял ее, стал целовать.) Прости меня, Лина! Прости! (Раздался звонок.) Ну вот, игра окончена!

Лина. Тихо, Андрюша! Я не буду открывать. Софья Мироновна умерла. Они подумают, что никого нет и уйдут.